Владимир Гордеев
№13 "Золотой век Санта Пи"

Этот парень, Джим Сплит, появился в нашем городке неделю назад. Захолустье наше, забытое людьми и Богом, он, скорее всего, нашел так: шел себе по пустыне, умирая с голоду, бормоча проклятья пересохшей глоткой, и вдруг увидал вдали большое изваяние: на верхушке самой высокой из одиноких скал, торчащих тут и там, был выбит в камне перст, указующий в нашу сторону. «Ага», – смекнул парень, вытер сопли со своей конопатой физиономии и пошел в указанном направлении. «Если люди потрудились выбить в скале указатель, то, уж наверно, они живут где-то поблизости», – скорей всего, он рассуждал именно так.

 Но идти ему пришлось долго. Старик Грэм нашел его возле чалого деревца, этакой вешки, которая отделяла нашу зеленую долину и морское побережье от пустыни. Грэм как обычно отправился в пустыню за ящерицами, из которых он шьет дамские сапожки, и вот нашел там Джима, еле живого. «Он был сам похож на ящерицу», – рассказал мне веселый старик, – «Его кожа была покрыта коростой, и дышал он как ящерица – быстро и коротко». Но вместо того, чтобы распотрошить Джима на месте, Грэм проверил его карманы и пояс и нашел: кольт 44-го калибра, паспорт на имя Джима Сплита, кошелек с 3 долларами и 5 центами, несколько патронов, не считая тех, что были в барабане, кисет с табаком, трубку, пьезозажигалку, несколько кредитных карт – наверняка украденных и давно бездействующих, тюбик с кремом для сапог. После чего Грэм вернул собственность в карманы владельца, влил ему в глотку пол-фляги воды и взвалил на лошадь.

 Когда они почти добрались до города, Джим вдруг пришел в себя, соскочил с лошади и уставился на Грэма безумными глазами.

 – Я тебе благодарен, старик! – яростно захрипел он. – Но дальше пойду сам.

 Грэм пожал плечами, кивнул, и в Санта Пи они вошли пешком: Джим, Грэм и лошадь. Когда они появились на центральной площади, там было полно народу. Лучи заходящего солнца словно надели на белобрысую макушку Джима алую ермолку, – таким мы его все и запомнили. Навсегда.

 Народ начал приглядываться к Джиму и кругом послышались разочарованные, но вежливые и тихие вздохи. Джим был тощим, низкорослым, с длинными и неуклюжими руками.

 Мимо Джима специально прошел шериф, засунув руки в карманы. Точнее говоря, большие пальцы он засунул в карманы, а остальными похлопывал себя по жирным ляжкам. Джим проводил шерифа угрюмым, свирепым взглядом и погладил рукоятку кольта. Потом раздался грохот: гробовщик, который пять минут назад столкнул с телеги гроб для престарелого Мартинса (умершего вчера), чтобы показать внуку Мартинса товар лицом, взвалил гроб обратно на телегу и демонстративно проехал, громыхая гробом, перед носом Джима Сплита.

 Сплит не знал, что ему делать, и поступил вполне по-человечески: плюнул в пыль и пошел в салун.

 Я, и многие другие, последовали за ним.

 – Как там вас… то есть, тебя, зовут? – Джим взгромоздился на табурет перед стойкой.

 – Меня зовут Майк, сэр, – кашлянув в седые усы, почтительно ответил Майк.

 – Здесь дают кредит таким парням, как я? – процедил сквозь зубы Джим.

 – Конечно, сэр.

 – Или, может, я тебе рылом не вышел?

 – Да нет же, сэр, вышли.

 Джим удовлетворенно цыкнул зубом и обвел взглядом салун. За столами сидели местные ковбои, после трудного рабочего дня заскочившие пропустить по стакану виски; наши бандиты, отъявленные головорезы, вышедшие вечерком пропустить по стакану виски, все наши женщины легкого поведения, пьющие то, что им закажут ковбои или головорезы. Сидела, одним словом, тьма праздного народу. А в дальнем углу за столиком двое полицейских пили пиво и резались в карты. К ним подсел шериф.

 – Или, может быть, я кому-то еще не нравлюсь? – угрожающе осведомился Джим.

 Публика уткнула взгляды в столешницы.

 – А он крутой… – раздался шепот.

