Конкурс
"Рваная Грелка"
16-й заход, вроде как
или
Вестерн-Грелка

Текущий этап: Подведение окончательных итогов
 

Вoлчонок
№108 "Две секунды вечности"

Две секунды вечности

 

 Клоун умирал.

 Сашка видел, как через почерневшую дырочку с последними толчками крови уходит жизнь, как по телу пробегают редкие судороги и под смазанным гримом сереет лицо.

 На таинство смерти мальчишка смотрел во все глаза. Он смотрел, как в последний раз клоун выдохнул, дёрнулся и затих. Тут же совсем рядом будто дохнуло холодом и наступила тишина. Сашка понял, что всё – клоуна больше нет. Мальчишку бросило в пот.

 Впервые кто-то умер у него на руках. Ещё две минуты назад этот «кто-то» был частью Сашки, а сейчас, почему-то, его клоун стал чужим и пугающим.

 «Бедный ты мой!», - подумал Сашка и понял, что сейчас заплачет. После всего, что случилось, только этого ещё и не хватало! Сашка закусил губу.

 «Клоун ты мой!...»

 …У Клоуна не было имени.

 Сколько Сашка себя помнил, он всегда звал маленького – в локоть высотой человечка просто Клоуном. И тот не обижался, хоть и мечтал тайно о своём – собственном имени. Сашке этого не замечал, но об этом частенько напоминала мама. Мальчишка в ответ лишь отмахивался.

 Сашка не видел, как после его отмашек в глазах Клоуна гас огонёк надежды, а взгляд наполнялся грустью. Но грустил клоун недолго. Он тихо вздыхал, гоня прочь пустые мечты и возвращал в дом хорошее настроение.

 Разве не для этого он существовал? Клоун дарил радость и развлекал, нёс добро.

 И Сашка любил Клоуна, никогда не обижал его…

  Мальчишка запрокинул голову и часто-часто заморгал. Но срыть недалёкие слёзы не удалось. И тогда Сашка дал воля слезам.

  Да пусть смеются! Теперь не всё ли равно?!

 В пронзительной и чистой глубине, подсвеченной красками недалекого заката, жгло солнце. Оно сквозь набухающие слёзы разбивалось на тысячи сверкало крошечными бриллиантов, отражалось в потухших глазах клоуна.

 Сашка, сжав губы, отрешенно смотрел поверх голов, а по щекам текли солёные капли. Они срываясь с подбородка и капали на мертвого маленького человечка, смешиваясь с его застывающей кровью.

 Сашка провожал взглядом угасающее солнце, мысленно моля его помочь.

 Но солнце не отвечало.

 Этой самовлюблённой звезде не было никакого дела ни до планеты Земля, не до огромного мегаполиса, не до мальчишки и его маленького мёртвого человечка.

 Никакого…

 

 ***

 Сквозь настежь распахнутое окно дышало утро. Ворвавшись в комнату, оно, наплевало на правила гостеприимства и по-свойски хозяйничало в чужом доме, выметая остатки ночи.

 Ветер дурачился с облетающей листвой. Солнечные зайчики прыгали с экрана монитора на стеллаж с книгами, с разноцветных корешков на мятую футболку и небрежно брошенные шорты, с кресла на палас, где у кровати страницами шелестел уроненный томик.

 И на кровать, на которой сладко, после долгой бессонной ночи, проведенной за интересной книгой, спал мальчишка.

 А табуретку возле кровати и будильник на ней солнце не беспокоило, стараясь не разбудить металлического изверга. Но, не смотря на это, будильник, отсчитав положенный ему срок, облегченно икнул и разродился истерическим звоном.

 Сашка на кровати не пошевельнулся. Зато подскочил спящий рядом клоун. Маленький человечек ткнул мальчишку локтем под ребра, и только после этого Сашка заворочался.

  В ответ на «доброе утро!» мальчишка что-то неразборчиво пробурчал, потянулся и нехотя откинул одеяло.

 Свесив с кровати ноги, Сашка подпёр руками голову и замер. Сейчас больше всего ему хотелось завалиться обратно в постель, натянуть одеяло на голову и послать всё «к чертям».

 Тем более, что родителей рядом не было. Они на полторы недели уехали в приморье улаживать формальности связанные с переездом и переводом на работе.

 Но, Сашка знал - проще пересилить себя и подняться, чем потом объяснить родителям, почему он не пошел в школу. Тем более, что Клоун обязательно расскажет о прогуле.

 В ванной Сашка глянул в зеркало: золотистые прямые волосы топорщились после сна; серые глаза покраснели от недосыпания; небольшой вздернутый нос смотрелся совершенно несолидным, рот казался маленький, а уши – слишком оттопыренными. В общем – как всегда.

