Дзюпа
№159 "В глухой провинции у моря"

В глухой провинции, у моря

  Четыре пары глаз следили за ее полетом. Она летела неровно, зигзагами, иногда резко заваливаясь на крыло. Собственно, только так и стоило летать над Лотосовым морем – уклоняясь от едва видимых столбов пыльцы, поднимающихся от каждого гигантского цветка. Нет, ничего страшного в том, чтобы один раз пролететь сквозь пыльцу, нет. Просто немножко рассеивается внимание… И труднее вовремя заметить следующее облако пыльцы. И следующее. И, тем более, следующее.

  Она летела правильно. Поэтому три пары глаз из четырех прятали за равнодушием разочарование. Четвертому зрителю было действительно все равно. Маленькому кецалю, которому позволено жить на скале в обмен на тщательный уход за родником, взрослая сизокрылица в любом случае была не по зубам.

  Приземлившись, она тщательно сложила крылья, причесала когтем растрепавшиеся перья по краю лицевой маски и только после этого подошла напиться.

  Рыжеватый сфинкс недовольно отодвинулся, сморщив голую кошачью морду. Сизокрылица пила аккуратными мелкими глотками, не торопилась. Ничто не показывало, что ей только что пришлось покрыть расстояние в три нормальных дневных перелета. Для сфинкса, изгнанного сыновьями на север, полет через море Лотосов обернулся неделей вынужденного отдыха. Он отлично понимал, что никогда не отважится проделать обратный путь. Не то, чтобы сфинкс собирался возвращаться – но от этого унижение не становилось слаще.

  Грифон и самец-сизокрыл тем временем затеяли перебранку на дальнем от родника краю обрыва – самый простой способ избегнуть необходимости как-то реагировать на гостью.

  Она прошла мимо родника, неловко ступая на когтистых ногах, покрытых мелкими густыми перышками, и приблизилась к пещерке кецаля.

  - Благодарю за чистую воду.

  - Я не заслуживаю благодарности, госпожа, - пискнул кецаль, забиваясь поглубже.

  - Это неважно. Важно то, что я ее испытываю.

  Она выбрала камешек на самой вершине и грузно перелетела туда. Ее клонило в сон. Вскорости сизокрыл-самец тоже расположился на насесте, чуть пониже.

  Грифон и сфинкс выбрали места для сна в мягкой траве между камнями.

  Кецаль в своей пещерке лежал беззвучно, не смея заснуть. Кто-нибудь из гостей мог решить, что голод сейчас важнее жажды потом.

  Сфинкс вытащил морду из-под скрещенных лап, едва только забрезжил рассвет, и осторожно осмотрелся. Самец-сизокрыл дремал, сгорбившись на камне. Грифон поскуливал и всхрапывал во сне. Высокий насест был пуст. Сфинкс принюхался, размышляя, удастся позавтракать – или не рисковать, долететь до берега на пустой желудок?

  Сизокрылица уже пролетала последние слабенькие столбы лотосовой пыльцы, когда взошло солнце. Гладь моря заиграла искрами. Отсюда до самых паковых льдов полет над морем был легок. Снежные бури придут не раньше солнцеворота, а до тех пор только бризы дышат над водой. Лотосам же в этих водах холодно.

  Она спустилась поближе к воде, высматривая, не мелькнет ли спина небольшой акулы или неосторожного мёмэйда. После трех суток полета над лотосами стоило подкрепиться.

  К полудню над горизонтом туманной дымкой поднялась неподвижная туча. Ближе к вечеру сизокрылица уже различала отдельные вершины горной цепи, а когда взошла вторая луна – ясно видела желтый свет в окне башни, прилепившейся над самым обрывом.

  Намеренно прогрохотав крыльями при посадке, она уселась на карниз, оглянулась, почистила перья. Окно открылось, сизокрылица по-совиному, бочком, взошла на подоконник и спрыгнула на пол.

  - Лусия, дорогая, - нежно приветствовал ее голос Тирсселя.

  - Сними почту, - ответила она, - там пакет для тебя. И перепакуй поудобнее, пожалуйста.

  - Сейчас, сейчас.

