Юстина
№201 "Вслед заходящему солнцу"

Вслед заходящему солнцу

 - За пособничество так называемой "банде квакеров" Хоакин Кордеро приговаривается к пяти годам работы на рудниках Нью-Сакраменто. Приговор обжалованию не подлежит.

 Молоточек упал на стол, завершая слушания. Судья грузно опустился обратно в кресло и с кряхтением почесал лысину под париком.

 Какое жаркое утро. А ведь нынче только май.

 Публика заволновалась, потянулась к выходу, одобрительно кивая или недоуменно чертыхаясь. Дело оказалось скучноватым. Из угла, где под охраной трех дюжих молодцов стоял осужденный - мужчина средних лет, невысокий и жилистый, с черными усами на смуглом лице - послышались сдавленные проклятия.

 - Позвольте, господин судья, как вы можете!

 Толпа на секунду замешкалась на пороге, кое-кто с любопытством оглянулся и снова пробился внутрь.

 - С каких это пор помощь раненому называется пособничеством?! - Со скамьи вскочила молодая женщина; одной рукой она придерживала шляпку, покрывавшую смоляные волосы, другой судорожно прижимала к себе карманную Библию с тонким золотым крестом на переплете. - Господин судья, я требую справедливости...

 - Соледад Кордеро, я разрешаю вам попрощаться с супругом, после чего, сделайте одолжение, покиньте зал суда и более не докучайте правосудию.

 Представитель городской власти махнул рукой, давая понять, что и этот приговор апелляций не предусматривает.

 Женщина сверкнула миндалевидными карими глазами, в гневе разжала пальцы, отпуская ленты. Шляпка упала на затоптанный сотнями ног пол. Она не стала ее подбирать, бросилась к мужу.

 - Я дойду до губернатора, - пообещала она, оборачиваясь. - Можете мне поверить.

 Судья утомленно прикрыл веки.

 Площадь перед губернаторской резиденцией была залита солнцем. Солнце нагревало мрамор стен и камни огромных плит у входа. По-весеннему задорно щебетали птицы в дубовой аллее. Прохожие спешили укрыться в тени: дамы прятались под легкими белыми зонтиками, мужчины позволяли себе ослабить узел на шелковых шарфах.

 Туземцы, частично признавшие земную одежду, щеголяли в "родных" кожаных юбках, а сверху - в клетчатых рубашках поселенцев. Выглядели они комично, хотя за долгие годы завоеватели имели возможность привыкнуть и к их пигмейскому росту, и к синеватой коже, и к едва заметному гребешку на голове. В остальном аборигены были сущими людьми. Подумаешь, гусениц едят. Так и африканские бамбути на далекой родине грешат тем же. Подумаешь, местные гусеницы величиной с мышь. Так скоро все эндемики этой планеты вымрут, вытесненные земными растениями, а вслед за ними поменяется и животный мир. И... и, возможно, туземцы тоже вымрут. Какая жалость.

 Молодая женщина слегка подвинулась на скамейке, следуя за убегающей тенью платана, расправила складки платья. Хотелось пить. Но отойти она не решалась, вдруг позовут именно сейчас.

 В центре площади очередной проповедник установил импровизированную тумбу из деревянной бочки и внушал зевакам свою версию Грандиозного Переселения. По его словам выходило, что "Мэйфлауэр" доставил первых поселенцев вовсе не для воссоздания старинного уклада жизни, а для более высокой научной миссии. Хорошо еще не отрицал самого существования Космоса. Впрочем, слушать его было приятно.

 Соледад улыбнулась. К сожалению, волны красивой теории разбивались о берег суровых фактов, изложенных в судовых книгах, что хранятся в Главной городской библиотеке Нью-Вашингтона. Далекая родина - Земля отправила энтузиастов-колонистов с довольно прозаическими целями. Вернуть романтику давно ушедших времен. Создать на планете социум Дикого Запада и возить туда охочих до развлечений туристов с правом долгосрочного проживания. До "Мэйфлауэра" было много других космических кораблей, подготовивших планету для колонизации. Но любые намеки на технологии старше 19 века постарались убрать. Сюда ехали настоящие фанатики - те, кто желал навеки остаться в благословенных временах зарождения и расцвета патриархального общества Новой Англии.

 И все шло как по маслу. Корабли прилетали раз в год, колонисты осваивались, нашлась даже некоторая замена "кровожадным индейским племенам" - синие пигмеи-аборигены, прозванные блуменами. Портило впечатление лишь откровенное миролюбие туземцев, но с этим отцы-основатели обещали справиться, используя проверенные методы обращения с маленьким народом.

 Появились первые туристические группы...

 Затем корабли начали приходить раз в два года... в три... в четыре... в пять... В какой-то момент колонисты перестали ждать очередного судна. Ибо стало ясно, что оно не появится. Общество оказалось предоставлено самому себе.

