Rovego
№120 "Большой каньон"

Большой каньон

  Я и сам не знаю, как попал в такую переделку. Еще вчера я преспокойно лакал виски в салуне у Джо Карвера, а вечером привычно наведался в бордель к одноглазой Дороти. А сегодня уже трясусь в дилижансе по пути к ближайшей тюрьме. Обычно на нем возили почту, но для меня сделали исключение. Шериф Сэм Колвилл, будь он неладен, даже слышать ничего не хотел о выкупе. По правде говоря, он глухой на одно ухо – то самое, что я отстрелил ему на Пасху. Но ведь второе у него целехонькое. Мог бы отнестись со снисхождением к старому знакомому.

  –– Нет, Билл, - сказал он, хрустнув костяшками – это его единственная дурная привычка – сразу видать, что он нехороший человек, - извини, но только не в этот раз. Поскольку ты, Билл, достал весь город.

  И чем, спрашивается, я их так достал? Ну, да. Я регулярно одалживаюсь у Джо. Порой не плачу карточные долги. Могу пострелять по вечерам, когда сильно наберусь. Даже отстрелил шерифу ухо. Но если вы спросите у одноглазой Дороти, она вам подтвердит – видит бог, человек я хороший. Из-за глаза Дороти дулась на меня целый месяц. Но потом простила. Она у меня отходчивая. Даром что шлюха. Никому не может отказать.

  Сопровождать меня вызвались Мак Лонгфелло и Дубина Олсен. Разумеется, Дубиной его не папа с мамой назвали. Так его окрестили в детстве. За то, что он – дубина дубиной. Зато силен, как бык. И со скотом у него особые отношения. Злые языки говорят – близкие. Но я в это не верю. Лошадьми правил сам Сэм Колвилл. Не его это дело – сопровождать преступников к окружному судье. Но уж, видно, так я ему насолил, что он решил сам меня сдать с рук на руки тамошнему начальству.

  Я дождался момента, когда Лонгфелло ускачет вперед, и сразу припал к решетке.

  –– Дубина, - сказал я. – Ты же знаешь, я тебе никогда дурного не делал, и все такое…

  –– Угу, - отозвался увалень. - А кто мою коровенку загнал в прошлом году?

  –– Да не коровенку, а телка-полугодка. К тому же, тот телок совсем слабый был. И потом, сколько я в тебя виски тогда влил. Или ты забыл? Все, до единого цента, ушло на твою выпивку.

  –– Угу. – А сам даже головы не повернул.

  –– Дубина, - продолжаю его обрабатывать. – Какой тебе прок оттого, что меня накажут?

  –– Четыре доллара, - отвечает. Значит, их не бесплатно отрядили меня на каторгу упечь. Иудины дети.

  –– Я-то думал, - говорю, - мы с тобой друзья. Думал, мы неразлучны, как два кладбищенских вора. Будем вместе пить виски, есть яичницу с ветчиной, гонять скот, помогать друг другу на ранчо.

  –– Что это ты говоришь, Сэм? – удивился Дубина. – У тебя сроду ранчо не было.

  –– Зато у тебя есть. И у меня, обязательно будет. - Я придал лицу горестное выражение. – Впрочем, теперь вряд ли. Вздернут меня в Карсон-сити. Как пить дать вздернут.

  –– Как это вздернут?..

  Я перешел на шепот.

  –– Мне, Дубина, в Карсон-сити никак нельзя. Слышал, верно, там в прошлом году ограбили гостиничных постояльцев? Одного из них еще выбросили через окно второго этажа. Да так удачно, что бедняга, говорят, по сию пору лежит мертвец-мертвецом, только глазками хлопает.

  –– Ну-у-у, - говорит, - что-то такое, вроде бы, болтали. А ты тут причем?.. – Тут он так дернул поводья, что лошадь едва на дыбы не встала. – Так это ты, Билл?!

  –– Тихо! – И палец к губам приложил, чтобы ему понятнее было. Шериф хоть и глухой, как пень, но осторожность еще никому не мешала. Сэм Колвилл, и вправду, заворчал недовольно и рявкнул:

  –– Ты что-то сказал?!

