Meduza
№100 "Собака и палка"

Больше всего на свете я люблю комфорт. Сидеть в кресле на крыльце своего домика, попивая какое-нибудь крепкое пойло из запасов покойного деда, глазеть матч местной команды и дышать соленым воздухом вперемешку с сигарным дымом — это ли не мечта? К сожалению, мой редактор считает меня самым, черт побери, незаменимым работником, эдаким «эй-мистер-сгоняйка-на-край-света». Вот и сегодня, вместо вечера в уютном массажного кресле ( фирма «Уотсон и Солнце», это вам не китайский ширпотреб!) я получаю билет на самый дешевый рейс до городишки Иях, в котором и электричества поди нет, не говоря уже о приличной для человека моего возраста кровати.

 Причина, из-за которой мне пришлось лишить себя хорошего отдыха — статья о старателях. «Пойми, Йосеф , у меня полон стол материала про мистеров смитов, намолотивших на десяток-другой тонн топлива больше в этом году. Все они, после серьезной правки, разумеется, годятся только для скучных экономических новостей. Нашим читателям это не интересно. Жареные факты о пройдохах, торгующих с русскими и китайцами мне тоже не нужны. Раскопай какие-нибудь легенды, побольше крови, драк, местных красоток и прочей чепухи. Уверен, материала будет предостаточно. Эти поселенцы — настоящие бандиты».

 С этим напутствием и потертой дорожной сумкой я прибыл в порт Ияха. Город, как мне и представлялось, являл собой мечту внезапно разбогатевшего дикаря — крикливая палитра и неоправданная монументальность разношерстных зданий. Пока я изучал карту, мою сумку обгадил фоссум.

 — Господин, такси не желаете? В любой конец города с ветерком. Моя Шела — лучший беговой фоссум в этом местечке, факт, — владелец гигантской курицы щерился, как надрезанный арбуз, демонстрируя гнилые зубы. Вонь от помета поднялась такая, что глаза заслезились. «Плакал любимый свитер», — подумал я.

 — А твоя Шела, случаем, не предпочитает дохлых крыс на завтрак? — я надел маску и глубоко вдохнул.

 — Пахнет так себе, факт. Простите, господин, бедную птичку — ноги у нее как у хорошего скакуна, когти, что твои тесаки, но мозги куриные — никак приучу сдерживаться, хотя бы в присутствии клиента. Ну, что поедем? Домчу с ветерком, — повторил таксист свою нехитрую мантру.

 Оглядев зал, я понял, что выбирать особо не приходится. У стены топтались бедолаги с такими же курицами, алчно наблюдая за моими действиями, а билет на автобус, как я уже успел выяснить из путеводителя, стоил недельного заработка.

 — Ладно, поехали, черт с тобой, — спросил я у куровода, пока он пытался оттереть мою сумку от зеленой вонючей жижи. Тряпка, которой он орудовал, была грязна и выглядела настолько ветхой, словно ее выкрали из музея в Каире.

 — Вот и все, почти незаметно. Сумка, правда, будет попахивать день или два, если, конечно, решите не отдавать ее в чистку, — услужливо забормотал таксист, заставляя фоссума присесть, — Куда вас вести, господин?

 Путешествие на спине страуса то еще удовольствие. Исколесив город, побывав в десятке паршивых забегаловок, я мечтал только об одном — сесть, а еще лучше прилечь на то, что не будет одновременно брыкаться, колоться и вихлять задницей. Историй я собрал немало, но все они были какие-то донельзя скучные. Бравые ребята с иссушенными лицами старательно делали вид, словно местные законы для них вроде слова божьего, а тяжеленные мунганы они таскают исключительно для отпугивания чужих фоссумов. Ни прекрасных дам, ни благородных разбойников — в основном лишь про то, как «один знакомый» пришил своего напарника, за обман при перепродаже реголита. Чепуха, одним словом. Гид, увидев тоску на моем лице, посоветовал съездить в местечко Алтар-Сар, в двадцати километрах от города. Сам везти в эту цитадель настоящих мужчин отказался, по причине, которая не показалась мне уважительной, однако поймал попутную повозку с тремя курицами в упряжке.

 Наскоро перекусив мешаниной из водянистых гидропонных овощей и жирной подливы в баре под названием «Слепой фоссум», перешел к делу. И опрометчиво предложил жабообразному трактирщику пятнадцать кредитов за любую историю на его вкус.