 И общество выжило. Сверх того - разрослось и закрепилось. Общество установило свои порядки и даже решило помириться с аборигенами. А история постепенно забывалась. Прошло полтора столетия... В отдаленных уголках страны уже не помнят о каких-то космических перелетах. Вот земля, вот фермы, вот скот и зерно... кому нужны учёные теории? В столице, однако, народ образован. В городах - тех, что покрупнее, - еще не выветрились свидетельства прадедов и прабабок...

 - Миссис Кордеро?

 Соледад вздрогнула, поднимая глаза.

 Высокий пожилой мужчина с пышными бакенбардами чуть наклонился над скамейкой.

 - Сеньора Кордеро, губернатор не может сегодня принять вас. Попробуйте записаться на следующий месяц.

 Женщина поднялась, на лице отразилось удивление.

 - Как месяц? Почему так долго?

 - У господина губернатора множество важных дел, не забывайте, сеньора.

 - Но мой вопрос...

 - Прошу вас, миссис Кордеро, будьте благоразумны.

 Соледад нахмурилась. Пришлось подчиниться.

 В следующий раз она заняла свой пост, когда на улице стоял раскаленный июньский день. Листва, недавно бывшая свежей и нежно-зеленой, потемнела и съежилась. Праздно шатающихся горожан почти не наблюдалось. Вокруг скамейки назойливо вились мухи, и спасал только огромный веер.

 - Миссис Кордеро, к сожалению, у губернатора нет возможности принять вас. Будьте так любезны записаться на другое время. Скажем, месяца через два.

 Соледад возмутилась.

 - Но я жду уже целый месяц! Неужели у губернатора нет свободных десяти минут? Уверяю, я быстро изложу суть дела.

 - Прошу прощения, сеньора.

 ...Листья дубов потемнели, на землю упали первые желуди. Люди пробегали через площадь, не обращая внимания на очередного оратора и молодую женщину на скамье возле правительственной резиденции.

 - Извините, сеньора Кордеро...

 Небо каждый день теперь приносило лиловые тучи. Прохожие обходили лужи, прятались под навесами домов.

 - Миссис Кордеро, губернатор не может...

 Снег лежал ровным тонким полотном по всей аллее: днем таял, ночью выпадал снова. Аборигены, отвергнув ткани поселенцев, заворачивались в звериные шкуры, сами становясь похожи на невиданных зверей.

 - Мои извинения, леди...

 Вновь зазеленели дубы, расцвел жасмин и закружились в танце западного ветра тюльпаны в городском парке. Люди неспешно прогуливались под солнцем, наслаждаясь дивными весенними денечками.

 Скамейка пустовала.

 Соледад поставила ногу, обутую в высокий шнурованный сапожок, на первую ступеньку. Ленты ее шляпки опять грозили развязаться, но в одной руке она держала изящный дорожный саквояж, а в другой - зонтик, что делало невозможным немедленное их затягивание. Чемодан давно был внесен в купе, а она все медлила, не решаясь оторвать каблучок от платформы.

 Но выбор был сделан давно. И спустя минуту молодая женщина устраивалась в вагоне второго класса.

 Путешествие по железной дороге спокойно и необременительно. Это не подпрыгивающая на каждой выбоине повозка и не шаткая конструкция под названием седло, привязанная к малоуправляемой животине с гривой и хвостом. Триста миль пронеслись почти незаметно. Лишь постройки, мелькавшие за окном, менялись от каменных к деревянным, превратившись наконец в огромные поля, густые леса, редкие перелески и пустынные скалы.

 Поезд затормозил у станции города Гриффина. Городом, особенно по сравнению с Нью-Вашингтоном, этот захолустный поселок назвать мог только завзятый шутник, и Соледад не без трепета сошла на крохотную платформу. Здесь заканчивались рельсы и грозила закончиться всякая цивилизация.

 А до Нью-Сакраменто было еще устрашающе далеко.

 Девушка купила место в дневном дилижансе и вскоре устраивалась на сиденье. Дилижанс в течение полутора суток шел до Сан-Антони - городка, сравнимого по размерам с Гриффином. Оттуда она так же планировала добираться с почтовой каретой до любого более или менее крупного поселка. Дальше... дальше она предпочитала не загадывать.

 Старая карета вздрагивала и поскрипывала, но довольно споро катила вперед. Лошадки, вопреки опасениям, рысили с завидной выносливостью. Пейзаж навевал скуку, и к вечеру Соледад задремала. Очнулась часа через два от резкой встряски и неистового гиканья возницы.

 - Бог мой, бандиты! - воскликнул седобородый господин, инстинктивно прижимая ладонь к карману, в котором лежал бумажник.

 Дилижанс наполнился паническими воплями.