  –– Это лошадь фыркнула, - нашелся мой приятель Олсен. Вот же молодчина, дубина дубиной, а понял, что болтать не стоит.

  –– Это не я, - говорю тихо, - но власти Карсон-сити подумали почему-то на меня. Ты же меня знаешь. Когда я как следует промочу горло, то веду себя не совсем корректно по отношению к властям.

  Дубина покивал уважительно – отстреленное ухо шерифа в свое время здорово повысило мой авторитет в городе.

  –– Что же теперь делать, Билл? – спросил он. Я прямо умилился, такое у него глупое выражение лица стало.

  –– Тебе шериф обещал за мою доставку четыре доллара?

  –– Да.

  –– Получишь пять. За то, чтобы я не доехал до места.

  –– Не-е-е-ет, - испугался Олсен и головой затряс. – Я не могу.

  –– Шесть.

  –– Не-е-е-т.

  –– Слушай сюда, Дубина, - я еще сильнее припал щекой к решетке. – Я знаю один секрет. Понимаешь?..

  –– Какой… секрет?

  –– Золотая жила, - закинул я аркан. – Зо-ло-то, - Если медленно говорить, он всегда понимает лучше. Теперь оставалось только затянуть лассо. – Думай быстрее. Если согласишься, мы начнем разработку. И быстро разбогатеем. Купим с тобой ранчо на двоих. Да еще кучу акров земли под выпас. И под посевы останется. Мы же будем богачами, и все такое…

  Тут Дубина впал в транс. В его мозгу, должно быть, проносились картины красивой жизни. Дом с белеными стенами, стада коров, пшеница до горизонта, налитые початки молодой кукурузы…

  –– Сможешь жениться, - подзадорил я его. – На девушке из хорошей семьи. К богачам они так и липнут. Если ты будешь богатеем, ее родители не будут против вашего брака… Не все же тебе за скотиной ходить…

  Последнее я ляпнул зря. В глупую голову Олсена тут же закрались сомнения.

  –– Билл, - сказал он, - а почему ты сам не возьмешься за разработку? Ты бы мог один купить себе большое ранчо.

  –– Я очень люблю виски, - нашелся я, - и одноглазая Дороти мне по душе. Честно говоря, я много думал, и понял, что богатство мне ни к чему. Оно ведь не приносит людям счастья. В старости я хочу все также сидеть на крыльце салуна, лакать виски и играть на банджо.

  –– А ты умеешь играть на банджо? – удивился Дубина.

  –– Нет, но обязательно научусь. Так ты поможешь? – Я начал терять терпение.

  Тут к нам подъехал Мак Лонгфелло, поправил шляпу и глянул на меня зло. В свое время я отвесил парню пару тумаков прямо у дверей церкви – он посещал ее каждое воскресенье, это меня несказанно раздражало. К тому же набожный Мак никак не мог простить, что я после проигрыша в покер заставил его лезть под стол и кукарекать.

  –– Все в порядке, Олсен? – спросил он тоном не предвещающим ничего хорошего.

  Дубина кивнул.

  –– Ты бы трепался с этим типом поменьше. – Ох, уж мне эти праведники, и их увещевания. – Сам знаешь, он любому зубы заговорит. Доверять таким нельзя.

  –– Спасибо, Мак, - поблагодарил Дубина. – Я и сам это знаю.

  –– Помнишь, как он продал твою корову, а потом угощал тебя виски, якобы за свой счет, - на всякий случай напомнил Лонгфелло и, одарив меня очередным злым взглядом, снова ускакал вперед.

  Я от всей души пожелал Маку сверзиться в Большой Каньон, хотя с ним справилась бы и расщелина помельче.

  –– Так что, Дубина? – завел я старую песню. – Ты поможешь закадычному другу не оказаться на виселице? Знаешь, ведь это ужасно. Только представь. Пеньковая веревка вгрызается в шею, так что ломаются позвонки. Ты пытаешься вдохнуть воздух - и не можешь… Я не хочу умирать, Дубина. Помоги мне остаться в живых. А уж я тебя отблагодарю.