 – Да уж, черт меня подери! Сразу видно, этот парень спуску никому не даст…

 – И откуда он только взялся…

 Уже через пять минут, горделиво восседая на табурете, Джим пил свой виски, а вокруг него увивались все наши женщины легкого поведения. Все две.

 – Если бы мой чертов кадиллак не наехал на чертов кактус, которых там в Небраске пруд пруди, уж я бы совсем другим молодцом заявился сюда, – Джим громко хвастал упущенными возможностями перед брюнеткой Долли, которая поглаживала ему колено.

 – Джим, твое появление и так было эффектным дальше некуда, – нашлась Мэри, блондинка, которая была моложе Долли на год и, сколько себя помнила, всегда пыталась превзойти товарку в остроумии.

 – Кадиллак твой мы отыщем, уж ты не беспокойся, – сердито сказала Долли и, пока Джим отвернулся к стойке за новой порцией виски, плюнула Мэри в декольте. – Это все ерунда, ты, главное, знай, что у меня завсегда открыт для тебя кредит.

 – Я об этом догадывался, – шмыгнув носом, Джим опустил его в стакан.

 – А я тебе готова даже приплачивать, – сказала Мэри и пнула Долли в голень. – Ты мой этот, как его, бренд.

 – А Брэнда этого твоего я в клочья порву! – раздухарился Джим. – Он еще не видел по-настоящему метких стрелков, но скоро ему крупно повезет. Ты видишь этот кольт? – он вытащил оружие из кобуры. – Раньше он принадлежал майору Перкинсу. А ты знаешь, кто такой майор Перкинс? Это зверь, бешеный зверь из берлоги, которого окружила свора краснокожих собак. С помощью этого кольта он уничтожил их всех, а из шкур сшил себе коврик. Он сидел дома, пил бренди и сквозь дрему таращился на свой портрет с орденами, висящий на стене перед камином, и обо всем забыл. Я случайно зашел в этот дом, потому что мне нужна была пара долларов на сеанс «Дилижанса» - мне и моей девушке, ну ты понимаешь, – так вот когда я увидел эту красную рожу, то сразу понял, что время Перкинса ушло, а гневное, жаждущее жизни оружие пылится задаром и только и ждет, когда его кто-нибудь заберет. Черт подери! Я пристрелил Перкинса из его собственного кольта! Вот как это было!

 – Ты столько всего видел… ты столько всего совершил, – почти что хором сказали прелестницы.

 – Но таких прекрасных дам я прежде никогда не… – Джим попытался быть галантным, но вдруг заклевал носом.

 Барышни всполошились и потащили героя в свою тесную квартирку с красными фонарями, свисающими на вывеску магазина «Сувениры Моргана», где старый Морган торговал берестяными коробами, которые покупал у местных индейцев, но которые не покупал никто.

 Выпив пару виски, я шел домой и бросил взгляд на балкончик маленького борделя. Мэри и Долли сидели на плетеных стульях, курили тонкие сигареты и тихонько вели беседу.

 – А он неплох, – задумчиво сказала Мэри.

 – Но он спит! – возразила ей Долли.

 – Каждый человек должен иногда спать, иначе умрет.

 – Почему у тебя на каждое слово находится пять в ответ? А, Мэри?

 – Черт его знает… – меланхолично ответила Мэри и выпустила в ночной воздух струйку дыма. – Может, это бесы?

 Утром Джим проспался и вышел на площадь. Глаза его поблескивали, ноздри раздувались, на щеках играл здоровый юношеский румянец. К сожалению, в такую рань на площади никого не было, и только чистильщик обуви, негритенок Пит, был очевидцем того, как к нему подошел Джим и ретиво сказал:

 – Эй, пацан! Где тут полицейская управа? Или нет, постой… Скажи лучше, где тут мэр живет?

 Пит включил себя в реальную жизнь и ответил:

 – Полиция живет во втором доме от этого, а мэр работает в следующем.

 После чего Пит снова стал очевидцем и увидел, как Джим идет по улице, бормоча себе под нос:

 – Шериф – ближе, с ним и разговор будет.

 Джим вломился в кабинет шерифа и начал:

 – Я так погляжу, тут у вас сплошные бесчинства творятся. Не хотел бы показаться навязчивым или как-то выразить свою любовь к местным властям, но я готов предложить свои услуги, ибо мне кажется, что дело вы запустили окончательно.

