Берег.
На Берегу было обыкновенно. Буро-желтая, отполированная до зеркальной скользоты скала уходила в море. И волны упрямо карабкались вверх, цепляясь за мелкие трещинки, подымаясь по длинным вечно мокрым патлам ковыльника, срываясь, соскальзывая раз за разом и разваливаясь клочьями тяжелой пены. Но постепенно море успокаивается, отползает. Значит, можно спускаться. Намокшая веревка морской солью жжет ладони. Осторожно, шаг за шагом вниз, к изломанной буграми и впадинами поверхности, к осколкам пены, разбитым ракушкам, спутанным клубкам водорослей и застрявшим в узкой расщелине морским ежам.
Они всегда там застревают. И черные ломкие иглы торчат наружу, как… как иглы и торчат. Шикша их вытягивает, ежей то есть, а не иглы, и складывает в корзину, а потом, сидя на берегу, на отвоеванном у моря клочке камня, раскалывает пополам и, придерживая пальцами за иглы, высасывает желтую икру и скорлупу вылизывает, вздыхая и причмокивая. Ну да чего с него взять-то, с Шикши, странный он.
До берега всего ничего, пару шагов по пологому уже склону. Море откатилось, отступило, очерчивая узкую полосу темно-зеленого, с буроватым отливом камня. Мои следы остаются на нем тонким слоем принесенной на подошвах грязи и тают под ласковой ладонью волны.
Говорю ж, обыкновенно все. И Шикша, сидящий на круглом валунчике, и рыжий огонек, зажженный в пустой раковине, и мое слабое – с каждым разом все более слабое - удивление от того, что подобное возможно, и плетеная корзинка с колючими шарами, и нанизанные на прутик белые тельца устриц. И море, оттесненное за черту, которую Шикша пальцем провел на камне. Потом, позже, когда я соберусь уходить, Шикша линию сотрет, и море вновь поползет вверх по склону, догоняя и подгоняя, окончательно смывая малейшие следы моего присутствия.
- Ну? – Шикша вытянул прутик над огнем. – Чего?
- Здравствуй.
Я подвинул плетенку с ежами в сторону, стараясь не коснуться длинных игл, уж больно ломкие, как только Шикша с ними управляется? Ну да это ж Шикша.
- Здравствуй, - неохотно ответил он, вытирая нос рукавом. Надо будет одежды принести, а то смотреть страшно, и куртка, и штаны, и рубаха – все одинаково-серое, покрытое толстым налетом соли, из-под которого проглядывают неумело поставленные заплаты. Почему мне раньше в голову не пришло, что ему одежда нужна?
- Не нужна, - ответил Шикша. – Но спасибо.
- Пожалуйста.
Сидим, молчим. Море, подкатываясь к черте, вздыхает, шумно, отчетливо, и отраженный скалами звук заполоняет пространство, заглушая даже слабое потрескивание огня, а потом исчезает, будто и не было.
- Зачем пришел? – Шикше надоело ждать, пока мясо прожарится, и он принялся есть, полусырое, исходящее то ли соком, то ли водою, остро пахнущее водорослями и тиной. Шикша, уцепившись в кусок зубами, стаскивал его, проглатывал, не прожевав, икал, облизывал губы и принимался за следующий.
- Так чего пришел, шериф? – повторил он вопрос.
- Снова… ты обещал, что прошлый раз – последний.
- Неа, не обещал. Это ты сам придумал. А я давно ничего не обещаю, - он срыгнул, отбросил палочку в воду и, достав из-за пояса обломок сабли, который использовал вместо ножа, вытащил из корзины черный колючий клубок. – Когда приперся-то?
- Вчера. На закате.
- И чего хочет?
Примерившись, Шикша ловко вогнал лезвие в сочленение панциря, раскалывая ежа надвое.
- Того же, что и всегда. Тебя вернуть. Может…
- Неа, - сложив пальцы домиком, он поднял половинку, вытянул губы трубочкой и шумно всосал содержимое. Потом высунул язык и принялся вылизывать скорлупу.