  –– Прости, Билл, - откликнулся этот мерзавец. – Я бы с радостью помог тебе, но не могу.

  –– Почему?

  –– Ключи у шерифа на поясе. Не думаю, что он мне их вот так запросто отдаст.

  Я понял, что все разговоры бесполезны, откинулся на лавку и замолчал. Может быть, в Карсон-сити удастся кого-нибудь подкупить. Больше мне рассчитывать не на что.

  Солнце палило так, словно было поваром и вознамерилось всех нас поджарить на гигантской сковородке. А в особенности - отъявленного негодяя и преступника в почтовом дилижансе. Таковым меня объявил шериф Колвилл, будь он неладен. Я решил частично раздеться – путь предстоял неблизкий. Мигом скинул рубашку, шейный платок, шляпу и сапоги - и остался в одних штанах. Тело мое было испещрено шрамами, в основном, от ударов ножа, но имелось и два следа от пуль. А на груди слева один индеец из Тексаса вытатуировал тотемный знак – скрещенные линии, вписанные в круг, пляшущие человечки и языки пламени. Ох и пьян я был тогда. Набрался, как осел на водопое. Индеец обещал - этот символ будет хранить меня от беды. Обманул, собака. До сего дня я полагал себя почти неуязвимым, лез в драку и почем зря палил из револьвера. А теперь меня, похоже, вздернут, как грабителя или какого-нибудь краснокожего – в свое время их перевешали в Карсон-сити видимо-невидимо. Теперь в наших краях индейцев водилось немного, они перекочевали в Дикие земли. Так мы называли территории севернее Карсон-сити и моего родного городка.

  Карета мерно покачивалась, шериф по обыкновению никуда не спешил – он был человеком медлительным и основательным, как водяная мельница. Я и не заметил, как задремал. По идее, я должен был волноваться, что вскоре буду болтаться на виселице. Но почему-то на душе у меня было спокойно. Может, виной всему – бутылка виски. Дороти не оставила меня в беде, навестила в тюрьме и снабдила пойлом. Я вылакал его в два приема. И сразу почувствовал – меня посетил святой дух. Во всяком случае, святости во мне заметно прибавилось…

  До Карсон-сити оставалось миль пятнадцать, когда Мак Лонгфелло вдруг закричал:

  –– Стойте, стой… – И умолк. Навсегда.

  Глухарь Колвилл, конечно же, не услышал отчаянных воплей, и мы продолжали катиться навстречу верной смерти. Проехали, по меньшей мере, шагов пятьдесят, когда он, наконец, смекнул - дело нечисто. Уши шерифа вышли из строя, зато зрение было преотличным.

  –– Что случилось? – Я снова припал к решетке.

  Но Дубина Олсен не ответил. Он смотрел прямо перед собой. И взгляд его был испуганным. Впрочем, испуганным – не то слово. Парень выглядел так, словно только что встретил покойного дядюшку. Я, признаться, тоже ощутил себя неуютно – никогда прежде не видел такого выражения лица у Дубины Олсена. Обычно он невозмутим, как оленья голова, висящая на стене в салуне Джо. Дело плохо, смекнул я, принялся торопливо одеваться и проорал что было мочи:

  –– Дубина! Скорее открой дверь! Что там у вас происходит?!

  –– Похоже, было землетрясение, - услышал я дребезжащий голос шерифа Колвилла, - такое происходило раньше. Сейчас… - Дилижанс вздрогнул, когда он поднялся с запяток и спрыгнул в дорожную пыль. – Погляжу, что с ним такое...

  –– Она такая огромная, - проговорил Дубина Олсен.

  –– Да… большая, - ворчливым тоном отозвался шериф. Голос его звучал уже в отдалении.

