Горрынычъ
№123 "Пособие для мальчиков, играющих в войну"

Пособие для мальчиков, играющих в войну

  Мы стрелялись, как на настоящей дуэли. Вернее, думали, что на настоящей, поскольку таковой считали дуэль Пушкина и Дантеса, о которой рассказывал учитель литературы Филипп Тимофеевич.

 Были еще отрывочные сведения из книг о мушкетерах и благородном графе Монтекристо, но там дрались, в основном, на шпагах или саблях, а у нас с Вовкой были настоящие, как нам казалось, пистолеты.

  Несмотря на то, что мы их делали сами, они вполне походили и на мушкеты, и на револьверы ковбоев. А если представить «пищаль», то немного и на нее.

  Весь процесс изготовления занимал два дня. Самым сложным считалось выпилить из толстой доски корпус, а затем, много раз нагревая в костре металлический прут, прожечь сквозное отверстие, куда забивалась стальная трубка.

 Случайно или нет, но трубки из спинки ржавой кровати, стоявшей под яблоней в Вовкином саду, идеально подходили к патрону «мелкашки», - кажется, пять с чем-то миллиметров.

 Все остальное уже не являлось сложным. Толкач,- он же боёк, прикрученная к нему широкая резинка от эспандера, и жестяная коробка на гвоздиках, закрывавшая на всякий случай то место, где взведенный боёк, спускаемый с заднего уступа ногтем большого пальца, скользил по направляющей трубке и врезался в ободок капсюля.

  Причин стреляться, в обычном понимании, у нас не было. Раздражали отсыревшие патроны, которые я своровал из какой-то отцовской «заначки».

 При выстреле они «пшикали» и в облаке мерзкого белого дыма, нехотя, выталкивали пулю, которая шлепалась, не пролетев и метра. Один из десяти патронов оказывался нормальным и тогда сухой щелчок вызывал у нас чувство, похожее на победу.

  Итак, отсчитав сколько-то, кажется десять, метров, мы стояли друг напротив друга с пистолетами в руках на самой высокой точке нашего городка.

 Это место, называемое Красная Криница из-за колодца с чистой водой, находилось, вообще-то, за городом и представляло высокий, пологий холм. У основания находился знаменитый колодезь, а склон до самой вершины был изрезан карьерами, из которых брали песок для всяких строительных нужд.

 Возле одного из них, на верхней кромке, стояли мы с Вовкой, наставив друг на друга самодельные пистолеты и готовые привести в движение неотвратимый механизм выстрела.

 * * *

  История повторялась каждый год с началом лета, когда люди, особенно в выходные, и, особенно дети, тянулись к реке.

 Наша улица упиралась в реку, извилисто сбегая к ней от центра города и пересекая множество других, из которых летними вечерами вываливались горожане и пестрыми флотилиями проплывали мимо домов.

 Когда мы подросли настолько, что могли узнавать соседей по голосу, а, уходя утром из дома, возвращаться к обеду, старшие ребята рассказали нам о «красных».

 Начала истории никто, похоже, не знал, да это, вообще-то, никого и не волновало.

 Просто считалось, что с наступлением лета «красные» становятся врагами и их нельзя пропускать к реке по нашей улице.

  Завод, на котором работал каждый второй житель, был большим и единственным.

 В разное время, в разных частях города для рабочих построили дома – часть из белого силикатного кирпича, часть - из обычного красного.

 Красные дома считались элитным. Их строили позже и, помимо общей котельной, в каждом была ванная.

 В этих домах жили «красные».

  Летом мы держали круговую оборону. Иногда «красные «прорывались, иногда выходили к реке по другим улицам, а, возвращаясь, оказывались у нас тылу.

 Стычки происходили почти ежедневно и каждый раз, собираясь с утра на крыльце у Петьки, мы разрабатывали самые настоящие «военные планы», придумывали новое оружие, обсуждали победы и поражения.

 Мы – это десять маленьких жителей улицы. Я познакомлю с каждым из них.

 Люсик

 Родился со мной в один день. Только годом позже.

 Большая голова, круглые, на выкате, глаза, добрая душа и бесшабашная смелость.

