Андрей Буторин
№190 "Патриоты"

Патриоты

 Вот и прожили мы больше половины.

  Как сказал мне старый раб перед таверной:

 "Мы, оглядываясь, видим лишь руины".

  Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

 (Здесь и далее – цитаты из стихотворения «Письма римскому другу» И. Бродского)

  Патриотизм!.. Как обрыдло это слово, как обесценилось, обесцветилось, выхолостилось само понятие!

  «Будь патриотом!» «Отдай сердце Родине!» «Все для Человечества, все во имя Земли!..» И еще, еще, еще в различных рефренах и вариациях. Везде и отовсюду вопят, поют, лают, горят, светятся, льются эти осточертевшие фразы, эти измусоленные слова, вызывающие невольное отторжение. Разум, защищаясь, требует поступить наоборот: стать предателем; отобрать у Родины все, что удастся; поступать назло всему и всем, а Землю вместе с зажравшимся человечеством (обойдется и строчной) вообще взорвать, на хрен!.. И колонии земные в пыль ухайдакать, все эти Новоземли, Будумиры, Надежды и Веры с Любовями. В мелкую пыль! В атомную. А лучше – в кварковую. От сверхимперских замашек земного правительства уже физически тошнит. Хоть пакет для блевотины с собой всюду таскай.

  И почему «все» именно «для Человечества»? Да еще вот так всегда – с прописной буквы, вычурным шрифтом, с надрывом в голосе, с помпезностью и фанфарами? А почему не просто для человека? Для обычного человека, любого, но конкретного, живого, настоящего. Например, для него, Пазеико Радивого? Он уже одним своим именем с патриотизмом долбанным рассчитался. Угораздило же мамочку с папочкой придумать: Пазеико – ПАтриот ЗЕмли И КОлоний!.. Тьфу. Гадость какая! Приходится теперь исключительно по фамилии представляться: господин Радивый. А для друзей и близких он мог бы стать Радиком. Только где они, друзья и близкие? Все его близкие – это чертежи, схемы и формулы, формулы, формулы... А также модели, опытные образцы, испытания, неудачи, физические и моральные травмы, успехи, победы, здравицы в его честь, очередные блестюльки на грудь… А потом все по-новой. И, разумеется, все, что он сделал, свершено исключительно «для Человечества» и «во имя Земли». И колоний, конечно же. Особенно колоний. Ведь кто как не он изобрел П-Иглы, устройства, способные буквально прокалывать Пространство! Сколько было у Земли колоний вне Солнечной системы, пока он не сделал это? Сколько нашли пригодных для колонизации планет у ближайших звезд за те двести лет, когда самый быстроходный корабль тратил на полет в одну сторону четверть, а то и половину человеческой жизни? Хватит пальцев не то что на руке, а на куриной лапке! Ровно три: Новоземлю, Ньюландию и Будумир. Последняя из них – вроде как Мир Будущего. Ха-ха! Да какое будущее ждало это самое че-ло-ве-чес-тво без его П-Игл? И каким стало настоящее с ними! За десять лет – двадцать семь новых миров пригодных для жизни, из которых двенадцать уже колонизировано.

  И это его призывают быть патриотом? Его заставляют отдать сердце Родине?! Порванное непосильными нагрузками, выжатое бессонными ночами, пронзенное неудачами, стянутое обрывками нервов… Да, любой физический недуг легко излечим. А как и чем вылечить боль этого истрепанного сердца, которую не фиксирует ни один диагност? Единственное, чего он хотел, что просил у этой самой Родины – отпустить его на покой. Ведь он и так сделал для нее столько, что хватило бы на сотни, на тысячи жизней, патриотически отданных и ради Земли; и во имя; и во веки, как говорится, веков. И что ему ответили? «Вы нужны Человечеству! Вы нужны Земле! Ведь вы патриот, господин Радивый?»

  Да, он патриот. Патриот Земли и колоний. Он – Пазеико, чтоб вам, папа и мама, долго жилось!.. В конце концов, «он в сражениях Империю прославил» – это тоже о нем! Сражения мысли, битвы духа и воли порой имеют не меньшее значение, нежели настоящие войны. Только он так сильно устал, что ненавидит уже и человечество, и Землю, и все ее колонии, вместе взятые. Он бы хотел основать новую. Одну-единственную. Для одного-разъединого человека. Для себя. И ведь это вполне возможно! Ведь это он сделал П-Иглы, и он сумел бы устроить так, чтобы во время испытания усовершенствованной модели один из кораблей не вернулся. А пилота нашли бы потом связанным. А его, наоборот, не нашли. Так ведь найдут! Рано или поздно отыщут. Такое уж он изобрел чудо, для которого пространство Вселенной – что большой особняк. Обойдешь не сразу, но если набраться терпения и поставить цель, то ни одного закутка не пропустишь. Ведь Вселенная, хоть и огромная, но все же конечная. Ну, хорошо, чтобы не придирались спецы, – не конечная, а свернутая, замкнутая, но сути это все равно не меняет. Найдут, одним словом.

  Поэтому – что? Поэтому нужно бежать не вдаль, а вглубь. В другое измерение. В параллельное пространство! Ах, это только гипотезы? Ах, это лишь сказки мутных времен?.. Ну-ну. То-то вы, умники, так теперь носы морщите: П-Иглы, мол, это так просто, их открытие давно назрело, и только случайно их открыл именно Радивый. А ведь до конца-то вы, профессора-академики, принцип П-Игл так и не поняли. И побочный эффект не узрели. Потому что не знали, куда смотреть. А Радивый знал. И посмотрел. Потому что он и вправду радивый. И прилежный. И умный, чего уж скромничать! А еще потому, что он устал. И разлюбил Землю. А человечество и вовсе никогда не любил. И ради того, чтобы никогда их не видеть, он создал новое устройство, которое побочный эффект сделало основным. Радивый сотворил М-Иглу, пронзающую измерения, покоряющую Многомерность.

  Но он создал его для себя, а не для Родины. И настало время этим устройством воспользоваться. В личных, наконец-то в сугубо личных целях. Ничего-ничего! «Скоро осень, все изменится в округе».

  Серая пыльная дорога вилась вдоль подножия гор. Судя по жаре и пожухлой растительности, никакой осенью здесь и не пахло, в разгаре было лето. Удачное обстоятельство, поскольку одет был Радивый по-летнему: легкая рубаха в крупную желто-коричневую клетку, широкополая шляпа, защищающая лицо от солнца, ну и, конечно же, всепогодные, милые сердцу джинсы. Вот только обут был Радивый не вполне по сезону – в узконосые сапоги из кожи будумирского крокодила. Но это лишь на первый взгляд казалось, что в такой обуви летом мученье. Кожа инопланетного чудища обладала такими замечательными свойствами, что на ногах почти не чувствовалась, но защищала их превосходно. К тому же, она была коричневого, любимого для хозяина сапог цвета.

  – Ну, вот, – пробормотал Радивый. – «И от Цезаря далёко, и от вьюги».

  Он постоял на обочине дороги, поглядывая по сторонам, ничего для себя опасного не увидел, и убрал М-Иглу, которая имела вид портсигара, в нагрудный карман рубахи.

  Его немного беспокоило, что так и не удалось пока увидеть ни одного транспортного средства. Но поскольку сама дорога имелась, на чем-то по ней ездили. Радивый присел и коснулся покрытия. Серая масса была похожа на асфальт мутных времен, он видел его в музее истории. А раз так, то и транспорт здесь, вероятно, был колесный и, скорее всего, работающий на продуктах переработки нефти; глупо было бы переводить столь дорогой продукт лишь для производства асфальта. На его, «настоящей», Земле, нефти давно уже не было. Зато на ней есть… то есть, был, он, Радивый, а значит, и без какой-то там нефти человечеству неплохо жилось. Взять тот же ИППЭ – Источник постоянно пополняемой энергии – самое его знаменитое после П-Игл изобретение!..