  –– О боже! – вскричал вдруг мой приятель. И всадил шпоры в бока несчастной лошади. Она так и заплясала под ним. Но Олсен - опытный наездник, быстро ее успокоил. Пару минут он тупо смотрел в никуда. Потом, наконец, вспомнил обо мне. – Билл, - сказал он. – Дело плохо. – Именно так он и сказал. В голосе его звучало отчаяние. – Дело плохо, Билл, - повторил он. – С большим Сэмом приключилась беда.

  –– Кончай ныть, Дубина, - отозвался я. – Лучше открой дверь. Я разберусь с любой проблемой. А ты лучше думай о том, что теперь меня не повесят. У нас есть золотая жила, мы богаты, и все такое…

  –– Не могу в это поверить, - пробормотал Олсен. Он, как лунатик, медленно слез с лошади и сбил замок прикладом револьвера – из чего я заключил, что ключи куда-то делись вместе с шерифом.

  Я распахнул дверцу и выпрыгнул из кареты с такой скоростью, что шляпа слетела у меня с головы. Я торопливо подобрал ее, отряхнул от пыли и выругался.

  –– Гляди туда, - пробормотал Дубина.

  Обернувшись, я увидел Большой Каньон. Он явился за нами. Насколько хватало глаз, до самого горизонта, зияла глубокая пропасть. Я сразу понял, что шериф Колвилл и Мак Лонгфелло отдали богу душу. Снял с головы шляпу. Они были полными кретинами, но и подобных кретинов стоит помянуть.

  –– Откуда здесь это? – голос Олсена звучал приглушенно, словно он беседовал со священником, а не со своим старым приятелем-выпивохой.

  –– Почем мне знать? – буркнул я. - Сейчас разберемся. – И немедленно двинулся к пропасти.

  Но стоило мне подойти ближе, как она начала стремительно расширяться, словно торопилась меня проглотить. Святые негодники, эта дырка в земле напоминала огромный зев, ведущий прямо в недра ада. Я с воплями кинулся обратно к дилижансу.

  Дернул же меня черт пожелать этому придурку Лонгфелло, чтобы он провалился в какую-нибудь трещину в земле. Надо было слушаться приходского священника – следует быть осторожнее с проклятьями, потому что однажды все они могут сбыться.

  –– Распрягай лошадей, - распорядился я, - надо побыстрее смыться отсюда.

  Дубина проявил понимание и расторопность. Вскоре мы уже сидели в седлах. Я прикрыл лицо шейным платком – чтобы в рот не набилось дорожной пыли, и оглянулся в последний раз на пропасть. Увиденное мне совсем не понравилось – Великий каньон надвигался. Медленно, но неотвратимо. Как расплата за грехи.

  Поначалу мы гнали лошадей галопом. Но через несколько миль кобылка Олсена стала спотыкаться. Решив, что животным надо отдохнуть, мы перевели их на шаг.

  –– Какой ужас, Билл, - проговорил Дубина. – Шериф Колвилл погиб. Кто же теперь будет поддерживать порядок в городе?

  Я покосился на своего приятеля с иронией.

  –– И Карсон-сити… - Продолжал причитать он. – Большой город. Там столько людей. Думаешь, Карсон-сити больше нет?

  –– Карсон-сити провалился в тартарары, - ответил я. – Больше всего мне жаль окружного судью. Кто теперь будет отправлять преступников на виселицу?

  –– Это точно, Билл, - Олсен выглядел по-настоящему подавленным, - ты абсолютно прав. Без окружного судьи такое начнется… Какой кошмар. И кто теперь отдаст мне те четыре доллара, - внезапно вспомнил Дубина, и оживился: - Ты, вроде бы, собирался заплатить мне пять, если я тебя отпущу…

  –– У нас сейчас другая проблема, - напомнил я.

  –– Да, Билл, ты совершенно прав, - очнулся от нахлынувшей алчности Олсен.

  Мы сочли, что лошади достаточно отдохнули, и снова ускорили темп.