- На Берегу, говорят, был, - уточняю на всякий случай, хотя и без того все понятно. Обычно ведь.
- И что?
- И ничего, - его спокойствие бесит. – Ничего!
- Ну тогда и хрен с ним, - Шикша поднял вторую половинку и, на минуту задумавшись, предложил. – Хочешь?
Нет. Ничего не хочу. Подыматься наверх легче, чем спускаться, и наступающее на пятки море лишь подгоняет. И раздражает.
В Городе тоже было обыкновенно. Улица-труба, деревянные фасады зданий, пыль, песок, который моментально налип на мокрые сапоги, ветер, попытавшийся сбить шляпу, а когда не вышло – пнувший вывеску. Городская ратуша с придремавшими часами. Салун. Бордель. Чуть дальше банк. Почтовая контора. Гостиница. Лавка Мэйси с широкой верандой и креслом-качалкой, в котором, надвинув шляпу на глаза, дремлет сам Мэйси. Напротив – тоже лавка, но уже Хромого Джига, у него тоже кресло-качалка и стетсон с обвисшими полями, а еще деревянная нога и щегольского вида трость, доставшаяся от одного из приезжих.
- Эй, шериф, - окликнул Мэйси, снимая шляпу и приоткрывая левый глаз. – Там этот, который новенький, опять про тебя спрашивал.
- Точно, - подтвердил Джиг, открывая правый глаз. – Спрашивал. В салун иди, шериф, чего ты прячешься? В первый раз что ли?
- Слушай, вот можешь ты не перебивать, когда я говорю?
- А ты можешь говорить нормально?
- А я и нормально говорю! Это ты, хромой урод, вечно суешь нос не в свои дела! – Мэйси откинулся на кресло и прикрыл шляпой лицо.
- Сам урод, - буркнул Джиг, закрывая глаза. – Шериф, но ты хоть попробуй втолковать-то…
- Ага. Совсем же пацан.
Пацан. Лет пятнадцать. Загорелая физиономия, голубые глаза, светлые волосы и редкая щетина на подбородке. Шляпа, неправдоподобно чистая, прямо таки режущая глаза белизной, лежит тут же, на столе, между револьвером и бутылкой виски.
Кто этому сопляку только продал? Я про виски.
- А не твое дело! – огрызнулся он, и глаза нехорошо так полыхнули. - Ты шериф?
- Я, - плюнув на ладонь, потер звезду, почистить бы нормально, но вот как-то все руки не доходят. Но ничего, и так сгодится. – А тебя как звать?
- Какая разница?!
- Никакой. Совершенно никакой. Эй, Гранди, плесни чего-нибудь.
Гранди, достав из-под прилавка темную бутыль, налил на два пальца желто-бурой, точно на прибрежных камнях настоянной, жидкости и толкнул стакан в мою сторону. А стакан вроде чистый, значит, уважает. Сидели молча, Безымянный косился то на меня, то на Гранди, то на бутылку.
- А… а стакан можно? – наконец, не выдержал он. Гранди, пожав плечами, подал. Тоже чистый, но сомневаюсь, что из уважения, скорее из жалости.
- Я – Рой, - парень решил-таки представиться. Что ж, Рой покороче безымянного будет, значит, удобнее. И Хьюгу понравится, он у нас длинных имен не любит – специфика профессии.
- И чего тебе здесь надо, Рой? – вопрос риторический, но все же… а вдруг да удивит ответом? Хотя нет, вряд ли, вон приосанился, плечи расправил, подбородок задрал и шляпу по самые брови надвинул.
- Я – Избранный!
Дурак он, очередной дурак на мою голову. А пойло в стакане отдает морской водой, но это после походов на Берег случается, Шикшины шутки.
Позже, спустя полбутылки виски, Рой, разомлевший и пообвыкшийся, заговорил.