 Миссис Ван Пельт, старушка в черном платье и старомодном чепце, сжала в сухоньких ручках дорожную котомку, бросила на молодую женщину взгляд, полный ужаса и смирения одновременно.

 В сгущающейся темноте было трудно разглядеть, что в действительности происходит за окнами кареты. Возница крикнул, чтобы те, у кого есть оружие, приготовились. Но на семь пассажиров имелся один револьвер, поэтому благое дело сопротивления заглохло в самом начале.

 Гонка длилась минут десять, после чего дилижанс был принужден остановиться. Женщины вылезали из кареты со стонами и слезами, мужчины с тихими проклятиями или в гордом молчании. Банда - пятеро в масках, вооруженных так, что даже у самого храброго человека отпадало всякое желание геройствовать - заставила пассажиров поднять руки, обыскала, выпотрошила багаж, некоторые чемоданы, перевязав веревкой, просто закинула на спины распряженных почтовых лошадей.

 Главарь, чьи светлые, почти белые волосы выделялись в темноте, даже прикрытые сверху шляпой, шагнул к Соледад. У той внутри все облилось жаром и холодом, зубы разок клацнули и сжались так плотно, что никакой цирюльник не рискнул бы их разжимать. Беловолосый хмыкнул, взялся за подбородок женщины, повертел вправо-влево, хмыкнул снова.

 - Ваши серьги, леди.

 Соледад медленно вынула из ушей маленькие золотые сережки, подаренные Хоакином к свадьбе.

 - И деньги.

 - Но у меня в саквояже... - голос сорвался, прохрипел нечто невразумительное.

 - Хотите, чтобы я вас обыскал с пристрастием, леди? - угрожающе-насмешливо проговорил тот.

 Соледад облизнула пересохшие губы, рука потянулась к корсажу, достала оттуда маленький бумажник.

 - Так-то лучше.

 Грабители уже были в седле. Замешкался лишь один, его-то и схватила за рукав миссис Ван Пельт.

 - Не играй с Богом, мальчик. Он все видит, Он не оставит без наказания. Вы лишили вдову последних средств к существованию!

 "Мальчик" вырвал рукав из трясущихся лапок обличительницы, но она продолжила судорожно за него цепляться. И очередным неловким движением сдернула повязку с его лица.

 Бандит среагировал мгновенно, тут же водрузив маску на место, но старушка стояла слишком близко, а значит... успела увидеть.

 - Леди, отойдите, - наконец сумела разомкнуть губы Соледад, кидаясь к женщине.

 Та послушалась, сама испуганная собственным поступком.

 Главарь развернул лошадь.

 - Следующий дилижанс идет через три дня. Нет смысла его ждать, добирайтесь пешком. Леди... - глаза задержались на пожилой вдове. - Вы вряд ли вынесете тяготы пути. Думаю, лишний раз страдать не имеет смысла.

 Он вскинул револьвер и выстрелил два раза. Мужчины вздрогнули, женщины взвизгнули, зажимая себе рты. Мертвенно-бледная Соледад подхватила падающее тело и с помощью возницы уложила на траву.

 - Нет, - шептала она, пытаясь зажать раны ладонями. - Нет...

 Губы старушки разомкнулись, взгляд нашарил лицо девушки. "Господи, прими дух мой", - еле слышно проговорила она, и рот сомкнулся навсегда.

 Стук копыт растворился в ночи. Всхлипывания и ругательства сотрясали воздух пустынной степи. Мужчины кое-как вырыли неглубокую яму, и миссис Ван Пельт обрела временное (пока из города не доберутся люди) пристанище.

 Идти ночью не рискнули. Собрали оставшиеся вещи, развели костер; пару одеял, затесавшихся среди не тронутых грабителями предметов, отдали женщинам. С рассветом отправились в дорогу.

 На следующий день в Сан-Антони вошло семеро еле плетущихся, смертельно уставших, насквозь пропыленных людей...

 Разместили потерпевших в трех крошечных комнатках местной больницы. По городу тут же распространились слухи о банде Джеймса Моро, три года скрывавшейся и недавно возобновившей свои набеги.

 Добравшись до ванны и кровати, Соледад наконец позволила себе расслабиться. Сев на постель, она подобрала юбки и отвязала кошелек, примотанный к ноге.

 Последнее...

 Сжимая его под подушкой, она провалилась в сон, не имея сил даже плакать.

 Утро, встреченное в рыданиях, все же потребовало принятия решений. Вернуться назад, в Нью-Вашингтон теперь было почти так же сложно, как пробираться к мужу. Зависнуть в Сан-Антони, выполняя несложную работу для богатых фермеров и их жен - шитье, стирка, обучение детей, или подрабатывая в больнице, казалось более ужасным, чем дальнейший путь. А вдруг она больше никогда не выберется отсюда? Вдруг Хоакин не найдет ее, когда через несколько лет вернется домой?