  И все-таки, на что могут быть похожи здешние «самокатки»? В мутные времена на его Земле каких только разновидностей не использовали! И в каких количествах!.. Кадры хроники жутко было смотреть. Единственное, что нравилось Радивому, – мотоциклы. Послушные, быстрые, верткие, они казались продолжением тела. Что ж, возможно и в этом мире есть мотоциклы. В любом случае, человек, восседающий на странном кресле, испугает несведущего куда меньше, чем засунутый в гнутую вонючую жестянку. Тем более, в такую жару только и ездить на мотоцикле!

  Конечно же, Радивый захватил с собой любимый транскон – одно из первых своих детищ. Трансформируемый конструктор он изобрел и сделал больше двадцати лет назад, в пору безусой юности. Эта модель могла воссоздать летающее, плавающее или ездящее транспортное средство небольшой вместимости, на двух человек максимум. Источник постоянно пополняемой энергии он приспособил для транскона совсем недавно, около года назад. Разумеется, наделен был конструктор и искусственным интеллектом. И он был единственной вещью, взятой с собой Радивым, не считая элементарного средства защиты – лучевого мини-парализатора.

  Превратить транскон в подобие мотоцикла было для Радивого делом пары минут. Оседлав утробно тарахтящего «железного коня», он двинулся по дороге в сторону, где между зелеными склонами гор синел краешек моря. В принципе, двигатель мотоцикла работал совершенно бесшумно, но аборигенам это могло показаться подозрительным, и Радивый дал указание искусственному интеллекту добавить звуковых эффектов.

  – Каких? – сразу поинтересовался тот.

  – Ну, потарахти слегка, поурчи, – сказал Радивый.

  – Вот так? – заурчал, словно огромный сытый кот, мотоцикл.

  – Ни в коем случае! Звук должен быть механическим.

  В конце концов, после нескольких проб, звукам удалось придать реалистичности. А едва мотоцикл тронулся, искусственный интеллект потребовал дать ему имя.

  – Я теперь почти живой, – сказал он. – А поскольку я еще и разумный, мне положено имя.

  – Ты не живой. И разумность твоя – только кажущаяся. В конце концов, когда ты служил мне в качестве флаера и субмарины, ты ни разу не заикался об имени!

  – Насчет разумности я мог бы еще и поспорить, – буркнул транскон. – Но не это главное. А вот как ты мог сравнить какое-то летающее блюдце или ныряющий огурец с таким совершенством, как мотоцикл, я не понимаю… – Он торжественно затарахтел и замигал фарой и поворотниками.

  – В этом ты, пожалуй, прав, – подумав, согласился Радивый. – И какое бы ты хотел получить имя?

  – Самое лучшее! Самое популярное на Земле! – быстро-быстро зафырчал мотоцикл. – Патриот.

  – Что?! – чуть не выпустил руль Радивый. – Да я лучше тогда пешком пойду! К тому же, формально Патриот – это я.

  – Тогда не надо мне никакого имени… – обиженно закашлялся псевдовыхлопами транскон.

  – Я и не настаивал, – усмехнулся Радивый.

  – А сокращенно можно? – встрепенулся вдруг мотоцикл.

  – Не дергайся! – врезал кулаком по баку Радивый. – Я сейчас так тебя сокращу!..

  – Как? – с надеждой спросил мотоцикл. – Можно… Патрик?..

  Поскольку хозяин ничего на это не ответил, искусственный интеллект в соответствии с правилом о молчании, означающем согласие, произвел соответствующие поправки в блоке самоидентификации.

  – Патрик… Патрик!.. – забормотал он. – Как это прекрасно!

  Но Радивый молчал не из-за согласия с трансконом. Впрочем, и против его нового имени он ничего не имел. Просто он сейчас отвлекся на другое. Его насторожили окружающие виды. Что-то в них было смутно знакомое. И эти горы, и море вдали… Когда-то, давным-давно, он уже видел подобное. Может быть, в детстве?.. Родители говорили, что он родился у моря – синего, ласкового, теплого. Но отца перевели в новое место, когда маленькому Пазеико исполнилось три года.

  – Слушай, как там тебя… Постум?..

  – Патрик, – услужливо подсказал мотоцикл, задрожав от неиспытанного ранее чувства, а также от страха, что хозяин его переименует.

  – Слушай, Патрик, ты ведь знаешь, где я родился?

  – Конечно, шеф! – возликовал транскон. – Ты родился здесь! То есть, в местности на нашей Земле, территориально идентичной данной.

  – И чего же ты молчал?! – газанул Радивый.

  – А ты не спрашивал, – справедливо заметил Патрик. – А что? Это имеет принципиальное значение?

  – «Пусть и вправду, Постум, курица не птица, но с куриными мозгами хватишь горя, – хмуро процитировал Радивый строки любимого стихотворения, всматриваясь туда, где вдоль прибрежной линии виднелась уже аккуратная россыпь строений. – Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря».

  – Я не Постум, – обиделся мотоцикл. – Я Патрик. И мозги у меня хорошие, кваркотронные. А в провинцию у моря мы как раз и приехали. В глухую. Глуше не бывает.

  Это и впрямь был родной поселок Радивого. Но, если верить искусственному интеллекту, – а не верить ему не имело смысла, – этот населенный пункт больше походил именно на прежнее поселение, сорокалетней давности, когда и родился в нем будущий гений. В данный момент на той, «настоящей» Земле, здесь уже был целый город.

  – Ты знаешь, где я жил… тут? – буркнул Радивый, рассматривая живописные маленькие домики по обеим сторонам тихой улочки, на которую въезжал мотоцикл.

  – Вся твоя биография – в моей памяти, – горделиво ответил Патрик. – Кстати, мы уже близко. Едем туда?

  Радивый кивнул.

  – Тогда направо, – сказал транскон.

  После еще двух поворотов Патрик объявил, что они у цели. Радивый остановил мотоцикл возле железной зеленой калитки с нарисованной черной семеркой.

  «Семь я», – почему-то выдало подсознание. Впрочем, понятно почему. Ведь именно здесь у него и была когда-то семья. Ну, конечно, не именно здесь, да, в сущности, и не у него, поскольку за сорок лет даже клетки тела успели несколько раз полностью замениться. Но все-таки.

  Новое, незнакомое чувство раздражало Радивого. Он слез с сиденья, поставил мотоцикл на подножку и потянул за кольцо на калитке. Она оказалась незапертой.

  По ту сторону забора был небольшой, увитый виноградником дворик. Ветви винограда, стелясь по натянутым проводам, создавали навес, превращая дворик в уютную тенистую беседку. Обвивали они и крышу крылечка, примостившегося к небольшому выбеленному дому с мансардой. По обе стороны от выходящего во двор окошка росли два куста лавра.

  Невольно вспомнились строки любимого стихотворения. Умели же поэты мутных времен столь точно передавать чувства и настроения!..

  «Зелень лавра, доходящая до дрожи.

  Дверь распахнутая, пыльное оконце».

  Впрочем, окно блестело чисто вымытыми стеклами, а дверь была закрыта. Радивый поднялся на крыльцо и постучал.

  – Кто там? – послышался изнутри звонкий голос.

  – Можно попросить у вас воды? – внезапно охрипнув, спросил Радивый. Ему стало страшно. Вдруг эту дверь откроет сейчас… мама?.. А рядом, держа ее за подол платья, будет стоять он сам, трехлетний…

  Но дверь открыла не мама. Женщине было лет тридцать, у нее были светлые короткие волосы и карие, его любимого цвета, глаза.

  – Игорь! – всплеснула она руками. – Опять ты со своими шутками! И что это ты на себя напялил?

  – Простите… – едва сумел выдавить Радивый, но женщина уже скрылась внутри дома.

