Vnachale_bylo_slovo
№212 "Словесная Лихорадка"

Словесная лихорадка

 Дорога была пыльной, и коляску нещадно трясло и мотало. Ветер заносил в окна жаркий и горький песок прерий.

 - Да он нас угробит! – в сердцах сказал Генри фон Ньюман, когда на очередном ухабе коляска скакнула, что твоя лошадь через препятствие, заставив его выронить книгу.

 - Кучер? Вряд ли... – улыбнулась сидящая у окна девушка. На девушку Генри уже часа два тайком поглядывал, прикрываясь книгой. – Скорее это сделают бандиты... Или олбанцы.

 Вот куда ты приехал, поздравляю, Генри. В край бандитов, олбанцев и нищих старателей.

 Да – и не забудь кактусы.

 Генри фон Ньюман, баловник судьбы, чьими книгами еще недавно зачитывалась вся золотая молодежь Грандспама, который был вхож к самому губернатору – и это учитывая, что в хороших домах писателей вообще не пускают на порог... Еще недавно перед ним лежало блестящее будущее – а теперь лежит бесконечная грязная дорога...

 - Олбанцы! – сидящий напротив человек промокнул лоб платком. – Эти ужасные олбанцы! Говорят, они снова вышли на тропу войны!

 - Успокойтесь, на нее уже некому выходить, - Генри поздно прикусил язык. Помолчал бы. Договорился уже.

 Человек смерил его острым взглядом поверх съезжающего с потного носа пенсне. Таким же острым, как те, кто пришли к Генри в его бостонский особняк и перетряхнули все бумаги. Хорошо хоть, не нашли контрабандный запас слов, который он хранил в жестянке из-под кофе, спрятанной под половицей.

 - Потому, что не искали, - объяснил ему знакомый адвокат. – То, что ты написал – куда серьезнее, чем мелкая словесная контрабанда. Мой тебе совет, уезжай, пока тебя не повесили высоко...

 Он уехал. В глушь, в городок Лук-у-Морвилл, провинция Олбани. Здесь, по крайней мере, было море.

 - И все-таки, - сказал очкарик, - в этих землях нам должны были обеспечить охрану, это возмутительно, я обязательно напишу доклад...

 Его звали Франц Клондайк; так он представился в начале поездки, пытаясь завести разговор. Вот только Генри совсем не хотелось разговаривать с правительственным инспекторoм по добыче слов.

 Вот со своей белокурой соседкой он бы побеседовал с удовольствием. Но о ней он узнал лишь имя – Коннотация Паунд – и то, что едет она к брату, застрявшему в Лук-у-Морвилле, в надежде, что он будет заботиться о ней после смерти родителей. При упоминании родителей глаза у нее затуманились, и Генри не осмелился расспрашивать дальше. Ему казалось, что девушка смотрит на чиновника с такой же неприязнью, как и он сам, и это его почему-то обрадовало.

 Коляска поехала чуть ровнее, и Генри попытался вновь уткнуться в книгу. В этот момент раздались выстрелы.

 «Как нарочно, - подумал Генри, - хоть в роман вставляй»... А потом он перестал думать; коляска резко остановилась, зазвенело скверное стекло в окне, и он прижал свою спутницу к стене кареты, прикрыв ее своим телом. Опыта у него в таких делах не было, и вышло неловко, хоть и не сказать, чтоб неприятно – шаль сползла с плеч девушки, и Генри уткнулся носом в ее голую шею.

 Потом выстрелы утихли, так же, как и разбойничье гиканье. И страшная бандитская рожа, повязанная черным платком, выставилась в окно и спросила:

 - Я вам не мешаю?

 Их вытащили из коляски; впрочем, Генри был этому даже рад, ему не хотелось смотреть на мертвеца. Инспектор недаром жаловался на отсуствие охраны. Что ж, теперь он никому уже ни на что не пожалуется.

 - Крючок готов, Ханчбэк, - сказал один из бандитов.

 - Вижу.

 - Что будем делать с этими двумя?

 Девушка задрожала и придвинулась ближе к Генри.

 - Что это у вас, мистер? – Генри понял, что до сих пор сжимает в руке книгу. Главарь забрал ее, перелистал:

 - Э, смотрите-ка, в нашей глуши – книгочей! Позвольте, мистер как-вас-там...

 - Фон Ньюман, - с достоинством ответил Генри.

 - Так вот, мистер Ньютон, я ничего не понимаю в книгах, но в этой полно белых страниц...

 - Сразу видно, сэр, что вы незнакомы со столичной цензурой...

 - Нет, - покачал тот головой, - не знаком. Я не слишком-то люблю столичных фифочек.

 - Отправим их следом за крючком, Ханчбэк?

 - Постой, - отмахнулся главарь. - Вы, значит, мистер, грамотный человек. Я уважаю грамотных людей. Послушайте меня. Этот – это существо - было крючком... инспектором, и ехало в пункт приема слов нашей дыры, благослови ее Господь. Такие, как он, посланы на землю с одной целью – отравлять жизнь честным трудягам, для которых море - отец, мать, и единственный кормилец. Так что убив его, мистер Нью, я совершил акт милосердия. Вот только чинуш этих там не переводится. Сегодня пристрелим одного, а завтра они пришлют другого... Так вот может вы, как человек, неравнодушный к слову, согласитесь нам помочь?