  Часа через три мы прибыли на место. В нашем маленьком городке было всего два десятка крашеных белой известью домов. Они жались друг к дружке, словно им не хватало места. Исключение составляла лишь церковь – наша гордость – высоченная, с золоченым шпилем, ее возвели четвертью мили севернее города. На центральной улице царило оживление, обыкновенное для этого часа. Грудастая Эмбер направлялась в прачечную с корзиной белья. Несколько ковбоев, оживленно жестикулируя, спорили о чем-то важном только для них. В ближайшее время спор должен был перерасти в драку. На крылечке борделя шлюхи ждали клиентов. И моя Дороти среди них. Юный хлыщ играл им незатейливую мелодию на губной гармошке. Старик Пит, костлявый и сухой, словно дырявый бочонок, покачивался в кресле-качалке на веранде собственного дома, попыхивая трубочкой.

  Мы пустили лошадей вдоль улицы, выкрикивая во все горло:

  –– Люди! Спасайтесь! Великий каньон надвигается!

  Мы походили на парочку безумных проповедников, предрекающих Конец света.

  –– Снова надрались, парни? – развеселился старик Пит. – Эй, Билл, тебя же, вроде бы, отвезли в окружную тюрьму.

  Он был единственным, кто обратил внимание на наши истошные вопли. Остальные продолжали заниматься своими делами. По правде говоря, мне и раньше случалось носиться по городу, выкрикивая всякое. Я сразу понял - мы попусту теряем время.

  –– Дубина, - сказал я. – К черту остальных. Надо самим спасаться, пока не поздно.

  –– Я не могу уйти, - заявил Олсен. – Мне надо забрать скот.

  –– К черту скот! – заорал я. – Спасай свою шкуру! Ты же все видел своими глазами. На нас надвигается Большой каньон.

  –– Нет, нет и нет. Я не могу бросить скотину, - заупрямился он.

  Я решил, что умываю руки. Дубину я знал с детских лет. Он всегда был непрошибаемым, как единственное каменное строение в Карсон-Сити – тамошняя тюрьма. Теперь ее, наверное, тоже нет.

  –– Хорошо, тогда сделай последнее, что я попрошу. Я еду за Дороти. А ты дуй к церкви. Может, священник подскажет, что за напасть на наши грешные головы…

  Я спрыгнул с лошади возле борделя, и моя одноглазая подруга кинулась ко мне.

  –– Тут такое дело, До… - начал я.

  –– Великий каньон?

  Всегда поражался ее умению понимать меня с полуслова.

  –– Точно! – сказал я. – Великий каньон, чтоб его.

  –– Сколько виски ты сегодня вылакал, Билл?

  –– При чем тут виски?! – заорал я. Нервы у меня вконец сдали. Я и так был на взводе, а тут она со своими глупостями. – Ты же видела, как меня увезли в тюрьму Карсон-сити. Как, по-твоему, я выбрался?

  –– Откуда мне знать, - она захлопала голубым глазом и прижалась ко мне, - я была уверена, Билл, ты обязательно что-нибудь придумаешь. - Словно кошка, Дороти промурлыкала: - Что вы сделали с шерифом Колвиллом?

  –– Его больше нет, - буркнул я. – Немедленно, собирайся.

  Она отстранилась, глянула на меня с надеждой:

  –– Ты уезжаешь из города, и хочешь забрать меня с собой?

  –– Именно так. Мы убираемся прямо сейчас.

  –– Ты не шутишь? И не пожалеешь потом об этом? Я спрашиваю, Билл, потому что не хочу, чтобы ты вышвырнул меня где-нибудь посреди пустыни.

  –– Черт возьми, До, собирайся немедленно!

  Она поняла, что я на грани и, опасаясь лишиться второго глаза, кинулась к борделю.

  –– Только вещи соберу…

  Но собиралась она слишком долго. Пока ее не было, холмы за городом начали таять, будто лед в стакане.

  Наконец, Дороти появилась на пороге борделя. В руках она цепко держала серый узелок с одеждой и убогими драгоценностями – все, что ей удалось скопить за долгие годы.

  Мы были у церкви через минуту. Здесь Дубина Олсен втолковывал священнику, что Великий каньон расширяется, и если мы ничего не предпримем, всем нам конец.

