Некто Рыжий и Сешат
№184 "Поезд уезжает к морю"

Поезд уезжает к морю

  Николай Бартон сидел в купе второго класса и ждал отправки поезда. Ждал – не то слово. На это мгновение он пахал все свои годы. И вот теперь, когда состав мягко тронулся, и за окном стали медленно проплывать эстакады и небоскрёбы мегаполиса, теряющиеся в сизом тумане, он, наконец, позволил себе расслабиться и чуточку приболеть амнезией.

  «Свобода – это когда не можешь вспомнить, как звали отца правителя империи. Кажется, так. Поэт за свои слова поплатился той самой свободой. А почему, собственно? Из-за простой метафоры? Разве это возможно на самом деле – не помнить отчества императора? Кому это придет в голову - даже попробовать? Ну вот и проверим… Вдруг все-таки…»

  Николай оборвал кощунственные мысли и тут же над собой усмехнулся: страшно, да? Остался позади душный мегаполис, в котором верхних этажей не различишь - теряют четкость… да и самого неба не видно – лишь мутная дымная пелена. Остались в столице горький воздух, от которого хочется только перестать дышать, и забитые пробками дороги. Гудки, разрывающие душу и барабанную перепонку. И лишь одна мысль, с утра и до ночи: уехать, уехать, уехать. Все осталось в прошлом. Вот только страх и привычка контролировать каждое слово, даже не прозвучавшее, и каждое движение, даже мысленное, отправились в путь вместе с ним.

  Но это ничего. Это пройдет. Вагон мягко покачивается, стучат колеса. И стучится в груди – сначала робко, потом все громче и радостнее: получилось!

  Бартон откинулся на мягкую спинку дивана. Это не могло надоесть. Сидеть вот так, в купе с обитыми темно-бордовым бархатом стенами. Прижмуриваться, сквозь ресницы разглядывая, как сдержанно блестит в медовом свете золото ручек и гладко отсвечивает отполированное дерево тяжелой столешницы. Слушать, как звенят в такт движению сверкающие хрустальные подвески светильника. Обалделыми пальцами коротко прикасаться к прохладной шоколадной коже сидений, проверяя – не снится? Правда?

  А если глаза устанут от созерцания роскоши (хотя как они могут устать?), можно отодвинуть занавесь с золотыми шелковыми кистями и глядеть, как за окном проплывают настоящее ослепительное небо, реальные хрустко-белые облака – и зелень, зелень, зелень. Ради одного этого стоило пахать с рассвета до ночи. Откладывать каждый грош, отказывать себе в каждой мелочи, дышать дерьмом, питаться дерьмом, пить дерьмо, и ежиться под презрительными взглядами тех, кто в дерьме живет как рыба в воде и думает, что получает все удовольствия жизни. Ради одного того, чтобы хотя бы однажды проехаться вот так, окруженным настоящим бархатом и настоящим деревом. Сбежать подальше от прелестей экономической империи, сидя в купе в имперском стиле… А ведь его ждет еще и море. Главная цель. Место, где можно будет забыть обо всем. Даже о том, как звали отца правителя и уж тем более его мать... мать его.

  …Кстати, интересно: если вот это – второй класс, то каково же тогда ехать в первом? А в высшем?..

  Николай блаженно улыбнулся и протянул руку к шнурку звонка. Кнопки удобнее и функциональнее. Пусть удобство и функциональность катятся к дьяволу вместе с… А мы поедем в рай.

  Дверь купе мягко отъехала в сторону.

  - Чего желаете?

  - Чаю. Просто чашку чаю.

  Проводник бесшумно исчез. Вернулся через две минуты - в первом классе, вероятно, это была бы минута, а в высшем – пара мгновений. На столешницу темного дерева опустился серебряный поднос. Колотый тростниковый сахар в фарфоровой сахарнице, серебряные щипчики, чашка с чаем, вазочка с ароматным джемом. Николай поднял чашку к губам и вдохнул в предвкушении…

  Чёрт! Тьфу.

  Его чуть не вывернуло.

  Чай пах городом. Дымным смогом, гудками и нефтью. Кажется, если приглядеться, на поверхности можно было заметить даже радужные бензиновые разводы.

  Едва сдержавшись, Ник с брезгливой аккуратностью поставил фарфоровую посудину на поднос. В ресторан. Нужно пойти в ресторан.

  * * *

  …Ник Бартон, тридцати лет, не женат, не замечен, не успел, не замешан, неотличим от миллионов других Ников с другими фамилиями и именами. Умен – не отнять. Да только и это «умен» - кривобокое какое-то, невнятное, скорее потенциал, чем кинетика, скорее пуля в барабане, нет, еще в патронташе, чем в центре мишени или, типун вам на, в чьей-то голове. Жизнь как жизнь, жизнь как смерть, разницы не видно. Может, поэтому так его и переклинило на этом гребаном курорте. Зеленое, синее, белое. Пестрые вкрапления. Хоть что-то яркое, господи, я тебя умоляю, хоть один мазок яркой краски, чуть-чуть цвета на однородно-сером холсте. Монохром душит. Полцарства за цветное. Да и все забирай, все равно не мое.

  Ничего не успеешь, никому не поможешь: просто не заметишь, что нужно. Не заметишь и пройдешь мимо, а там уже записали, поставили галочку, черную галку с хитрым глазом: и клюнет – а поздно.

  Поздно.

  В каких лабиринтах, каких коридорах, каким быльем поросло, и не помнишь уже, а галка сидит, пялится и все помнит. Не виноват! Ничего не сделал.

  А может, надо было?

  Ерунда, в сущности. Глупая случайность, дорожки сошлись, не вовремя пересеклись (официант, две дорожки чистейшего, ха), а вот… Никто не поверит: забыл девушке на карточку денег сбросить. Пообещал мимоходом – и забыл. И денег-то - копейки. И неважно все это было. Для него. Для нее, оказалось – очень.

  Для нее стало последней каплей в нескончаемой капели, превратившейся в водопад. Ну нервная была девушка, неуравновешенная.

  Вывела своего ребенка во двор.

  Покачала на качелях.

  Обила бензином и поднесла зажигалку.

  Облила. Бензином. И. Подожгла.

  И себя следом.

  Коротко цветение красных цветов. Чернеют быстро. И пахнут плохо.

  Хватит красного. Хватит.

  * * *

  Ник хлопнул железной дверью тамбура, открыл деревянную, ресторанную, на которой почему-то болталась свёрнутая верёвка, небрежно кинутая на криво вбитый гвоздь, и вошёл в обитель чревоугодия.

  Десятки столиков, заставленных хрусталём, фарфором и серебром, были заняты пассажирами, уминающими разнообразные блюда – горы лангустов, запечённых рулек, штруделей, трюфелей – и запивающих всё это царство гастрономии бокалами влаги приятного багрового или животворящего золотистого цвета.

  «Я заслужил это, - подумал Бартон, и сердце радостно заволновалось. – Годами, когда я впахивал на этот проклятый мегаполис, я заслужил это. Теперь всё будет по-другому. Теперь я буду есть серебряными вилками с золотых, - да пусть хотя б и фарфоровых! - тарелок, и наслаждаться обществом приятных людей. Вся эта работа, эти изнурительные крысиные горки в прошлом. Чёрт побери, я заслужил это!»

  Поезд дёрнулся, и на мгновение показалось, что он, как авиалайнер, попал в воздушную яму, но тут же ход состава выровнялся, а пошатнувшийся Николай ухватился за спинку дивана, стилизованного под мебель вагонов XIX века. Здесь всё было стилизовано под Дикий Запад, и даже голову бармена-официанта за стойкой венчала ковбойская шляпа.