 Она не знала, доходят ли до него письма. Потому что за год получила от мужа лишь одно коротенькое послание. В нем он писал, что арестанты не без потерь добрались до Нью-Сакраменто и обосновались в шахтерском поселке. Писал, что жив. Но едва-едва.

 Возвращаться ей, собственно, было не к кому. Матери она никогда не видела, та скончалась родами. Отец умер через месяц после свадьбы любимой дочки, искусанный бешеной собакой.

 А чудом уцелевшие деньги требовали жесткой экономии...

 Соледад вытряхнула на кровать содержимое саквояжика - то, что не отобрали при налете. Носовой платок, гребень, зеркальце, новая юбка (ее можно продать, если понадобится), перчатки, кое-какие бумаги, Библия и еще несколько нужных и ненужных предметов. Что это для долгой дороги? Практически ничего.

 Женщина долго сидела у окна, задумчиво созерцая утоптанные земляные улицы и черешневый сад вдалеке. Наконец поднялась. Нужно купить котелок, одеяло, пару мешочков с рисом, крупами и фасолью и брюки с застежками под коленом. Как раз под юбку и для сапог удобно...

 Через неделю Соледад отправилась в путь вместе с тремя семьями переселенцев. Те в своих крытых полотном фургончиках ехали глубоко на юго-запад. Как раз туда, куда она и стремилась.

 Волы продвигались удручающе медленно. Одна из трех повозок была запряжена парой смирных лошадок. Но и лошадки тоже не страдали излишней резвостью. Кроме того, за их небольшой колонной числились две козы и четыре овцы, взятые, очевидно, ради молока и шерсти.

 Однако так путешествие становилось хотя бы чуть-чуть безопасней.

 Соледад вместе с пятью остальными женщинами пекла хлеб на открытом огне, стирала одежду в ледяной воде ручьев, помогала менять пленки маленькому Джо Картеру, пяти месяцев отроду, училась ловить рыбу острогой и иногда - когда позволяли мужчины - брала охотничье ружье у Джеремайи Картера и стреляла в диких уток и антилоп. Стреляла, по неохотному признанию Джеремайи, "весьма недурно для леди".

 Отец в свое время был хорошим учителем.

 Наступило лето. Солнце палило нещадно, заставляя искать лесные тропы или продвигаться утром и вечером, оставляя полдень вынужденной сиесте. Часто путешественники встречали лагеря и стоянки туземцев. Те гостеприимно приглашали разделить с ними огонь и трапезу. Но главы семейств, питая неодолимое отвращение к копченым гусеницам и термитам, редко пользовались любезным разрешением.

 Пару раз встречались немногочисленные стада бизонов. Бизонье мясо пекли, сушили, а остатки перемалывали в мелкий порошок, чтобы не пропало ни грамма еды. Ее, несмотря на периодическую охоту и рыбную ловлю, не хватало. Фермеры - все-таки не профессиональные ловцы дичи.

 Соледад похудела. Но это, казалось, не доставляло ей переживаний; она лишь туже затягивала кожаный пояс и улыбалась еще задорней. Руки... вот руки было жалко. Они загорели и огрубели от постоянных стирок в холодных ключах. Невозможность нормально помыться угнетала более, нежели она осмеливалась себе признаться.

 Однако вскоре ее тонкая талия в сочетании с неувядшей еще от жарких лучей кожей, смоляными волосами и сверкающими глазами начали вызывать интерес у Джеремайи Картера, а вслед за ним и у пары других его спутников.

 Вечера августа, теплые и ласковые, они часто проводили у костра. И тогда мистер Картер играл на скрипке, а Мэтью Филч на аккордеоне. Джози Филч плясала вместе с Рипом ван Тесселем, а Эмелина Картер пела длинные баллады мягким, чуть глуховатым голосом. Соледад обычно сидела, прислонившись к фургонному колесу, слушала, улыбалась, а затем поднималась размяться и немного погулять.

 В ту ночь они остановились на берегу озера, и в разгар веселья Соледад ушла к воде. Чуткое ухо различало кваканье лягушек, шорох тростника и всплески рыб в темной воде. Неожиданно к ней пожелал присоединиться Джеремайя.

 - Теплая сегодня ночка, так, сеньора Кордеро? - спросил он, неуклюже присаживаясь рядом.

 - Да, мистер Картер.

 - Ладно уж меня мистером-то все кликать, Джеремайей можно, чай не первый день в дороге.

 - Благодарю вас... Джеремайя.

 Соледад подумала, что надо бы вернуться к повозкам, но уж больно хорошо сиделось, с озера тянула свежестью и прохладой. Пару минут Джеремайя не прерывал молчания, потом заерзал, будто неудобно расположился на взгорке.