 — Эй, ребята, вот вам еще одна городская штучка! — сообщил бармен в переполненный зал. Достойное возражение я нашел не сразу — горло мое неприятно холодил здоровенный пистолет, невесть откуда возникший в колбасных пальцах кормильца.

 — Пятнадцать кредитов за легенду, проныра? Парни, даю пятьдесят кредитов тому, кто подыщет этому суповому набору неглубокую квартиру и еще пятьдесят — за лучшую надпись на надгробии.

 — А может это дружок короля вечеринки? — выкрикнули из зала.

 — Не стоит разлучать друзей, — поддакнул второй голос, — Тащи еще одну веревку, Ван.

 Срываясь на фальцет, я кратко рассказал о редакционном задании. Говорят, пистолет — отличное средство для прочищения мозгов. Уверяю вас, это вовсе не так. Положа руку на сердце, только мое многолетняя практика общения с выжигами всех мастей, да еще юношеский опыт переделки рекламных текстов помогли мне в тот вечер. Проникновенная речь, хоть и подпорченная писклявыми нотами, заставила разгорячившихся старателей вернуть зады на пластиковые стулья. Даже толстяк-трактирщик перестал пучить глаза и медленно убрал оружие обратно под стойку. После краткого затишья слово взял старатель, чья высушенная красная физиономия напоминала консервированный овощ.

 — Ну, легенд здесь собственно всего две. О том, как китаец Му Ха по пьяни встретился с лунатиком, и как у Вана украли ящик с мукой. Да только такие байки вам не годятся, верно?

 — Верно, — потирая шею, кивнул я.

 — А значит, вам нужна история про неудачника Алека Эйба, — заключил краснорожий. Поселенцы вразнобой закивали, соглашаясь со словами. Надо сказать, про Эйба и в империи были наслышаны, да только вот никто не называл его неудачником. Я положил на стойку диктофон, полагая, что запись сотру еще при возвращении в Иях — глупо ожидать новый финтов от старого фоссума. Откашлявшись и отхлебнув белой отравы из оловянной кружки, краснорожий начал свой рассказ.

 — Ясное дело, ты слышал про Эйба, да только лучше чем здесь, тебе никто не расскажет. Но начну с самого начала, ты уж прости.

 С того времени, когда реголит стали добывать старатели, а не государевы работники, прошло всего лет шесть. Самому не верится, что пяток годов назад я пришел к местному тайкуну наниматься в артельные, будто и не в этой жизни было. Поселенцы быстро сообразили, что добывать реголит бензиновыми машинками накладно — и в империи бензин на вес золота, а уж здесь и вовсе дороже алмазов выходит. С электричеством тоже было не ахти — один реактор на два десятка куполов, про микродинамо тогда и не заикались. Добывали реголит артельно — несколько человек киркой орудуют, один в повозке сидит, отвозит в склады.

  Кирка здесь в шесть раз легче, да все одно к вечеру так намашешься, хоть в поле падай. Руки как протезы, ножом порежешься — кровь течет, а не чувствуешь. Над новичками так часто шутили. Купол один на пять семей разом, консервы по будням и праздникам, а из всех развлечений наибольшим успехом пользовалась игра в карты на стыдные желания.

 Это я не к тому, чтоб слезу из тебя выбить, а чтоб понял, каково тут взаправду было. Люди приезжали разные, и не сказать, что одни проходимцы. В основном те, кого на родине жизнь так прижала, что небо с овчинку и на край галактики сунуться рад. Нытики в первый год мерли, что твои тараканы — иногда по пять штук за неделю выходило. Мы это называем — пошли пейзажем полюбоваться. Жуликов и тех, кто на чужой шее покататься любил, на прогулку отправляли принудительно. В общем, жили с юмором, вот только юмор однообразный выходил, — добавил краснорожий и смачно икнул.

 — Ну, Кен завел свою шарманку, теперь смотри не усни, — подмигнул мне бармен, обновляя кружки. Сушеный овощ гневно отдышался и продолжил:

 —Так, вот об Алеке Эйбе. Прибыл он сюда аккурат к тому моменту, как нам фоссумов всучили. С нашими мустангами ты уже познакомился, знаешь, о чем я. Алек прибыл к нам примерно через месяц после того, как первую курицу познакомили с седлом, а ее яйцо — со сковородкой. Рассказал, что родился и вырос в царстве Хапкази, и был там почти королем, правда, мандариновым. Ван говорит, что в царстве этом отдыхал, и никакое это не царство — так маленькая страна на побережье, но Вану веры нет, он и про свою империю наврал цистерну. Медведи у него по улицам не ходят, как же, как же.