 Сашка покрутил в пальцах щетку, но, передумав, вернул её в стакан. Потом мальчишка плеснул в лицо водой, смывая остатки сна, вытерся и вышел.

 Позавтракав, Сашка оделся, сунул клоуна в сумку (не застёгивая её) и выскочил из квартиры.

 Вылетев из подъезда, мальчишка остановился, зажмурившись от яркого света.

 Здесь, в столице метрополии осень приходила раньше, чем привык Сашка.

 На улице желтело лето. Оно калейдоскопом кружило в воздухе, медленно осыпалось на тротуары, ступени, лавочки и пустыри. Под цепкими граблями дворника сбивалось в кучи и вновь улетало к безоблачному небу едким, но сладким дымом.

 Сашка с высоты своих двенадцати лет оглядел Город.

  А Город безразлично взглянул в ответ на Сашку и отвернулся. У Города было сотни тысяч своих подобных ему мальчишек. И Сашка знал, что ещё нужно очень постараться, чтобы стать таким же как они.

 Так об этом и заявили ему – чужаку в классе, где этой осенью оказался Сашка.

 Как ему тогда сказали?

 «Понимаешь, здесь не любят чужих! Ты должен или стать своим или исчезнуть. А чтобы стать своим ты должен здесь родиться!»

 Вот так. Ни больше и не меньше!

 Изучая на уроках историю, Сашка знал, что буквально ещё два века назад Столица была свободным городом. И не любила чужаков, особенно с побережья, у которых кожа состояла из миллиона мелких, почти неразличимых обычному глазу чешуек. Жители мегаполиса считали «прибрежных» нелюдями, и называли их странным, но обидным прозвищем – морскими.

 Ну что, разве Сашка был виноват, что таким уродился? Разве он был виноват в том, что его предки были потомственными моряками и чувствовали себя в воде не хуже рыбы? Разве Сашка был виноват в том, что и сам любил воду и не представлял своей жизни вдали от побережья? Разве он был виноват, что родителей перевели на повышение в Столицу и Сашке, помимо своей воли, пришлось сюда ехать?!

 Сашка и раньше слышал от своих друзей много легенд о странностях местного населения. И, сказать честно, готовился к самому, как ему казалось, плохому. Например, к тому, что одноклассники над ним будут издеваться, и, скорее всего, даже бить.

 Сашка мог постоять за себя. Пусть даже ценой разбитого лица. «Оно заживёт…» - понимал Сашка.

 Но чтобы такое?!...

 

 Когда Сашка вбегал на крыльцо трехэтажной с огромными окнами школы, слышатся звонок.

 В школе мальчишка касался чужих жизней.

 Калейдоскопом перед ним мелькали полузнакомые и новые лица. В отдельные мгновения они казались Сашке размазанными фотографиями, насекомыми, застывшими в янтаре.

 Так легче воспринимать реальность.

 За каждой фотографией – стояла отдельная жизнь, со своими страхами и радостями. За каждым взглядом, за каждой улыбкой свои скелеты, свои призраки.

 А Сашку, словно не замечали. Игнорировали.

 На уроках он вел себя тихо, и его не спрашивали. На переменах в коридоре Сашка старался не выделяться, и его не трогали.

 Поначалу он злился, но потом – привык.

 «Ну и пусть! Больно надо!» - думал Сашка. Проживу и без них.

 Мальчишка жил воспоминаниями о его прошлой жизни. Той, что приносила ему только радость. Только в такие минуты Сашка понимал, что «тогда» у него не было врагов. А сейчас… Сашка боялся об этом думать, но подозревал, что весь город против него.

 Но «больно», всё же, пришло.

 

 -Эй ты! Амфибия! – на последней перемене его кликнул во дворе Рыжий.

 Сашка не помнил, как его звать, но заводилу в классе выдавали его огненные волосы. Рыжий он и есть – Рыжий. Сашка и пошел за ним: мимо спортзала, после – мимо стадиона. За гаражи.

 -Чего тебе? – ощетинился Сашка. Он заранее готовился нанести ответный удар, пусть даже ценой собственной жизни. Так, по крайней мере, казалось Сашке.

 И Рыжий это почувствовал. Ему не хотелось быстрой развязки. Ему хотелось ШОУ. Тем более, что вокруг них столпился почти весь класс.

 Рыжий – лидер. Он знал, что ВСЕМ хочется. Всем хочется шоу!

 А Сашка и не догадывается об этом.

 -Да нет, ничего… - Ответил Рыжий. – Я просто хочу чтобы ты стал одним из нас.

 У Сашки сердце заходится: тук-тук-тук-тук! Мальчишка не отвечает – все слова куда-то сразу пропадают. Сашка лишь кратко кивает, и Рыжий ухмыляется.

 -Тогда, - говорит Рыжий, - будем стреляться. Ты же готов искупить кровью свой проклятый род?!