  Оглядев вагон-ресторан ещё раз, внимательнее, Ник заметил, что все столики были заняты. Пришлось подсаживаться к другим пассажирам – его соседями оказались молодой разговорчивый парень с длинными кудрявыми волосами и девица с лицом прожженной валькирии, с длинной белокурой косой, небрежно схваченной блестящей заколкой.

  - Николай Бартон, топ-менджер корпорации «Империал», - отрекомендовался он, протянув визитку.

  - Ирэн Лядофф, - растягивая слова, произнесла женщина, вручив ему свою. – Финансовый аналитик, глава коллекторской службы банка «Планетарный стандарт».

  - Очень приятно, - тряхнул головой Николай. – Много слышал о вашем банке. Отличная организация.

  Он не стал упоминать о том, с какими проклятиями три года расплачивался по кредиту этого мерзопакостнейшего «Стандарта», паразитирующего на своих должниках. Это было в прошлом, сейчас у Николая не было никаких кредитов – одни накопления. Небольшие. Но накопления. И это его очень радовало.

  - Хелло, друг! – представился парень, подняв ладонь в приветственном жесте. – Костя Баколан, начинающая кинозвезда.

  Как заметил Ник, кудрявый явно клеился к девице, но та не слишком отвечала на его поползновения: парень явно был простоват для финансового специалиста с хорошей грудью и прочими внешними данными. Ник сразу почувствовал неприязнь к Кудрявчику, как он про себя обозвал парня. Анекдоты, которые тот травил, были старыми и пошлыми, ржач не к месту. Примитив.

  Девица, впрочем, тоже была не то чтобы во вкусе Николая. Хотя, на курорте… «Какая ты мисс Лядофф, - подумал он, сразу раскусив соотечественницу, - Ирка Лядова, вот ты кто…»

  Официант, тем временем, принял заказ Бартона: печёная медвежатина, суп из белых грибов, форель в лимонном соусе, чиз-кейк, триста грамм водки, кофе, коньяк.

  - Скоро мы будем на курорте, - мечтательно пробормотала Ирэн глядя в окно.

  - Да-а… курорт… - рассеянно сказал Николай. – Там тепло…

  - Даже жарко! – подмигнул официант, и унёсся за заказом.

  Вернулся он буквально через несколько минут, поставив перед Бартоном блюдо с дымящимися кусками мяса, переложенными какими-то душистыми травками.

  - Сибирские! – отрекомендовал он, и немедленно ретировался, чтобы обслужить гостей за соседним столиком.

  - Да, роскошный поезд… Зашёл к себе в купе – бархат, позолота, хрусталь… То-то они за билет второго класса дерут такие деньжищи! Неплохо я раскошелился… Давно, прочем, собирался. Хватит работать на эту экономическую империю, надо же и отдохнуть. А вы каким классом едете? – поинтересовался Николай, кладя в рот тающий кусок медвежатины.

  - Бизнес-класс, - процедила Ирэн, промокая губы салфеткой.

  «Раскошелился, ха, аж на второй класс», - явственно читалось на её лице.

  - А у меня премиум! – радостно вякнул Кудрявчик. Этот говорун вызывал у Ника какую-то подсознательную неприязнь. Этот-то не кошелился… Он уже успел всем и каждому сообщить, что выиграл путёвку, купив какую-то дурацкую лотерею.

  Бартон поглядывал на этого идиота, прикидывая, какая же роскошь в премиум-вагоне.

  - Душ, ванная, кабинет, бар и огромная кровать! – сообщил Кудрявчик и подмигнул даме.

  Ирэн скривилась. Ей явно не нравилась нынешняя компания.

  Впрочем, сытный обед сделал Бартона добреем, и вместо того, чтобы остро возненавидеть Кудрявчика, он произнёс весьма благодушно:

  - Ну надо же – в рай и то с разным комфортом...

  Он оглядел вагон-ресторан, подумав презрительно, что тут ведь наверняка есть и всякие шавки, едущие общим вагоном. Как раз один из таких, видимо, сейчас шатался по проходу, икая и выражая остальным пассажирам своё радужное настроение.

  - П-пррошу… даму! На т-танец-ц…

  Эта пьянь добралась и до их столика. Николай отвернулся к окну.

  - Не танцую, - отрезала Ирэн.

  - Н-не? – удивился пассажир.

  - Но-но! – привстал с места Кудрявчик, явно намереваясь защитить даму.

  Но этого не понадобилось – пьянчужка уже последовал дальше и начал травить какой-то старый анекдот у соседнего столика.

  - Какая шваль едет вместе с приличными людьми, - с неудовольствием отметил Бартон, и покосился на кудрявого.

  Тот, хоть и дурак, но нахмурился, исподлобья глядя на соседа по столику.

  Перед ними снова материализовался официант в ковбойской шляпе:

  - Шшампанское? Рекомендую! Коллекционное, в последний раз всё-таки… Имею в виду, сегодня последние запасы расходуем, потом закупиться надо. Так как?

  Ирэн приподняла бровь, словно спрашивая, кто из джентльменов… Николай понял правильно, и решил, что от одного красивого жеста его кредитка не оскудеет.

  - Две бутылки и три бокала, прошу вас.

  Официант в ответ приподнял шляпу, Кудрявчик заржал:

  - Ну и шапец! А нашему ковбою тоже шляпу дай! Ты гляди, у него ж глаза-то коровьи… Большие, выразительные, за-адумчивые… Да, Ирэн? Кау-бой. Гыы…

  Николай смолчал, а женщина чуть улыбнулась – соперничество мужчин, пускай даже таких не слишком перспективных, ей нравилось.

  - Без проблем, - отреагировал официант. – Каждому по шляпе за счёт заведения!

  И, выхватив из-за спины три ковбойских шляпы, вручил их Нику, Ирэн и Кудрявчику.

  - Хорошая стилизация, - сказал кто-то за спиной Ника Бартона. – Чувствую себя как на Диком Западе. Вот-вот нас настигнут индейцы прерий или головорезы, чья поимка живыми или мёртвыми оценивается в десять тысячи старых долларов - позарились на ценный груз…

  Тоненько захихикал женский голосок.

  - Ну только ограбления нам тут не хватало! – откликнулся внушительный баритон.

  За окном раздался долгий, лихаческий свист.

  * * *

  При таком бархате - и такой чай... Вонючая мерзость с бензиновыми пятнами. Вот точно такими же, как радужные разводы на камне в перстне этой ду… аналитика. Ник поморщился, вспоминая.

  - Что, ковбой, тоже тараканов видел?

  - Тараканов?

  - Ну да, - Костика передеруло. – Представляешь, в купе премиум-класса!

  …Босая нога спускается с дивана. Босая – для премиумов никогда не жалеют дров, в купе так тепло, что даже почти жарко. Да и длинный густой ворс персидского ковра так и заманивает – пройдись по мне босиком! Ты такое видел только в кино – теперь у тебя тоже есть шанс.

  Босая нога спускается с дивана, готовясь по самую щиколотку погрузиться в мягкую теплую шерсть. И резко отдергивается. Тут уже ходят. Жесткая хитиновая спинка, отвратительно рыжая, отвратительно большая, тонкие суставчатые лапки шевелятся… и вспышка: «Играешь таракана? Так войди в роль! Прочувствуй своего героя!» Одни держат за руки и за ноги, не позволяя шевельнуться, а другие опускают на беззащитную голую спину это. Оно бежит по коже, вдоль позвоночника, перебирая тонкими лапками, шевеля усами… Та-ра-ка-ни-ще.

  - Что? Тараканы? Брррр! – Ирэн передергивает плечами, рука с бокалом божоле нуво вздрагивает, на салфетку падают багровые брызги.