  –– Бог с нами, сын мой, бог с нами, а значит мы в безопасности, - повторял служитель церкви как заведенный.

  –– Смотри! – Я указал туда, где еще недавно возвышались холмы. Священник с удивлением воззрился на изменившийся пейзаж. Он вскрикнул от неожиданности и дрожащими руками принялся быстро перелистывать карманную библию. – Неужели это конец всего живого? – забормотал он.

  Пропасть, между тем, придвинулась вплотную к городу и принялась стремительно его пожирать.

  Мне всегда было интересно, что скажет служитель церкви, если увидит Конец света. Признаться, у меня были подозрения на этот счет. Наш священник меня не разочаровал. Глядя, как западная окраина города рушится в пропасть, он ругался почище старика Пита. А старик Пит в этом деле настоящий профессионал. Лично меня больше всего расстроило исчезновение борделя. Он скрылся за краем Большого каньона, а вместе с ним все счастливые воспоминания.

  Мою одноглазую подругу тоже подкосило отчаяние – она рыдала, как ребенок потерявший единственный леденец, припав к моей груди.

  –– Мотаем отсюда, До, - сказал я. Перекинул девчонку через спину лошади и помчался вскачь подальше от города, все равно его больше не было - ни салуна, ни борделя, ни, прости Господи, нашего славного прихода.

  Мы мчались, как наскипидаренные индюшки. Лишь бы оказаться подальше от этого кошмара.

  Хорошо, что у меня с ранних лет орлиный глаз. Пропасть я заприметил издали. И сразу осадил кобылку.

  –– Что случилось? – подала голос До.

  –– Нехорошие дела, - ответил я, - похоже, дальше дороги нет.

  И повернул к северу.

  –– Билл, - возопила моя одноглазая подруга, - куда мы скачем?

  –– Почем мне знать, - буркнул я, - придется ехать в Дикие земли.

  –– Нет! – Эта дура принялась извиваться, да так яростно, что едва не сверзилась со спины лошади. – Там краснокожие…

  Я решил воззвать к ее разуму. В конце концов, мы всегда отлично ладили.

  –– Послушай меня, До, у нас нет другого выхода. Мы можем двигаться только на север.

  Но она и слушать ничего не желала. Заладила, как умалишенная:

  –– Там краснокожие, краснокожие…

  Пришлось ее маленько пристукнуть, чтобы лежала смирно. У меня и так нервы были на пределе, не хватало еще слушать истерические бабьи вопли.

  Прежде я бы ни за что не поперся в Дикие земли. Каждый, кто видел, что краснорожие могут проделать, держался от их территорий подальше. Прежде чем убить пленника, они долго его пытают – сдирают кожу со спины, загоняют под ногти костяные иглы. Некоторые говорят: «Хороший индеец – мертвый индеец». А по мне, так и мертвый индеец никуда не годится. Прежде всего, он плохо пахнет. К тому же, у него есть мстительные родичи, они обязательно будут искать убийцу. В общем, от краснокожих – одни проблемы.

  Не успел я об этом подумать, как послышался леденящий душу вопль, и на дорогу выпрыгнуло сразу несколько индейцев. Все с размалеванными лицами – в боевой раскраске, с ирокезами – у меня такая прическа бывала только рано поутру, вооруженные томогавками. Я и опомниться не успел, как меня мощным ударом вышибли из седла. После чего я так треснулся о землю, что надолго потерял сознание.

  А когда очнулся, едва не задохнулся от ужаса. Нас с Дороти притащили прямо в индейскую деревушку и прикрутили к стволам деревьев. Да еще так ловко, что я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Только и оставалось – пучить глаза и надеяться на лучшее. Краснокожие стояли полукругом. В самом центре – вождь с богатым оперением на длинноволосой башке и горбатый шаман, стучащий в бубен.

  –– Дух Великого Маниту явился за вами, бледнолицые дьяволы, - объявил он.