 - Сеньора Кордеро... Соледад... я тут вот чего думаю. Путь у нас длинный, так? И всякое в дороге бывает. Вы одна. Вам защита нужна, так? И я вот решил... - Джеремайя замолчал, погладил курчавую бороду. - Подумал я вот, а что если нам с вами... ну, вам же тоже мужчина нужен, так?

 Соледад поднялась.

 - Мистер Картер, я думаю...

 - Но, конечно, миссис Картер знать об этом совсем не нужно, нет, - перебил он ее.

 - Джеремайя, поверьте, я не хотела бы вас обидеть, но думаю, нам не стоит продолжать этот разговор, - ответила она и потихоньку, так чтобы не было похоже на бегство, отступила к фургонам.

 С того дня девушка почувствовала перемену в отношении к ней. Сначала суров и резок стал Джеремайя Картер, за ним его жена. А затем посыпались и косые взгляды других женщин. Эмили теперь внимательно присматривала за мужем, Джози и вовсе перестала отпускать Мэтью от себя.

  Однажды Эмили и Джози, пользуясь отсутствием мужчин, отозвали Соледад в сторонку.

 - Миссис Кордеро, в связи со сложившимися обстоятельствами, я полагаю, будут лучше, если вы оставите нас, - твердо сказала миссис Картер, укачивая на руках Джо.

 Видя побледневшее лицо девушки, она смягчилась.

 - Прости, Соледад, так будет лучше для всех.

 - Но, Эмили... ты же знаешь, я никогда, ничего...

 - Джеремайя говорит, завтра мы наверняка проедем через какую-то ферму. Сойди там. Сама. Иначе... ну, понимаешь.

 В ту ночь Соледад рыдала второй раз.

 Ферма, не ферма, но некоторое ее подобие действительно обнаружилось.

 Древний старик, осыпающийся песком, словно иссохшее русло реки, и его не менее ветхая миссис вышли навстречу трем повозкам. В их изумленных и восторженных взглядах явственно читалось, что такое диво, как другие люди, да еще люди в фургонах, не посещало их давным-давно.

 Со своим саквояжем и перетянутым веревкой одеялом за спиной Соледад направилась к пожилой паре. Вслед ей неслись прощальные возгласы бывших попутчиков.

 Неделю у радушных хозяев, с радостью делившихся с "молоденькой миссис" кукурузными лепешками и фасолевым рагу, Соледад провела будто в затерянном, заросшем бурьяном и мхом раю. Здесь было так тихо, так спокойно.

 В воскресенье приснился Хоакин. Грязный, заросший, в лохмотьях... он сидел в подземелье, ноги его кровоточили, забитые в тяжелые кандалы... Соледад проснулась в холодном поту.

 Хоакин... Хок...

 Что, если в этот самый момент он...

 Подушка была влажной и соленой; руки судорожно нащупали Библию. Господи, защити!

 Наступал дождливый осенний период, и Соледад хотелось попасть в ближайший город до того, как окончательно размоет дороги.

 Она страшилась этого пути, но знала - надо. Просто надо. Иначе она себе никогда не простит.

 Прощание с хозяевами далось нелегко. Девушка долго стояла у кромки кукурузного поля и махала носовым платком. Она знала только направление, куда идти. Но не знала - сколько.

 - Мама, кто это?

 Паренек лет шести в пальто и вязаной шапке, натянутой чуть ли не по самый нос, вцепился обеими ладошками в пышную юбку высокой миловидной женщины. Женщина прервала разговор с подругами, подняла глаза.

 - Какой-то бродяжка, сынок. Не бойся, он пройдет мимо.

 - Он идет к нам, - сказал мальчик, еще теснее прижимаясь к матери.

 Та недовольно поморщилась.

 - Мистер Мерси, кажется, это требует ваших забот.

 Невысокий полный человечек, одетый в черное, с белым воротничком-стойкой у горла, обернулся.

 - Что, миссис Алисия? Ах да, вижу... Спасибо.

 Миссис Алисия пожала плечами.

 - Вы не находите, что наш священник излишне снисходителен к людским слабостям? - заявила она, когда мистер Мерси поспешил к странной фигуре, с головы до ног закутанной в шерстяное одеяло.

 Окружающие поддержали ее согласными кивками.

 Бродяжка остановился возле калитки, то ли не решаясь, то ли не в силах шагнуть дальше. Одеяло скользнуло вниз, являя выжженное солнцем лицо и спутанные космы волос. Бродягу трясло от холода. В руках он держал небольшой саквояж из некогда светлой кожи, ныне - замызганный до полной потери цвета.

 - Боже мой, да это женщина, - ахнула миссис Алисия. - Несчастное создание, так опуститься...

 Бродяжка прошептала: "Помогите" и упала в руки подбежавшему священнику.

 Зеркало в крохотной комнате отражало узкую деревянную кровать, зеленоватые шторы на окне и страшно худую женщину. Скулы на ее лице выступали острыми кряжами, губы, пересохшие и шелушащиеся, казалось, не вернут себе ни алого оттенка, ни прежней мягкости.