 - За кого вы меня принимаете?

 - За того, который хочет остаться в живых, - Ханчбэк сунул ему под нос револьвер с тонким стволом. - Иначе – вы понимаете.

 - Стреляйте, - хмуро сказал Генри. – Уверяю вас, моя жизнь сейчас не стоит ломаного цента...

 - Ваша – может быть, - легко согласился разбойник, - но вам наверняка будет жаль, если я продырявлю эту чудесную головку...

 - Вы не посмеете! – вскинулся писатель.

 - Леди, - сказал Ханчбэк, - ваш друг думает, что я джентльмен. Так он это зря...

 Генри оглянулся на свою спутницу; та стояла ни жива ни мертва. Он вздохнул:

 - Что я должен сделать?

 - Другой разговор! – просиял разбойник. – Вы просто займете тепленькое место нашего безвременно погибшего инспектора. Чтоб в столице не узнали, что он – как бы выразиться – недоехал. Напишете от его имени пару бумаг, что, мол, всё тут у нас в порядке. Понимаете? Приятно иметь дело с разумным человеком, мистер Нью. Кстати, друзья зовут меня Ханчбэк. А враги...

 - А враги не зовут никак, потому что не успевают, - закончил за него Генри. – Вам знакомо понятие «клише», мистер Ханчбэк?

 - А вам знакомо понятие «кольт»? – узкий ствол уперся писателю в подбородок.

 - Нет, - с искренним удивлением сказал тот. Бандит вдруг закашлялся; приятель толкнул его в бок.

 Но было уже поздно. Генри понял: он только что услышал новое слово.

 - Боже мой, - вздохнул молодой писатель, взирая на единственную улицу городка Лук-у-Морвилл. Даже кактусы здесь выглядели несчастными и измождёнными. – Я ошибаюсь, или живы здесь только мухи?

 - Не будьте так суровы, - улыбнулась его спутница. Оба они восседали на конях, которых выпрягли из коляски: кучер сопроводил инспектора в лучший мир. – Может быть, вам здесь понравится, как понравилось моему брату... вы ведь придете ужинать с нами сегодня?

 - Для начала я должен найти свое новое место работы...

 - О, Генри, - воскликнула Коннотация. – То, что вы сделали для меня ... это так благородно...

 Генри почувствовал быстрое прикосновение к лежащей на поводьях руке. В следующую минуту девушка легко развернула лошадь вправо и унеслась, не оглядываясь. Генри с некоторой горечью отметил, что в седле она держалась, пожалуй, лучше него.

 Убедившись, что эффект достигнут, Конни заставила лошадь перейти с галопа на рысь. Вздохнув, поправила складки уложенной на спину лошади юбки. Дамского седла у бандитов, разумеется, не нашлось, впрочем, оно и к лучшему: лучше немного смутить видом нижней юбки неожиданного спутника, чем свалиться с лошади в этом чертовом дамском седле. Проехать, судя по письму Мориса, предстояло чуть больше десяти миль. Лошадка явно не привыкла ходить под седлом, да и подустала, но рысью такое расстояние должна была выдержать. Конни и сама уже порядком утомилась - ей обычно не приходилось ездить верхом на такие расстояния. Теперь, подумала она, придется привыкать - в этом Уморвилле люди вряд ли раскатывают в колясках вроде той, что заказал для неё папа.

 Выступившие на глазах слёзы Конни решительно отнесла на счет ветра. Она ни разу со дня похорон не позволила себе заплакать, и не было смысла начинать сейчас. Папы нет уже больше пяти месяцев, папу не вернёшь слезами. Теперь у них с Морисом никого, кроме друг друга, не осталось.

 Море приближалось, вскоре Конни оказалась почти на краю высокого, резко обрывающегося вниз берега. Она перешла на шаг, затем позволила лошади остановиться. Девушке до сих пор не приходилось видеть моря: Кольрадия, в которой она родилась и выросла, находилась у подножия гор в самой сердцевине материка. Конни посчитала, что может потратить несколько минут на знакомство. Море впечатляло и разочаровывало одновременно: на картине, висевшей когда-то в мамином салоне, волны бесновались, готовые поглотить несчастный корабль. Картина пугала и завораживал. Сейчас же море лежало перед ней гладкое и смирное, но от того не менее огромное. Конни подумала еще немного, и разочарование отступило: под этим спокойствием чувствовалась сила, древняя и непреодолимая, тень которой сумел запечатлеть художник. Конни проследила, как изменяется цвет воды от кромки легкого прибоя и до горизонта, и направила лошадь вдоль берега.

 Пейзаж не отличался разнообразием: справа гладкая, как стол, степь, неравномерно украшенная кактусами, слева не менее гладкая и бесконечная вода. Спустя некоторое время берег стал немного понижаться, а затем Конни разглядела впереди то, что вполне могло быть домом Мориса.