  –– Эй, - закричал я. – Не надо нас пытать. Лично я вам ничего плохого не делал. Я даже надрался как-то раз с одним краснокожим из племени каманчей. Так что я без предубеждений. Там… пропасть, Великий каньон… Он надвигается. Нам всем надо убираться, и все такое…

  –– Вы пришли на наши земли и изгнали нас с наших земель, - заговорил вождь, - вы принесли зло моему народу. Но теперь все изменилось. Племена объединились. Мы взывали к духу наших предков, взывали к духу Великого Маниту. Расплатой будут ваши жизни.

  –– Какого черта?! – взорвался я. – Я не желаю отвечать за всех! Отпустите нас, и мы сразу же уберемся. Лично мы с Дороти не сделали вам ничего плохого…

  Меня никто не слушал. Шаман отложил бубен, расстелил на земле кусок серой ткани. Тут же подбежало несколько индейцев. Один принес иглы, другой - пару острых ножей, третий - веревки и прочие предметы вполне ясного назначения. Они собирались запытать нас до смерти. А перед смертью снять скальпы.

  Дороти тихонько подвывала, глядя на кошмарные приготовления. Я бы тоже завыл, не будь я мужчиной. Раз уж суждено умереть, постараюсь принять смерть с достоинством. Жаль, я многое не успел сделать. Так хотелось ограбить банк. Или, на худой конец, почтовый дилижанс. И затем сорить деньгами, словно какой-нибудь промышленник с юга.

  Краснокожие приблизились. Решили начать расправу с меня. Плохо, конечно, что Дороти увидит, как они будут надо мной издеваться. Но зато только одним глазом. Эта мысль меня настолько развеселила, что я не смог сдержать смех. Мои палачи остановились, пребывая в недоумении – они полагали, я должен плакать и молить о пощаде. Не дождутся. Вождь сделал повелительный жест – продолжайте.

  Один из индейцев выдвинулся вперед, схватил меня за ворот рубашки и резко рванул. Пуговицы отлетели едва ли не со свистом. И в то же мгновение он отпрянул, словно увидел прокаженного…

  Над деревней повисла тишина. Только в отдалении кричала птица.

  –– Что такое? – я скосил глаза, но не заметил ничего необычного. Пузо в последнее время несколько прибавило в объеме. Но это оттого, что Дороти кормила меня каждый вечер до отвала. Как будто откармливала на убой.

  Вождь неторопливо подошел, пристально глядя мне в глаза. Я не отводил взгляда, знал, игра в гляделки – излюбленное занятие краснокожих. Он принялся изучать мое тело. Я никак не мог взять в толк, что его так заинтересовало. Было бы у меня, скажем, три соска. Или пупок под подбородком. Я бы понял его интерес. Но нет, все в пределах нормы… И тут я понял, что его так увлекло – татуировка.

  –– Один индеец сделал мне ее… в Тексасе. Симпатично, да?

  Шаман подбежал и уставился на тотемный знак во все глаза. Поцокал языком, пощупал татуировку.

  –– Щекотно, - сказал я. – Лучше не надо.

  –– В нем живет дух Маниту, я чувствую это, - голос шамана возвысился. – В нем живет дух Маниту!

  Индейцы зашумели. Многие пришли в волнение. Но на лице вождя не дрогнул ни один мускул. Он недолго помолчал, принимая решение, затем властно изрек:

  –– Ты можешь остаться с нами, бледнолицый. Ты и твоя кривая скво.

  Я отлично знал, чем мне грозит это предложение. Предстоят испытания - просто так в племя не принимают. Но я был уверен, что справлюсь с любыми трудностями – мне случалось бывать и не в таких переделках. Жизнь, в любом случае, лучше смерти. Поэтому я сразу же согласился:

  –– Идет. Хорошо жить на лоне дикой природы, и все такое…

  Никогда не знаешь, что может пригодиться в жизни. Виски для поправки здоровья. Лошадь - уйти от погони. Верный кольт, чтобы не платить карточный долг. Или дурацкая татуировка, сделанная в баре после пары бутылок. А еще говорят, что пить вредно. Не слушайте их, и все такое…