  …Почти такие же, какие она обнаружила на простыне. Той простыне, что выдал ей проводник. Ну, знаете, сырое белье – это еще как-то привычно, хотя и не для первого класса. Но чтобы его еще и как следует постирать не удосужились… Чтобы она спала на простыне, с которой не отстирали кровь какой-то неряхи! Это уже слишком.

  Ирэн с отвращением скомкала забрызганную салфетку и швырнула на пол.

  За столиком вагона-ресторана сидели очень разные люди. Но мысли у них были одинаковые.

  Это уже слишком.

  * * *

  Поезд дёрнулся и остановился. Зазвенел покатившийся бокал, Ник налетел грудью на столик. Расплескался золотистый чай, пролившись на белую блузку Ирэн.

  Звякнуло стекло, и в окне появилась физиономия, закрытая чёрным платком.

  - Круто!- воскликнул кто-то. – Представление!

  Дверь в ресторан распахнулась, и на пороге возник бандит, точно сошедший с афиши вестерна годов шестидесятых:

  - Руки вверх! Ни с места! Это вооруженное ограбление!

  Со стороны «прерий» донёсся протяжный, разбойничий свист.

  - Всем лечь на пол! – скомандовал «бандито».

  Хихикая и подмигивая друг другу, пассажиры начали сползать под столы.

  - Лежать смирно!

  Бармен невозмутимо протирал бокалы, и Ник понял, что всё нормально.

  - Как в фильме, - восторженно прошептал Кудрявчик.

  Ирэн, скривившись, аккуратно подобрала дорогую юбку, устраиваясь на дощатом полу.

  - А если… й-я… ик! Не лягу? – та пьянь, которая ко всем приставала, шатаясь по вагону, горделиво выпятила грудь и нетвёрдой походкой подошла к «головорезу». – А если й-я… Т-тебя… пук! – и пассажир, явно считая свою шутку удачно, тыкнул в живот «грабителя» пальцем, будто стволом пистолета. – Ха!

  - Ха, - спокойно ответил «грабитель», и формы тела его начали меняться. Не успел Ник открыть рот, как перед ними стояло нечто невообразимо кошмарное, хитиновое, колючее и определённо злобное. – Ха! – повторил монстр и выкинул вперёд клешню.

  Брызнула фонтаном кровь, забрызгивая скатерти и потолок, тело пьянчуги зашаталось и рухнуло на пол, ноги несколько раз дёрнулись. В клешне монстр сжимал сердце человека.

  - Официант! – рявкнул демон, и швырнул кусок плоти на ближайшую тарелку. - Официант, изжарьте мне это!

  Вагон замер. Слышно было, как где-то жужжит муха. Монстр победно оглядывал ресторан.

  - Сейчас вы будете лежать смирно! – рявкнул он. – Все видели, что бывает с теми, кто не хочет лежать смирно? Значит, так, правило первое…

  Николай лежал, чувствуя, как его собственное сердце настойчиво ищет путь к пяткам. Он встретился взглядом с барменом, и тот ему подмигнул. Выйдя из-за стойки, он спокойно отправился к монстру, перешагнул через тело, взял тарелку с кровавым ошмётком, а возвращаясь, кинул под стол Бартону три револьвера. Остановившись на мгновение, пока монстр вещал о правилах культурного поведения во время ограбления, официант-бармен в ковбойской шляпе наклонился и сказал, глядя прямо в глаза Николаю:

  - Не дайте им убить себя легко.

  Ирэн зажала руками рот. Кудрявчик ошарашенно глядел на кольты:

  - А пули серебряные?

  - Ну нет, дерьмо, сэр!

  И официант с тарелкой спокойно прошествовал дальше.

  - Ёпти, - прошептал Баколан. – Чё делать-то будем?

  - Лежать, - твёрдо ответил Ник.

  - Не… не, вы как хотите, - глаза Кудрявчика разгорелись, - а я такое шоу пропустить не могу! Наверняка нас снимают скрытой камерой!

  Он выбрался из-под стола, встал во весь рост и заорал:

  - Ну нет, подонок, тебе придётся сначала схлестнуться со мной!

  И дважды выстрелил в монстра. Тот секунду постоял, демонстрируя, как в теле появляются и расширяются две воронки, а затем оплыл жидкой массой.

  - Вииииииии!!! - наконец-то завизжала Ирэн, и, вскочив, понеслась в сторону барной стойки. К двери, ведущей к голове состава.

  - Вперёд! – рявкнул Кудрявчик, и бросился в хвост поезда.

  - Йоооп… - пробормотал Ник, и побежал за ним.

  * * *

  Всю жизнь его легко убивали. Это фишка была такая – пейнтбол. Корпоративная этика, тимбилдинг, командный дух и моральный климат финансовой империи… имперюшки. Пришли, получили оружие, пятьсот шариков на ры… на каждое лицо компании. Маска, защитный костюм. Отдел против отдела. Но лучше, конечно, компания против другой. Для сплочения коллектива полезнее. Заняли позиции - и в бой.

  В него почему-то всегда попадали первым. Только выберешь мишень, только прицелишься как следует – уй-йооо, больно-то как, и на комбинезоне уже расцветает красное пятно. Никакой цвет его так не бесил, как красный. А в него почему-то всегда стреляли красными. Закон подлости. Даже если целились мимо. Всегда находился такой вот везунчик, вроде Кудрявчика-мерзавчика… да ладно тебе, хороший парень… просто ему везет. Ему, а не тебе. А ты подожди своей очереди. Пока твоя очередь – на выход. Освободите площадку, вы убиты.

  Умри, но не сейчас. Не дай себя убить так просто. Да дайте, в конце концов, хоть раз доиграть до финала! Пусть не победного, но хоть какого-нибудь.

  Коротко цветение красных цветов. Распустились лепестки – выходишь из игры.

  А никто не виноват, такие правила.

  * * *

  Ник глянул на сожжённую дверь ресторана, за которой среди разгромленных столиков выбиралось из розовато-слизистой лужи нечто, булькая кровавыми пузырями и пытаясь вернуть былые формы, сглотнул, увидев, что висевшая на двери свёрнутая кольцами верёвка – кажется, она называется лассо? – отчего-то не сгорела вместе с деревянной створкой, а висела теперь, лохматая и растрепанная, натуральной петлёй. Бартону очень захотелось сунуть в неё голову и покончить с этим кошмаром.

  То, что осталось от превращённого в лужу протоплазмы демона, тем временем успело оформиться в амёбу с пузырящими выростами, и Ник оглянулся на раскалённую дверь тамбура, куда двумя секундами раньше с воплем «Эх, была – не была, где русские не пропадали!» сиганул Кудрявчик. Ник вспомнил, что он тоже, в общем-то, как бы русский, только фамилия отчима, хотя в многонациональном котле, в ненасытном желудке корпоративного колосса, переваривающего любую индивидуальность, это как-то позабылось. Но пропадать никак не хотел. Однако нечто демоническое в ресторане уже почти оформилось, и Николай, набрав воздуху, уж было рванулся в соседний вагон, как оттуда в тамбур полыхнуло огнём, и Бартон, опалив ресницы, отшатнулся, спиной ударившись о входную дверь. Та распахнулась двумя створками – двумя салунными створками?! откуда?! как?! – и он чуть не вывалился из вагона, на землю, в снег, горящий радиоактивным сиянием под мёртвенным светом пепельной луны. Ник завопил, и только отчаянным усилием удержавшись за сходни, остался в тамбуре, на самом краешке подрагивающей плиты над скрытыми ступеньками.