 Всё. Нет больше нежной кожи и очаровательного румянца, нет изящного носика и чувственных губ, и даже карие глаза - спелый миндаль - потускнели, не сверкают прежним задором. Но страшнее всего волосы... Ее восхитительные агатово-черные пряди. Их уже никогда не расчесать. Это не под силу ни одному гребню.

 Соледад потянулась к ножницам на туалетном столике.

 Остриженные клоки падали на пол, открывая впадины щек и тонкую воробьиную шею.

 Так было надо. Солли закрыла лицо руками.

 Тогда она плакала последний раз.

 Через две недели колокольчик на двери оружейной лавки дернулся и мелодично звякнул. Продавец - здоровенный детина с внушительной рыжей бородой и длиннющими усами обернулся на звук. В лавке возник невысокий худой юноша в кожаных штанах, теплой куртке и черной шляпе с загнутыми полями. Продавец глянул на посетителя без особого интереса, однако тот оказался перспективнее, чем мнилось поначалу.

 - Мне нужна винтовка, - сказал юноша негромким, пожалуй, чуть высоким для мужчины голосом.

 - Что именно? Бейкер, Энфилд, Вулканик? Охотничье ружье, дробовик?

 Молодой человек покачал головой.

 - Эту, - произнес он.

 Продавец хмыкнул.

 - Винчестер, модель восемнадцать семьдесят три?.. Выбор-то хороший. А денег хватит?

 - Патроны и нож. Лезвие от пяти до шести дюймов, - вместо ответа велел юноша.

 - Проверять мистер будет?

 - Разумеется.

 Толстенький священник отечески обнял Солли. Вздохнул.

 - Вы уверены, миссис Кордеро?

 Солли кивнула.

 - Так надо. Я не имею права оставить его там одного. Он ни в чем не виноват, понимаете? Ни в чем. А его на убой, как вола... я говорила...

 - Понимаю, моя дорогая, понимаю. Жаль, в моем приходе не найдется женщин, столь же преданных своим мужьям, как вы. Но все же так далеко... И сейчас не лучшая пора для путешествия. Тем более в одиночку.

 - Все в руках Божьих. Я выполню свою часть, а Он, если Ему угодно, пусть выполнит Свою.

 Мистер Мерси вздохнул еще раз.

 - Да хранит вас Бог, сеньора. Будьте осторожны. Опасайтесь Лоувольского каньона. Там, говорят, слышали о бандитах.

 - Спасибо, я буду осторожна, обещаю.

 Оранжевое солнце, изрезанное серыми полосками облаков, садилось за невысокие каменистые холмы. Дрожащее марево по линии горизонта создавало причудливые миражи. Было красиво, но еще прохладно. Весна только-только вступила в свои права.

 Солли искала место для ночлега. Лучше всего подошла бы широкая расщелина в скалах; местность тут простиралась открытая, под редкими деревьями прятаться не имело смысла. Наконец она углядела небольшую пещерку в холме. Пробралась внутрь и поняла, что здесь не одна.

 Зверь?

 Женщина мгновенно вскинула винтовку. Но из угла донесся тихий, протяжный стон. Человеческий. Или вернее, почти человеческий. На сухих ветках лежала съежившаяся фигурка блумена. Туземец был полураздет и, похоже, сильно изранен.

 Отложив винчестер, Солли приблизилась к блумену, и тот приоткрыл свои складчатые веки без ресниц.

 - По... помощь, - прошептал он.

 Солли развела костер (туземец дрожал от холода), набрала воды в крошечном озерке неподалеку. Извлекла из саквояжа бутылку виски и листья алоэ, завернутые в носовой платок, и принялась обрабатывать глубокие порезы на теле аборигена.

 - Люди? Нож? - спросила она.

 Туземец согласно прикрыл глаза, и у Солли чуть жестче обозначились скулы на лице.

 Она сделала все, что могла, даже напоила блумена наваристым бульоном, сваренным в котелке из сушеных полосок мяса антилопы. От самого мяса тот отказался - то ли не мог жевать, то ли просто не терпел подобной еды. Ночью его трясло, и Солли легла рядом, укрыв их обоих своим одеялом.

 Она обняла его, точно ребенка, хоть и знала, что маленький рост - лишь видимость. Несмотря на всю трогательную хрупкость, этот блумен - взрослый мужчина. Но Солли не могла удержаться и баюкала его, как младенца.

 - Как тебя зовут? - пробормотала она, уже засыпая.

 - Ви, - ответил блумен.

 - Ничего, Ви, всё будет в порядке, вот посмотришь.

 Сумерки быстро опускались на Лоувольскую долину.

 - Там кто-то, - предупредил Ви, указывая за гребень холма.