 Трактирщик криво усмехнулся и принялся точить ножи.

 — Поначалу и мы не поверили, конечно. Итак, королей, как грязи, иной раз и плюнуть нельзя — в чью-нибудь царственную рожу попадешь. А уж принцев в изгнании или бывших финансовых воротил считать устали. Первое время смеялись над байками, затем и поколачивать начали.

 Алек показал себя толковым организатором, даром, что вчера фоссума увидел. Тайкун назначил его начальником артели, и нарабатывала его артель реголита раза так в два поболе, чем прочие. Довольно быстро, через полгода примерно, накопил Эйб на пару цыплят, поговаривают, даже на воздухе экономил. Затем сговорился с зубным техником, и вот тебе новые копатели — успевай относить.

 Тогда как было — едешь, следишь за курицей — маска на месте, отпустил погулять — маска разодрана и сама в канаве глаз на солнце пучит, ножки кверху подгибает. Одно слово — курица. Алек же придумал запихнуть зонды фоссуму в клюв, а техник, даром что всегда пьяным ходил, поработал на славу — сегодня уже ни одной курицы без такой операции и не увидишь. Ну и дрессировал Эйб фоссумов отлично, что и говорить. Птица что собака была — все понимала, даже крякала по команде.

 Поначалу мы тут пригорюнились. Алек со своим куриным стадом дал откусить и тайкунам, и простым старателям. Один фоссум реголита за день дает, что твоя артель. Многие желали лично раскрасить портрет Эйба в классическом стиле, но Алек таковой возможности не давал, а несколько самых упертых подстрелил из мунгана, из окна собственной спальни. После чего лично проверил баллоны неудачников, вколол антишоковую сыворотку, и довез до ближайшей артели.

  Тайкуны смекнули, что курочки с зондами в клюве принесут больше золотых яиц, и провели спешную реконструкцию поголовья. Дрессировкой заниматься не стали — наняли пастухов из тех же копателей, по одному на пяток фоссумов и зажили новый лад.

 Не знаю, был ли Алек Эйб у себя на родине королем, но здесь он разбогател сказочно. Скрипели зубами тайкуны, но артельные Эйба зауважали. Кто говорил — за справедливое отношение, но больше, думаю, из-за отношения к деньгам. Большую часть фантастического барыша Алек вложил в местную недвижимость, причем ни с одной постройки и полкредита назад не взял — дома артельным, кинотеатр, больница — бесплатно для всех и каждого. Мечтал здесь город-сад устроить, даже теплицу с мандариновой аллейкой возвел, — краснорожий махнул кружкой в сторону окна, попутно окропив собутыльников.

 Я, делано зевая, решил взять слово:

 — Все, что вы говорите, любезный, известно даже ребенку. Не услышал ничего нового, а также, простите, не узнал — отчего Эйба прозвали неудачником.

 В этот момент в бар влетели трое верзил и какой-то замухрыжка. Ребята сдернули маски и на один вдох втянули в себя кружки, заботливо подсунутые трактирщиком. Я не сразу сообразил, что низенький заморыш крепко зажат в руках мордоворотов.

 — Поймали? — не то вопрошая, не то утверждая спросил один из старателей.

 — Вот он, фоссум его раздери, — один из вошедших подтянул коротышку за шкирку.

 — Славная работа. В кладовку его, хотя нет — там продукты, еще перебьет что ненароком. В курятник давай. Воздуха там маловато, — наклонясь к коротышке, проникновенно заговорил трактирщик, — но ты потерпишь, дышать через раз будешь.

 Коротышка часто-часто закивал.

 — Это кто? — спросил я у трактирщика. Верзилы набычились, но Ван их успокоил:

 — Все нормально, ребята, этот — не из города. А ты, Вик, поставь кружку на место. Выглядишь вполне взрослым, но брюхом пока ребенок. Испачкаешь полы еще, ненароком. Пятнадцать исполнится, тогда вторую и поднесу.

 Тот, которого назвали Виком, обиженно поджал губы, но кружку отставил и отошел к стене. Краснорожий Кен полоскал губы в кружке и рассказ продолжать не спешил. Зато заговорил жабообразный толстяк:

 — Ты мил-друг, как там тебя — Йозеф, на Кена не дуйся, здесь порядок такой. Не бывает, чтобы историю с середины рассказывали. Неудачником Алек, вернее — Алик, сам себя назвал, в первую же попойку. Мол, после того, как сбежал из мандаринового рая — так и везенье потерял. Теперь играет мной судьба, как собака с палкой. Только повыше заберусь — хвать зубами и аккуратно на прежнее место несет. Думал, говорит, на чужой планете сумею невезенье переломить.