 Подъехав ближе, девушка поняла, что домом это строение можно было бы назвать, лишь желая польстить хозяевам. Скорее подошло бы слово "хижина". Неужели здесь Морис и живет? Столичный щеголь и привереда, умница и немного сноб - здесь? Впрочем, посмотрели бы их Кольрадские знакомые на неё саму! Конни не без труда спешилась и сделала несколько пробных шагов, разминая ноги. Скрипнула тяжелая дверь.

 Конни повернулась.

 Морис, загоревший почти дочерна, стоял на пороге своего непритязательного жилища, с изумлением глядя на неожиданную гостью. Одежда его, простая рубашка и незнакомого покроя парусиновые штаны, производила странное впечатление давно нестиранной, но тем не менее накрахмаленной.

 На шее висел шнурок с довольно крупной золотистой буквой-чешуйкой неизвестного Конни алфавита.

 - Морис...

 - Конни.

 Спокойный голос, констатирующий события - и вдруг громкий вопль, прыжок, Конни обхватили вокруг талии и закружили на месте.

 - Конни!!! Сестрёнка!

 Обвинить ветер на этот раз никак не получалось.

 Морис усадил её на крыльцо и молча вытирал ей слёзы, пока она не успокоилась.

 - Значит, тут ты и живешь? - сказала она, просто чтобы хоть что-то сказать,

 - Да, не бог весть что, но меня устраивает. Я зову это жилище "лачугой".

 - "Лачугой"? - Конни оглянулась и еще раз окинула взглядом покосившиеся стены из неизвестного, но явно не слишком прочного материала, крохотные окошки. - Да, очень подходит. Это новое слово? У нас еще не прижилось.

 - Пожалуй, еще не скоро приживется, хотя и удачное. От нас только неиспользованные, незанятые словечки быстро разбегаются по стране... так-то тут глушь редкостная, даже газеты сюда не чаще двух раз в год привозят. Что ты тут делаешь, Конни?

 Так случилось, что за последние полгода не было ни одной возможности передать Морису письмо с надёжным человеком...

 Узнав о смерти отца, Морис ни слова не сказал, только покрепче сжал руку сестры. Затем молча поднялся, вошел в дом и вскоре вернулся с бутылкой зеленого стекла и сомнительной чистоты стаканом. Налив, помолчал, выпил залпом. Перевёл дыхание.

 - И мне, - негромко сказала Конни.

 - С ума сошла! Добропорядочные девушки...

 - Добропорядочные девушки из общества Кольрадии не пьют, - согласилась Конни, - а также не скачут верхом, не путешествуют в-одиночку, и падают в обморок при первых признаках ограбления. Налей, а?

 - Смотри, вкус у этой дряни тот еще, - меланхолично отметил Морис, наполняя стакан наполовину, и вдруг спохватился, - Постой, какое ограбление, о чем ты?

 - Потом расскажу, - Конни хлебнула и поняла, что к предупреждению Мориса стоило отнестись серьёзнее.

 - Так что за ограбление? - спросил Морис, подождав, пока к ней вернётся способность дышать.

 - Ты же не думаешь, что я скакала верхом от самой Кольрадии? Просто уже неподалёку отсюда на коляску, в которой я ехала, напали какие-то отвратительные бандиты. Пристрелили кучера и одного из пассажиров, инспектора. А нас оставили в живых.

 - Боже мой, Конни, и ты так спокойно об этом рассказываешь!

 - Я вовсе не спокойна, - возразила девушка, - я просто не вполне уверена, какое поведение в данном случае мне предписывает этикет.

 Конни на секунду прикрыла глаза, но тут же поторопилась их открыть: под веками мгновенно нарисовался образ несчастного кучера, мешком свисающего вниз. Тоже ведь совсем молодой... Кучера ей почему-то было жальче, чем инспектора.

 Морис молча налил еще, протянул ей стакан:

 - Вот. Только не пей, как воду или вино. Выдохни до конца, а потом - сразу, залпом, в один глоток.

 Совет оказался хорош - на этот раз Конни не пришлось несколько минут ловить ртом воздух. Подождав, она попыталась встать, и поняла, что не может - ноги слушались плохо, норовя пойти каждая по своим делам.

 - Сиди, сиди, - усмехнулся Морис, - я расседлаю лошадь и занесу твои вещи. Немного же ты с собой прихватила!

 - Было больше, - пояснила Конни, - но эти люди забрали большинство. Спасибо, что не всё.

 - Не расстраивайся, Ханчбэк вернёт тебе вещи. Я попрошу.

 Конни с изумлением уставилась на брата. Тот усмехнулся:

 - Под его рукой и бандиты, и контрабандисты. А с последними я нередко имею дело. Ханчбэку выгодно наше знакомство, так что в пустяковой просьбе он, думаю, мне не откажет. А зачем ему женские вещи? Тут даже шлюх... - Моррис вдруг закашлялся и покраснел, понимая, что сболтнул лишнее.

 - Неужели совсем нет? - ехидно переспросила Конни. - Скажи, а что это ты мне налил, братец?

 - Моё последнее изобретение, тут его называют "дрянью". На вкус дрянь и есть, но с ног валит, а им большего и не надо. Жаль, название подходящее подыскать не удаётся, может, помогло бы.