 Кресло шерифа было развернуто спинкой к столу, и проснулся шериф только на последнем слове... но сигару он раскурил моментально и, повернувшись лицом к Джиму, сходу продолжил разговор:

 – Черт, парень, не дави на больную мозоль! Шайка головорезов Смита распоясалась окончательно! У меня реально не хватает людей, а те, что есть – сопляки, которые только вчера научились попадать струей в унитаз. Я тебе больше скажу, парень. Я знаю точно, что сегодня в полдень мерзавцы Смита попытаются ограбить городской банк. И знаешь, что я думал пять минут назад? Я думал: пусть грабят, зато жизни как несчастных клерков, так и моих недоделанных копов останутся целы! Но теперь я увидел тебя и вижу в твоих глазах решимость. Вот тебе, парень, лицензия на убийство, – он швырнул на стол оловянную звезду. – Принимайся за дело.

 – Не так быстро, дядя, – насупился Джим. – Не так быстро. Я хочу, чтобы ты знал. У меня есть право на убийство и без этих игрушек. Это право находится вот здесь, – он постучал себя по впалой грудине. – Ты заплатишь за мои услуги, иначе решай свои проблемы сам.

 – Да ты непрост, – шериф одарил Джима уважительным пристальным взглядом. – Очень непрост... Ну, черт с тобой! Сорок долларов в месяц, и по рукам.

 – Двести долларов за то, что я избавлю тебя от Смита и его бандитов. Двести долларов за операцию на этой раковой опухоли, и по рукам!

 – Джим, я не люблю торговлю. В моем роду никогда не было купцов, и я просто честный парень, который честно исполняет свой долг. Поэтому давай так: ты даешь бандитам взять банк, потом убиваешь их и забираешь себе десять процентов от похищенной суммы. Хорошая сделка, не так ли?

 Шериф увидел над своим столом протянутую руку в цыпках и крепко пожал ее. Когда Джим повернулся, чтобы уйти, шериф окликнул его:

 – Постой-ка! Тебе патроны нужны? Я попрошу Джека проводить тебя в арсенальную.

 Когда 20-летний толстяк Джек, сын нашего пастора, лениво увел Джима в арсенальную, шериф схватил со стола трубку и крикнул в нее:

 – Билли, сбегай живенько к Стиву Смиту и передай ему, что в двенадцать можно начинать. Найдешь его на заднем дворе, он сейчас, вроде, кур должен кормить.

 Через несколько часов все взгляды зевак, отиравшихся на площади, были прикованы к башне ратуши, а точнее говоря, к часам. Когда часовая стрелка зависла над «Х», а минутная приблизилась к ней почти вплотную, из-за угла вышла четверка Стива Смита. На пыльную дорогу упали их короткие, еле различимые тени, словно это шли не люди, а вампиры. Я перевел взгляд на банк. В дверях курил наш кассир Чарли Джонсон. Увидев семейство Смитов, он задрожал, сплюнул на крыльцо, бросил окурок в урну и вернулся на рабочее место. В банке, кроме Джонсона, не было ни души, если не считать старуху Уильямсон, но ее за живую душу уже давно никто не считал.

 Смиты исчезли в банке, и через секунду раздался вопль:

 – Все на пол!!! Это ограбление!!!

 Старуха Уильямсон, которая уже тридцать лет не могла получить свою пенсию, не смогла в тот день лечь и на пол. Поэтому все видела – и, по мере возможностей своей памяти, рассказала мне. Она рассказала, что столь ужасно громко гаркнул средний Смит, а старший Смит навел свой ремингтон на Чарли и приказал ему доставать монеты. Но Джонсона давным-давно мучил ревматизм. Он так быстро рухнул на пол, что его спина взбунтовалась и отказалась разгибаться. Если старуха Уильямсон не могла лечь, то Чарли не смог встать, и младшим Смитам пришлось все делать самим: лезть за ключами в карман Чарли, лежащего ничком и постанывающего, открывать кассу, выгребать оттуда деньги. Когда Смиты опустошили закрома и приготовились дать деру, на пороге возникла фигура Джима.

 Старший Смит сразу выстрелил Джиму в лицо, но Джима спасла осечка. По инерции Джим отшатнулся, поскользнулся на плевке Чарли, украшающем крыльцо, и покатился вниз по лестнице. А пока катился, мимо него бежали Смиты.