  - Бог мой, - прошептал Ник, глядя под колёса, на пролетающие мимо и сливающиеся полосой камни, кустарники, кочки. Смотреть было страшно, но вернуться туда, где с одной стороны полыхала раскалённая печь межвагонья, а с другой невообразимо отвратно чавкало и сопело, было невозможно. Не отрывая рук от сходней, Бартон, оглядевшись, заметил, что вслед за вагоном, вдали – пока ещё вдали! – несутся смутные тени, и разглядывать их внимательней ему совершенно не захотелось. По стене вагона, рядом с дверным проёмом, тянулась лестница. Николай двинул ногой по скрипящей салунной дверце, выбив её с корнем, и проводил взглядом: та полетела вниз по склону железнодорожной насыпи, в щепы разбившись при падении. Ник отчего-то почувствовал глубокое удовлетворение, будто разделался с личным врагом. Он перенёс ногу на перекладину лесенки, и, с маниакальным упорством утопающего, стал карабкаться на крышу вагона.

  На середине пути мимо пронеслась какая-то ночная тварь, Ник отмахнулся, но летающая скотина, похоже, не собиралась посягать на целостность его тела – это была ворона, которая, каркая, уселась на хлопающую створку второй салунной дверцы. Ник сплюнул и полез дальше.

  Взобравшись, он ползком перебрался к центру крыши и облегчённо вздохнул. Тут, кажется, было безопасно, по крайней мере, ничего не горело, не полыхало и не пыталось закусить чьими-то внутренностями, вот только свет жутковато озарял проплывающие пейзажи. Луна была пепельной – той, что светит не отражённым светом солнца, а отраженным светом Земли, смутным и тусклым, но обрисовывающим тёмный диск – астрономический феномен, о котором Николай читал в детстве, а тут отчего-то вспомнил. Левый край светила, готовящегося к новолунию, сиял раскалённой тонкой дугой, а сам серый диск ровно плыл по беззвёздному небу, озаряя призрачные окрестности. Ник оглянулся, привстал – и тут же рухнул обратно, стараясь держаться посередине крыши: поезд шёл с огромной скоростью, и мимо пролетали какие-то большие смутные тени, а серые снега сменялись горящими проталинами лавы и бурлящими потоками селя.

  - Ыыыыыыы, - завыл Ник, и зажмурил глаза.

  Ему ответило эхо, и Бартон понял, что лучше бы он этого не делал – не выл. Со всех сторон раздались отражённые звуки, резонансом родившие дрожь в теле человека. Ник раскрыл глаза и застонал. Смутные тени летящих над землёй животных, то ли волкулаков, то ли саблезубых тигров с крысиными телами, в лохматых шкурах, стали видны отчётливо, и, о Боже, они плотоядно облизывались, глядя на вагоны, на крышу, на него, Ника Бартона! Одно из чудищ, ухватившись за сходни соседнего вагона, взлетело одним мощным прыжком на крышу, и Ник совсем близко, метрах в десяти от себя, увидел морду, напоминающую помесь волка с жабой, а когда демон встал во весь рост, миру явилась во всей красе и мощи гориллообразная волкотварь, в руках не было никакого оружия, ибо его заменяли сами когти. Тварь пригнулась, изготовившись к прыжку на крышу соседнего вагона, где залёг Бартон, и тот не придумал ничего лучше, чем отползти назад, но, к счастью, тут его коснулась пояса и наткнулась на ствол револьвера. Кольта, кольта 1873 года выпуска!

  Некогда было думать и анализировать, выяснять, откуда ему известен год выпуска этого оружия, и почему оно оказалось у него в руках… Ах, да! «Не дайте убить себя легко…» Слова официанта всплыли в памяти огненными буквами, и Николая скрутило. Вспомнился пейнтбол – его всегда выбивали первым… Это обидно, чёрт побери, это ужасно обидно – когда ты только начал, а на тебе уже кончили…

  Трясущимися руками Ник ухватил револьвер и навёл на монстра. Всё происходящее отдавала небывалым сюрреализмом. Он, современный человек, житель цивилизованного мегаполиса, обладатель двух университетских дипломов и солидной должности – он целится из кольта в какую-то демоническую тварь из преисподней, будто в дешёвой компьютерной стрелялке? Не он ли всегда говорил, что в современном обществе все вопросы решают переговоры, а не силовые методы? Не он ли всегда предпочитал судебные, цивилизованные разборки – и тогда, когда сводная сестрица пыталась заявить права на всё наследство отчима, и когда жена после окончания двухгодичного брачного контракта расцарапала ему всё лицо, а он совершенно спокойно, без насилия, решил дело, отсудив у неё компенсацию за опухшую физиономию? Не он ли с детства логично излагал суть случившегося конфликта учителю, вместо того чтобы в ответ бить одноклассника? Ник Бартон, который всегда и везде решал проблемы цивилизованно, будь то звонок в полицию о превысившем скорость негодяе на автотрассе, или кляуза о списывающем однокурснике, нечестно осуществляющем процесс нормальной конкуренции – Ник Бартон лежал на крыше адского поезда с дурацкой железякой в руке, и даже адвоката не было, который бы составил иск на всё это предкурортное безобразие, был только кольт, шестизарядный кольт и пепельный свет луны.

  - Ррычваррр! – огласил горилообразный волкожаб окрестности и подобрался, готовясь к пружинистому прыжку.

  Не размышляя, на невесть откуда проснувшихся инстинктах, Ник послал в задницу проснувшегося принца датского и выстрелил прямо в торс взлетающему в прыжке чудовищу.

  Раздался душераздирающий вопль, и демон упал с крыши вагона.

  - Мамочки родные, - икнул Николай, и тут же заорал. – Мамочки!!!

  Но дальше орать и рефлексировать было некогда – поезд атаковали собратья убитого. Николай вскочил на ноги, отметив, что линии электропередачи куда-то подевались, и повернулся к голове состава. Впереди, в начале изгибающейся многовагонной дуги, он увидел трубу, из которой на соседние крыши, будто от взрыва Пинатубо, текли густы, пепельные клубы, распространяющиеся вдоль состава и погребающие под собой, будто под слоем серой пены, целые вагоны. Ник было бросился бежать… Куда?! Туда, вперёд, к парово… паровозу?! Бежать было нельзя, не было ничего хорошего в этих клубах, откуда вниз, на насыпь, сигали мелкие белёсые пупырчатые твари размером с кошку, и, истошно вопя исчезали в слоях тумана, окутывающих долину. Ник хорошенько подумал целых две секунды, и решил, что там, впереди, ничего спасительного ему, Бартону, не светит.

  Позади поезд нагоняли несущиеся тени, пытающиеся вскарабкаться наверх, к нему. Куда бежать?! Куда бежать, чёрт подери?! Он выпалил это вслух, и тут же состав встряхнуло, будто дрогнула сама земля. Растерянный и огорошенный, Ник оглядывался по сторонам, и едва не плакал жалости к самому себе.

  Над крышей неожиданно показалась человеческая голова. Бартон отшатнулся, но тут же узнал официанта. Тот спокойно поднимался на крышу вагона, причём в правой руке держал поднос с блюдом, накрытым салфеткой.

  - Как отдыхаете? – вежливо обнажил зубы официант. – Нравится обстановка? У нас всегда подбирается отличная компания. Чай, кофе?..

  - Жалобную книгу! – заорал Бартон.

  - Пожалуйста, висит у стойки бара в вагоне-ресторане.

  - Чёрта с два я вернусь в ваш поганый ресторан! Что здесь происходит, дьявол вас раздери?! – вагон опять тряхнуло. – Я платил за что?! За то, чтобы на крышах кататься?! Я хочу спокойно! без приключений!! доехать до своего курортного, райского уголка!!!

  - Так это вам на другой поезд надо было, - улыбнулся официант. – Ничего, это бывает, путают билеты.