  Она внимательно посмотрела в угол, туда, где фигура бескрылого склонялась над прутяным гнездом. Бескрылый протягивал мясо на шпажке, жадно клекочущие птенцы склевывали куски размером с небольшого голубя и тут же просили еще. На полу стоял таз, в котором еще оставалось мясо.

  Сизокрылица подошла и, играя, склюнула кусок.

  Тирссель ласково провел рукой по ее шейному оперению. Птенцы притихли, испуганно глядя на сизокрылицу.

  - Хороши, правда? – спросил Тирссель.

  Серебристый пушок покрывал каждого из птенцов, как облачко. Клювы, хищно загнутые с самого рождения, поблескивали, круглые глаза светились злыми оранжевыми огнями.

  - Ты все-таки оставил самцов, - отметила она.

  - Я надеюсь найти подход и к ним, - ответил бескрылый.

  - Что же. Они покинут тебя, едва научившись летать. Хуже не будет, только переведешь на них силы и пищу.

  - Чем плохо?... И неужели тебе ничуть не жаль plemyannikov?

  - Ничуть, - ответила она, пропустив непонятное слово мимо ушей, - докармливай скорее и сними почту. Мне натерло спину.

  Тирссель кивнул и нанизал на шпажку несколько кусков мяса.

  Она тем временем дошла до удобного насеста, сколоченного рядом со столом, и уселась.

  - Их двенадцать, - сказала она.

  - Да, дорогая.

  - Сразу откинем шесть самцов. Половина оставшихся смоется вместе с ними, их живо переловят взрослые самцы. Из трех две окажутся круглыми дурами и не смогут найти дорогу домой, то есть одна-то найдет, но перетрусит так, что никуда больше никогда не полетит. Стоит ли одна новенькая такого труда?

  - А как же ты и Лузимонда?

  - В нашей кладке, ты говорил, было тринадцать яиц. Уж не знаю, кто был лишним – я или она.

  Тирссель уже стоял за ее спиной, осторожно расстегивая ремни, стягивающие гнездовой карман сизокрылицы.

  - Почты становится все больше.

  - Ты это предсказывал.

  - Хорошо, - сказал он рассеянно, - ну-с, тут даже не потертость, просто легкое покраснение. До утра пройдет.

  - Да-а, - блаженно ответила она, - да, и повыше помажь… Все, уже не болит. Но перепакуй все же.

  - Разумеется, - ответил бескрылый, присаживаясь к столу с пакетом, - посмотрим… Нет. Увы, нет… Это всего лишь Благодарственная Декреталия…

  - А ты все ждешь весточки от кого-то, кто знал тебя раньше?

  Бескрылый помолчал.

  - Предлагают перевести питомник в столицу. Обещают должность сокольничего («какого-какого?» - пробурчала сизокрылица) и там… мнэ, почет, доступ…

  - А сюда кого?

  - На эту тему ничего… ну, кого-нибудь пришлют, раз дело дошло до строительства питомника.

  Она промолчала, только когти проскрежетали по насесту.

  - Придется все хорошо обдумать, - сказал он наконец, - когда ты вернешься с севера, я уже напишу ответ.

  - Я могла бы увезти тебя самого.

  - А малыши? – спросил Тирссель, качая головой.

  - Лузимонда.

  - Нет, - решительно ответил бескрылый, - опасно. С почтой ты можешь защищаться… Я тяжелее. Если я поеду, то поеду сушей, в объезд. И только тогда, когда подниму птенцов на крыло.

  - Ну, думай, - беспечно сказала сизокрылица, - я буду спать. Позаботься, чтобы к утру мне нашлось, чего поесть.

  Тирссель провел ладонью по поблескивающим перьям крыла и молча кивнул. Птенцы в гнезде возились, и смотрели на нее во все глаза, но не смели пищать.

  Через два дня она вылетела из окна, взяв курс на северо-восток.