 - Из чего ты его делаешь?

 - Из кактусов, в-основном. Что тут еще есть? Благодаря этому изобретению, мне хватает на жизнь - старатель из меня, сестрёнка, никудышный вышел. Всё норовлю изобретать, а не процеживать море.

 У крыльца грязной гостиницы, единственной в этом городке, сидел олбанец. Перья в его волосах истрепались и поникли. Когда Генри подошел, олбанец набивал толстую трубку буквами неизвестного алфавита.

 - Вы не подскажете... – начал писатель. Олбанец затянулся и поднял осоловелые глаза, в которых Генри без труда прочел: «паццталом». – Ясно. Не подскажете.

 - Кого ты ищешь, сынок? – раздался за спиной громовой голос. Генри обернулся и увидел рослого седого мужчину в стетсоне, к куртке его жадной блестящей каракатицей прицепилась звезда. – Меня зовут Фенимор Кид, я шериф этого несчастного городка...

 - Значит, вы можете показать мне, где здесь пункт приема слов...

 - Так это вы, что ли, Франц К., наш новый инспектор? – шериф сразу забыл «сынка».

 - Да, - сказал Генри, ощущая, что продает душу дьяволу. – Это я.

 Cудя по всему, чиновника из Грандспама здесь не просто ждали, а ждали с опаской. Только этим Генри мог объяснить вдруг ожившего и засуетившегося хозяина гостиницы – тот растолкал задремавшего олбанца и заставил его отнести чемоданы писателя «в нашу самую лучшую комнату, сэр!». После этого его отвели в другое подгнившее деревянное строение, вместившее в себя почту (вывеска «перерыв пять минут» явно висела там еще со времен первых поселенцев), бакалею и офис шерифа. «Офис» - более подходящее и уютное слово, чем «бюро», породившее к тому же «бюрократию». Здесь же находилось

  и пункт приема новых слов – его новое рабочее место. Видела бы его сейчас покойная матушка – ей так хотелось, чтоб у сына была приличная работа... «Генри, - говорила она, - писать – это единственное, что ты умеешь делать, но лучше б ты никогда этого не делал».

 - Да ты глаза-то раскрой, сын койота! – увещевал служащего старатель в грязной куртке и штанах из овечьей шкуры. – Тут букв столько, сколько у твоей матери в жизни не было клиентов, и ты суешь мне за это паршивые пол-доллара?

 - И потом, вы прекрасно знаете, что не мы выдумываем цены, мистер Бутч, - ровным усталым голосом говорил юнец за конторкой.

 Завидев Генри в сопровождении шерифа, юнец хлопнул на конторку деревянную доску с надписью «обед», вызвав всплеск замысловатой ругани – ничего похожего Генри в жизни не слышал.

 - Господин Клондайк, это и в самом деле вы, мы так о вас наслышаны... Меня зовут Добс, сэр, а это мой напарник Бобс, - он указал на второго юнца, который возился с заклинившим сейфом. Бобс и Добс долго трясли руку Генри в своих взмокших ладонях; колени у них, кажется, дрожали. На столе явилась вдруг бутылка с какой-то мутноватой дрянью. Бобс и Добс охали и качали головами, выслушивая рассказ о нападении и убитом кучере, а шериф смотрел с явным подозрением.

 - Меня удивляет, что Ханчбэк оставил вас в живых. Обычно его банда не так милостива к путешественникам...

 - В этих землях нам должны были обеспечить охрану, - сказал вошедший в роль Генри, - это возмутительно, я обязательно напишу доклад...

 - Всё это верно, мистер Кей, - проговорил шериф, откинувшись на спинку стула, - только у меня тут охрана набирается из добровольцев, а их как раз не нашлось. Старатели ведь как рассуждают?

 Бобс и Добс беспокойно переглянулись. Шериф продолжил, высказывая якобы мысли старателей:

 - Сидите там в у себя, в пиджаках и галстуках, и наживаетесь на словах, которые ловит здешний бедный люд. Установили для старателей такие цены, что на них еле-еле сводят концы с концами... Но, если на то пошло, мы ведь даже не знаем, что вы у нас забираете. Хоть бы раз кто-нибудь из ваших, - он неодобрительно хмурил брови на Добса, который сделал вид, что его тут вовсе нет, - соблаговолил сказать нам, что вот это слово может значить то-то и то-то...

 Место у нас глухое, ребята, сами понимаете, не шибко грамотные... А некоторые слова нам бы тут очень даже не помешали. Да только разве станет правительство о нас заботиться?

 - Я смотрю, вы и без нас неплохо обходитесь. С «офисом» и с... – взгляд Генри скользнул по кобуре на поясе у Кида, - и с «кольтом».

 - Клянусь честью, мистер Кей, вы настоящая ищейка... - поднялся шериф. – Ну что ж, добро пожаловать в Лук-у-Морвилл...

 Ну вот, старина Генри, ты и нажил себе здесь первого врага.

