amaro
№125 "ПУСТЫРЬ НА ОКРАИНЕ"

ПУСТЫРЬ НА ОКРАИНЕ

  Детская площадка была посреди пустыря, чуть в стороне от домов. За пустырем начиналась деревня, непонятно как уцелевшая в черте мегаполиса. Его воспоминания начинались петушиным криком, который будил его по утрам. Отрывочная вначале, память была похожа на отдельные редкие картинки, которые сменяли друг друга быстрее, потом еще быстрее, пока не начинали мелькать со скоростью кинопленки, разворачивающейся в жизнь, мелькающую на экране кадрами-днями, с узкими полосками ночей между ними.

  Он в коляске, мама сидит на лавочке, на краю площадки, он чувствует, как она покачивает коляску и без слов напевает мотив колыбельной...

  Он сидит на краю песочницы, и песок яркими искрами взлетает в небо, рассыпаясь барабанной дробью совка о деревянный бортик...

  Он плачет, потому что песчинка попала в глаз, а другие противно царапают язык и слезы капают, превращая песок в маленькие тёмные бусины, а мама спешит от своей скамейки с носовым платком наперевес.

  Детскую площадку видно из окна. Дорога, пустырь, в середине его - песочница, пара скамеек, доска на двух чурбаках каждая, качели. Поодаль, ближе к деревне три тополя - между двумя из них прибита труба турника. Утром, когда он сидит, улыбаясь, в своем детском стульчике у окна кухни, а бабушка, ложка за ложкой, кормит его вареным всмятку яйцом, размятым с мелко порезанным хлебом и куском сливочного масла, на площадке появляются первые мамочки и бабушки с колясками. Следом подтягиваются ребятишки постарше, тащущие за руку родителей. Днем площадка пустеет, все уходят обедать, а потом появляются ребята постарше, вернувшиеся из школы.

  Он ходит на площадку сам с шести лет. Площадка - это целая страна, полная фантастических героев. Там происходят битвы, там строятся и исчезают города и страны, там закапываются клады, а космонавты, пролетая над ней, машут рукой и улыбаются ребятам.

  Когда он заканчивает третий класс в деревне за пустырем перестают кричать петухи. Не слышно коров, собак и веселого поросячьего гомона. Окна в деревенских домах перестают светиться вечерами, по опустевшим улицам ветер гоняет смерчики пыли и пожелтевшие клочья газет. В середине лета деревня начинает гореть. То один, то другой дом вспыхивает в темноте ярким трескучим факелом, жители пятиэтажки, стоя у окон, наперебой звонят в ноль-один. Приезжают пожарные, долго смотрят на огонь, а когда дом, высоко в небо выстреливая снопами искр, осыпается кучей бесполезного жаркого мусора, заливают пепелище водой из длинного рукава и, не торопясь, уезжают.

  Жарким июльским днем площадка превращается в прерии... Песочница становится костром, вокруг которого сидят старые мудрые вожди, раскуривающие трубку мира. Около тополей появляется вигвам, сложенный из досок, арматурин и картонных коробок, возле которого скво готовят еду из песка, щебня и одуванчиков. В кустах сложены принесенные с пепелищ головешки, используемые воинами для нанесения боевой раскраски на лица. Честь быть Чингачгуком или Виннету отстаивают на кулаках. Остальные выбирают имена попроще, кто из книг, кто просто выдуманные - как, например, Весенняя Гроза. Вовке из чевертого подъезда достается Большая Туча. Насупленный Вовка обиженно сопит, но не спорит. Возле дороги пасутся верные двухколесные мустанги, седла которых на жаре пахнут кожей. Игра в индейцев растет и ширится, затмевая хале-хало, вышибалы и дочки-матери. В библиотеку все ходят парами, чтобы книги не уходили "на сторону" - через месяц уже даже не несут с собой книгу, а просто приходят вдвоем, и библиотекарша перекладывает талон из одного формуляра в другой. Владельцы томиков Фенимора Купера из "Библиотеки Приключений" - уважаемые люди, устанавливающие правила игры и наделенные правом принимать ребят в племя.

  К осени то, что осталось от деревни, одевается дощатым забором, за которым слышатся урчание грузовиков, скрежет ковшей бульдозеров и плач спиливаемых яблонь. С началом учебного года игра затихает. Уроки, секции, многие начинают ходить в музыкальную школу. Он поступает в художественную, и на уроках композиции рисует бескрайний простор прерий, стадо мустангов - точки на горизонте, на переднем плане - вигвам, кожаный котелок на рогатине возле костра и вождя, задумчиво глядящего в никуда сквозь белесую струйку дыма, поднимающегося из трубки мира.

  Зимой на площадке поднимается высокая ледяная горка, с которой родители сталкивают вниз визжащую малышню, иногда скатываются и сами. В каникулы это ледяная глыба превращается в Скалистые Горы, в которых племя, одетое в теплые одежды из бизоньих шкур, с плетеными лыжами на ногах, охотится на свирепых горных львов и огромных гризли. Племя несет потери - Быстрый Олень упал со скалы, подвернул ногу и его отправили обратно, на равнины - он даже не ходит в школу, сидит дома, читая Купера и изредка машет рукой из своего окошка.