- Я нашел дорогу сам! Сам, понимаешь ты? Без подсказки, без карты, без… без ничего, - он ударил себя в грудь кулаком и, покачнувшись от удара, едва не свалился. – И шляпу видишь? Белая!
Белая. Хорошая шляпа, плензмен, с низкой тульей, широкими, загнутыми вверх полями и окантовкой серебряным шнуром. Дорогая игрушка.
- Значит, я – Избранный! – снова завел свое Рой. – И право имею!
- Имеешь, имеешь, - поспешил успокоить я. Гранди фыркнул и толкнул в мою сторону очередной стакан. Кажется, третий за сегодня. Или уже четвертый? Хотя разницы никакой, во рту вода морская, горько-соленая, едкая, без намека на алкоголь. И пахнет недожаренными устрицами.
- Вот и я о том же! Имею! Ты на берег ходишь? - Рой опрокинул стакан залпом, закашлялся, занюхал рукавом рубахи и, скривившись, чуть тише переспросил. – Ведь ходишь же?
- Хожу, - отрицать бессмысленно. – И ты сходи. Кто мешает?
Он потряс головой и, подняв палец вверх, важно произнес.
- Это неправильно! Избранный может быть только один, понимаешь?
Нет. Не понимаю, вот сколько здесь торчу, все пытаюсь понять, а не выходит. Вот хоть ты тресни, не выходит. До Берега недалеко, и веревка привязана, чтоб удобнее спускаться было. Нашим-то она без надобности, а такие как Рой чего-то другого ищут. Хотя чего другого? Веревка, она веревка и есть.
- Ты… ты не думай, - Рой положил руку на плечо и, дыхнув перегаром, зашептал. – Я ж ничего против тебя не имею… я… я его вернуться уговорю. Не для себя – для людей! Для мира! Я должен, шериф, я ведь – Избранный!
Ну да, слышали уже.
- А у тебя даже шляпа не пойми какого цвета!
Гранди вздохнул, почти так же тяжело и громко, как море утром. И появилась шальная мысль взять этого дурака малолетнего и отвести за ручку к берегу, ткнуть щенячьим носом в веревку, заставить спуститься.
Нет, не выйдет, пробовал уже. Раньше, давно, когда самый первый пришел, а потом второй, и третий, и десятый, когда чудилось, что вот этому-то объясню, расскажу, научу. А в результате… порой думаю, кому оно надо-то?
Шикша говорит, что они просто боятся лезть в море. Под пули, значит, не страшно, а в море страшно? Да и нету там моря, Берег же… объяснял, а они не слушают. Этот еще и к шляпе привязался.
- Она белая должна быть. Или черная. – Рой вылил остатки виски в стакан. – Чтобы по правилам… Эй, шериф, слышишь? Я требую, чтобы все по правилам! Завтра, в двенадцать!
В двенадцать так в двенадцать, кто бы спорил.
Снова все обыкновенно. Улочка-труба, деревянные фасады, пыль, песок, очередной соперник, мимолетное желание уступить, поддаться, откупиться жизнью от этого треклятого Города и Берега, пусть Рой будет шерифом, ему понравится.
Шериф – это ведь почти что Избранный, и даже лучше, потому что кроме белой шляпы будет еще и звезда. Вот только веревку он вряд ли найдет, и свою привязать не додумается. А Шикша в одиночестве заскучает.
- Эй, шериф, долго еще мечтать будешь? – часовщик злился. Ну да, полдень удерживать тяжело, потому что жарко и упрямое солнце давит время, норовя перевалиться на запад.
- Давай, шериф, не тяни, - поддержал Хьюг, вытирая пот со лба. – Исход-то один.
- Пацан – сам дурак, - крикнул Мэйси, приподымая шляпу.
- Точно! – отозвался с другой стороны улицы Джиг. – Ты, шериф, не переживай, может, следующий поумнее окажется.
