Silver_mew
№171 "Проводник"

Караваны заходили в поселение Три Ручья дважды в год – весной и осенью. Иного пути связи Трёх Ручьёв с соседями не было: никто в округе не был настолько богат, чтобы позволить себе собственную колымагу, пусть даже самую невеликую. Проводники же забирались так далеко в пустыню на запад ещё реже, чем караваны, и поэтому за надёжный способ сообщения сойти никак не могли.

 К прибытию весеннего каравана готовились долго и тщательно: склады заполнили кувшинами орехового масла и тюками плотной ткани, окрашенной в золотисто-зелёный цвет. Вычистили и подновили лавки, наделали забавных безделиц из скорлупок, достали из коробов и зачинили старые наряды, нашили новых.

 А караван задерживался. Шёл день за днём, и даже мальчишки устали сидеть на окраинных пальмах, высматривая на горизонте облака пыли. Поговаривали о песчаной буре, о разбойничьем налёте. Вышли все мыслимые и немыслимые сроки.

 Месяц спустя, когда всем и каждому в Трёх ручьях стало ясно, что весенний караван не придёт, к воротам поселения вышел проводник. Он ехал на крупной, поджарой крысе-песчанке, а следом шла вторая крыса, которая везла колымагу с почтой.

 В почте обнаружился имперский указ, где говорилось об отмене весеннего каравана: отдалённым-де западным провинциям вполне хватит одного каравана в год, осеннего.

 В поселении воцарилось уныние, но поделать ничего было нельзя. Управитель поселил проводника в своём доме и оповестил всех, что у них есть две недели на то, чтобы подготовить к отправке послания к любому из соседей к северу от Трёх Ручьёв – именно туда вела караванная дорога, собиравшая на себя, как бусины на нитку, поселения западной имперской окраины.

 Проводник завернул на запад по разовому найму, для оглашения имперского указа, и доставки почты, а на осторожные намёки на полугодовой контракт качал головой: на востоке за то же время он мог заработать в пять раз больше, а с местной глуши что возьмёшь! Управитель, понимая всю правоту собеседника, на глушь не обиделся.

 Крыс, по обычаю, пустили свободно бродить по всему поселению. Они оказались на диво ручными, и спокойно брали еду прямо из рук, отъедались на глазах. Гладить себя они тоже позволяли, но забираться на спину не давали – ворчали, скаля ярко-оранжевые клыки, и встряхивалась всем телом, так, что седоки валились, не в силах уцепиться за гладкую, словно маслом смазанную шерсть.

 Проводника звали слишком коротко и непривычно для здешних мест: Ларс. День за днём он добросовестно обходил дома поселения. Выслушивал и запоминал местные новости, рассказывал столичные вести полугодовой давности, и передавал послания от южных соседей.

 Вести из столицы тревожили и успокаивали одновременно: очередная смута, зревшая уже четыре года, закончилась-таки резнёй, и войска прочёсывают страну в поисках горстки уцелевших. Войны, однако же, не будет, и отмена каравана, пожалуй, единственное эхо, докатившееся до здешних мест. Подростки вздыхали с тоской, женщины и старики – с облегчением. Миновало, хвала Создателю. Пострадала весенняя торговля, ну да осенью всё образуется.

 К тому времени, как Ларс закончил свой обход, его колымага доверху наполнилась посылками, письмами и дорожными припасами, а кошелёк на поясе отяжелел от мелких монет, которыми расплачивались с ним за его работу поселяне. Толпа детей, сопровождавшая проводника повсюду, рассеялась. Близился отъезд. Последним домом, как водится, должен был стать дом управителя. А предпоследним, по чистой случайности, оказался дом старой Мирты, тихо доживавшей свой век вдвоём с внучкой.

 Проводник, толкнув дверь, остановился на пороге. Его здесь ждали: дверь была открыта и приготовлено, как полагается, угощение. Мирта сидела лицом к двери, но на проводника не смотрела: что-то шила из вездесущей в Трёх Ручьях золотисто-зелёной ткани.

 – Здравствуй, – сказала старуха, просто и обыденно. – Заходи, садись, раз пришёл.

 Ларс, пригнувшись, шагнул сквозь низкую калитку внутрь прохладного после знойного полудня внутреннего дворика, крытого пальмовыми листьями. Сел за скромно накрытый стол и дождался, пока внучка Мирты подаст ему чашку воды.