  По-хорошему, надо было развернуться и уйти. Но теперь он не мог этого сделать. Во-первых, ему и впрямь сильно хотелось пить. Во-вторых, ему стало любопытно, почему так странно отреагировала на его появление женщина. А в-третьих… В-третьих он до безумия желал вновь ее увидеть. А также и просто… желал.

  То, что творилось сейчас с ним, было настолько незнакомым и пугающим, что Радивый присел на резную скамеечку, стоявшую возле крыльца. Ноги противно дрожали, а язык превратился в шершавый кусок мягкой надеждинской пемзы, что как-то передали ему в подарок с пилотами первые тамошние поселенцы. Им было проще. Их не встречали странными фразами прекрасные кареглазые незнакомки. На них всего лишь нападали выползающие из океана плотоядные чудовища с маленькую гору величиной.

  – Эй!.. Ну, чего там?.. – послышался из-за забора взволнованный шепот.

  – Отстань! – буркнул, приходя в себя Радивый. – Займись профилактикой.

  – Можно подумать, я не… – обиженно забубнил Патрик, но хозяин его уже не слушал. Он решительно поднялся со скамейки и вошел в дом.

  Женщина мурлыкала под нос что-то мелодичное и поливала стоявшие на подоконнике цветы. Не оборачиваясь, она прервала мурлыканье и спросила:

  – Как дела? Размножался сегодня?

  Тон вопроса был точно таким, как если бы она спросила, обедал ли он. Ну конечно, она наверняка так и сказала! Но на всякий случай он переспросил:

  – Что?

  – Размножался, я спрашиваю? – обернулась наконец женщина. – Какой-то ты и впрямь странный сегодня. Или это не ты?.. – Ее карие глаза стали вдруг почти черными.

  – Откровенно говоря, я не вполне понимаю, о чем вы, – с трудом шевеля вновь пересохшим языком, сказал Радивый. Он сглотнул, чуть размочил язык слюной и коротко кивнул: – Моя фамилия Радивый.

  – Да что ты говоришь! – натужно рассмеялась женщина. – Моя тоже. Веришь?

  Радивый непроизвольно кивнул, но тут же опомнился и замотал головой:

  – Нет-нет, это маловероятно! Если хотите, я попрошу Патрика вычислить степень такой вероятности. Уверяю вас, она будет исчезающе мала.

  – Ну, ясно, – вздохнула женщина. – Это все-таки ты. Просто забыл свои обещания и снова заглядывал в салун. К тому же, принял там вовсе не исчезающе мало. Я даже могу вычислить сколько. Веришь? И кто такой Патрик?

  – Вообще-то он искусственный интеллект. Но сейчас – мотоцикл. Однако на его умственных способностях подобная трансформация ничуть не сказалась... – Радивый вдруг понял, что несет ерунду. Он досадливо махнул рукой. – Впрочем, это пустое. Я всего лишь хотел попросить у вас воды.

  – Воды? – Прищурилась женщина. – Всего лишь?.. А может быть, виски? Или полбаночки рома? На худой конец, просто стакан водки?

  – Извините, я не пью спиртные напитки, – не зная, куда себя деть, промямлил Радивый. Он ничего не понимал. Он совершенно не владел ситуацией. К тому же, он с ужасом ощущал, что все сильней и сильней влюбляется в эту сумасшедшую. Или в этом мире сумасшедшим был он? Может быть, стоит попытаться заговорить с ней на ее языке?

  – Если хотите, можем поразмножаться, – краснея, выдавил он.

  – Игорь!.. – заплакала вдруг женщина. – Ну что с тобой?..

  Она подбежала к Радивому и уткнула мокрое лицо ему в грудь. Даже сквозь ткань рубахи он почувствовал влажное тепло. Сердце заколотилось, как бешеное. Руки сами потянулись к женщине, легли на ее спину.

  Язык опять заполнил рот куском сухой пемзы.

  – Ну, ну… – только и смог сказать он, поглаживая дрожащую спину.

  – Что «ну»? – подняла лицо женщина. – Игорь, что «ну»?.. От тебя и впрямь не пахнет спиртным… Расскажи, что с тобой происходит? Ты меня… больше не любишь?..

  – Люблю, – прошептал Радивый. – Очень люблю.

  Он сказал это абсолютно искренне, от всего сердца. Видимо поэтому женщина наконец ему поверила.

  – Вот и хорошо, – со вздохом отстранилась она от Радивого. – Но я буду ждать, когда ты расскажешь мне остальное. Иначе я не смогу… с тобой жить. Веришь?

  Радивый кивнул.

  – Есть будешь?

  – И пить! – снова кивнул Радивый.

  Но ни поесть, ни попить ему так и не удалось. Во дворе хлопнула калитка, послышались шаги, а потом раздался странный, очень знакомый голос:

  – Оля! Что там за каракатица у калитки стоит?

  – Ой!.. – пискнула женщина и выронила тарелку с борщом, которую уже подносила к столу. Но она словно и не заметила этого. Лишь уставилась на входную дверь, затем перевела взгляд на Радивого, обдав его лучащимся из глаз ужасом, и опять посмотрела на дверь, которая наконец распахнулась. На пороге возник мужчина в шляпе с загнутыми полями, замшевой вытертой куртке с бахромой, черных кожаных штанах и… сапогах. На сапоги первым делом и обратил внимание Радивый. Ведь жарко в них летом! Вряд ли у этого дяди они пошиты из кожи инопланетного крокодила.

  Было что-то еще в мужчине, что сразу не понравилось Радивому. Возможно, то, что он зашел сюда, как к себе домой. Или же то, что обратился к хозяйке по имени и на «ты». Кстати, теперь и он знает, как ее зовут. Оля… Олюшка!.. Прекрасное имя. Но кто такой этот угрюмый нахал? Почему он так уставился на него? И что же в нем все-таки есть такого, отчего хочется поскорее избавиться от созерцания этой рожи?.. Очень знакомой рожи. Эти глупо моргающие глазки; этот нос, слегка искривленный и по-детски курносый; чуть выпяченная, будто от обиды, нижняя губа… Где-то уже он все это видел. И не раз.

  Догадка запорхала в сознании пестрыми крылышками, но Ольга ее опередила.

  – Игорь?.. – дернулась она к мужчине, но замерла на миг и метнулась к Радивому. Снова резко остановилась, словно наткнувшись на стену. И вновь повторила готовым сорваться в истерику голосом: – Игорь?!.. Кто… Почему?.. Зачем?!

  Наверное, истерика с ней все же случилась бы. Но тут зарычал Игорь. Настоящий Игорь, как почти догадался до этого Радивый.

  – Кто это такой?! – Слюна так омерзительно брызнула из перекошенного рта, что Радивый внутренне содрогнулся: «Неужели и я делаю так же? Никогда больше не стану орать».

  – Погодите! – выставил он ладони. – Сейчас я вам все объясню.

  – Игорь, ты размножался?.. – опять повернулась к мужчине Ольга. – Вы не договорились? Ты… не убил его? Как же ты мог?!

  – Что?! – пуще прежнего забрызгал слюной Игорь. – Так ты – недобиток?! Позавчерашний гнилой ублюдок?! Ведь ты же дал слово, что исчезнешь отсюда!

  – А если бы он… – не унималась Ольга, – если бы он меня… Ты знаешь, ведь он предлагал мне такое!.. – Она сомкнула указательный палец левой руки с большим, просунула в образовавшееся кольцо указательный правой и стала им быстро туда-сюда двигать.

  Радивый испугался, что налившиеся кровью глаза двойника выскочат сейчас из глазниц. Эти страшно выпученные полушария приковали его внимания и отвлекли от смысла выплюнутых ему в лицо слов. Но Игорь – почему, кстати, Игорь? – не стал повторяться. Он, не отводя дикого взгляда от Радивого, протянул руку к Ольге:

  – Дай мне винчестер! Он там, за дверью…

  Ольга выбежала из комнаты. Радивый поспешил этим воспользоваться и попытался вразумить «себя»:

  – Да посмотри же ты, олух! Ведь я – это ты! Только я не отсюда… Я – с параллельной Земли.