 Прислушавшись, Солли уловила обрывки голосов. Если это очередные переселенцы, можно попроситься к костру.

 Они заползли на вершину холма, вгляделись. Неровное пламя прыгало, выхватывая из сгущающейся темноты четыре мужских лица. Уютно трещали сучья. Рядом с компанией лежали ружья, невдалеке паслись расседланные лошади.

 - Люди, - сказал Ви, и по изменившемуся тону, Солли поняла, что компания ему сильно не нравится.

 - Люди, которые сделали это? - спросила она и дотронулась до шрама на плече блумена.

 - Да. Но... меньше.

 - Тогда пойдем отсюда, поищем ночлег в другом месте.

 Солли развернулась, собираясь спускаться, и тут же раздался звук выстрела. Пуля со свистом пронеслась в каких-то двух метрах, ударив в камень.

 - Эй, кто там?! А ну выходи сюда! - приказал густой бас.

 - Сиди тут, не высовывайся, они тебя не видели, - бросила она блумену и встала в полный рост с поднятыми руками. - Не стреляйте!

 Компания настороженно наблюдала за молодым парнем, ступившим в круг света. Парень, как парень, неопасный вроде. Да если б и опасный, что он против четверых... Молодого человека пустили к костру и чисто по-дружески заставили поделиться припасами. Вскоре компания начала клевать носом. Парень завернулся в одеяло, лег несколько в стороне.

 Окончательно стемнело, высыпали звезды, разлился по небу Большой Молочный Путь. Двое из мужчин храпели возле затухающих угольков, еще двое сидели, переговариваясь вполголоса. Солли не спала, сквозь прикрытые ресницы наблюдая за сидящими.

 Один из них поднялся, осторожно подкрался к девушке.

 - Да точно тебе говорю, баба, - донеслось до Солли. - Что я мужика от бабы не отличу что ли?

 Мужчина склонился над "спящей", вглядываясь в черты лица, отчасти прикрытые полями шляпы. Вокруг распространился аромат табака и лука. Солли заставила себя не морщиться. Когда она уже подумала, что обойдется, мужчина вдруг выбросил вперед руку, хватая ее за грудь.

 - Баба! - удовлетворенно воскликнул он и вцепился ей в плечи. - Что же ты тут делаешь, крошка? Может, хочешь доставить удовольствие паре бравых парней, а?

 Ладонь Солли, до того прятавшаяся за спиной, вывернулась вперед. Мужчина захрипел, держась за бок. Оттуда торчала костяная ручка ножа.

 - Сукина дочь!

 Его напарник кинулся на выручку, проснулись двое других, но Солли была на свободе и с винчестером в руках. Со стороны холма раздались ужасающие скрипящие звуки, к костру выкатился туземец с воинственно поднятым гребнем.

 - Блумен...

 Мужики заметно напряглись, также бросаясь к оружию. Но абориген опередил их, скользнул ужом и бросился в бой. Гребень на голове светился голубоватым сиянием, искры перескакивали по его остриям. Блумен наклонялся, касался гребнем людей и те падали, сраженные ударом синей молнии. Солли видела такое впервые.

 Наконец гребень потух и сложился; к тому времени все четверо бандитов были обездвижены.

 - Что это? - только и смогла вымолвить Солли.

 - Защита, - подумав, ответил Ви.

 - А как же... почему ты не смог защититься тогда?

 Туземец нахмурился.

 - Нужно время. Копить. Понимаешь?

 Солли кивнула.

 - А они... тогда больше. Сейчас меньше.

 - Их было больше, - догадалась девушка. - Ты просто не справился со всеми?

 - Да.

 - Они... мертвы?

 - Нет. Но можно, если надо.

 Солли покачала головой.

 - Не надо. А вот пару лошадок мы позаимствуем. В качестве компенсации...

 Нью-Сакраменто - поселение, претенциозно именующее себя городом, стояло в цвету. Цвели персиковые деревья, белая сирень, черешня и яблони. Аромат разносился по всему городу, не заглушаемый даже извечным запахом навоза.

 Подковы коснулись хорошо утоптанной главной улицы. Солли огляделась по сторонам.

 - Извините, мистер, вы не знаете здесь никого по имени Хоакин Кордеро? Возможно, он среди рабочих на рудниках...

 - Кордеро? Счастливчик Хок? Конечно! Кто ж его не знает! Правда, не рабочий он уж давно.

 Солли спрыгнула с лошади.

 - Он жив? Здоров? С ним все в порядке?

 Мужчина, по виду местный цирюльник, выставил ладонь - не тараторьте, мол, спокойнее, спокойнее.

 - Жив и здоров. Что ему сделается? Поцапался в прошлом месяце с Джимми Мэллоем, но у обоих ни царапины, синяками отделались.

 - А почему "счастливчик"?