 Помощники оказались ребятами простыми и эффективными. Плеснули ему еще мутной дряни, нашли почти полную коробку хороших сигар, и скоро ситуация стала казаться Генри вполне сносной. А глядя на предобеденный улов слов – новых, еще не обсохших, с приставшими водорослями – он и вовсе чувствовал себя, как ребенок в кондитерской.

 - Вот здесь у нас главный сейф, мистер Клондайк - рассказывал Добс, - Когда нам сдают слова, мы их тут же оформляем, - Бобс молча вытащил большую амбарную книгу. – И запираем здесь.

 - Что, и никто никогда не пытался ограбить? – удивился Генри.

 - Понимаете ли, сэр... – начал Добс, но тут Бобс выразительно на него посмотрел, и он осекся.

 Генри становилось все интереснее. Кто знает, может быть, под видом Хэнчбэка ему перегородила дорогу судьба...

 - В основном приносят всякую чепуху. Ребятишки иногда притаскивают суффиксы да приставки, так – за леденец или тянучку, мы с Бобсом их складываем в отдельный ящик.., вот, угодно ли посмотреть... А тут уже – слова посерьезнее, односложные и двусложные. И вот это все мы, следуя процедуре, отправляем в столицу специальным курьером, а уж там, в столице, узнают, что все это значит... Бобс, так тебя, где расписание курьера?

 - Неужели сами не пользуетесь?

 - Как можно, сэр? – Добс вытянулся в струнку, а Бобс сделал страшные глаза.

 Наконец Генри отпустил обоих и сел за тяжелый дубовый стол. Не следовало этого делать, но события уже почти прошедшего дня были настолько невероятны, что ему казалось грехом не записать их хотя бы парой строчек. Он сунул перо в чернильницу – как они сказали – непроливайку? а ведь удобно, в самом деле, - и на минуту позволил себе помечтать. Писатель-изгнанник, которому по стечению обстоятельств приходится выдавать себя за инспектора из Словесного запаса ... из этого мог бы выйти прекрасный роман, но кто разрешит опубликовать такое?

 Однако, написав первое предложение, он уже не мог остановиться. Перо летало по строкам, выхватывая мысли и аккуратно укладывая их на бумагу; чуть задержалось, когда Генри выписывал портрет своей спутницы – он опять замечтался – и остановилось, только когда в окно конторы угодил камень. Увлеченному сюжетом Генри в первую секунду показалось, что опять стреляют. Но то были всего лишь чумазые детишки.

 - Крючок паршивый! – прокричали они дружно, прежде, чем броситься врассыпную.

 Похоже, власти сильно насолили этому городу.

 Впрочем, как и самому Генри.

 Пристроившийся на ступеньках офиса олбанец, похоже, не разделял общего мнения насчет чиновников. Увидев Генри, он радушно протянул ему трубку, пояснив:

 - Многабукафф.

 Генри слыхал, что по олбанским обычаям от предложенной трубки нельзя отказываться. Однако олбанцы курили здесь какие-то совсем странные буквы. Он сделал одну затяжку; мир закачался, перед глазами сложились радужные незнакомые слова. Генри проморгался и вернул курево олбанцу с уважительным «ниасилил».

 Он помнил о приглашении на ужин, и, наверное, без труда смог бы разыскать дом, куда направлялась Коннотация, но девушка наверняка уже о нем забыла... да и устала с дороги – до гостей ли сейчас. И потом, она ехала к брату – кто знает, что за братья у девушек в здешних местах.

 Вместо этого Генри спустился к морю.

 Он спустился на пляж, подвернув штанины, с сапогами под мышкой. Зашел в воду, постоял, проникаясь необыкновенным., неизведанным доныне спокойствием. Он наклонился, зачерпнул воды; чешуйки-буквы сочились у него сквозь пальцы, в ладони танцевали маленькие серебряные слоги.

 - И что же, - спросила Конни, по городской привычке надувая губки, - теперь мне всегда и везде ходить только с экскортом? Перестань, мне эти условности надоели еще в Кольрадии, думала, хоть от них отдохну в этой глуши.

 - Это в Кольрадии они - условности, - резонно возразил ей Морис, - здесь ты, прогулявшись в одиночестве, рискуешь потерять куда больше, чем репутацию. Кроме того, моё общество тебе придётся терпеть не слишком долго: через неделю все вокруг будут знать, что ты - моя сестра. И не тронут, если только сама не полезешь на рожон. Начнем, пожалуй, со знакомства с шерифом.

 Шерифа нашлич в здании муниципалитета, на деле оказавшемся одноэтажным деревянным домиком достаточно приличного, по сравнению с "лачугой" Мориса, вида. Войдя в светлую комнату, Конни оказалась лицом к лицу с двумя огромными сапожными подошвами на фоне развернутой газеты.

 - "Ежемесячное цунами", - невольно прочитала она вслух.

 Газета неторопливо сложилась и опустилась вниз. Теперь пара подошв оказалась увенчана светлым стетсоном.

 Впрочем, в следующую секунду стетсон приподнялся вверх, открывая густую гриву изрядно побитых сединой волос, а подошвы, напротив, слетели со стола вниз.