  Весной за забором-побережьем пустыря стали появляться громады кораблей-двадцатидвухэтажек. Индейцы беспечно охотились на сизых городских голубей, вооружившись луками и стрелами из ореховых прутьев и шпагата. Скво, вспомнив позабытые было дочки-матери, обзавелись потомством. Пацаны разорили помойку за ателье и теперь пупсы, все как один лишившись фабричных сарафанчиков, щеголяли в неумело сшитых дерматиновых мокасинах, платьях и куртках.

  К лету корабли-небоскребы высились над пустырем, закрывая закатное солнце. В прериях, ранее золотых перед наступлением ночи, теперь в сумерках все было скучным и серым. Песочницу подновили, покрасили, привезли целую машину песка, Большой Туче подарили набор чешских пластмассовых индейцев с разноцветными перьями на головах и томогавками в высоко поднятых руках. Песочница стала ареной для военных конфликтов между племенами - холмы, равнины и горы, спичечные мостики через глубокие, вырытые во влажном песке каньоны, вигвамы игрушечных ведер и формочек... Там заключались военные союзы, раскуривались трубки мира, племя шло против племени и скакали дикие оловянные мустанги с чапаевцами на спине.

  Он уехал в пионерский лагерь, потом мама взяла отпуск и был месяц у моря. Почти все индейцы разъехались - кто-то в лагерь, кто-то в деревню, кто-то с родителями в поход, где комары, вигвамчики палаток и хриплый голос под гитарный бой - "...Мы устали в странах европейских, Жить хотим мы в хижинах индейских"...

  Снова племя собралось к середине августа. Вместо старых качелей появились двое новых. Рядом с песочницей воздвигли огромную "паутинку", тут же ставшую "вигвамом Большого Змея". Старые лавочки сменились скамейками на чугунных ножках. На скамейках сидели новые, незнакомые пацаны, с интересом наблюдавшие за Советом Племени. Когда все новости были пересказаны, новенькие подошли знакомиться. Оказалось, они живут в башнях-новостройках, первые из которых начали уже заселяться жильцами.

  Он не помнит, кто сказал "бледнолицые". Но слово было сказано. Новых мальчишек не взяли в игру. Бледнолицые не нужны апачам, сказало племя. И в прерии пришла война.

  С каждым днем бледнолицых становилось все больше. Индейцы выкопали топоры войны - деревянная рукоятка, в расщеп вставлена стальная пластина от разбитого трансформатора и крепко замотана изолентой. Лезвие подточено о бордюр, такой томагавк втыкается в дерево с десяти шагов. Бледнолицые опасались сперва прямых стычек с большим племенем краснокожих, вооруженных острыми топорами. Они разрушали постройки, возведенные в песочнице, стирая с лица песка целые поселки краснокожих. Сгорел подожженный ими обновленный было вигвам. Пару раз апачи ловили одиноких бледнолицых на пустыре, доходило до синяков под глазом и шатающихся зубов. Бледнолицые, совершив пару набегов на стройку, стали мастерить самострелы из трубок, спиц, медицинского жгута и деревяшек. Томагавков можно было не бояться, а родители краснокожих не могли отстирать грязно-желтые пятнышки, оставленные на одежде детей ягодами рябины, выстреленными из самострелов. У Вольного Ветра пропал верный мустанг, а когда его нашли - вилка была безнадежно погнута, а заднее колесо так виляло восьмеркой, что седло выпрыгивало из под наездника. Еще два мустанга повредили копыта на доске с набитыми в нее гвоздями, лежащей поперек индейской тропы и прикрытой пожухлым дерном. В новых домах открылась "французская" булочная, в которую индейцев посылали за длинными горячими "багетами", покрытыми хрустящей корочкой, но после пары разбитых носов индейцы опасались ходить туда в одиночку.

  Сквозь пустырь появлялись новые тропы. К булочной и к аптеке, появившимся возле новых домов. К остановке нового маршрута тролейбуса. К старой автобусной остановке, на которую теперь утром спешили жильцы новых башен. По краю пустыря, спилив тополя, удивительно быстро проложили новую асфальтовую ленту. Площадка, так долго служившая племени домом, лежала на пересечении троп.

  С нее пропали скамейки, с качелей кто-то оторвал доски сидений. Из песочницы бабушки-новоселы, любительницы цветочных горшков на подоконниках, незаметно перетаскали почти весь песок, смешивая его с землей, набранной тут же, на площадке.

  Начинался учебный год. В школе прибавилось новеньких, тех самых бледнолицых, из новостроек. Летние обиды забывались, находились общие интересы. Игра в индейцев плавно сходила на нет, все больше ребят становилось шерифами или ковбоями...

  Он приехал сюда, когда случайно услышал о сносе пятиэтажек. Район уже давно не был окраиной, город шагал семимильными шагами, отодвигая свои границы все дальше и дальше. На месте бывшего пустыря, уже побывавшего бомбоубежищем и гаражом, строили огромный торговый центр. А под самым ограждением стройки черными дырами битых окон пытался поймать хоть лучик закатного солнца, дом, бывший когда-то родным. И с принесенного ветром листа бумаги смотрел в далекое будущее старый индейский вождь.