  Вытаращив глаза, Ник смотрел, как тот проходит вдоль всего вагона, балетно перепрыгивает на соседнюю крышу и скользит вниз, к двери, одной рукой держась за сходни, а другой всё так же несёт поднос с блюдом, покрытым салфеткой.

  - Эй, погоди! – воскликнул Николай, и, ругаясь под нос, побежал за официантом. - Погоди! А как же я?!

  Одна из мчащихся по ходу поезда чёрных теней неожиданно сделала большой прыжок и оказалась на его пути. Николай выстрелил, почти не думая. Позади раздался скрежет железа, и Бартон обернулся как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как когти рвут и царапают обшивку металла. Он дважды выстрелил в чудище и тут же выругал себя за расточительность – патроны! Сколько у него их осталось? Два? Поезд засвистел, на голову посыпались хлопья пепла, и Бартон инстинктивно пригнулся. Тут же над головой пронёсся свод туннеля, серые камни в призрачном свете луны, человек рухнул на пол, как подкошенный, с ужасом представляя, что было бы, если б он не пригнулся, и тут же навалилась тьма. «Это всё? Это конец?» – думал Ник, и вжимался в крышу вагона. Тьма была непроглядной, бархатистой на ощупь.

  Но, видимо, это был всё-таки не конец, а только начало или, в крайнем случае, середина туннеля. Иногда он озарялся призрачным светом, а порой в темноте пролетали некие духообразные структуры, похожие на приведения. Николай аккуратно развернулся головой вперёд к началу состава, стараясь не подниматься выше уровня армейских отжиманий – казалось, привстань чуть повыше, и свод размозжит ему голову. Так, лёжа во тьме и ощущая всем телом вибрацию вагона, отмеряющего по невидимым рельсам километр за километром и лежал Бартон, лелея надежду о свете в конце этой грёбаной прямой кишки.

  Надежда не замедлила с появлением, ознаменовавшись даже не светом, а огненным маревом впереди.

  - А вот теперь конец! – прокаркал кто-то сверху, и Бартон впечатал физиономию в крышу, зажмурив глаза и закрывшись курткой. Куртка была с бахромой, в меру засаленная и потрёпанная – вместо приличного пиджака английской шерсти, который куда-то исчез.

  Галстук, кстати, тоже испарился. Вместо него Ник обнаружил шейный платок, вонявший вчерашним пивом и густым табаком. Николай от нечего делать вновь стал размышлять – на этот раз о том, куда девать морду, когда расплавится металл крыши, но тут крыша превратилась в деревянную, как и полагается вагонам XIX века, и мысли Бартона приобрели иное направление: куда девать морду и череп с опилками, когда крыша воспламенится… Размышляя, он лежал так бесконечно долгое время, пока жаркий свет не начал пробиваться сквозь зажмуренные веки, а ногу не обожгло чем-то палящим. «Боже, только не напалм», - подумал Ник, хотя представления не имел, как отличить напалм от чего-то иного, не менее горячительного.

  Наконец, решившись, он приподнялся, первым делом взглянув на ногу – штанину будто прижгли сигаретой, словно желая его разбудить и расшевелить. Тоннель остался позади, и путешественник облегчённо вздохнул, возможно, преждевременно. Мимо проплывали горящие озёра, фонтанировали паром фумаролы, кипятком писали фантастические гейзеры, водопадами низвергалась базальтовая лава. Шпилями и стекловидными иглами застыли выбросы вязкой магмы, и эти экструзивные купола были чертовски красивы.

  - Экстррррррррузивные! – проорала очередная ворона с крыльями летучей мыши и нырнула в ближайшую кальдеру.

  Обернувшись вперёд, он увидел то, что не заметил на фоне пылающей топки впереди, а теперь разглядел во всей красе и подробностях: тело очередного демона, которому свод туннеля снёс голову. Николай похолодел, представив, что если бы не спасительная кишка… эта тварь, похоже, подбиралась к нему совсем бесшумно. Сейчас она покачивалась на крыше, намертво вплавив свои ноги-когти в крышу вагона, а обезглавленный торс оплывал горячими потоками мерзкой кровянистой субстанции.

  - Ёлы-палы, - прошептал Ник, хватаясь за голову. - Ничего себе на курорт съездил…

  Мимо проплывали восхитительные пейзажи: горящие нефтяные озёра, из которых восставали огромные тараканы с липкими рваными шлейфами слизи, тянущимися от лап – один, показалось Нику, с серебряной вилкой и салфеткой вокруг хитинового загривка. В нос бил запах горящей нефти, и Бартон закрыл лицо шейным платком наподобие ковбоев. «Две пули, - с тоской подумал Николай. – Может, не ждать следующего гада, а сразу…» Будто услыхав, следующий гад тяжело приземлился за два вагона от него, и от веса массивной туши состав дрогнул и осел. Они мчались по хрустально-ломкой эстакаде, и внизу, в невообразимой глубине, кипел океан. Клубы, окутывающие начало состава, рассеялись, и это было очень хорошо, потому что куда-то надо было бежать. Ибо бух! Бух! – монстров теперь было трое, а пули всего две – Бартон даже забыл, что только что хотел одну всадить себе в лоб. Он плюнул, плевок зашипел на обшивке, вновь ставшей металлической, и человек побежал, то и дело зажмуриваясь, но каждую секунду приоткрывая глаза. Он очень хотел найти место, где можно было бы слезть с крыши и забраться в относительно спокойный вагон… если ему кто-то позволит слезть!

  Впереди на крышу вылез какой-то пассажир, и Ник прицелился в монстра… Нет. Надо беречь патроны. Раздался треск разрываемых связок, вопль, хохот, и кольт Бартона выстрелил дважды прямо ему под ноги. У ботинок расплывались две сэкономленных лужицы дерьма.

  Вытаращив глаза и потеряв дар речи, Николай глядел это эту чудовищную несправедливость, когда сверху на него прыгнуло нечто, что он не глядя успел двинуть кулаком – кисть погрузилась в какую-то гнусную субстанцию, и Бартон стряхнул с руки куски большого паука. Сверху на него упало что-то тонкое и мерзкое.

  «Остановите Землю, я хочу сойти, - пробормотал Николай, счищая с лица и шеи липкие обрывки паутины. – Или хотя бы этот грёбаный поезд остановите».

  Состав начал притормаживать, и Ник понял, что этот манёвр не сулит ничего хорошего. Лава уже лизала колёса, порой вспучивалась волной, доходя почти до вагонных окон, и Ник плёлся куда-то вперёд, перескакивая через межвагонные пространства (а внизу гудела раскалённая магма), и снова шёл, шёл… отчётливо понимая, что это путь в никуда. Позади опять кто-то тяжёлый прыгнул на крышу, и человек ощупал одежду – может, вместе с курткой у него появился и личный оружейный запас – увы, патронов не было. «Грёбаный вестерн! - подумал Бартон. – Хочу базуку, как у Терминатора, и чтоб заряды не кончались!» Но, видимо, у мироздания было другое мнение на этот счёт. Сзади раздался вой, и Нк опять, проклиная всё на свете, помчался по крышам, перескакивая островки напалма, чьи-то оторванные головы, разорванные тела, куски трупов, с ужасом понимая, что этот бесконечный бег когда-нибудь закончится.

  Он промчался мимо чего-то человекообразного, с ходу перескочив через этот кусок плоти среди тлеющей ткани, и замер от холода в груди, услыхав за спиной тонкое:

  - Ув-вааааааааааа!..