 Иногда удивлял нас своими «фокусами».

 Недавно показывали фильм «Русалка», в котором девочка сбивает яблоки взглядом.

 Я это видел не в кино.

 Кугут

 Этакий «деревенский» солобон. Кругленький, картавый, коротко стриженный.

 Его всегда просили сделать какие-нибудь пахучие мерзости для «красных», а сам он пах молоком.

 пЕтух

 Звали его Витька, а фамилия была – Петухов.

 Небольшого росточка, но сильный, резкий, драчливый.

 К нему каждое лето приезжали родственники из Москвы и в двоюродную сестру Галку были влюблены все поголовно. Ее приезда ждали, как праздника.

 Галка выносила из дома и раздавала всем по паре баранок, пахнувших удивительной московской ванилью.

 Некрас

 Мой сосед. Вовка Некрасов. Ругались, мирились – не счесть.

 Это с ним мы впервые напились на свадьбе сестры.

 Удивительно ощущение первого опьянения: состояние полета, свободы и всесильности.

 Мне понравилось, но не настолько, чтобы войти в привычку. А у Вовки вошло. Жалко.

 Петька

 Рябое круглое лицо. Кряжистое тело. Сейчас я бы сказал – похож на Сталина.

 А тогда – заводила во всех «военных» действиях, бессменный полководец и интендант.

 Маляр

 Единственный, кто знал все грибные места в окрестных лесах, все рыбные заводи на реке и при этом никому и никогда не показал ни одного.

 Была в нем какая-то внутренняя жадность.

 Может быть, от этого он и примкнул к нам.

 Колька Сухарек

 Старший брат Вовки. Гонял нас безбожно.

 На чердаке старой дедовской кузницы оборудовал себе «кубло» - сейчас это назвали бы мансардой.

 Однажды мы забрались туда и долго смеялись, обнаружив в углу, под соломой громадную коллекцию конфетных фантиков.

 Анухрей

 Как и я – Шурик. Но ни разу мне не довелось услышать, что бы кто-то, включая родителей, называл его по имени.

 Кличка эта перешла на него от отца, которого все взрослые звали так же.

 Жорик

 Элита нашей улицы. Сын начальника почты, - большого человека по тем временам. Пожалуй, только директор школы, да начальник милиции вызывали у нас такое же уважение.

 Щуплый, в очках. Будущий отличник и победитель районных олимпиад.

 Не знаю, что занесло его в нашу компанию.

 ***

  В этом месте дорога превращалась в узкую полоску и шла вдоль палисадника дома Анухрея, а всю остальную часть занимала невысыхающая колдобина, которую даже «газон» Федуна, жившего по соседству с Люсиком, преодолевал на брюхе.

 Идеальное место для засады.

 -Хлопцы, значит так, - сказал Петька. - Тащите банки из-под краски, у кого есть, и веревки. Банки свяжем и утопим в колдобине, один конец веревки привяжем к палисаднику, а второй ты, Некрас, перебросишь через свой забор, и будешь ждать.

 -Ну и чо? – округлил глаза Вовка Некрасов,

 - Да ничо, ничокай поперед батьки.

 - Когда «красные» подойдут, дернешь за веревку - только смотри, изо всей силы! Банки вылетят из колдобины и выплеснут на них всю грязюку.

 - Ух, ты! Клево!

 Все наперебой загалдели, представляя, как по «красным» стекает вонючая вода и они убегают домой, смывать грязь в своих дурацких ваннах.

 - Но это не все, - Петьке явно нравилась роль полководца – Жорик и пЕтух сидят у Жорика в саду, а как только «красные» пройдут мимо – поджигают вату с пульками и выбрасывают на дорогу.

 - Жорик, ты засек время?

 -Да, Петь, я у Саньки брал секундомер отцовский и засекал. Секунд сорок выходит.

 - Нормально. Пока они дойдут до колдобины, а потом побегут назад – столько и пройдет.

 - Смотрите только, зажигайте, когда они пройдут, а то услышат. И не болтайте там!

 - Всем сидеть тихо!