Может. Ну да не об этом речь. Часовщик отпустил время, и оно, освобожденное, накрыло Город морской волной. Торопливый ветер, сорвав с головы Роя белую шляпу, швырнул ее на землю. И в это мгновенье стрелки часов на городской ратуше сомкнулись на цифре двенадцать. Колокол вздрогнул, застонал хриплым голосом старой бронзы.
Время.
Револьвер в руке, привычно и обычно, раньше, чем успеваешь подумать, а надо ли… раньше, чем успеваешь обрадоваться или огорчиться тому, что не успел подумать.
Я снова первым нажал на спусковой крючок.
Звук выстрела прокатился по улице, сбив с ног и этого избранного, а потом, добравшись до границы Города, вернулся назад, ко мне, ударяя по ушам, вынуждая захлебнуться шумом и чужой болью. Значит, попал. Всегда попадаю. Судьба. У меня и у него.
- Эй, шериф, пить будешь? – Гранди заботливо сунул в руку бутылку. Спасибо.
- Чисто сработано! – крикнул Хьюг, подходя к телу. – Пацан и мяукнуть не успел… спокойного ему пути.
- Спокойного, - отозвался Мэйси.
В моей голове шумит море, ползет вверх по скале, норовит подняться, но срывается, скатывается вниз, оставляя на камне клочья белой пены. Вслушаться в шепот волн не позволили, Хьюг, подойдя, протянул шляпу и вежливо поинтересовался.
- Шериф, звать-то его как?
- Рой.
- Рой… хорошее имя, короткое. К вечеру управлюсь, значит. Камушек-то заготовил, - он забрал бутылку, глотнул и, прополоскав рот, сплюнул. – Ну и гадость, как ты только пьешь?
Не знаю, сегодня нормально, но мне еще на Берег идти, а после Берега все будет с привкусом моря.
- Ты эт, не переживай-то, похороним честь честью, - утешил Хьюг, возвращая бутылку. – Главное, что имя хорошее, короткое… Рой… Эй, шляпу-то, шляпу забери! Хорошая шляпа!
- Мэйси отдай.
А мне и моя сойдет. Старая уже, правда, серая, точно соляной коркой покрытая. Какого ж она цвета была? Не вспомню, да и не важно, главное ж не цвет, главное, чтоб солнце в башку не пекло.
На берегу снова было обыкновенно, разве что море отползло чуть дальше, чем в прошлый раз. А может, и показалось. Шикша сидел, скрестив ноги, и чинил сапоги.
- Ну? – примерившись, он стукнул плоским камушком по гвоздю, но промахнулся, попав по пальцам, зашипел от боли и злости. – Чего?
- Ничего. Дай сюда.
- На, - Шикша кинул сапог. – Только аккуратно, а не как в прошлый раз.
Зря это он, я ж не сапожник все-таки. А если сапожник нужен, то мог бы и в Город подняться.
- Не злись, шериф.
Движение руки и в раковине вспыхнул огонь. Еще одно, и еж сам, без ножа, раскололся пополам.
- Я не злюсь. Я не понимаю! Ничего не понимаю!
И ничего не умею, камень скользнул по шляпке гвоздя, и тот согнулся железной петелькой. Теперь только выкинуть. Проклятье!
- Да ладно, не мучайся, - Шикша с сожалением забрал сапог, кое-как натянул, провел ладонями по голенищу и подошве и, выставив ногу вперед, задумчиво произнес. – Сойдет. Пару лет продержится.
Море за чертой тяжело переваливалось, то подползая, то откатываясь назад. Темно-свинцовое, серо-стальное или зеленое в патину, или белое, или синее… разное. Обыкновенное.
- Зачем ты здесь? Не там? Не с ними? Не в Городе даже, а здесь, внизу?
- Ну… - Шикша поднял половинку ежа. – Берег. Хорошо.
И вытянув губы трубочкой, шумно всосал икру, икнул, вытянул язык и, вздыхая, причмокивая от удовольствия, принялся вылизывать панцирь. Странный он, Шикша, Император Мира.