  Николай замер. Пепельная луна светила в темечко, и там, позади, что-то рыдало, захлебываясь, от обиды и одиночества. Ник медленно развернулся, и уставился в полные страха и боли глаза младенца. Рядом лежал разожженный чудовищной лапой труп человека, который, вероятно, был отцом ребёнка, а может, совершенно чужим ему человеком. В ладошке малыш сжимал дамскую туфельку. Что стало с его обладательницей, Ник решил не представлять. К счастью, ребёнок был в таком возрасте, когда подобные вещи ещё не воспринимаются разумом во всём своём кощунственном великолепии.

  Раздался громовой рык, состав вздрогнул, и Ник сломя голову бросился подальше от этой жути. Он уже приготовился сигануть на крышу соседнего вагона, как сзади снова раздался писк. Котёнка. Щенка. Или малыша, брошенного посреди ада. Ник застыл на мгновение, затем развернулся, схватив одеяло с ребенком, и бросился бежать. По пути он вырвал из рук малыша туфельку и швырнул её в сторону – почему-то это оказалось важным и необходимым.

  Оглянувшись, он увидел, что монстр остался далеко, развлекаясь тем, что выдирает листы обшивки и хрустит, отправляя их в пасть. Обрывок детского одеяла лежал в двух шагах, всего лишь в двух шагах от Бартона, и Ник неожиданно понял, что все то время между тем, как он увидел ребёнка и схватил его – заняло одну секунду, буквально секунду, растянувшуюся до невообразимых пределов мыслей и переживаний. Не слишком соображая, что делать дальше, он прижал к себе свёрток и, ладонью сбивая пламя с кружев, бросился вперёд, удачно перелетев через пропасть перед вагонами.

  Скрежет неожиданно прекратился, и Бартон понял, что едет, нет – летит на поезде среди небес, в мертвенной тишине. Он взглянул на ребёнка. Ангельское личико было безмятежно спокойно, малыш улыбался во сне.

  - Боже, - прошептал Николай, - Боже, я идиот…

  Он с болью подумал, что если бы он не остановился, если бы сиганул вперёд, продолжив отчаянный бег, если бы не нашёл сил развернуться и поднять живой свёрток с сокровищем… Он бежал бы и бежал, а ведь всё оказалось неожиданно просто.

  Да, неожиданно просто – не лезть в горящую печь, не прыгать в бурный поток, а просто остановиться на мгновение, когда все инстинкты гонят вперёд, и подхватить ребёнка, небольшую совсем обузу… Но – остановиться, не оставить, подхватить!

  Бартон вздохнул и тихо зашагал вперёд, пытаясь сбить пламя с тлеющего одеяльца…

  * * *

  Ирэн остановилась, пытаясь отдышаться. Несколько вагонов остались позади, и она позволила себе остановиться.

  - Дура, - пробормотала она, опершись на ладонями на оконное стекло. – Наверняка это подстроено… Это какое-нибудь шоу…

  Поезд снова тронулся, и мимо проплывали холмистые равнины с выгоревшей травой. Внимание женщины привлекли чёрные точки на горизонте. Они увеличивались, и, по мере ускорения хода поезда, приближались, будто и сами ускоряли своё движение.

  Прищурившись, Ирэн разглядела всадников. Они мчались быстро, очень быстро, и когда поравнялись с поездом – электропоездом!!! – она увидела, что кони не скачут, а летят над землёй. Состав уверенно настигали всадники, и почему-то в памяти всплыло определение: «Апокалипсиса…»

  Лядофф отшатнулась от окна, и тут же раздался звон, в вагон посыпались осколки.

  Мужчина с искаженным лицом, прочерченным шрамами, на котором багрово сияли глаза, влетел в коридор и развернулся, оскалившись, к женщине.

  Прежде чем она что-то сообразила, рука автоматически поднялась и трижды нажала на курок.

  Тело рухнуло. Ирэн стояла над ним, не в силах пошевелиться, и вздрогнула, когда плеча коснулась чья-то рука.

  - Это съемки фильма, это был манекен, все в порядке, - улыбаясь, сказал официант.

  Он спокойно шёл по коридору, неся на подносе бутылку газировки со стаканом. Невозмутимо наклонившись, он пальцами выдрал из правого бока демона печень и шмякнул её на поднос.

  - Вот, можете даже потрогать – оно не настоящее.

  И пошёл дальше, к тамбуру, ведущему к голове поезда, где совсем по-паровозьи давал свисток машинист.

  Женщина охреневшими глазами провожала официанта, пока тот не открыл дверь, и не сказал, подмигнув:

  - Это всего лишь манекен.

  Тогда она опустилась на пол, уронив руку с кольтом, и, когда дверь тамбура хлопнула, закричала.

  * * *

  – …А теперь традиционная часть нашего ежеквартального вечера! Награждение лучших сотрудников банка!... Путевка на курорт мечты уходит… ну конечно, Ирэн Лядофф!

  Вот это отдых. Вот это спасибо родному банку. Наградили лучшего сотрудника, так уж наградили. Все кругом дымилось и взрывалось, будто в пору сбора долгов по кредитам. Горели проценты и пени, корчились в вонючем пламени банковские карточки и сберкнижки. Визжали должники, взывали к ее совести банкроты. Ирен сморгнула. Наваждение исчезло – вместо привычных реалий финансового аналитика вокруг снова бушевал взбесившийся то ли вестерн, то ли триллер, не поймешь. Но ее этим было уже не запугать. От нее, между прочим, еще ни один должник не уходил! А некоторые даже не уходили живыми. Один идиот свернул петельку – и адью: прощай, мир этот, здравствуй, мир иной. И ничего. Награда нашла свою героиню. А должники – они же куда хитрее и изворотливей, чем эти тупые примитивные демоны.

  Ирэн осмелела, поднялась на ноги и перехватила револьвер поудобнее, нащупав большим пальцем собачку взвода, а указательным - курок. Крутанула барабан. Съемки? У тогда повеселимся!

  В стекло шваркнуло камнем. Она резко обернулась. За поездом мчалась еще одна порция всадников на угольно-черных конях.

  - Пр-р-рынцы… - усмехнулась она.

  С прррынцами у финансового аналитика были свои счеты. Не с этими конкретными, конечно… но для того, чтобы сорвать накопившийся гнев на весь род мужской, и эти сойдут. Ничего, что у них клыки до подбородка и глаз переизбыток. На самом деле все они одинаковые. Ни один не способен оценить ее талантов. Ни одному не постичь всей ее глубины… Она усмехнулась. Как это было? «Ее проблема в том, что на другом конце члена всегда есть мужчина». Спасибо изобретателям, что додумались исправить этот недочет.

  Револьвера ей показалось мало, и Ирэн вооружилась еще и хлебным резаком – повара, что ли, потеряли, когда бежали со всех ног. И очень кстати: из разбитого окна к ней уже тянулась покрытая струпьями когтистая рука.

  Это тоже не настоящее.

  Манекен. Манекеееен.

  Ирэн икнула. Откуда он… да нет, это просто случайность. Совпадение. Даже в банке никто не вспоминает, как она тогда напилась на презентации нового бутика и начала танцевать стриптиз – сначала вокруг стоящего в центре зала манекена, потом вместе с ним. А потом… Лучше не вспоминать. Какой стыд!

  Но все-таки это был самый правильный мужчина в ее жизни.

  * * *

  Монстров было много! Баколан радостно мочил их из кольта, и, что самое прикольное, патроны не кончались – чудища, впрочем, тоже. Ему жутко нравилось это дело, и он пробивался в конец поезда, оставляя за собой горы трупов.

  «Герой без страха и упрёка!» – так мог бы отрекомендовать себя Костя Баколан, но, увы, прекрасных леди, которых можно было бы спасти, на пути не попадалось.

  Попался только официант с подносом, на котором стояло блюдо с серебряной крышкой, и ободряюще похлопал Костю по плечу:

  - Вы в массовке, но можете пробиться на роль.