  Вата с пульками была одним из наших «военных секретов». Нужно было взять старую, свалявшуюся вату – лучше всего из одеяла или ватника. Такая не горит, а долго и горячо тлеет. В обычную пульку – а так мы называли гильзу от «мелкашки» - набивалась сера от спичек или порох. Верх плющился плоскогубцами и заворачивался.

 Тлеющий комок ваты с пулькой внутри взрывался с оглушительным звуком.

 - Так, смотрите. Все остальные прячутся в палисаднике, а как только их окатит водой, вскакиваем и кидаем яйца.

 -Кугут, ты принес?

 -Да, Петь.

 - Чо ты с ними делал?

 -Как и договаривались. Стырил полтора десятка и с той недели они лежали на чердаке в сарае, под железом.

 - Ну и как? Проверил хоть одно?

  Кугут кисло улыбнулся. Было видно, что эта проверка не вызывает у него приятных воспоминаний.

 - Петь, гавно в уборной приятней пахнет.

 - Гы-гы-гы….

 ***

 - Идут, чуть слышно выдохнул Коля Сухарек и все вдруг услышали, как бьется муха в окно со стороны коридора.

 Мы вжали головы в плечи, отодвинулись подальше от штакетника, хотя знали, что нас и так не видно за кустами георгин.

 Они шли весело. Орали, толкались, короче, вели себя, как дома.

 -Гады,- скрипело на зубах – ну, сейчас вы получите. Отобьем у вас охоту к прогулочкам.

 «Красные» прошли дом Жорика и Некрас, сидящий за забором на другой стороне колдобины увидел, как на дорогу за ними выкатились несколько дымящихся комочков.

 - Давай, крикнул Петька, вставая во весь рост, а Некрас, как учили, дернул веревку со всей своей малолетней силой.

 С чавканьем, плеском вылетели банки и грязно-зеленые струи, перелетев через «красных», ударили в стенку Анухреева дома, окатив наши головы, кусты и окна.

 Из дома уже бежала мать Анухрея и вопила визгливым голосом, а мы ломились к выходу из палисадника, ломая георгины, давя яйца, толкая друг друга в узкой калитке и улепетывая вверх по улице, забыв о «красных».

 И тут начали рваться пульки.

 ***

  Главный и самый вредный из «красных» Мишка Климов шел не один. У нас был негласный запрет на некоторые вещи, и они об этом знали. Мы никогда не атаковали «красных» в присутствии взрослых, а тем более, если кто-то из них появлялся с родителями.

 После позора с банками, мы ни в коем случае не должны были пропустить их к реке, но Мишка шел не один. Он держал за руку свою маманю.

 Этот гад властно тащил мать, как прикрытие, и все наши задумки стоили меньше копейки.

 - Не будем, - спокойно сказал Петька, не оборачиваясь. Но мы поняли по его затылку, как напряглись скулы, и губы, вернее то, что оставалось, когда он злился и втягивал их, превратились в тонкую щель.

 - А можно я попробую че-нибудь, - нарушил молчание Люсик, замирая своими лупатыми глазами.

 -Да что ты можешь? - нехотя спросил Петька, - разве что маманю возьмешь за другую руку? Гы-гы-гы…..

 -Да не. Я, может, сделаю так, что она сбежит отсюда, а Мишка останется один.

 -Хм-хм….валяй, - махнул рукой Петька, а мы с интересом уставились на Люсика.

 Между тем Мишка с маманей подошли совсем близко.

 Хр-хр-хр…- скрипели сандалии по шлаку дорожки и мать что-то втюхивала ему про огород.

  В косынке, забранной под волосами, худенькая, но не тощая она нравилась многим – и мы знали об этом из разговоров. Рассказывали что-то об отце Люсика, но намеками, которых мы не понимали. Люсика это всегда бесило, лицо багровело, глаза выпучивались еще сильнее, он начинал сильно шмыгать носом и сопеть.

 Вот и сейчас. Казалось, что он втягивает носом воду из блюдечка. Что-то в нем булькало, свистело, мелко-мелко дрожали руки, и весь он напрягся, как будто сидел над очком.