 Сашка кивает и тут же мотает головой.

 Искупить он готов, но когда видит в руках Рыжего маленькие однозарядные пистолеты – пугается. Нет, не так. Он не пугается – он трусит. Так же, как трусят плохие герои в его любимых книгах. Разве что только не мочится от страха.

 Сашка всегда насмехался над такими героями, а сейчас не знает, что и делать. Лишь по инерции всё трясёт и трясёт головой.

 -Хорошо! – Неожиданно произнёс Рыжий. – Раз ты испугался, пусть наши клоуны стреляются.

 Клоун Рыжего тут же спрыгивает на землю. Сашка видит, в его руках маленький чемоданчик.

 Сашкин Клоун выглядывает из сумки и смотри на своего Друга. Сашка не выдерживает и отводит взгляд. Тогда Клоун больше не глядя на Сашку тоже спрыгивает на землю и неторопливо направляется к клоуну Рыжего.

 В чемоданчике у того та же самая пара пистолетов, но слишком маленькая в размерах.

 Дальнейшее для Сашки проходит, словно в тумане.

 Как клоуны берут по пистолету, как расходятся, как ЕГО Клоун говорит: «что с этим делать?» И выстрел.

 

 Рыжий и другие одноклассники, что стоят рядом – притихают. Они не шутят когда Сашка ревёт, чувствуя, что ЕГО клоун УМЕР. Они ничего не говорят, когда мальчишка подхватывает своего мёртвого человечка и спешит прочь из навсегда проклятого, как кажется Сашке, места.

 И когда Сашка пересекает спортплощадку, его догоняет Рыжий.

 

  Первое, что он делает – извиняется.

  Рыжий говорит, что «ему очень жаль!» И что «Сашка теперь его друг и полноправный одноклассник. А значит - и горожанин. И теперь, если хочет то, например вечером может придти на эту площадку. Вечером здесь будет футбол!»

  Сашка не помнит, что отвечает ему, он не помнит, где шляется остаток дня, но вечером возвращается на спортивное поле за школу. Его мёртвый клоун, завёрнутый в тряпицу, лежит в сумке. Сашка аккуратно кладёт сумку на лавочку и ступает на поле.

 Поле вытоптано с весны, и потому трава редкая и хилая. У ворот проплешины засыпаны песком. Из песка выбраны камешки.

 Без чего-то девять. Солнце дозревает и тяжелеет. Касается крыши приземистого сарая.

 Игра в самом разгаре. У края поля, за ближней штангой, свалены в кучу рюкзачки и ботинки; сложены шорты и футболки. Сашка нагло пристраивается на чьи-то вещи и начинает переобуваться. На него по привычке никто не обращает внимания. Или просто из-за азарта. Все в игре.

 В воздухе крики и мат. В воздухе – он самый – азарт. Сашка вдыхает его, и сердце заходится: тук-тук-тук-тук... На мгновение мальчишка понимает – всё будет хорошо.

 А когда мяч улетает в кусты, он, пользуясь моментом, входит в игру.

 Для Сашки совсем не важно, забьёт он гол или нет. Он и играть-то совсем не умеет.

 Для него важно другое – его ПРИЗНАЛИ.

 Получить мяч справа по краю. Пройти по бровке. Убрать вон того белобрысого на ложном замахе. На паузе переложить кожаный на другую ногу, пройти мимо кучерявого и остановиться у бровки. Перевести дух. И, наконец, пасануть в штрафную, в аккурат между выскакивающим на тебя вратарем и подоспевшим защитником.

 С двух метров по пустым воротам промахнуться можно, но сложно. Незнакомый пацан в оранжевой майке с надписью «покемон» оказывается проворным и от души вколачивает в сетку мяч.

 Команда ликует, а Сашка принимает поздравления.

 А в сумерках, после футбола – на реку. Она неподалеку.

 При мысли о прохладе воды сердце вновь: тук-тук-тук-тук...

 

  А в сумерках…

  Когда солнце тонет за крышами сараев, накатывается тоска.

 Сашка не идёт домой. Мальчишка знает, что квартира будет звенеть тишиной.

 И пустотой. Убийственной и ядовитой пустотой. Пустота квартиры его пугает.

 Сашка идёт к дому, но знает, что в квартиру он не войдёт.

 Мальчишке плохо.

 Одиночество смешивается с горечью предательства. Лишь сейчас, опустошенный, он чувствует, ЧТО сделал. Он понимает, что поддался малейшему искушению, ради которого был рад простить смерть своего Клоуна.

 Тишина рождает мысли, тишина пробуждает совесть. Так было не один раз, так будет и позже.

 Но те прошлые разы были смешны. А сейчас Сашке не до смеха. Сейчас ему очень плохо.

 

 Постепенно густеют сумерки и Сашке, даже на улице, становится страшно и одиноко.