  Это невероятно взбодрило Баколана, и оставшийся путь он проделал за четверть часа, по дороге размазав по стенкам с полсотни разнообразных тварей. И только выглянув из двери последнего вагона, он нахмурился.

  Поезд шёл на высокой скорости по мосту, внизу простиралось огненное море. «Классные спецэффекты», - успел подумать Костя перед тем, как высокий протуберанец выхлестнул со дна и, опалив ему брови, коснулся вагона. Дерево немедленно заполыхало.

  - Вот блин! – Баколан отшатнулся и отбежал в коридор. Огонь распространялся по деревянному, стилизованному под XIX век, вагону очень быстро, пришлось убраться в следующий, но и тот быстро занялся пламенем. Парень понял, что надо срочно что-то решать. «Наверняка это такой сюжетный ход! От меня ждут какого-то решения. Тут точняк повсюду камеры натыканы, недаром официант сказал…»

  Хмыкнув и вспомнив пару вестернов, Баколан направился к тамбуру, где не торопясь отцепил горящие вагоны от состава. Глядя, как замер посреди моста вагон, который объял огненный смерч, Костя помахал ему рукой.

  К вагону слетались какие-то зубастые твари, а сам мост тоже заполыхал. Но состав уже мчался по твёрдой земле.

  - Эге-гей! – закричал Костя Баколан, и замахал шляпой. – Сжигаем за собой все мосты! Путь назад невозможен! Мы едем к морю!

  До него донеся хруст перемалываемых вагонов...

  * * *

  Ник осторожно приоткрыл одеяльце, глянув на малыша. Ребёнок получил несколько ожогов, но Николай надеялся, что они не опасны и он найдёт помощь до того, как начнётся интоксикация. Сам же малыш дремал, похоже, не чувствуя боли. Что ж, всё логично: это испытание не для него, это испытание для взрослых дядь и тёть…

  Ник шагал по крышам бесконечного состава, а вокруг простирались дали Сальвадора Дали.

  В Бартоне опять проснулся Гамлет, и он размышлял, грех или, наоборот, великий подвиг в том, что он истребил с десяток тварей. Интересно, не попадет ли он за это после смерти в ад? С одной стороны – не убий. С другой стороны – они же были плохие...

  Параллельно проплывали пейзажи в стиле полотна «Ипсация» великого Сальвадоре. Не дрочилово – пошло, не рукоблудие – как-то несовременно, не онанизм и не мастурбация – физиологично, а ипсация – простенько и со вкусом. Местные демоны не дрочат, они ипсируют.

  В голове Бартона родился стишок:

  - Этот аццкий онанизм укрепляет организм, а своевременная ипсация снижает интоксикацию!

  От тошнотворности получившихся виршей он сплюнул, вновь почувствовав привкус чая с нефтяным ароматизатором. С отчаянием робинзона он оглядел безжизненную ленту вагонов без конца и начала, бегущую вдаль в обе стороны и, похоже, закручивающуюся мёртвой петлёй. Куда идти, где остановиться? Сесть и ждать в позе лотоса конца времён? На руках ребёнок, Ник начал, малыш оказался тяжеловат, но бросить его мужчина не мог. То есть пока не мог, но, в общем, подозревал, что в случае безвыходной ситуации мог бы и… Точнее, не смог бы – не смог бы тащить его, спасая жизнь, но пока жизни ничего не угрожало, и бросить ребёнка в огненное варево, беззвучно плескавшееся где-то под мостом, на который они только что въехали, казалось кощунством.

  Малыш не хныкал, а молчал, то прикрыв глазки, то широко раскрывая их, а его ротик раскрывался, как у рыбёшки. Одеяло тлело и тлело, и Бартон никак не мог сбить этот вялый огонь.

  Наконец он перехватил ношу поудобней, чтобы распеленать, и с ужасом обнаружил, что у младенца нет ножек. Точнее, их и не предусматривалось: тельце ребёнка заканчивалось мясистой запятой. Остолбенев, Бартон смотрел на этот кошмар, не заметив, в какой именно момент ангельское личико исказилось гримаской, а розовые ноготки коснулись кожи рук. Дар речи Ник обрёл только когда почувствовал, как впиваются в кости тонкие стеклянные иглы, выросшие из ногтей младенчика.

  - Какого хрена ты меня спас?! – вопль младенца смешался с криком Ника и достиг границы с ультразвуком. – Какого хрена ты, сукин сын, спас меня, гандон ходячий?! – маленькая тварь с искажёнными, гневными чертами лица орала на Бартона, а тому никак не удавалось отбросить проклятую ношу: тлеющее одеяльце прилипало к коже, а почерневшие руки-ветви демона вгрызались в его мышцы, прорастая в них горелыми корнями. – Ты, угрёбище креветочное, планктон поганый, офисная козявка, корм китовый! Чего ты не прошёл мимо, чего поднял меня, а? Так бы ты уже давно пошёл на корм тараканам, так нет же, совершил доброе дело, падла несчастная!

  - Ё-моё… - только и смог пробормотать Николай, даже забыв о боли в руках, за которые уцепилось это гнусное маленькое ничтожество. – Так ты тоже работаешь на эту преисподнюю?

  - Аха! – заржал детёныш. – Ключевое слово – на эту! Чё, паскуда, думал, накопил деньжат – поехал в рай? Сбежать надумал? Свалить из корпоративного ада, к морю, на солнышко, на белый песочек?! Хрен тебе в рыло! Это вооружённое ограбление! Мы тоже хотим! Хотим ваши тела и души! Хотим! Хотим!!!

  - Заткнись, хотелка недоношенная… а то щас скину.

  - Кидай! Ну! Отпусти меня, сука, кинь меня вниз, раздави меня, гниду! Ну же, ну!

  - Отсоси! – с чувством произнёс Николай.

  Детёныш хмыкнул, плюнул на крышу, из слюны образовалось такое же отвратное демонятко, точная копия предыдущего, и проползло мимо Ника, вцепившись зубами в мёртвый сосок оторванной женской груди. Бартон застыл, провожая его охреневшим взглядом.

  - Отсосал! – рапортовал ушлёпок.

  - Вот же ж тварь… Говори, как отсюда выбраться?

  - Да никак! Куда ни кинь – всюду клин. Нас, конкурирующих преисподних, в этой Вселенной до хрена и больше. Кто-нибудь да приберёт тебя в свои лапы… - детёныш скорчил обидчивую гримаску и всхлипнул. – А может… слушай, Ник, а может, ты со мной пойдёшь? А давай договоримся? – миролюбиво предложил демонёнок. – Я тебе нормальные условия обеспечу. Не сильно мучиться будешь, честное слово! А, дружок? Смотри, как бы хуже не было…

  Голос младенца перешёл в злобноватое шипение.

  - Думай быстро, сука!

  Николай думал.

  - Блин… да за что мне это?! Что я, ёлки палки, такого сделал?

  - Ха! Ну скажу я тебе, что ничего не сделал – тебе легче станет? Ни-че-го. Ты из тех, что попадают в ад не за причинение вреда, а за неоказание помощи.

  Бартон выругался.

  - Ну так что ты тут разглагольствуешь, падлюка? Что ты тут мне проповеди читаешь, втыкаешь за неправильно прожитую жизнь?! Утащить-то ручонки коротки, да?

  - Увы, - погрустнел младенчик. – Мимо ты не прошёл, червяк офисный. В кои-то веки мимо не прошёл. Так что тебе дан ещё один шанс. Ещё шесть патронов, - добавил он ехидно. – Ты думал, одно доброе дельце обстряпал, и в рай попадёшь, да? Хитёр, брат, мудёр! Но шесть патронов у тебя есть. Попробуй спасти свою шкуру, да смотри, в этот раз не промахнись!