 Когда он закрыл глаза, и смотреть на него стало неинтересно, наше внимание снова привлек Мишка, вернее, его мамаша.

  Сначала мы не поняли, что происходит, но потом дошло, что с ее платья одна за другой, снизу вверх, как брызги, отлетают пуговицы. Одной рукой она пыталась запахнуться, но Мишка, в недоумении, продолжал крепко держать вторую.

 -О, господи, что же это такое, - завопила Мишкина маманя, запахивая безуспешно то нижнюю, то верхнюю часть платья.

 -Да пусти же ты, чертенок, - она вырвала руку, сцепила платье на груди и бросилась обратно, вверх по улице.

  Мишка, хлопая глазами, еще некоторое время смотрел ей вслед, потом присел на корточки, подобрал отлетевшую пуговицу, попробовал ее, зачем-то, на зуб, понюхал и в следующее мгновение был бит нами с применением всех запасенных средств.

  И только Петька не участвовал в экзекуции. Он задумчиво смотрел вдоль улицы, туда, где скрылась маманя Мишки, и глаза его были грустны.

 Случись это сейчас, можно было бы сказать «мы его потеряли», но в ту далекую пору мы не знали этой фразы, поэтому, отпустив, наконец, врага, окружили Петьку и стали наперебой обсуждать моменты нашей победы.

 ***

  Дядя Ваня, отец Люсика, не говоря ни слова, взял его за шиворот и потащил домой.

 -Ай, папка, больно, пусти, - вопил Люсик, едва успевая за великаном дядей Ваней.

 Мы бежали следом. Молча, сосредоточенно, то, окружая, то, отставая от них.

 - А ну, брысь, байстрюки, - рычал на нас дядя Ваня, - удумали, хороших людей задевать.

 - Я сейчас выпорю этого как следует, и вашим батькам доложу. Ох, долго будете чесать задницы.

 Он еще яростнее рванул Люсика и скрылся за калиткой.

 Мы уселись, напротив, на крыльце у Петьки, и скоро услышали, что могло ожидать каждого из нас, случись быть исполненным пожелание дяди Вани.

  Мы не обижались на него за слово «байстрюки». Просто не знали, что это такое, а когда узнали, то тем более обижаться было не на что. У всех у нас, кроме Маляра, были отцы, и они, время от времени, давали о себе знать в стиле дяди Вани.

  Кроме Вовкиного, за что мы его и любили. Ну, не то, чтобы любили, скорее были привязаны.

 Рассказывали, что когда родители, сразу после моего рождения, переехали сюда, в новый дом, он первым из соседей пришел в гости, знакомиться - пьяненький, веселый, взлохмаченный и сделал мне «козу».

 Это был такой звук, сопровождающий быстрые движения пальцев, напоминающий клекот большой птицы или ворчание зверя – большого, доброго и непременно любящего детей. Из моего «пеленочного» детства я помню только этот победный клекот, да еще синее стеклышко, которое мне показывал кто-то из братьев.

 Книжку по стрелковому оружию нам подсунул дядя Коля, и мы с Вовкой стали изучать ее, еще не умея читать. Честно говоря, я не стал знатоком оружия, хотя уже в шесть лет мог объяснить разницу между ППШ и ППС.

  Дядя Коля, как мог, открывал нам тайны войны, закончившейся пятнадцать лет тому назад. Нет, он не описывал героические сражения, не рассказывал о гениальных полководцах и мудром вожде всех народов.

 Зато мы досконально знали об окружении Гитлера, мерзости Геббельса, пронырливости Кейтеля, Гиммлера и Кальтенбруннера, предательстве Гесса.

 Сейчас я даже представить не могу, откуда все это было известно простому сержанту-авиамеханику.

 Потом, много лет спустя, приникнув, как и вся страна, к экранам телевизоров в ожидании «Мгновений весны…..», я смотрел этот сериал с удивительным ощущением знакомого мира.

  Жизнь обитателей нашего маленького городка была, если не как на ладони, то, во всяком случае, доступна обсуждению.