 — Смешной мужик был, — внезапно заговорил усатый старатель, весь вечер раскачивавшийся на хлипком стуле. — Хоть и называл себя неудачником, но нытиком никогда не был. И у меня на родине пошуровать успел, до бензинового бунта. Говорил — хорошо, что меня с удачи, как с горшка сдергивают. От постоянной удачи нюх можно потерять, а так мол, я всегда в тонусе. Да кто знает — может, судьба меня от чего похуже спасала: от внезапной кончины или от сумасшествия.

 — А почему он сбежал из дома? — небрежно поинтересовался я.

 — От женитьбы, мил человек, — так же проникновенно, как давеча запертому коротышке, произнес трактищик. Я непроизвольно поежился. Трактирщик, тем временем продолжил:

 — Дочка другого короля имела неосторожность высказаться папе, что мол, Алик, как жених ей вполне по сердцу. Папа на радостях подослал к будущему зятю сватов с автоматами наперевес. Радость-то какая — и дочку за мужем пристроить, и королевство нахаляву расширить. Алик же к такому повороту дел оказался не готов, а потому спрыгнул с чердака в кучу перегноя, а потом, уже из соседнего государства человека подослал — продать и рощу, и дом с павлинами, и забор новый с баней, и даже мангал во дворе. Послился в моем городе, подумывал квартиру прикупить. Жировал, как водится, радовался немудреному холостяцкому счастью. Только банковская реформа через месяц все его накопления волшебным образом свела к сараю на краю города и потрепанной машине, на которой он извозом подвизаться стал. Тогда многим денежная пыль аукнулась, даже медведи по улицам стали ходить с балалайками уже не просто так, а за стакан водки и сэндвич с колбасой, — пробурчал Ван, пуча глаза на краснорожего так, словно хотел взглядом сдуть со стула. Краснорожий, нимало не смущаясь, одобрительно кивал.

 — Ладно, на Земле Алеку не свезло, но здесь-то его фарт нагнал? Так где же, герой-то ваш обитается? — осторожно поинтересовался я у зала. Старатели от вопроса слиплись вокруг столов в монпасье, кучно рассматривая нехитрый узор столешниц и донца собственных кружек. Только краснорожий откинулся на спинку и закурил, выпуская крепкий дым в потолок. «Неплохая сигара!»— подумалось мне, —« откуда у этого овоща деньги на настоящую Кохибу?»

 — Не беги вперед петуха, Йосеф, — пророкотал краснорожий, — обожди чуток. Алик Эйб, даром, что характером нетерпелив был, но порядок в разговорах любил. Поднялся он здесь высоко, эт-точно, только снова ему судьба собачий оскал показала. Вдова одна к нам переехала, с дочерью. Что овдовела баба при живом муже — мы позже узнали, а тогда приняли, как полагается, дом отдельный, то-се. Вещички сам заносил. Дочка ее в возраст самый непристойный вошла, аккурат, к постели вести. По мне, так девка самая обыкновенная: носастенькая, худая как щепка; глаза, как плошки, черные, будто жиром смазанные.

 — Нормальная девица , не слушайте вы его, — замахал руками трактирщик. Старатели загудели.

 — Ну, мы здесь женским внимание мало обласканы, потому любая торговка царевной кажется, — усмехнулся краснорожий.

 — Но Алеку Мария не просто царицей, ангелом казалась. Все потому, что лицом была точь-в-точь мандариновая принцесса, только голосом тише, да и характер поскромнее. Каблучками не взбрыкивала, из волос глазами чернявыми полыхнет да и обойдет молча.

  С Алеком они сговорились на удивление быстро, да так удачно, что начала Мария по утрам брюхом здороваться, с лица побледнела и девичьи платья на материны сменила.

  Здесь народ простой — позвал двух свидетелей, объявил в голос, что отныне и навеки, вот и супруги. Так что Алек подвоха не заметил, все говорил — это судьба, нельзя бежать дважды. Выстроил новый купол на дне моря, в двух километрах отсюда, и с молодой женой жить отправился.

 — Зря мы сразу Тона не выгуляли, ох, зря, — пробормотал трактирщик. Краснорожий посмотрел на него неодобрительно, но ничего не ответил ему, а продолжил свою сказочку:

 — Тот тайкун, что Эйба на работу принимал, ловчилой оказался. После сказочного богатства Алека совсем свихнулся. Жалел, что на работу парня принял, своими руками фору дал. Ну, поскрипел зубами, подумал, да только мы его и видели. В городе другим делом занялся, говорили, деньги в рост давал, но ростки мы позже увидали. Многие тайкуны в то время жили в городе, да и сейчас живут, здесь вот только не привечаем.