  Звуки вернулись, ударили в барабанную перепонку. Откуда-то налетел ветер, рвал порывами бахрому куртки, и Ник заметил, что теперь они мчались по равнине, заросшей огромными фиолетовыми цветами, пожирающими громадных багровых, отяжелевших от крови комаров размером с телёнка, гигантскими грибами, а вдалеке, на горизонте. вздымался дворец из розово-серой плесени.

  - Шесть патронов, - пробормотал Николай.

  - Ага! - радостно ответил демон-младенчик. – Смотри, экономь...

  Ник подозрительно посмотрел на недоростка.

  - Хмм… - в памяти что-то кольнуло. – Стой… А если бы я тогда не сэкономил пулю на том человеке… Если бы я спас его? Это мне бы зачлось?

  Демон расхохотался:

  - А такие, которые спасают, на этом поезде не ездят! И билеты на этот экспресс не берут!

  Он с чувством блеванул на рубашку Николая и с воем катапультировался на фиолетовую равнину. На руках Бартона остались следы от рук-корневищ. Его трясло, и он вытерся шейным платком, а потом швырнул его вниз, в заплесневелое месиво, и наблюдал, как тряпка пикирует бабочкой – будто в замедленном кадре.

  Бартон сел, обхватив голову. Над головой проносились провода, вновь возникшие из небытия, осыпая искрами. Снова, совсем близко, раздался скрежет – состав атаковала очередная тварь. Он выстрелил, не глядя, и понял по воплю, что попал.

  - Пуля настигла злодея, - со смешком пробормотал он.

  Осталось ещё пять.

  - Курорт… - прошептал Николай. - Курорт…

  Неожиданно в нём проснулась злоба – неужели он действительно ничтожный планктон, чтобы сдаться вот так, без боя? Снова вдоль состава мчались приблудные тени, и Бартон улёгся на крыше поудобней, забаррикадировавшись трупом убитого монстра, и ждал приближения атакующих тварей, чтобы попытаться одной пулей прошить сразу двоих.

  Сверху, с оборвавшегося высоковольтного провода, с воплем спикировала обгоревшая кура размером с чемодан, и он едва успел развернуться, чтобы прошибить ей крыло. Птичка с воем рухнула в пространство меж вагонами.

  Оттуда, будто его разбудили, немедленно выпрыгнул большой крыс, и злобно зашипел в сторону человека. Сверху упала какая-то коробка, на ней горела надпись: «Потроны. Бириги их». Вслед за этим на соседней крыше немедленно материализовались розовые саблезубые кролики размером с быка.

  - Что за хрень, - пробормотал Ник, перезаряжая револьвер. – Что за хрень!..

  * * *

  Николай раз за разом опрокидывал в рот дрожащей рукой стопки, но никак не пьянел, только в голове становилось пусто и звонко. Ирка, сука, ковыряла вилочкой норвежскую лососину, внешне оставаясь совершенно невозмутимой. Ну конечно, с её-то коллекторским опытом – любой демон описается, как банковский должник, и с воем умчится смываться в унитазе. Кудрявчик, похоже, вообще не врубился, что всё это происходит в адекватной реальности, всё трындел о каких-то кинопробах, с аппетитом жевал медвежий окорок, а то начинал дёргать струны взятой у бармена гитары и напевать какую-то муть:

  - Там пески и жаркие курорты… Море чёрное кипящей нефти…

  - Да заткнись ты, ради Бога! – не выдержал Бартон.

  Ирэн отложила вилку, потянулась за салфеткой и, будто вспомнив что-то, брезгливо положила обратно.

  - Скотский сервис, - бросила она.

  Последствия разгрома, впрочем, уже не были заметны. Всё вокруг привели в порядок, уцелевшие пассажиры жевали бифштексы, раскрывали газеты.

  - Грёбаный вестерн, - пробормотал Николай. – Официант, ещё графин!

  - Да на здоровье, - широко улыбнулся тот, мгновенно выставляя на стол перцовку. – А насчёт вестерна, позволю заметить, так и совсем не грёбаный а очень даже натуральный. Вот, - он достал электронный блокнот, - что сегодня в сети вычитал: «Вестерн - это когда общая ситуация в финале не отличается от начала. Весь сюжет прокручивается без следа (не единственная, но критическая особенность). Причём ни один персонаж и не стремится ничего менять». По-моему, всё в точку! Откуда ехали, туда и едем.

  - … а тут мост – хрусь! И последний вагон – хряпсь! И начали они его жра-ать! – не унимался Кудрявчик, не обращая внимания, слушают его или нет. - Прикиньте, это были маленькие вагоноеды!

  - Ключевое слово – МАЛЕНЬКИЕ, многозначительно произнёс официант, невозмутимо протирая бокалы.

  Николай поперхнулся водкой.

  …В вагоне-ресторане было уже не так шумно, как в начале путешествия: ряды пассажиров изрядно поредели, многие столики были свободны. Тем не менее, троица уселась рядом.

  - Да мы реально круты! – не унимался Кудрявчик. – Вот увидите, они предложат нам миллионные контракты. Сердца трёх, а! Каково?

  - Отличное блюдо, - прокомментировал появившийся рядом официант с шампанским. – Вам сейчас зажарить, или пока пускай постучат?

  - Так.

  Ник треснул по столу кулаком, отчего его тарелка перевернулась и жалобно зазвенела. Он стукнул по столу ещё раз, и теперь уже звон раздался ото всей посуды, включая водочный графинчик.

  - Пошёл-ка ты, любезнейший… со своими шуточками. А? И книгу жалоб сюда принеси. Шустро.

  - Господа! – воскликнул официант. – Компенсируя ваши моральные убытки, наша компания дарит вам эту бутылку коллекционного шампанского. Прошу, господа! Вы это заслужили – в конце концов, вы защитили свою мечту, не дали конкурентам ограбить наш состав.

  Хлопнула пробка, пузырящийся напиток потёк в бокалы.

  - Та-акс! – потёр руки Кудрявчик. – Я же говорил – мы им понравились! Эй, дружище…

  Но официант уже стоял за стойкой, отмечая что-то в электронном блокноте.

  - Курорт-то скоро? – не выдержала Ирэн.

  - Не беспокойтесь, - широко улыбнулся официант. – Все там будем. Строго по расписанию.

  Ник внезапно закрыл лицо руками и сухо разрыдался. Плечи тряслись, и, впиваясь пальцами в лицо, он выдавливал из себя пережитое.

  - Столько трудов… столько лет работы на эту проклятую империю денег, власти, вожделения, зла… и вот – последнее испытание… последний рывок… Мы столько работали, столько пролили пота, с детства видя перед собой эту цель… Весь наш труд, все лихорадочные усилия, все стремления – чтобы попасть туда… К морю…

  Ник затрясся в беззвучных рыданиях.

  -Ну-ну, - перегнувшись через столик, Кудрявчик успокаивающе похлопал его по плечу. – Не надо так…

  - Ты не понимаешь… Мы сбежали оттуда… Мы едем из ада...

  - Ага, и едем мы через ад, - поправил Кудрявчик, решив, вероятно, что реплика эта чрезвычайно остроумна.

  - Простите... а куда мы едем?

  Ирэн остро взглянула на собеседников, и все замолчали.

  День уходил. За прикрытыми шторами разгоралось зарево заката. В вагоне ощутимо теплело. Казалось, уже слышен был мерный рокот прибоя, и приключение подходило к концу.

  - И закат какой красивый, яркий… - прошептала Ирэн.

  Колёса мерно стучали по рельсам, приближаясь к совсем недалёкому пляжу, а за окном разгоралось огненное сияние курортного солнца, садившегося в тёплое, ласковое, горячее море.