  Летелось легче – Тирссель знал, как уложить груз в гнездовом кармане так, чтобы он не мешал движениям. К тому же становилось все холоднее, три ночи спустя она увидела далеко впереди первые ледовые морганы. Снизу потянулись небольшие ледяные поля. Сизокрылице наконец-то перестало быть удушающе жарко. Она ловила тюленей на лету, съедала их, сидя на льду, и мчалась дальше; пойманных птиц она ела прямо в воздухе. Путь от столицы до Северных постов занимал, дорогами бескрылых, полтора года. Сизокрылица пролетала этот путь обычно недели за две; делая крюк, чтобы завернуть на Заокраинный Запад – три-четыре. В этот раз получилось дольше.

  Старый сизокрыл догнал ее над черными паковыми льдами. Первый день он шел рядом молча, небрежно ложась то на правое, то на левое крыло – просто так, чтобы продемонстрировать, насколько его крылья сильнее.

  Он был действительно очень велик. Его тень, несущаяся по темному льду, вдвое превышала ее тень. Когда он засмеялся – дело шло к вечеру – низкий голос далеко разнесся в промороженном воздухе.

  - Неужто ты надеешься от меня убежать?

  Она промолчала.

  Обычно самцы не рисковали охотиться на взрослых сизокрылиц. Всегда можно отыскать самочку-слетка, у которой хрящ крыла еще не стал полноценной костью, и вырвать ей крылья почти бескровно. Пяти-шести кур среднему сизокрылу достаточно, больше трудно прокормить. Гарем Ледяного Старца насчитывал больше двадцати кур. Он был настолько уверен в себе, что не изгонял сыновей по истечении первого года, как то делали большинство семейных сизокрылов, а дожидался, когда те окрепнут.

  - Вчера я видел на краю льдов компанию твоих бескрылых любимчиков, - любезно сказал Старик, плавно паря немного снизу, - они искали дороги; я посоветовал им сделать плот.

  - Разнообразие бескрылых богаче, чем крылатых, - не менее любезно ответила она, - я контактировала только с некоторыми видами.

  - Я уже говорил тебе, что восхищен твоим интеллектом? – бросил он, проходя под ней наискосок.

  Горы Северного Поста едва виднелись на северо-востоке. Два, максимум три дня полета. Тирссель никогда не узнает, что случилось с ней. У него останутся Гарпиана, Лузимонда и маленькая Берхильд. И птенцы. Она вспомнила Лузигорию, пропавшую вместе с почтой именно на северном направлении. Глядишь, еще и свидимся… Она помедлила мгновение, борясь с глупой гордостью – не бить сзади - и камнем упала Старику на спину. Только в такой атаке у нее был хоть какой-то шанс.

  Старик вильнул, небрежно опустив левое крыло, и развернулся к ней атакующими когтями. Вернее, почти развернулся, она в последний момент чуть-чуть ускорилась, резко сведя крылья, и успела вцепиться ему в сгиб крыла. Страшные когти пробороздили перья ее хвоста, огромный клюв клацнул в полумиге от глаза, она распустила когти и нырнула вниз – и свечкой ушла вверх. Все, в чем она превосходила Ледяного Старца – это в верткости, и ей оставалось только выбрать этот ресурс как можно полнее. Хотя бы для того, чтобы перед следующей охотой на почтовую сизокрылицу он задумался.

  Старик, мгновенно развернувшись в воздухе, погнался за ней. Он был быстрее, так что ей пришлось остановиться и, улучив миг, рвануть когтями уже раненый сгиб его крыла. Страшный удар отшвырнул ее спиной вперед. Едва она вышла из падения в что-то похожее на полет, как он оказался рядом.

  Он не стремился сохранить ее в целости, как стремятся сохранить юных самочек – прибить, прижать к земле, отогнать в последнем полете поближе к гнездовью, бросить, распластанную, наземь, бережно наступить на спину… Он рвал ее, как рвут соперника. Где-то – глубоко в душе – она была довольна уважением, которое сквозило в этих ударах. Земля приближалась с каждым мигом. И вдруг растопыренные когти Старика внезапно прошли мимо ее груди. Огромный сизокрыл, забыв о падающей добыче, попытался развернуться вверх, она тут же схватилась когтями за сгиб его крыла – падать, так вместе! - сверху метнулась яростно кричащая тень. Лузимонда вцепилась в шею Старика, клюя его в беззащитный затылок. Старик бил во все стороны свободным крылом, но избавиться от двух сизокрылиц разом даже ему было не по силам. В последний миг перед ударом о землю Лузимонда резко оттолкнулась вверх, крылья сизокрыла свернулись, словно поднимая на себя израненную самку, и тут ударила земля.