 Много раз я наблюдал, как из «Чайной» или «Столовой», - а именно так назывались главные питейные заведения, выводили, выносили, вышвыривали многих «заслуженных» алкоголиков.

 Но никогда я не видел такого отношения к дяде Коле, хотя он, по рассказам моих родителей, их знакомых, да и вообще – витающему мнению - слыл чуть ли не самым главным из них.

 Очарование, которое распространилось на нас, было, по-видимому, всеобщим.

 И тем более странным кажется случай, о котором я узнал, подслушав один разговор.

 - Ты знаешь, тут Колька мне рассказал, что он хотел соседей своих взорвать….

 - Да иди ты!...Как это?

 - Да вот так!...Взял у деда в кузне шашки толовые, вставил бикфордов шнур с детонатором, заполз к ним под крыльцо – ну, ты знаешь, там под веранду можно подлезть….и поджег…..

 - И чо?

 - Да ничо. Говорит, выполз, отбежал, а как подумал, что там двое детей, так кинулся обратно и прямо зубами шнур вырвал.

 Я, почему-то, верю этому.

 Ах, дядя Коля, дядя Коля.

 Твоя знаменитая коллекция монет, известная всему городу – где она сейчас?

 Бродя по барахолкам Сингапура, рынкам Таиланда или лавкам Мюнхена, - сколько всего интересного мог бы я отыскать для тебя.

 Но слишком медленно взрослел я, и слишком быстро состарился ты.

 Из всех ожидаемых подарков, только Жорик привез тебе якорь из Монтевидео. Помнишь?

 А я опоздал.

 ***

  Сегодня ацетилен для газосварки загоняют в баллоны, а тогда на стройках стояли генераторы, - металлические бочки, опутанные трубками и покрытые лохматым белым налетом с резким сладковатым запахом.

 Мы знали, что твердые камешки, загружаемые в эти аппараты, назывались карбидом. При соприкосновении с водой он шипел, покрывался пузырями и выделял тот самый ацетилен.

 Если сделать в земле небольшое углубление, плеснуть туда немного воды и бросить кусок карбида, то тут же начнется реакция. А если под рукой есть обычная консервная банка с пробитым дном, то ею можно накрыть выемку и вбить в землю ловким ударом каблука. Ну и что, спросите вы?

 А то, что если осторожно, сбоку, поднести к пробитому отверстию спичку или лучину, то взорвавшийся газ выстрелит банкой высоко вверх. Правда, может засандалить в лоб.

  Было бы глупо не использовать эту силу в нашей войне с «красными». Ну и мы, конечно, использовали. Правда, немного иначе.

  Обычная бутылка заполнялась на треть водой, а потом, до горлышка, травой.

 Сверху, на траву, аккуратно опускались кусочки карбида, и туго забивалась пробка. Иногда ее приматывали изолентой или проволокой. Тогда уж точно, рвало, так рвало.

 «Гранату» нужно было хорошенько встряхнуть, бросить на землю и драпать.Очень скоро бутылка взрывалась.

 В войне с «красными» мы пошли дальше.

 В яму, стоя, помещалась «заряженная» бутылка. Рядом с ней ставилась зажженная свечка, а к горлышку привязывалась толстая нитка и выводилась в укрытие.

 Яму слегка маскировали, но так, чтобы туда поступал воздух для свечи.

 Вот и все. В нужный момент дергаешь за нитку, и через какое-то время бутылка взрывается, а освобожденный ацетилен превращается в огненный столб.

  Мы заминировали спуск к реке, от которого еще несколько шагов и можно присесть на корточки, зачерпнуть песок ладонями, опустить их в воду и медленными движениями смывать слой за слоем, пока не останутся перламутровые блестки ракушек. И тогда, замерев, наблюдать, как медленное течение подхватывает их колыбелью воды и опускает на дно, где резвятся мальки пескарей.

  Как ни в чем ни бывало, мы расселись на крыльце Петькиного дома и стали играть в «буру». Нитка, незаметная в густой траве, тянулась от одной ямы к другой, а ее конец лежал тут же, на нижней ступеньке.