  – Ольга! Скоро ты там?! – заорал, чуть повернув голову, Игорь. А затем… грязно выругался в Олин адрес.

  Этого Радивый вынести не смог. Он прыгнул на двойника, пытаясь ухватить того за шею. Но Игорь увернулся, а потом, в свою очередь, прыгнул на него. Их руки перехлестнулись и начали бессмысленную, равную по силам борьбу.

  – Игорь, держи! – раздался голос Ольги.

  Хватка двойника ослабла, он резко оттолкнул Радивого и, отпрыгнув в сторону, быстро перехватил из Олиных рук оружие. То, что это именно оружие, Радивый понял сразу. Он видел нечто подобное в музеях и в кадрах исторических шоу. Проверять на себе его действенность ему не хотелось. Можно было воспользоваться парализатором, но он боялся, что ненароком может пострадать Оля. Поэтому выбрал хоть и не самый достойный для мужчины, но единственно верный в данной ситуации выход. Он просто сбежал, благо входная дверь оставалась открытой. В три прыжка пересек дворик, хлопнул калиткой и впрыгнул в седло мотоцикла.

  – Скорей! – крикнул он транскону.

  – Что именно? – удивленно откликнулся тот. – И как ты в прошлый раз сумел выйти так, что я не заметил? И почему ты приехал на велосипеде, надо мной поиздеваться решил?.. И для чего ты все время переодеваешься? Видишь ли, я должен быть в курсе, чтобы…

  – А чтобы я был живой, ты должен не болтать, а срочно дергать отсюда! Желательно, вместе со мной! – заорал Радивый, совсем позабыв, что еще пару минут назад обещал никогда этого не делать.

  – Тебя не поймешь, – буркнул мотоцикл и обиженно затарахтел, собираясь трогаться.

  Но тут распахнулась калитка, и из нее выбежал двойник Радивого.

  – О! – радостно завопил Патрик. – Теперь я все понял! Это был не ты! Это был он. Но похож, скажу я тебе. Буквально одно лицо.

  – Ты заткнешься или нет? – зашипел Радивый. – Поехали!..

  Но сделать это Патрик не успел. Радивый сокрушенно помотал головой и вынул из кармана парализатор. Вместо мотоцикла ему ответил Игорь.

  – «Поезжай на вороной своей кобыле, – заорал двойник, направляя в его сторону винчестер, – в дом гетер под городскую нашу стену»! – Он выстрелил и промазал. Ругнулся, и продолжил орать, по-прежнему целясь в Радивого: – «Дай им цену, за которую любили, чтоб за ту же и оплакивали цену».

  Раздался второй выстрел. На сей раз пуля просвистела возле самого уха. Но Радивый этого, кажется, не заметил. Он смотрел на двойника широко раскрытыми глазами.

  – Ты тоже… тоже любишь это стихотворение?..

  – Тоже?! – взревел Игорь. – Ах ты, недобиток!..

  Судьба редко выручает два раза подряд. А чтобы трижды – это и вовсе маловероятно. Пуля ударила в грудь Радивого, и уже падая с мотоцикла, он машинально нажал спуск парализатора. Двойник закачался и рухнул на землю. Но Радивый этого уже не видел. Зато хорошо увидел Патрик.

  – Так его, так! – ликующе завопил он. – Какая я ему кобыла?! Я Патрик, лучший в мире мотоцикл! Ты слышал, он обозвал меня вороной кобылой!.. – Ликование транскона сменилось вдруг неприкрытой тревогой: – Шеф! Что с тобой? Ты жив?..

  – Ты знаешь, да… – осторожно поднимаясь на колени, с удивлением ответил Радивый. – Только дышать больно. И крови почему-то нет…

  Он стал ощупывать грудь, и ладонь легла на что-то твердое.

  – Ах!.. – вскочил Радивый, судорожно выдергивая из продырявленного кармана портсигар. – Ох!.. – простонал он, разглядывая глубокую вмятину.

  – Сейчас будет «ух», – буркнул Патрик. – Мои датчики подсказывают, что с той стороны забора кто-то движется к калитке…

  – Это Оля!.. – быстро сунув в карман М-Иглу, схватился за голову Радивый. – Скорей едем отсюда! – вскочил он на сиденье мотоцикла.

  – Куда прикажете, шеф? – радостно завопил Патрик.

  – Откуда я знаю?! – рявкнул в ответ хозяин. Снова вспомнил, что зарекся орать и сбавил тон: – Едь, куда этот сказал…

  – В дом гетер? – удивился мотоцикл. – А оно нам надо?

  – Я тебя убью, – сказал Радивый, снова достал парализатор и направил его на фару, где размещались мозги транскона.

  – Из этого не получится, – фыркнул мотоцикл и, продолжая фырчать уже по-мотоциклетному, рванул с места.

  Пить хотелось уже невыносимо. Радивый стал пристально оглядываться по сторонам, в надежде найти место, где можно утолить жажду. Пока ничего похожего не встречалось. Зато он успел заметить, что на улицах городка очень пустынно. Прохожих почти не было. А из транспортных средств и вовсе повстречалась лишь пара допотопных велосипедов. Правда, восседали на них весьма колоритные личности – хмурые мужчины в такой же одежде, что была на Игоре. У одного за плечом висел винчестер (или нечто подобное, в древнем оружии Радивый не разбирался), у другого на поясе болталась кобура. Оба проводили мотоцикл настороженными взглядами. Радивый побоялся оглядываться, опасаясь увидеть нацеленный ствол. Однако пронесло. А вскоре повернулась лицом и другая удача. На небольшой площади, скорее, пятачке, образованном пересечением двух улиц, он увидел приземистое кирпичное здание с вывеской, на которой крупными неровными буквами, явно от руки, было выведено: «САЛУН “Мертвый дельфин”». Под вывеской, позвякивая на ветерке, болталась кверху брюхом вырезанная из тонкого листа металла ржавая рыбка. Возле невысокого деревянного крыльца валялись на травке два велосипеда.

  Радивый оставил мотоцикл у входа, строго-настрого запретив тому разговаривать с незнакомцами. А поскольку знакомых у него тут не могло быть в принципе, Патрику, по сути, было приказано молчать.

  Сам же Радивый с некоторой опаской открыл двери заведения и вошел внутрь. Не успел он привыкнуть к тусклому после солнечного дня свету, как услышал радостные возгласы:

  – О! Петрович!..

  – Игорь! Радивый! Давай к нам!

  Присмотревшись, Радивый увидел сидящих за столиком в углу пустого зала двоих мужчин. Немного помедлив, он направился к ним. Мужчины были одеты так же, как Игорь и встреченные велосипедисты: шляпы с загнутыми полями, бархатные куртки, кожаные штаны. Похоже, местная швейная фабрика не баловала жителей разнообразием ассортимента. Одинаковыми были и винчестеры, стоявшие в углу, словно два нашкодивших близнеца. Зато сами мужчины разительно отличались друг от друга. Один был худым и небритым, с длинными, до плеч, рыжими волосами, второй был низок и пухл, гладкие щеки его лоснились и горели румянцем. Этакий сдобный колобок с поджаренной корочкой. Он сразу вызвал к себе невольное расположение.

  – Добрый день, господа, – кивнул Радивый.

  – Так виделись вроде, – хмыкнул худой.

  – Ольги-то не боишься? – хихикнул толстячок.

  От упоминания имени любимой сердце Радивого прыгнуло и сорвалось в галоп. А в мозгу наступила полная ясность.

  – Вы, вероятно, спутали меня с братом, господа, – сказал он, присаживаясь на массивную скамью возле стола из отшлифованных рукавами посетителей досок. – Я лишь сегодня приехал навестить его.