 – Куда спешишь! – гаркнул старший Смит своему сыну, Тому. Тот сбавил ход. Джим вскочил, потом грациозно опустился на одно колено и, подставив левую руку под правую, выстрелил Тому в спину. Головорез рухнул как подкошенный. Бандиты остановились и открыли беспорядочную пальбу в ответ. Все пули (кроме пуль старшего Смита – его ремингтон давал осечку раз за разом) достались бедолаге Чарли, совсем некстати выбежавшему на крыльцо. Словив с десяток пуль, кассир покатился с крыльца и растянулся у ног Джима, будучи совершенно мертвым. Из его разжавшихся пальцев выпала сигарета.

 Но пока Чарли катился с крыльца, Джим метко расстрелял всю шайку, не дававшую покоя нашему городку вот уже несколько лет. Тут же появился Престон, наш журналист. Он затараторил свои вопросы, а Джим еле шевелил обескровленными губами, бледный как смерть, и не сводил взгляда с четырех трупов. Потом, когда Престон иссяк и ушел делать материал, Джим довольно внятно произнес:

 – Я убил их.

 На площади раздались аплодисменты.

 Все произошло так быстро, что стрелки часов не успели продвинуться на какое бы то ни было значимое расстояние. Казалось, все кругом замерло. Замерли платочки в руках Мэри и Долли, стоящих на балкончике с красными фонарями, замер мэр, разбуженный выстрелами и вышедший на балкон с сигарой в зубах. Впрочем, нет, мэр не замер. Он перегнулся через перила балкона и громко произнес:

 – Молодой человек, да, вы! поднимитесь, пожалуйста, ко мне.

 И вскоре Джим имел аудиенцию у мэра нашего городка, сэра Джона Чарльстона. Прохаживаясь по комнате, – тогда как Джим сидел на диване и, прихлебывая бренди, приходил в себя, – Чарльстон величаво говорил:

 – Молодой человек, я только что стал свидетелем расправы, которую вы учинили над этими четырьмя джентльменами. Не скрою, на меня произвели приятное впечатление ваша решимость и отвага. Но, не в обиду вам будь сказано, вы еще слишком молоды и не слишком хорошо понимаете всех подводных течений, которые раздирают наш город на части и мешают ему спокойно, благородно, демократически развиваться. Вам, наверное, неизвестно, что именно шериф прикрывал банду Смитов, позволяя им безнаказанно бесчинствовать в городе и наводить ужас на благопристойных граждан. Более того, я уверен, что шериф посулил вам награду в виде процента…

 Джим вскочил, расплескав бренди, но Чарльстон усадил его на место успокаивающим жестом холеной руки.

 – И где же теперь похищенные Смитами деньги? – задал риторический вопрос Чарльстон, после чего с любопытством пронаблюдал, как сверкают пятки Джима, бегущего к балкону.

 Площадь была совершенно пуста, исчезли даже трупы.

 – Шериф ведет свою игру, но он слишком опасен, чтобы мы могли ему как-то воспрепятствовать, – вздохнул мэр, виновато похлопывая Джима по плечу.

 – Вы знаете, сэр, я буду с вами откровеннен! – воскликнул Джим. – Я давно уже решил для себя, кто я есть в этой жизни. Я – человек, который имеет право устанавливать силой свою и, если обществу повезет, то и общественную справедливость. Только в провинциальных городках вроде Санта Пи еще можно найти невинность – и я искренне завидую вам. Хотя здесь есть люди вроде шерифа или Смита, мне по плечу восстановить в этом маленьком мирке порядок. Я это знаю точно, сэр. Большие города, где я жил и откуда я родом, насквозь прогнили. Мне там ловить нечего, сэр. Поэтому я здесь и готов пресечь распространение гангрены. Для этого у меня есть несгибаемая воля и кольт майора Перкинса.

 Мэр мягко похлопал пальцами правой руки по ладони левой.

 – Да, сэр, – продолжил свою пламенную речь Джим. – Я сказал то, что я думаю. А теперь настало время действовать. Я пойду и разберусь с шерифом, чего бы мне это ни стоило.

 – Будь осторожен, сынок. И всегда знай, что я – на твоей стороне.