 Мнима вдовица женой Тона-тайкуна оказалась. Толи обидел он ее, тли девицу новую завел, но жена к нам сбежала жить. Хорошо у нас, богато, купол отдельный, опять же. Как узнал Тон, что и тут ему Алек мат по всем ходам поставил, совсем озверел. Нанял было людишек, до резьбы по телу готовых, но не вышло у них художества. Тут и мы помогли Алеку маленько, верно? — всплеснув руками, обратился к старателям краснорожий.

 — Да уж, приятно вспомнить, — прогудел усач, истязая стул.

 — Алек крепко задумался, и с хорошей компанией прокатился к Тону. О чем они говорили, никто толком не знает, но нам он сказал, что хороший подарок тестю сделал. Может, денег дал, может, достал что — на тот момент никто Эйбу отказать не посмел бы. В общем, все бы шло своим путем, если бы не вода да чай.

 —Вода да чай? Что это значит? — переспросил я, ерзая на стуле. Надежда, на то, что эта тоскливая сага, наконец, закончится, сослужила плохую службу уставшему телу. Спина затребовала кровать, а голова сообщила о желании отдохнуть серией зевков и ломотой у виска.

 — Чай обычный, даром, что из Хапкази. А вот вода оказалась с секретом. Купил Алек воды свежей для своей принцессы, чай готовил. Все говорил, что новая вода слаще, и кипятить ее надо не до конца, а только до шума, так, мол, полезнее выходит и вкус у чая совсем другой. Нам-то что до чая, мы к другим напиткам привычны. Да шум этот ловить — дураков нет, вскипела вода и порядок.

  А вот Марию таким чаевничаем Алек в вечный сон сослал. Как слегла — спохватился, врачей чуть не палками нагнал, но, по всему видно, поздно было. В цистернах тех наркотик везли, из новых. Тот самый знакомец, которого мы при тебе в курятник загнали— он, кстати, божился, что по ошибке отраву продал. А кто торговал, сам с трех раз догадайся. Но если ты Тона-тайкуна вспомнишь, я отбрехиваться не возьмусь.

 — И что? — довольно равнодушно поинтересовался я. Краснорожий покачал головой, но продолжил:

 — С момента, как Мария заболела, Алека словно фоссум клюнул. Распродал свое стадо, дом старый, вещички разные — что из дорогих были, и все деньги перевел на счет поселка. Мы его удержать пытались, да куда там. Мне, говорит, нужно судьбу обмануть — прикинусь нищим, авось зубы стиснет и мимо пройдет. Потому как чужой душой рисковать не привык. Ну, а как жену его схоронили, уехал Алек в город и больше никогда мы его не видели. Кто-то говорил, был он у дома профессора, что машинку перемещений придумал, кто говорил — домой, в Хапкази, укатил, но больше про судьбу Алека Эйба и сказать нечего.

 Ночевал я в куполе краснорожего. Кровать мне предоставили роскошную, так что перед своим телом я угрызений совести не испытал. Да и вообще ничего не почувствовал, просто заснул, и привет.

 В город меня подбросил сын трактирщика, до самого вокзала домчал. После того, как парень скрылся, я в ожидании рейса задумался. Может, стереть всю эту муть про мандаринового неудачника? Написать рассказ про нормального парня, не испорченного интеллектом, но с крепкой рукой, красоток впихнуть, погони на фоссумах?

 —Господин, такси не желаете? Шела с ветерком домчит, факт!

 Старый знакомец, увидев мое лицо, престал улыбаться и потупился.

 — Ну, наслушались легенд? Только не привирайте в своей статье сверх того, что вам уже наврали. Никуда Алек не возвращался, да и некуда теперь. После того, как фоссум машинку клюнул. Незачем от судьбы бежать, если она просит сидеть тихо.

 — Это ты… вы… Алек Эйб , — пробормотал я, совершенно неожиданно ощутив, что краснею.

 — Именно. Ваша ракета, господин. Я пойду, мне пассажиров пропускать нельзя. Шела — будь умницей, перестань крякать, детка.

 — Не самая плохая легенда,— крикнул я вдогонку.

 Эйб остановился, пожал плечами:

 — Кому как, господин хороший, кому как.