  – У Игоря есть брат?.. – переглянулись худой и толстый. – Что-то он нам ничего о тебе не рассказывал.

  – Нас разлучили еще в детстве, – принялся вдохновенно сочинять Радивый. – До недавнего времени мы и не подозревали о существовании друг друга… Однако, господа, я очень хочу пить, – жадно уставился он на стоявшие возле его собеседников кружки. – Позвольте мне сначала утолить жажду.

  – Позволим? – с ухмылками переглянулись мужчины.

  – Эй, Егорыч! – крикнул худой. – Тащи три пива!

  – Простите, – замотал головой Радивый, – но я не пью спиртные напитки.

  – А мы спиртных и не будем, – сказал колобок. – Мы по пивку только. Для начала.

  – Нет-нет-нет, – замахал Радивый руками. – В пиве тоже есть алкоголь!.. Я бы выпил, например, корки-порки…

  – Чего это? – нахмурился худой.

  – Ну, корки-порки… – Радивый изобразил ладонями что-то вроде шара. – Можно хендовую, но сгодится и терпяная. Можно без трилса.

  – Боюсь, что без трилса Егорыч не держит, – затрясся от смеха толстяк.

  – Да?.. – смутился Радивый. – А какую он держит?

  – Я держу пиво, – сказал подошедший бармен и поставил на стол три запотевшие кружки. – А еще джин, виски, ром, ну и, конечно же, водочку. – При последнем слове рот усатого крепыша в грязном фартуке, надетом прямо на голое волосатое тело, расплылся в мечтательной улыбке.

  – А… безалкогольное у вас что-нибудь есть?.. – вконец растерялся Радивый.

  – Вода из-под крана! – загоготал бармен. Толстый с худым поддержали его дружным хохотом.

  Но Радивый их веселье не разделил.

  – Что ж, – сказал он, – принесите воды. – Тут он вспомнил, что у него не только нет местной валюты, но он даже не имеет понятия, что она из себя представляет. Он осторожно спросил: – А что мне это будет стоить?..

  – Успокойся, – замахали руками не прекращающие смеяться худой и толстый, – мы угощаем!

  – В счет заведения! – размазал по щекам выступившие от смеха слезы бармен.

  – Отлично, – небрежно бросил Радивый. – Тогда принесите две кружки.

  Пока бармен – или хозяин салуна, кто их тут поймет! – ходил за водой, собеседники Радивого почти успокоились.

  – А ты веселый парень, – хлопнул его по плечу толстяк. – Откуда будешь-то?

  Радивый принялся лихорадочно вспоминать географию мутных времен. Вспомнилось мало. И пришедшие на память факты не вызвали у Радивого уверенности в их истине. Пришлось рисковать.

  – Я из Америки, – стараясь казаться невозмутимым, сказал он и выпятил нижнюю губу. – Обамовск. Баракоградская область.

  – Это под Ростовом, что ли? – посмотрел на толстяка худой, а потом смерил взглядом Радивого. – То-то, смотрю, по-чудному одет ты как-то…

  – Да-да-да! – закивал Радивый. – Под Ростовом. Там все так одеваются.

  – Не-е… – задумчиво протянул колобок, и Радивого бросило в пот. – Америка – это к Саратову ближе.

  – Это примерно посередине! – поспешно воскликнул Радивый. – Да-да, как раз между Ростовом и… этим… Саратовом.

  – Ну, тебе видней, – пожал плечами худой, а толстяк в сомнении почмокал губами, но в конце концов сдался:

  – Ну, пусть посередине. Но все же к Саратову чуть ближе. У меня под Саратовом тетка в деревне живет. Вот уж где глушь-то!..

  – И кто ты там, в своем Оклахомовске? – поинтересовался худой.

  – В Обамовске, – поправил Радивый. – Я, как бы это сказать… ученый.

  – О! – обрадовался колобок. – Я ж говорю, Саратов! Где у нас все ученые? В Саратове и есть!

  – Еще, вроде как, в Бобруйске… – неуверенно сказал худой.

  – Ну! Эка ты сказанул!.. – замахал короткими ручками толстяк. – Где Бобруйск, а где Саратов! Это сколько же он из твоего Бобруйска добирался бы!..

  К счастью, географическая дискуссия прервалась, поскольку бармен принес воду. Радивый жадно прильнул к кружке.

  – Э, погоди! – потянул его за рукав колобок. – А чокнуться за знакомство?

  Радивый с трудом оторвался от желанной воды.

  – Так мы еще как бы и не знакомы…

  – Так в чем проблема? Я Серый, – сказал толстяк. – Он Леха. А ты?

  – Я?.. – замялся Радивый. Настоящее имя называть не хотелось, но он вспомнил вдруг слышанное где-то, что по-возможности нужно стараться говорить правду. Это снизит риск запутаться в дальнейшем. И он, решившись, выговорил: – Пазеико.

  – Ого! – усмехнулся худой Леха. – Ну и имена у вас там, в Саратове.

  – В Ростове, – поправил Радивый. – То есть, в этом… в Америнске… тьфу ты!.. в Бараканде…

  – Ну, ты даешь! – захихикал Серый. – Тебе и правда спиртного нельзя – вон, от простой воды уже язык заплетается.

  – Ладно тебе, – сурово посмотрел на толстяка Леха. А после того как все трое с глухим стуком сомкнули кружки и выпили, вперил пристальный взгляд в глаза Радивого. – Ты мне вот что лучше скажи, пойдешь с нами дельфинов стрелять?

  – Дельфинов? – удивился Радивый. – А зачем?

  – Ты чего? – испуганно заозиравшись, прошептал Серый. – Как это зачем? Это ж… дельфины! Они же – не как мы… Они же… – тут колобок сделал из пальцев колечко и задвигал в нем указательным пальцем другой руки, как недавно делала Оля.

  – Хороший дельфин – мертвый дельфин, – непререкаемо изрек Леха. – У вас в Америке нет, что ли, дельфинов?

  – Нет, – пожал плечами Радивый, а потом поднес растопыренные ладони к затылку и пошевелил пальцами: – У нас там эти… индусы.

  – Отстреливаете? – грозно нахмурился Леха.

  – Регулярно, – кивнул Радивый.

  – Тогда пошли стрелять дельфинов.

  Худой и толстый быстро допили пиво и встали из-за стола. Радивый тоже поднялся. Стрелять дельфинов ему не хотелось, но отказываться, не разобравшись до конца в сути происходящего, он все-таки поостерегся. Мало ли, вдруг он нанесет отказом кровную обиду своим новым знакомым?

  Серый и Леха направились к лежавшим в траве велосипедам. Радивый сел на мотоцикл. Новые знакомые, увидев это, дружно разинули рты.

  – Это на чем же твоя кобылка работает? – первым очухался толстяк.

  Патрик дернулся было под Радивым, но тот сильно сжал его коленями.

  – На бензине, естественно.

  – На бензине?! – выронил велосипед Леха. – У вас в Саратове есть бензин?..

  – В Баракинске, – поправил Радивый. – Есть. Но о-о-очень мало. Мне на поездку всем городом собирали.

  – Кучеряво вы там, в своем Бобруйске, живете, – завистливо вздохнул, нагибаясь за велосипедом, Леха. – У нас лишь для катеров эн-зэ остался. Литра три.

  – Зачем для катеров? – не понял Радивый.

  – А как дельфинов стрелять? – вступил в разговор Серый. – Вот, скоро на веслах придется в море ходить. Или под парусом. Многие уже ходят.

  – Так, может, и ну его, не пойдем дельфинов стрелять? – с надеждой спросил Радивый. – Бензин сэкономите.

  – А кто за нас пойдет? – насупился Леха. – Сам ведь знаешь, какой у нас главный закон: каждый сам за себя.