 Когда Джим был в прихожей и накидывал на плечи пончо, то вдруг вспомнил:

 – Только… если что… похороните меня по-человечески… ладно? По приезду я видел гробовщика, и мне показалось, что он делает прекрасные гробы.

 Мэр кивнул и нежно вытолкал Джима на улицу, потому что только что услышал тонкий звон колокольчика: Мэгги приготовила завтрак – яичницу, пышки и крепкий кофе – и теперь ждала мужа к столу.

 Джим ворвался в кабинет шерифа как молния и застал того за столом. Шериф, забросив ноги на огромное пресс-папье, читал вслух длинный список:

 – Оукс… Барнли… Питерсон… Хьюз… Бронман… хотя нет, Бронман вроде передумал…

 Шериф взял ручку и зачеркнул фамилию «Бронман». Тут он заметил Джима Сплита, вздрогнул и бросил список на стол.

 – Старина Джим, – еле сдерживая волнение, заговорил шериф. – Как прошла операция на раковой опухоли?

 – Заткнись, дядя. Сейчас говорю я. И хочу тебя сразу предупредить, что со мной твои игры не пройдут, – Джим навел на шерифа кольт Перкинса, и оружие затряслось от нетерпения. – Где деньги, дядя?

 Шериф встал с кресла.

 – Это я у тебя должен спрашивать, Джим, – с достоинством произнес он. – И я тебя спрашиваю: где деньги, Джим? Семья Смитов мертва, значит, деньги должны быть у тебя. Где деньги, Джим? – повторил он, опираясь на стол кулаками.

 Вместо того, чтобы ответить, где деньги, Джим взвел курок.

 – Я тебя спрашиваю в последний раз, шериф. Где деньги?

 – Позволь задать этот вопрос тебе: где деньги, Джим?

 – Это я тебя только что спросил: где деньги, Джим? То есть… тьфу! Шериф! Ты добился своего: ты разозлил меня!

 Джим выстрелил шерифу в плечо, попал, а потом перепрыгнул через стол и приставил кольт к голове представителя власти.

 – Не убивай меня, Джим! Я здесь не причем! – заверещал шериф сквозь черные как смоль усы. – Меня развратила система власти! Все эти мелочные людишки… я слаб духом, как любой человек, а они мне совали деньги! Все эти оуксы, барнли, питерсоны, хьюзы, как их там… бронманы… Это они виноваты, не я! Это всё проклятые взяточники, которые вкладывают деньги в свое место под солнцем! Да ты знаешь, сколько они погубили порядочных людей?! Сколько детей умерло с голоду?

 – Ты – мерзавец, – сказал Джим, не убирая пистолета от головы шерифа.

 – Вот, забери список… разбирайся с ними сам, – шериф пошарил рукой по столу и, сразу наткнувшись на список, протянул его Джиму. – За этими людьми тянется целая вереница страшных тайн и убийств, которые прикрывал я… потому что они… эти негодяи… платили мне деньги!

 – Деньги, говоришь? И где же деньги Смита, шериф? – вспомнил Джим, запихивая список в нагрудный карман рубашки.

 – Да вот же они, на табуретке, на которой ты этим утром сидел, – ответил шериф, дрожащим подбородком указывая за стол.

 Джим аккуратно перелез через стол и обнаружил там, на табурете, мешок с деньгами.

 – Странно, что я их сразу не заметил, – пробормотал он.

 В это время он услышал щелчок и, быстро обернувшись, заметил, что шериф медленно вынимает из ящика стола револьвер. Реакция Джима была гораздо лучше. Только мимолетное смертельное облачко порохового дыма, подымающееся над столом, напомнило Джиму о том, что на пресс-папье несколько секунд назад лежали вальяжные, толстые, еще живые ноги.

 Он повернулся, чтобы выйти, и в этот миг его ослепила магниевая вспышка.

 – Не стреляйте, сэр! – тут же он услышал смутно знакомый тараторящий говор. – Я мистер Престон, местный журналист, представитель свободной и объективной прессы! Я всецело на вашей стороне.

 – Пойдем, Престон, – хлопнул его по плечу Джим. – Отныне ты будешь документально свидетельствовать мою правоту.

 – Конечно, мистер Сплит, именно за этим я и пришел! – засеменил следом журналист нашей городской газеты, закрывшейся вчера утром из-за финансовых неурядиц.