  Сизокрылица пришла в себя на трупе Старика. Лузимонда сидела неподалеку на торосе и чистила перья.

  - Доберешься до Поста, или слетать за почтарем?

  Сизокрылица с трудом поднялась на трясущихся ногах, расправила крылья.

  Густое пуховое оперение, так измучавшее ее в полетах на юг, сослужило добрую службу – она была потрепана, ощипана, окровавлена… но лететь могла. Недолго. Но до Поста и оставалось - недолго.

  - Ну-ка, повернись спиной, - скомандовала Лузимонда, и неодобрительно пощелкала клювом, - а вот почта пострадала, клочки во все стороны.

  - Ступай к детям, - мрачно сказала сизокрылица, и тяжело взлетела.

  - Кстати о детях. Поздравляю, - добавила Лузимонда, поднимаясь рядом, - мы теперь круглые сироты.

  - Ты думаешь?

  - Я уверена.

  Сестры сделали пару кругов, набирая высоту над телом Ледяного Старца, и разлетелись в разные стороны.

  Почтарь Северного Поста, невысокий и щуплый даже для бескрылого, осторожно выпутал ошметки бумаг, присохшие к окровавленным перьям. Кто теперь скажет – нарочно Старик метил в ненавистную ему почтовую сумку в гнездовом кармане самки, или страшные когти промахнулись мимо шеи? Почтарь смазал раны, очистил оперение в тех местах, где сизокрылица не могла дотянуться сама, и дал ей возможность отдохнуть несколько дней.

  - Госпожа Лусия…- робко сказал он, укрепляя новую почтовую сумку, наполненную – на ее взгляд – одними камнями, - госпожа Лусия… Быть может, вам встретится мой сын… Он музыкант… В прошлом году оркестр отправился на юг, по приглашению из столицы… Тела проводников и части каравана нашли, а музыканты как в воду канули… быть может, ваш зоркий глаз…

  - Если я замечу хоть что-то, непременно вас извещу, - ответила сизокрылица.

  Почтарь склонился почти до земли и молча, пятясь, исчез за дверью.

  Экономя силы, она летела вдоль берега. Наступала весна, лед дробился на глыбы, которые теснились, силясь протиснуться в Великую реку. На айсберге, застрявшем у берега, знакомый сфинкс рвал тушу грифона. Лысая голова на длинной шее то ныряла во внутренности трупа, то вытаскивала наружу перламутрово-отблескивающие потроха.

  - Угощайтесь, сударыня, - развязно крикнул сфинкс, когда сизокрылица заложила круг над айсбергом.

  - Я не ем падали, - ответила она, многозначительно щелкнув когтями. Сфинкс непроизвольно выгнул спину и зашипел.

  - Так что ты в безопасности, - добавила она, устремляясь на юго-запад.

  Она летела над вскрывшейся рекой, обгоняя первые льдины морского ледохода. С небольшой льдины ей замахали руками пяток бескрылых фигур. Сизокрылица снизилась, до нее донеслось что-то вроде звона падающих сосулек и свиста ветра в летней степи.

  - Так это и есть музыка?

  - Да, госпожа, – ответил один из бескрылых.

  - Нужно ли вызвать помощь из Заокраинного Запада?

  - Нет! Река донесет нас. Морской лед тает медленно.

  Она описала несколько широких кругов над льдиной с музыкантами. Льдина все-таки немного таяла, вмерзшие в лед много столетий назад ягоды и земляничные листья плыли вслед по пронзительно-голубой воде.

  Сизокрылица победно вскрикнула, устремившись к дому. Она была почему-то уверена, что в письме, которое она понесет с Западного Поста в столицу, будет отказ. И она знала, что ей будет радостно нести эту весть.