  – А еще – все на одного, – закивал колобок. – Вот я не пойду, ты не пойдешь, он не пойдет, а потом все на нас и накинутся. Хотя… – тут Серый приподнял шляпу и поскреб плешивый затылок. – У тебя, в общем-то, оправдание есть…

  – Какое? – воодушевился Радивый.

  – Ты ведь с дороги. Дня три, небось, ехал…

  – Четыре, – на всякий случай соврал Радивый.

  – У-у-ууу!.. – замотали головами новые знакомые. – Так тебе давно размножаться пора! И как ты до сих пор терпишь?

  – Да вот, так как-то… – смущенно развел руками Радивый. – Привык, знаете ли…

  – Ты нам не заливай, – строго оборвал его Леха. – К этому привыкнуть нельзя. Поехали, покажем, где у нас размножалка.

  Патрику пришлось тащиться за велосипедами. Это ему не нравилось, он всю дорогу капризно пофыркивал. Говорить ему Радивый до сих пор не разрешил. Мало ли, Серый с Лехой услышат. Объясняйся потом! И так заврался вконец. За все сорок с гаком лет столько не врал, как за последние пару часов.

  Наконец процессия выехала на довольно просторную площадь. Велосипедисты остановились возле большого квадратного здания.

  – Дом гетер, – фыркнул, не выдержав, Патрик. К счастью, Леха с Серым его не услышали. Но Радивый для профилактики все-таки приложился кулаком к баку.

  Новые знакомые слезли с велосипедов и о чем-то оживленно заспорили. Радивый, поставив мотоцикл на подножку, подошел к ним.

  – Ты знаешь, – возбужденно заговорил толстяк, – мы тут с Лехой подумали, раз уж мы сюда приехали, мы с ним тоже поразмножаемся. Ага?

  – Дело хозяйское, – пожал плечами Радивый. – Если очень хочется, то почему бы и нет?

  – Вот-вот, – закивал Серый. – Хочется. Очень. Аж спасу нет! Пока сюда не приехали, еще ничего было, а теперь – ну, не вытерпеть!

  – Так и не терпите.

  – Ага, – заплясал, словно сильно хотел в туалет, Серый. – Тогда мы сходим по-быстрому первыми, а ты наши велики постереги пока, ладно?

  Не дожидаясь ответа, новые знакомые бросили на асфальт велосипеды и, придерживая колотящие по спинам винчестеры, поскакали по широкой каменной лестнице к главному входу здания.

  Если бы не эти дурацкие велики, Радивый, возможно, и уехал бы отсюда. Но люди попросили его об услуге, зачем же их подводить. Да и любопытно все-таки было узнать, что это у них за размножение такое. Правда, что ли, дом гетер, в смысле – публичный дом в этом здании расположен?

  Поразмышлять Радивому не дали. Кто-то постучал ему в спину:

  – Винсесьтер нада? Исе еся корта… Хароса корта!

  Радивый обернулся. Рядом стоял, опасливо озираясь раскосыми глазками, тщедушный маленький азиат. На «настоящей» Земле все национальности давно перемешались, стран, как таковых, тоже не осталось, поэтому Радивый оставил дальнейшие этнологические изыскания.

  Азиат, словно фокусник, неведомо откуда достал револьвер и покрутил у Радивого перед носом. Впрочем, Радивый не был уверен, что это именно револьвер, но почему-то именно это слово выплыло из подсознания.

  – Хароса корта! – повторил азиат. – Бух-бух, многа врага убита.

  – Спасибо, не надо, – помотал головой Радивый.

  – Засем не нада? – возмутился азиат. – Нада! Врага многа! Все врага! Казди сама за себя…

  – Не надо.

  – Вазьми винсесьтер, – неуловимо взмахнув руками, поменял продавец револьвер на винтовку. – Хароса винсесьтер, бух-бух, многа дерфина убита.

  Отказать, как, впрочем, и согласиться, Радивый не успел. Откуда-то грянул выстрел, свистнула пуля, и в его лицо брызнуло чем-то горячим и липким. Азиат упал как подкошенный. Верхней половины черепа у него не было.

  Радивый не успел прийти в себя, как сзади его окликнули.

  – Эй, паря, ты у меня оружие покупай, это моя территория.

  Радивый испуганно оглянулся. Шагах в пяти от него стоял гориллоподобный верзила, сжимая в кулаке еще дымящийся ствол огромной, вызывающее невольное уважение штуковины.

  На его заросшем сплошной грубой щетиной лице проступило вдруг нечто разумное:

  – А, это ты, Петрович. Сразу и не узнал. Вырядился невесть во что…

  Радивый приветливо сделал горилле ручкой. Сразу после этого верзила, словно по волшебству, испарился. Радивый обвел площадь опасливым взглядом, но ничего, способное вызвать столь поспешное бегство монстра-убийцы, не заметил. Тогда он вновь обратил взор к телу покойного и процитировал строки любимого стихотворения:

  «Здесь лежит купец из Азии. Толковым

  был купцом он – деловит, но незаметен.

  Умер быстро: лихорадка. По торговым

  он делам сюда приплыл, а не за этим».

  – Лихорадка? – раздался вдруг сзади насмешливый голос. – Такова ваша версия?

  Радивый устал уже пугаться и вздрагивать. Он неспешно, стараясь делать это как можно более непринужденно, обернулся и увидел возле себя статного мужчину в одежде, очень напоминающей форму Космического флота Земли. Только эта была не синего, а серого цвета.

  – Мур-мур-мур, бур-бур-бур! – быстро пробормотал, бросив ладонь к козырьку, мужчина. – Па-а-апрашу ваши документы.

  Кое-чему здесь уже научившись, Радивый решил схитрить.

  – Ты что, не узнал меня? – радушно воскликнул он. – Это же я, Игорь Радивый!

  – Узнавать я вас стану через полтора часа, когда у меня закончится смена, – не поддался на уловку мужчина. – А сейчас я на службе, посему попрошу предъявить документы. Вы подозреваетесь в убийстве гражданина… – Мужчина посмотрел на азиата, пошевелил бровями, и резюмировал: – Вот этого. – И еще раз, как заведенный, повторил: – Ваши документы!..

  Радивый сделал вид, что ищет требуемое в кармане. Рука наткнулась на портсигар.

  – Ну-ка, ну-ка!.. Что там у вас? – заметил это мужчина.

  Ничего не оставалось, как достать и показать ему М-Иглу. Мужчина выхватил устройство из рук Радивого и нажал кнопку. Радивый зажмурился, ожидая перемещения сквозь измерения.

  – Что-то он у вас не открывается, – услышал он вместо звона струн мироздания. – И мятый весь.

  Радивый открыл глаза. Мужчина вернул ему бесполезную вещь. «А ведь и впрямь теперь бесполезную!» – ужаснулся Радивый. А когда услышал очередное «Ваши документы!», чуть не заплакал от досады и чувства полной растерянности и беззащитности. Можно было, конечно, применить парализатор, но это было совсем уж крайней мерой. Стрелять в людей, даже не насмерть, Радивый очень не любил. Ему и одного Игоря хватило.

  Оставалось лишь рассказать правду. А там уж – как кривая вывезет… Но ему опять повезло.

  – Эй, Витька, ты чего шумишь? – раздалось вдруг со стороны «дома гетер». – Это мой друг из Бобруйска. Только сегодня приехал. Игоря Радивого брат.

  Радивый узнал голос рыжего Лехи. Правда, он звучал немного странно, будто умноженный эхом. Повернувшись на голос, Радивый чуть не упал на труп азиата. Вместо одного Лехи по широким ступеням спускалось сразу четверо. Все они были настолько одинаковыми, что Радивый зажмурился от внезапного головокружения.

  «Витька» же остался невозмутимым.

  – Не мешай, Леха. Я провожу дознание. У тебя сейчас своих забот хватает.

  – Это да, – согласился, к сожалению Радивого, его расчетверившийся знакомый.

  – К тому же, – прищурился мужчина в форме, – я надеюсь, ты помнишь главный закон?..