 Пока они шли по коридору, Джим заглянул в мешок и нашел там несколько однодолларовых и пятидолларовых купюр, но удивиться этому в высшей степени удивительному факту не успел, потому что навстречу выскочил сын нашего пастора, 20-летний толстяк и лентяй Джек.

 – Сэр! – выкрикнул Джек. – Мой отец заставил меня пойти на эту службу. Поверьте, я тут не причем!

 Джек не успел даже залезть в кобуру за кольтом, как улегся мертвым вдоль стенки. Джим больше не верил лживым, заискивающим словам вроде «поверьте, я тут не причем» или просто «поверьте». Презумпция невиновности осталась истекать кровью в кабинете шерифа.

 – Престон, ты тут всех знаешь, так?

 – Так.

 – Отлично. Я хочу знать, где живут Оукс… Барнли… Питерсон… Хьюз… и этот… как его там… ну-ка глянь…

 – Бронман?

 – Он самый. Где живут эти подонки, отравляющие жизнь приличных граждан?

 – Пойдемте, сэр. У нас в городке всё близко.

 Оукс вышел из сарая с вилами и так долго шел на Джима Сплита и прячущегося за его спиной Престона, что Джим успел основательно прицелиться и влепить пулю Оуксу точнехонько промеж глаз. Барнли запустил в непрошенных гостей пустой бутылкой из-под виски и чуть не сломал фотокамеру, за что серьезно поплатился: Джим прострелил черное сердце Барнли почти в упор, а Престон пнул мертвое тело в одну из ягодиц. Питерсон лежал в гамаке и сразу открыл беспорядочную стрельбу, но убил только свою свинью, мирно храпевшую в луже посреди двора, после чего схлопотал пулю в лоб и уснул вечным сном в гамаке, мирно раскачиваемом северо-западным ветром. Хьюз же сопротивлялся дольше всех: он вел круговую оборону своей усадьбы. Он носился по дому, сбивая чернокожих слуг, фарфоровые вазы, комнатных собачек своей капризной жены, и палил из каждого окна. В конце концов, он напоролся брюхом на угол стола, порвал кишки и умер через несколько лет в своей постели. Что касается Бронмана, то тут мнения расходятся. Наш местный врач утверждает, что на теле Бронмана не было найдено никаких ранений и, скорее всего, Бронман умер или от страха или просто потому, что умер. Как бы то ни было, но взяточников в городе не осталось.

 Потом еще Престон сообщил, что пастор растлевал малолетних, и посоветовал сжечь дом, когда пастор будет внутри. Джек, будучи хорошо знаком с пасторским сыном, справедливо рассудил, что «яблоко от яблони недалеко падает», подпер дверь колом и поджег. Отец Хиллман крикнул из окна, что весь город растлили сестры Мэри и Долли, и что они даже спали друг с другом, когда не было клиентов, после чего Джим Сплит отправился к ним домой и круто расправился с гнездом разврата. Между прочим, Мэри и Долли угрожали ему пистолетами! Правда, пистолеты не были заряжены, но Джим сразу догадался, что незаряжены они были сугубо из-за женской рассеянности, что нисколько не умаляет грехов этих дьяволиц. Перед смертью же Мэгги и Долли выдали компромат на все мужское население нашего городка, включая мэра. Одним словом, наш город постигла расплата. Суровая, но справедливая.

 Патроны закончились на мистере Престоне, что было, в общем-то, заранее подсчитано. В живых остались старики, женщины (кроме двух) и дети. О да, дети… Этим невинным созданиям предстояло создать прекрасный новый мир.

 Добавлю только, что мистер Джим Сплит уходил в закат с высоко поднятой головой, и на поясе его болталась фляга, полная воды. Под уздцы он вел хорошего, сильного жеребца, да и сам он был полон сил. Его ждало великое будущее, его ждала слава. Он ушел героем.

 А я, 69-летний сэр Маркус Добсон, летописец нашего города, уже готов поставить финальную точку. Вы знаете, господа, я горжусь тем, что о нашем городе, забытом всеми, нашем маленьком, ничтожном городе, куда не вел ни один торговый путь и не заезжал ни один путешественник, наконец, заговорили. И как заговорили! И вы знаете, мне теперь кажется, что конечная цель наших горожан была не в гражданском тщеславии, а в том, чтобы доказать всему миру: самопожертвование действительно способно принести пользу человечеству...