 - Так это... вы что ж, издалека, видать? Не знаете ничего. Он же первый на золотоносную жилу напал. Самый богатый человек в городе нынче, после мэра и шерифа. А он вам зачем, молодой человек?

  Но молодой человек был явно не в себе.

 - Где его найти?

 - Ну... - цирюльник почесал макушку. - Суббота ж сегодня... В "Неистовом Билле" ищите. Только это... синего вашего оставьте где-нибудь. Не любят тут ихнего брата.

 Через секунду Солли опять была в седле.

 Крепкое двухэтажное здание виднелось издалека. Солли толкнула дверь, переступила порог. Сердце колотилось, как сумасшедшее. На мгновение она даже потеряла дар зрения, глаза заволокло туманной дымкой. Стало трудно дышать. Наконец туман рассеялся. Она оглядела маленький салун. Ничего особенного - посыпанный опилками пол, отполированная десятками локтей дубовая стойка, картежники за столами. А у стойки...

 Девушка замерла.

 Он. Пусть отпустил бороду, пусть в другой одежде, пусть с непривычными прищуром глаз, со стаканом виски и сигарой, зажатой меж пальцев. Это он.

 - Хоакин...

 Ее голос остался погребен в шуме, гомоне и залихватских звуках скрипки, раздававшихся со сцены.

 - Хоакин! - крикнула она.

 Гомон чуть стих, мужчина обернулся к двери. Солли шагнула вперед.

 Склоненная голова и недоуменный взгляд. Не узнал...

 Он не узнал ее.

 Солли сдернула с головы шляпу, и короткие, до плеч, смоляные кудри вырвались на свободу.

 Муж вскочил со стула.

 - Солли... - прочитала она по его губам.

 И бросилась вперед.

 - Родной... Хоакин...

 Она обняла его за шею, прижалась телом, целовала... И не сразу поняла, что его руки не держат ее, не обнимают, а смешно и неловко похлопывают по спине.

 - Откуда ты, Солли? Как меня нашла? И... и почему ты так выглядишь?

 - Из дома, - она чуть отстранилась, улыбнулась. - Я искала тебя. Долго... В таком виде было безопасней.

 На них пялился весь салун, но Солли ничего не волновало. Она смотрела на мужа и... и что-то шло не так.

 - Я это... я рад, что с тобой ничего не случилось в дороге. Но ты разве не получала...

 - Хок, дорогой, кто это?

 Солли опустила руки, отступила на шаг. К Хоакину меж рядов пробиралась одна из салунных девочек. Милая блондиночка, не старше Солли, но гораздо более свеженькая и хорошенькая.

 - Хок, что это за мальчики... - блондинка положила ладошку на плечо мистера Кордеро - ...тебя обнимают. Ах, это не мальчик!

 - Хоакин, - еле слышно произнесла Соледад.

 - А ты разве не получала разводного письма? Нет? Я посылал еще полгода назад... я не хотел, чтоб так... я... ты это... извини.

 Солли резко развернулась и направилась к выходу.

 - Стой! Солли, стой! Ты можешь остановиться у нас, если тебе негде... Солли... Солли, погоди! Прости! Я не хотел...

 Девушка вышла на улицу и, не задерживаясь, дошагала до коновязи. Блумен ждал ее там. Спустя пятнадцать минут они покинули пределы города.

 У большого платана Солли натянула поводья.

 - Куда мы теперь, Ви? - спросила она.

 Голос едва заметно дрогнул.

 Блумен прикрыл голубоватые веки.

 - Когда надо, мой народ идет за солнцем, - негромко произнес он. - Ты можешь. Тоже.

 Солли молчала.

 - Мы пойдем за солнцем, Ви, - наконец сказала она, поднимая глаза к горизонту, окрашенному в апельсиновые и черешневые цвета заката. - А когда нам надоест, мы вернемся на маленькую ферму с кукурузным полем. Я покажу тебе дорогу...

 ***

 - Слышал, поймали банду Джеймса Моро?

 - А как же, слышал, да! Болтаются, голубчики, сапоги обмочили.

 Мужики заржали, притоптывая ногами и расплескивая пиво.

 - Эй, куда прешься с этой синей курицей?! А ну, вон отсюда!

 Мужики повернулись. Распахнув двустворчатые двери, в салун заходила смуглая черноволосая женщина в широкой юбке-брюках, с винчестером за спиной. Следом шагал маленький блумен в кожаных одеждах.

 - Эй... - продолжил было самый рьяный, но на него тут же зашикали.

 - Заткнись, идиот! Это же Одиночка Солли.

 - Кто?

 - Охотница местная. Шерифа нашего заменяет, когда он в отъезде.

 - Что?

 - Да заткнись уже... Привет, Солли!

 Черноволосая кивнула, улыбаясь.

 - И вам привет, мальчики. Сэм, налей мне содовой...