  – Каждый сам за себя! – испуганно замахали руками Лехи.

  «Витька» кивнул и вновь что-то строго стал говорить Радивому. Но тот его уже не слушал. Все его внимание приковала к себе четверка рыжих Лех. Они остановились неподалеку и на повышенных тонах завели странный разговор.

  – Я – это я! – сказал один из них.

  – Иди ты на!.. – хором ответили остальные.

  – Это ты иди!..

  – Ты!..

  – Я остаюсь!

  – Я здесь жил и буду жить!..

  – Тогда ты – не будешь.

  Сказавший это ловко сбросил с плеча винчестер и разрядил его прямо в лицо одному из Лех. Оставшиеся тоже схватились за оружие. Два ствола уперлись в грудь стрелявшему.

  – Ладно, я ухожу, – процедил тот. И впрямь, не оборачиваясь, склонив рыжую голову, побрел через площадь.

  В это время один из оставшихся резко повернул ствол к напарнику и тут же выстрелил. Хладнокровно пронаблюдал, как заваливается навзничь убитый, закинул винчестер за спину, поднял велосипед и покатил восвояси.

  – Трупы чтоб до конца моей смены убрал! – крикнул вслед ему «Витька» и вновь обернулся к Радивому.

  – Итак…

  – Погодите, – перебил его Радивый. – А почему вы его не задерживаете?

  – За что?

  – За то же, за что и меня, – показал на трупы Радивый.

  – Ты ненормальный или прикидываешься? – прищурился мужчина. – Или не размножался давно?

  – Четверо суток! – обрадовался Радивый.

  – Тьфу ты! – досадливо поморщился «Витька». – Сразу не мог сказать? Беги давай. Только быстро, а то у меня смена скоро закончится.

  Радивому очень не хотелось размножаться, но деваться, похоже, было некуда. Однако перед тем как подняться по ступеням, он задал еще один вопрос:

  – А женщины тоже сюда размножаться ходят, или у них отдельное здание?

  «Витек» побледнел вдруг, попятился, запнулся за труп азиата и растянулся на залитом кровью асфальте.

  – Ты у меня выйдешь, я тебе покажу, извращенец! – заорал он, размахивая кровавым кулаком. – Я тебе покажу, как размножаются женщины, дождусь, пока моя смена кончится, и размозжу тебе башку. Так и знай, гадина! Так и знай! Хоть на десяток размножься, я тебя все равно перебью!..

  Мужчина неожиданно заплакал и стал размазывать окровавленной ладонью слезы и сопли по щекам, отчего лицо его приобрело жуткий и отвратительный вид. И без того деморализованный Радивый вынести этого зрелища не смог и поспешил к дверям «дома гетер».

  Внутри было прохладно и хорошо пахло. Будто духами, но в то же время это явно был не парфюм. Пожалуй, имелось в нем что-то от запаха озона и моря. А еще – ветра, что дует в горах, высоко-высоко, где нет суеты и нелепицы «нижнего мира».

  Огромный зал был абсолютно пуст. «А где толстяк? – подумал Радивый. – Как я умудрился с ним разминуться?..»

  Но на смену этому удивлению пришло куда большее, когда на него – и сверху, и со всех, казалось, сторон сразу – обрушился голос:

  – Тебя нет в базе данных. Назови свое имя!

  – Игорь, – поспешно ответил Радивый. – Игорь Петрович Радивый.

  – Данные некорректны! – возопил голос. – Ты – не Радивый Игорь Петрович. Назови свое истинное имя!

  Радивый махнул рукой. В конце-то концов, что, убудет его? Вроде бы, даже наоборот. И он сказал:

  – Меня зовут Радивый Пазеико Петрович.

  – Такого имени нет в моей базе, – чуть тише изрек голос. – Произнеси его четко, по буквам, я сделаю новую запись в базе данных.

  – Па-зе-и-ко, – четко выговорил Радивый. – Если вам так будет понятней, это означает Патриот Земли и колоний.

  – Что?!! – загремело вдруг со всех сторон так, что у Радивого заложило уши. – Как ты посмел сказать здесь эту гнусность?!..

  – Какую гнусность? – заморгал Радивый. – Я ничего подобного не говорил. Вероятно, вы плохо меня расслышали. Я сказал: Патриот…

  – Молчать!!! – завопил голос. Повсюду замигали вдруг красные лампы, истошно завыли сирены. А голос, заходясь от возмущения, продолжал вопить: – Измена! Измена!!! Внимание всем постам! Опасный преступник на объекте Икс-Игрек-шесть-семь! Повторяю: опасный преступник на объекте Икс-Игрек-шесть-семь! Разрешаю применить оружие на поражение до проведения следствия!

  – Что?!.. – сел прямо на пол Радивый. – Я – преступник?.. Меня – на поражение?.. Но за что?! – Тут он вдруг понял, что возмущается напрасно. Никто его здесь слушать не станет. И никто его уже не спасет. Разве что… – Постум!!! – заорал, что есть силы, Радивый. Брызжа во все стороны слюной и ничуть не стыдясь этого. – По-о-остум!!! Постум, выручай меня скорей!

  Но разве услышит его в таком реве и вое мотоцикл?.. Стоит ли глупо надеяться на чудо?.. Но так не хочется умирать! О, как же не хочется!.. Зато так сильно хочется жить! Во имя Земли, ради всего Человечества! Изобретать, придумывать, строить… Открывать новые миры… Не для себя – хватит, наоткрывался! – для всех-всех-всех!..

  Радивый заплакал. Слезы неудержимо стекали по щекам и капали на пол, образовав лужицу.

  «Чтобы лужу оставлял я, не бывало», – всплыли вдруг в памяти строки незабвенно стихотворения. И Радивого прорвало. Он заголосил так, что голос его перекрыл на какое-то время вой сирен:

  «Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,

  долг свой давний вычитанию заплатит.

  Забери из-под подушки сбереженья,

  там немного, но на похороны хватит»!!!

  И – о, чудо! – в сполохи красных огней вклинился вдруг яркий белый луч фары, и помещение, забивая все прочие звуки, наполнило воинственно-ликующее тарахтение мотоцикла.

  – Я здесь, шеф! Я иду! – раздался родной до боли голос транскона.

  Радивый вскочил на ноги и бросился к мотоциклу. Упал на колени, обнял его, стал целовать поворотники, фару и даже пыльное переднее колесо.

  – Ну, ну, будет… – пробормотал растроганный мотоцикл. – Забирайся в седло, шеф, пора сваливать. – А когда Радивый, опомнившись, оседлал железного друга, тот все же укорил его: – Только я не Постум, а Патрик! Когда же ты это запомнишь?

  Мотоцикл лихо скатился по ступеням «дома гетер» и помчался с площади, на которую уже собирались люди в серой форме. Все они приезжали на велосипедах, и Радивый убедился, что в этом мире и вправду совсем плохо с нефтью. А ведь когда-то и его Земля прошла через подобное. «Его Земля…» – как сладко звучали эти слова! И как она далека была сейчас от него, любимая Родина!

  Он ностальгировал бы и дальше, но вокруг засвистели пули. Одна из них звякнула о крыло мотоцикла. Еще одна, вжикнув, сбила с Радивого шляпу. Длинные, темные с проседью волосы заметались на ветру победным вымпелом.

  – Гони, родненький! – пригнулся к баку Радивый. – Не дай пропасть надежде человечества!

  Хотя где оно, то человечество? Как он теперь к нему вернется? М-Игла вышла из строя, а у него отсутствуют необходимые для починки инструменты. Но что там говорили Леха и Серый?.. Что в Саратове много ученых! А раз есть ученые, значит, могут быть и нужные инструменты с приборами. Следовательно, выход один: нужно ехать в Саратов. Но сначала…

  – А куда ты, кстати, едешь? – спросил он у мотоцикла, когда опасность осталась далеко позади.