 - Прошу прощения, леди, - произнес неторопливый голос, - я не ожидал увидеть здесь даму. Как поживаешь, Паунд?

 - Недурно, шериф. Вот, сестра приехала погостить. Конни, это шериф Кид.

 - Фенимор Кид, - уточнил шериф. - Как вам нравится в Лук-У-Морвилле, мисс Паунд?

 - Море просто великолепно, - честно ответила Конни, - я никогда раньше не была на побережье.

 Шериф вдруг усмехнулся.

 - Да, что есть, то есть.

 - Я только начал показывать Конни наш город, - счел нужным заметить Морис, - и хотел начать со знакомства с вами, шериф.

 - Тронут, тронут. Заходите, мисс, если понадобится помощь.

 - Спасибо, - улыбнулась в ответ Конни. Этот человек вызывал в ней совершенно неожиданную и непонятную приязнь.

 - Теперь направитесь к рынку? - поинтересовался шериф.

 - Да, нужно же сестренке знать, где делать покупки. Всего хорошего шериф.

 В ответ тот кивнул и чуть приподнял рукой шляпу.

 Рынок оказался буквально в двух шагах - впрочем, вся улица была вряд ли длинее четверти мили. На небольшом квадрате земли, обнесённом забором, расположились местные торговцы - два ревниво поглядывающих друг на друга рыбака, пожилой молчаливый олбанец с ожерельями и браслетами из неизвестных буковок, несколько стариков, продающих весьма несчастного вида овощи.

 - Что это? - поинтересовалась Конни, указав пальцем на нечто продолговатое и зеленое.

 - Это? Листья кактусов.

 - Их едят?

 - И еще как!

 - Вот здесь ты и покупаешь продукты?

 - Есть еще небольшой государственный магазинчик чуть дальше по улице.

 Конни вздохнула

 "Небольшой государственный магазинчик" оказался закрыт. Зато открыта была булочная, в которой Конни, впервые в этом городе, встретила женщину - пожилую и добродушную жену пекаря, назвавшую Конни "милочкой" и предложившую заходить, как только ей станет скучно. Дальше по улице оказался салун, на втором этаже которого располагалась единственная и редко посещаемая гостиница.

 - Здесь, наверное, и остановился тот молодой человек, о котором я тебе говорила.

 - А, Генри как-его-там?

 - Тссс! Здесь его должны знать только под именем Франца Клондайка, - прошипела встревоженная Конни.

 - Ну и имечко, - фыркнул Морис, - спорим, тут ни одна душа не назовёт его полным именем?

 - Между прочим, твоя сестра обязана ему жизнью!

 - Я не забыл, - лицо Мориса стало серьёзным, - и непременно зайду поблагодарить его.

 - А где он находится, этот самый пункт по приёму слов?

 - Да там же, где и офис шерифа. Пойдем.

 - Офис? - переспросила Конни, пробуя слово на вкус.

 - Разве не нравится?

 - Нравится, но, Морис - разве это законно?

 - Разумеется, нет, - усмехнулся Морис, - но это из тех нарушений, на которые чиновники закрывают глаза... до поры, до времени. Если кто-то случайно угадывает значение слова и пристраивает его к делу, то ничего не поделаешь - лишь бы это происходило не слишком часто.

 - И лишь бы слова были не слишком опасными, - негромко сказала Конни. - Как, например, кольт.

 Морис, вздрогнув, остановился.

 - Где ты это слышала, Конни?

 - От твоего приятеля Ханчбэка. А что?

 - Черт побери, - пробормотал Морис, - мне следовало догадаться. Конни, прошу, не спрашивай меня сейчас об этом.

 - Это одно из твоих изобретений? Из тех, что ты увёз с собой?

 - Да. Тише, прошу тебя.

 Конни замолчала. Продолжая молчать, они достигли офиса. Сидящий на ступеньках олбанец покачал головой.

 - Новый инспектор ушел? - спросил у него Морис.

 Олбанец неторопливо кивнул головой, и добавил, показывая на свою трубку:

 - Кросавчег фкурил.

 - Куда он пошел? - в голосе Мориса Конни послышалось беспокойство. Олбанец молча показал рукой в сторону моря.

 - Пойдем, Конни, - рука брата легко подтолкнула девушку по направлению к офису шерифа.

 - Что это значит? - успела спросить она.

 - Во-первых, что твой знакомый действительно неплохой человек, раз понравился воштю Наху и тот угостил его трубкой. Во-вторых, что сейчас он гуляет где-то у моря, затянувшись из трубки олбанца, и лучше бы мне его найти, пока чего не случилось. Я попрошу шерифа проводить тебя домой, он не откажет.

 Как часто бывает вечером первого дня на новом месте, ему казалось, что в город он приехал давным-давно. Генри и не заметил, как спустилась ночь. В ее плотной черноте море было темным, бесконечным и бездонным. Было ли это последствием олбанской трубки, или так подействовал на него морской воздух, но Генри вдруг удивился сам себе, тому, как проклинал он этот место. Он глядел на звезды, неизвестными знаками рассыпанные по небу, и его охватило странное чувство, что все идет, как надо, что он именно там, где должен быть. Здесь он может писать роман – никто не придет обыскивать его маленький, засиженный мухами номер в гостинице. Он обязательно разыщет Коннотацию... и главное – главное, здесь есть море. Доверху наполненное новыми словами. Он присел и зачерпнул горсть песка. Грязное, колючее слово обвилось вокруг пальца. Он осторожно размотал тонкую цепочку, долго щурил глаза, пытаясь разобрать слово в темноте. «Фо», - прочитал он. «Ф-о-н»...