 – Есть ли у тебя новости для меня от наших соседей? – в голосе старухи, произносившей положенную фразу, не слышалось никакого интереса.

 – Нет для тебя никаких новостей от ваших соседей, – ответил проводник, и добавил от себя:

 – Уединённо живёшь, Мирта. Никому не нужна, никому не интересна. Хорошо!

 Сделав этот неожиданный вывод, проводник налил себе в опустевшую чашку напиток из кувшина. Сделал глоток, скривился.

 – Орехи, орехи, орехи… Их тут едят, давят масло, варят скорлупу и красят отваром ткань. И ты хочешь, чтобы я их ещё и пил!

 – Я? – удивилась старуха. – Я не звала тебя сюда.

 – Отдай девочку, – дружелюбно попросил Ларс. – Всё равно вас найдут, это вопрос времени. Всего лишь времени, Мирта. Я ведь нашёл.

 Старуха молчала, наклонив голову и сосредоточенно работая иглой.

 – С ней не случится ничего плохого, – сказал Ларс, не дождавшись ответа. – Я обещаю.

 Мирта шила.

 – Я привёз хорошие новости, Мирта, – повысил голос проводник. – Смута закончилась победой. Можно возвращаться. Девочка – законная наследница.

 Старуха молчала.

 – А ты, – подумав, добавил Ларс, – старая упрямая дура.

 – Может быть, – согласилась старуха. – Может быть, для того, чтобы остаться в живых в нашей стране, нужно быть старой упрямой дурой.

 – Ты не оставляешь мне выбора, – сказал Ларс с грустью, поднимаясь со стула. – Я заберу девочку силой.

 – Это лишнее, – проговорила Мирта. – Забирай и увози.

 Проводник остановился на пороге.

 – Так ты согласна?

 Мирта встала, и, оборвав нитку, развернула шитьё. Это был дорожный плащ, рассчитанный на худенького подростка.

 На следующий день, за час до рассвета, проводник покинул поселение Три Ручья, распрощавшись с жителями и поблагодарив их за гостеприимство. Крысы нюхали воздух, фыркали и передёргивали шкурой, заново приноравливаясь к упряжи. В глубине колымаги, невидимая для всех, сидела маленькая девочка в новеньком дорожном плаще.

 Мирта не пришла проводить её: они простились ночью. Все вещи девочки уместились в один тюк (золотисто-зелёный, естественно), который с трудом, но можно было обхватить двумя руками.

 К полудню жара накрыла пустыню. Солнце сияло, отражаясь в песках, как в зеркале, а за колымагой протянулся столб белой пыли. Крысы мерно шли на север, привычно закрыв глаза, чтобы не ослепнуть, и только время от времени дёргали ушами и поводили носом. Всадник и девочка в повозке были плотно закутаны в плащи. Девочка глубоко спала. Ларс дремал, покачиваясь на спине крысы.

 Удивительно, что старуха так легко сдалась. Но подвоха быть не может – в поселении нет ни одной крысы и ни одной колымаги, а пускаться в погоню пешком – самоубийство: солнце сожжёт пеших путников за несколько часов.

 Ему повезло. Полгода поисков, скитаний и лишений подошли к концу. Из всех, отправленных на поиски, повезло именно ему и его теперь ждёт…

 Обе крысы встрепенулись, услышав тихий, резкий звук выстрела. Проводник, в отличие от животных, не успел ничего понять. Он умер быстро и легко, в грёзах о грядущих милостях Империи.

 Мирта выпуталась из зелёно-золотистой ткани и покрутила шеей: она устала лежать без движения с рассвета. Крысы стояли смирно, хоть и почуяли запах крови. Хорошие звери, вышколенные. Старуха выпутала ноги трупа из стремян, и проводник мешком упал на землю. Песок похоронит его за пару дней.

 Принцесса спала. Мирта плотнее укутала её плащом и закуталась сама: с пустынным солнцем шутки плохи. Их ждёт долгий путь до самого дальнего северного поселения – до последней бусины, нанизанной на караванную дорогу. Там, в глуши, они спокойно проживут ещё три-четыре года. А потом будет видно.

 Луч солнца укусил старуху в плечо сквозь дырку в плаще, проделанную пулей. Ничего. Она легко поправит дело с помощью иголки на вечернем привале.