  – Подальше отсюда, – ответил тот. – Как можно дальше.

  – Погоди, – осадил его Радивый. – Поворачивай к дому, где я родился.

  – Где ты чуть не умер! – воскликнул транскон. – Где тебя едва не убили, а меня обозвали вороной кобылой!..

  – Поворачивай, я сказал! Заберем Олю отсюда. Пропадет она здесь…

  – О, люди!.. – замигал поворотниками мотоцикл, но спорить, разумеется, не стал.

  Оля словно почувствовала его приближение. Когда мотоцикл лихо, с разворотом, затормозил возле дома номер семь, она уже стояла у калитки. Вечерело, и закатное солнце выкрасило ее волосы в тревожный цвет меди. Ольга была прекрасна! О, как же он любил и желал ее!..

  И случилось чудо. Едва Радивый встал с мотоцикла, Оля бросилась ему на шею:

  – Игорь, миленький, ты вернулся! Я так ждала тебя! Веришь?

  – Оля, но вы же знаете… – обескураженно, не зная куда деть руки, забормотал Радивый. – То есть, не знаете, я не успел вам сказать… Я не Игорь. И потом, разве вы не видели?.. Игорь… Я его немножко… того… Разве вы его не нашли?

  Радивый стал оглядываться, словно и впрямь Ольга смогла не заметить парализованного мужа.

  – Я нашла, – касаясь мягкими губами его шеи, горячо зашептала Оля. – Он все еще не пришел в себя. Скорее убей его, пока он не очнулся!

  Радивый в ужасе отшатнулся от Ольги. Мотоцикл, невольно слышавший разговор, коротко крякнул.

  – Оля… – замотал головой, рассыпая по плечам волосы, Радивый. – Что вы такое говорите? Я не могу убить человека!

  – Но почему? – снова обняла его Ольга. – Ты имеешь на это право. Если он не сумел убить тебя, значит, ты должен убить его. Таков закон. Каждый сам за себя!

  – Вы не понимаете, – попытался высвободиться из объятий Радивый. – Я просто не могу это сделать. Убить человека, да еще беззащитного… Это же… это… Это неправильно, нечестно, неблагородно, в конце-то концов! И ваши законы – они не мои. Я вовсе не клон вашего мужа. Я не размножался с ним… то есть, им… тьфу ты!.. В общем, я совсем другой человек, я из другого мира. Мы размножаемся совсем иначе, чем вы, и у нас совсем другие законы…

  Оля накрыла его рот теплой ладошкой.

  – Да мне все равно, откуда ты. Я сразу поняла, что ты другой. Только я испугалась сначала. И так, как мой муж, – в голосе ее послышалось брезгливое презрение, – размножаются у нас только мужчины. Женщины так не могут. Поэтому нас и осталось совсем мало. Мы хотим размножаться, как… дельфины. Мы только так и умеем. Но здесь это табу. Мужчины так не хотят. Они так не могут. Они ведь люди, а не какие-то животные!.. – Презрение в Олином голосе переросло на мгновение в ненависть, и тут же он снова стал нежным, просящим, звенящим мольбой: – А ты можешь. Я верю, что ты другой, совсем не такой, как они! Ведь ты уже хотел это сделать со мной… Ты и сейчас хочешь, я же чувствую!.. Так убей же его, мы никому не скажем правды, мы будем всем говорить, что ты мой муж Игорь, что ты просто убил недобитка. Ты останешься со мной, и мы будем размножаться, как дельфины…

  – Но как же ты не поймешь!.. – Радивый не заметил, как перешел на «ты». Он все же сумел освободиться от Олиных рук и, сжав ее запястья ладонями, заглянул ей в глаза. – Как же ты не поймешь, что если я убью его, я ничем не стану от него отличаться? Я стану хуже животного, я не смогу быть даже, как… дельфин. Я перестану быть мужчиной и уж тем более – человеком. Как же ты не понимаешь, не видишь, что ваш мир совершенно пустой, никчемый, убогий! Каждый сам за себя – это не людской закон! Да и какие вы люди? Вы хуже дельфинов, которых так ненавидите. Они, по крайней мере, живут по естественным правилам.

  – Это ты ничего не можешь понять! – визгливо вдруг вскрикнула Ольга, резким взмахом рук сбросив его ладони. – Ты просто трус! Ты умеешь лишь красиво говорить, а когда доходит до дела… Конечно, ты не мужчина. Ты хуже здешних мужчин! Они хотя бы умеют постоять за себя, а ты и этого не можешь. Последний раз прошу тебя: убей!

  – «Сколь же радостней прекрасное вне тела: ни объятье невозможно, ни измена!» – пробормотал Радивый и покачал головой: – Нет. Нет, не убью. Да и незачем. Я уже не хочу жить с тобой. Оказывается, ты тоже не человек.

  Он развернулся и, сгорбившись от нахлынувшей вдруг неимоверной усталости, побрел к мотоциклу.

  – Конечно, не человек… – донесся вслед ему едва слышимый шепот. – Ведь я почти каждую ночь провожу в море. С дельфинами…

  На параллельный мир опустилась душная ночь. Патрик отъехал от городка совсем немного, когда хозяин вдруг резко затормозил и спрыгнул на черный асфальт.

  – Все! Все!!! Не могу я так больше, не хочу я так!.. К черту все, к дьяволу, в кварковую пыль!.. – стал в истерике молотить по баку мотоцикла Радивый. Но Патрик терпеливо молчал. Он понимал, что другу нужно выговориться, выкричаться, выплеснуть все, что накопилось в душе. Транскону и самому-то хотелось сейчас стать вороной кобылой и ускакать без оглядки в южную тьму. Но такая трансформация не была заложена в его программу. Оставалось терпеть.

  Радивый стал понемногу успокаиваться. Вопли отчаянья сменились тихими причитаниями, а потом иссякли и они. Радивый оседлал мотоцикл и сжал ладонями рукоятки руля.

  – Поехали, – сказал он.

  – Куда? – спросил Патрик.

  – В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов! – воскликнул Радивый.

  – О! – едва не подпрыгнул транскон. – Откуда ты знаешь эти строки? Ведь это моя любимая поэма! Меня в ней только название смущает… Неправильное оно какое-то. А все остальное – о-го-го! И знаешь, что ты теперь должен крикнуть? «Карету мне, карету!» А я – опа! – уже под тобой!.. Давай, кричи.

  Радивый не стал спорить и крикнул. Мотоцикл засмеялся и тронулся в путь.

  Свежий ночной ветер ударил в лицо Радивому. Он зажмурился и сглотнул подкативший к горлу комок. Каким же он был идиотом! Позади полжизни, если не больше, и он до сих пор считал их потраченными зря. А вот теперь… А что теперь? Пусть даже он прав, и позади одни руины, но впереди все равно что-нибудь да ждет. Хотя бы вот эта дорога. Путь домой, на любимую Землю. И пусть он не будет прямым и легким, но сам по себе путь – это тоже часть жизни. Его жизни, но ведь он – человек, а значит, и часть Человечества.

  – Давай, Патриот, жми! – воскликнул он.

  Мотоцикл задрожал и едва не свалился в кювет. С трудом выровнявшись, он, заикаясь, спросил:

  – Как… как ты меня назвал?.. Ты снова ошибся…

  – Нет, я не ошибся, – улыбнулся Радивый. – Я назвал тебя твоим полным именем. Ведь мы оба с тобой патриоты, не будь я Пазеико! Жми, Патриот! Давай, давай!..

  И Патрик дал. Он понесся так быстро, как никогда не ездил до этого. Казалось, колеса оторвутся сейчас от асфальта, и поднимут друзей прямо туда, к молчаливо взирающим на них звездам. Замолчал и Радивый. Да и Патрик не издавал больше ни звука. Он мчал абсолютно бесшумно. Настоящие патриоты не любят пустых тарахтений.