 В конце-концов, он не выдерживает и бежит в подъезд. Но не в квартиру. Войти в неё для Сашки сейчас выше его сил. Он бежит выше и выше пока не заканчиваются лестничные пролёты.

 На крыше ещё вечер. Сумерки остались где-то внизу, а здесь – на высоте десятого этажа виден горизонт, который не успел погаснуть.

 Сашка садится на край крыши.

 Налетевший ветер щекочет ноги. Но мальчик его не замечает. Он смотрит вдаль. Туда, где закатом разливается тоска. Сашка словно наяву видит, как там, на горизонте плещется его родное море. Видит, как два полуострова вторгаются в океан, словно прилёгший великан своими сильными руками и хочет объять необъятное.

 Сашка не понимает, сколько времени проходит: минута, час, год? Может вечность?

 Тоска уходит, приходит опустошение.

 Над головой мерцают первые звёзды. И ни одна из них не жаждет упасть. Жаль! У Сашки есть только одно желание, и он готов его загадать. Но звёзды упрямы как никогда.

 

  Вместо звёзды на парапет крыши падает человек. Он не больше Сашки, но с крыльями и выглядит старше. Его лицо исчезает из памяти, стоит только отвести взгляд.

  - Здравствуй, - говорит он, - я пришел к тебе. Не стоит делать то, что ты хочешь.

  - Почему? – удивляется Сашка. И его удивление искренне.

  - Рано… - просто отвечает незнакомец.

  - Ты кто?

  - Я за тобой слежу.

  - Ангел-хранитель? – спрашивает разочарованно Сашка.

  - Возможно. А почему так недовольно?

  - Не знаю… - пожимает плечами мальчишка. – А зачем ты пришел?

  Незнакомец улыбается.

  - Значит знаешь… - говорит Сашка. – Ну и пусть. Ты меня не пустишь?

  - Нет. Не пущу.

  - Как хочешь! Значит вернёшь мне Клоуна и Дом у Моря. И Лето.

  Ангел мотает головой:

  - Увы. Детство не вернёшь. За Право Жить в том или ином обществе… или Городе всегда Кто-то Расплачивается, и, как правило, этот Кто-то самый близкий тебе Человек, пусть ты даже не знаешь об этом. И, Слава Богу, что ты не знаешь об этом… А когда узнаешь – в этот момент детство покидает тебя навсегда.

  Человек с крыльями вздыхает:

  - Нет, Клоуна я тебе не верну. А к морю ты и сам вернёшься, когда повзрослеешь.

  - Значит у меня есть будущее?

  - Конечно! У любого мальчишки есть будущее. И у тебя тоже.

  - А лето мне вернёшь?

  - Лето вернётся само.

  - Не факт! – откликается кто-то слева.

 Сашка поворачивает голову. Там сидит мальчишка - ровесник Сашки.

  - Не факт, что я вернусь! – повторяет он. – Всё когда-то начинается и всё когда-то заканчивается.

  Сашка поднимается на ноги:

  - Значит мне нечего терять!

  - Погоди… - лепечет Ангел.

  - Но у меня же есть будущее, - повторяет его слова Сашка, - значит мне нечего бояться?!

 Ангел не находит чего отвечать.

 

 

 Сашка глядит вниз.

 Он мертвого клоуна запихивает за шиворот. Сквозь ткань тело жжёт холодом.

 «Я назову тебя Антошкой!» - Мысленно произносит Сашка, поглаживая Клоуна.

 Бетонная девятиэтажка исполином нависает над небольшим, усыпанным желто-красной листвой двором. Она окольцована заборами частного сектора.

 Сашка это всё это не видит – окрестности поглотила тьма.

 Мальчишка лишь чувствует, как со стороны тянет дымом костров, на которых жгут листву, жгут лето.

 Сашка пружинит ноги и прыгает в пустоту. Прыгает в ночь.

 Прыгает в своё будущее.

 На две секунды он зависает в воздухе. Всего лишь на две секунды – на целую вечность.

 Он раскидывает руки и вбирает в себя Город. Превращает его в часть себя.

 В эти две секунды он чувствует жизнь каждого горожанина, ловит их ниточки. Среди них он находит жилки его одноклассников и Рыжего. И их клоунов.

 Мальчишка хватается за них и задумывается.

 Сашка не спешит. У него впереди целая вечность. Целых две секунды.

 …Но и вечность когда-то заканчивается…

 

 ***

 На улице дышало утро.

 Ветер дурачился с облетающей листвой. Солнечные зайчики прыгали с экрана монитора на стеллаж с книгами, с разноцветных корешков на мятую футболку и небрежно брошенные шорты, с кресла на палас, где у кровати страницами шелестел уроненный томик.

 Утром на кровати никого не было.