 - Погляди-ка, Джек, - раздался над ним удивленный голос. – Или у меня плохо с глазами, или кто-то хозяйничает на нашем участке...

 Гарри поднялся и оказался лицом к лицу со здоровым детиной в олбанской вышитой куртке, с грязным платком на шее. За ним стоял другой, в помятой шляпе и амулетом на шее в виде греческой буквы.

 - Я ни в коем случае не думал здесь хозяйничать, - сказал Генри вежливо. Ему за день хватило и Ханчбэка. – Я приехал в город только сегодня, и захотел посмотреть на море. Просто гулял по пляжу.

 - Гулял-гулял, а слово небось ухватил! – рассмеялся детина. Во рту его сверкнули две буквы «н», заменившие, как видно, выбитые зубы. – А ну показывай!

 - Да ради Бога, - писатель осторожно сложил находку в подставленную грязную ладонь.

 - Всего два слога, Билли, - сказал человек с амулетом, глядя из-за плеча приятеля. – За такое хороших денег не получишь...

 - Да за что ты вообще можешь получить здесь хорошие деньги? – вознегодовал старатель. – Папа мой койот! В этой стране совершенно не ценится слово!

 - А я могу сказать вам значение, - понял вдруг Генри.

 - Чего-о? – уставился Билли.

 - Фонарь, - уже совсем уверенно сказал писатель. – Это такой тип светильника, свеча среди стеклянных стенок. Чтоб не задувало.

 Старатели переглянулись.

 - Постой-ка, - сказал Билли. – Не горит она в стеклянных стенках, твоя свеча. Мы ж проверяли, верно, Джек?

 Генри пожал плечами.

 - Пойдем-ка с нами, приезжий... – его взяли за плечо сильной рукой и куда-то повели. Они долго поднимались по берегу; жесткая местная трава колола босые ноги Генри. К тому же он плохо видел в темноте, в отличие от своих спутников, не знал, куда идет, и постоянно спотыкался. А фонарь бы и вправду не помешал.

 Наконец они подошли к приземистому зданию, которое Генри определил как конюшню. Судя по запаху внутри, конюшня это и была, только лошадей в ней не обреталось.

 - Посмотри-ка вот сюда, друг, - велел ему Билли, вытаскивая что-то, запрятанное в соломе. И точно – грязные стеклянные стенки, огарок свечи внутри.

 - Это и есть фонарь, - кивнул писатель.

 - А ну, Джек, тащи кремень, - велел новый знакомец. Его друг зажег свечу, и несколько минут они завороженно наблюдали за огнем, горящим за разом посветлевшим стеклом.

 - Мать моя скфо, - сказал наконец Билли. – Слушай, ты что, вроде грамотей?

 - Скажем так, моя профессия непосредственно связана со словом.

 - Дед мой олбанец! – просиял старатель. – Будем знакомы, друг. Меня зовут Билли , а это вот – приятель мой, Джек Птицсон. Пробиваемся мы, как понимаешь, помаленьку на улове, только вот без значения слово – оно не дорого стоит... Может, взглянешь – чего мы тут еще поймали?

 Через час в конюшне царила дружеская обстановка; Генри удалось успешно пристроить еще пять выловленных слов, Билли, поминая родственников, дошел уже до седьмого колена, а Птицсон извлек на свет божий флягу с солодовой гадостью, что способствовало укреплению дружеских связей.

 - А вот это, - наглотавшийся из фляги Генри рассматривал очередную цепочку букв, но в глазах упорно двоилось. – Это... А-а! Понял! Как вы думаете, ребята, как называется та дрянь, которую вы тут пьете?

 - Билли, сдается мне, твой друг хочет обидеть нас...

 - Она называется «текила», - торжественно провозгласил писатель.

 - За это надо выпить! – решил Билли и был прав: с новым названием «огненная вода» оказалась куда лучше на вкус.

 Но тут гармония была прервана: дверь конюшни открылась, и вошел еще один старатель, в котором Генри опознал – главным образом по овечьим штанам – старателя, который давеча ругался с Бобсом из-за слова.

 - Вы что, стервятниковы дети! Вы теперь с крючком напиваетесь, лопни мои глаза и ваша селезенка?

 - Крючок? – пьяно удивился Билли . – Он не крючок, он мой друг...

 - С каких пор Билли Рид дружит с правительственным инспектором?

 - Вы все н-не так поняли, - с расстановкой проговорил Генри. – Я совсем не крюк... крючок. Я п-писатель..

 Но на окружавших его лицах все сильнее проявлялась угроза. Похоже, они не разбирались в таких тонкостях. Генри поднялся, закачался, и понял, что сглупил: в отличие от него, здешняя братия к выпивке была привычна.