  Мы были в состоянии войны, но, как и все дети, играли вечерами в «испорченный телефон», «штандарт», «красное и черное», воровали яблоки и клубнику в садах, травились «конским щавелем».

  Долго и с удовольствием мы сидели вечерами у реки, когда взрослые жгли костер и варили уху после рыбалки. На эти посиделки собиралась вся улица, и каждый приносил что мог: несколько огурцов, ломоть хлеба, соль, помидоры, масло в зеленой водочной бутылке с пробкой из скрученной газеты.

  Наверное, мы считали, что эта улица, эта река, эта жизнь, полная ежедневных открытий, принадлежит только нам и поэтому так яростно, так воинственно защищали ее от внешнего мира.

  Прошел час, другой. Игра уже надоела, да и Петькины родители несколько раз открывали дверь на крыльцо, недвусмысленно выражая свое недовольство.

 Тут они и появились.

 Довольные, считавшие, что проскочили и предвкушавшие купание.

 Мы столько раз выверяли количество воды, карбида и травы, что знали совершенно точно - рванет через тридцать две, плюс-минус три секунды.

 И когда «красные» поравнялись с колодцем, от которого оставалось идти сорок метров, Маляр, засевший на нижней ступеньке, легонько потянул нитку.

 Не помню точно, но, кажется, в шестом или седьмом классе, когда начинается физика, все бьются над задачей о двух поездах. Ну, эта, - когда из пункта «А» выходит один, а из пункта «Б» второй и за каким-то чертом они движутся в пункт «С» с разной скоростью.

 Точь-в-точь, как в задаче, маманя Люсика, она же тетя Люся, давшая прозвище нашему другу, вышла из пункта «Б» - калитки дома напротив, и направилась в пункт «С», на котором мы сидели, раскрыв рты и не знали, что делать.

 - Мама!!! - прохрипел Люсик, и мы замерли в ужасе, наблюдая, как неумолимо она приближается к точке, из которой, может быть, нет возврата.

 - Мама!!! - забулькало, засвистело, задрожало у него внутри.

 И тут пошел дождь. Ливнем. Стеной. Рекой. Океаном. Всей водой Земли.

 Маманя развернулась и бросилась домой, прикрывая голову руками.

 ***

  Итак, мы стояли друг напротив друга на самой высокой точке нашего городка, наставив самодельные пистолеты и готовые привести в движение неотвратимый механизм выстрела. Оружие должно работать, как часы.

  Мы знали, что следующим летом ни за что не пропустим «красных», и, что бы не случилось, пусть, даже, Петька и Маляр станут такими взрослыми, что не посмотрят в нашу сторону, а вечерами будут тискать девчонок на своем крыльце.

 Пусть «красные»придумают хитрые уловки. Пусть.

 К тому времени подрастет младший брат Анухрея Ленька или Федун привезет жену из деревни – говаривали, что у нее двое детей. Мы не отступим.

  Внизу, под нами лежал город. И мы точно знали, что на одной из его улиц, нашей улице, той, что ведет к реке, очкарик Жорик колдует над смесью селитры, серы и таблеток угля, растертых в пыль. И когда-нибудь, может, даже, до зимы у него точно получится.

 Он набьет патрон 12 калибра этой смесью, приделает к нему стабилизаторы, вставит ярко-красную головку, и ракета обязательно полетит!

 И Кугут придумает какую-нибудь смесь из дегтя и утиного говна, а мы с Некрасом натырим карбида на стройке и заминируем вход на улицу.

 У нас еще куча времени впереди. Вся зима.

 Жизнь только начинается!

 ***

 Троих погубила водка.

 Как сложилась жизнь Кугута и пЕтуха я не знаю.

 Колю Сухарька недавно встретил в метро. Вернее, он меня. Я бы его не узнал.

 Люсик, надеюсь, сумел применить свои таланты.

 Анухрей пошел в органы, а потом в бизнес. Модная трансформация.

 Жорик построил свою ракету. Он один из создателей «Сатаны».

 А я пишу рассказы.

 И если вы спросите, откуда у меня эта потребность, и как я это делаю, - что тут ответить?

 Ниоткуда. С любовью.