 - Сейчас ты у меня все слова растеряешь, - ласково пообещал Бутч.

 В этот момент на пороге появился новый гость: загорелый человек с мужественным лицом, в ярком серапе.

 - Оставьте этого человека в покое, - велел он, и его послушались.

 Конни, потерявшей мать в раннем детстве, не раз случалось быть хозяйкой на приёме. Однако, ни один из приёмов, на которых она блистала перед папиными гостями, не давался в грязной развалюхе на берегу моря. Конни также с трудом представляла себе званый обед в Кольрадии, на котором бы подавалась печёная в костре картошка, жареная целиком рыба и кукурузные лепешки. Также немыслимо было бы и скверное теплое пиво. Конни, по правде говоря, предпочла бы воду, но Морис покачал головой:

 - Нельзя. Здесь есть только один пресноводный ручей – если бы ты его видела, сама бы не захотела пить ту воду. Хорошо, если только день животом помаешься - а то и холеру можно подхватить.

 Проклиная всё на свете, Конни пыталась привести лачугу Морриса в более или менее презентабельный вид: подмела пол, стерла со стола многолетний слой пыли. Однако она сама ничуть не больше привыкла к подобной работе, чем к дальним верховым переездам, да и лачугу никакое количество чистой воды не могло бы превратить в особняк. Конни в итоге махнула рукой и подумала, что вряд ли гостиничная комната Генри выглядела намного лучше.

 Солнце уже начало клониться к закату, когда Конни услышала приближающийся топот копыт.

 - Морис, он, кажется, едет, - окликнула она брата.

 - Отлично, - отозвался он, - рыба уже готова, и картошка, думаю, скоро поспеет.

 Час спустя все трое сидели вокруг стола, покрытого картофельной шелухой и рыбьими останками, и оживлённо беседовали.

 - Стало быть, и вам случалось угадывать значение слов?

 - До вордперфекта мне далеко, - улыбнулся Морис, - но изредка случается. К сожалению, гораздо реже, чем мне бы хотелось. А вы, Генри, произвели настоящий фурор среди старателей.

 - Боюсь, - вздохнул Генри, - я был несколько неосторожен. Живя в Грандспаме, я старался не афишировать свои умения, а тут просто потерял голову.

 - Ну, после затяжки кириллицей еще и не то можно вытворить.

 - Я слыхал, что отказаться от предложенной олбанцем трубки означает нанести ему оскорбление.

 - Не совсем оскорбление, скорее, этим вы дадите понять, что не относите его к числу потенциальных друзей, как они говорят - френдов. Если бы вы отказались, олбанец тоже исключил бы вас из числа людей, на которых стоит обращать внимание. Это неопасно, но неразумно - дружеские отношения с олбанцами могут быть и интересны, и полезны. Олбанцы вообще интереснейшие люди! Я провёл немного времени, общаясь с ними. В частности, вы знаете, что у них вообще нет письменности?

 - Как это? – Генри выглядел ошарашенным, да и Конни тоже с недоверием посмотрела на брата. Морис пожал плечами.

 - Нет. С буквами у них какие-то особые отношения. Вот, например, - он ухватил двумя пальцами букву, которая висела у него на шее, - это подарил мне олбанец, угостивший вас трубкой, мы зовем его вошть Нах. С тех пор, как я ношу её, у меня не было ни одного ночного кошмара... а ведь поначалу они меня часто мучили. Совпадение? Тайное знание? Я знаю об их обычаях больше любого из старателей, но и это – капля в море. Кстати, если вам еще как-нибудь предложат трубку, постарайтесь не затягиваться, не вдыхать дым слишком глубоко.

 - Благодарю за добрый совет, - кивнул Генри. - Что же касается старателей...

 - Боюсь, теперь они от вас не отстанут. Попробуйте с ними договориться - например, заходить к ним раз в несколько дней, помогать со словами. Взамен попросите, чтобы вас не беспокоили в офисе. Кроме того, порой вполне сможете в качестве ответной услуги попросить приглянувшееся слово...

 - И что с ним делать? Газет здесь нет, если не считать этого кошмара, который читает наш шериф. Как его там, "Наводнение"? "Потоп?"

 - "Цунами". Слово, должен заметить, редкое, но вполне легальное. Означает...

 - ...гигантская морская волна, обрушившивающаяся на сушу.

 Все трое рассмеялись.

 - Как же вам удалось избежать государственной службы, с таким-то талантом?

 - Я довольно рано понял, что выставлять его напоказ может быть неразумно и даже опасно. Большинство моих друзей считают, что мне просто везёт немного чаще, чем другим.

 Морис кивнул.

 - Хотел бы я быть таким разумным! Но что же заставило вас покинуть свет Грандспама?

 - Как ни парадоксально - тоже новое слово. Оно досталось мне, к счастью, достаточно легально, сам удивляюсь, как его выпустили в свободную продажу. Может, по ошибке, или не разглядели последствий? Одним словом, я приобрел его в одной из книжных лавок Бэйкон-стрит, и сразу же понял, что это такое и что мне нужно с этим делать. И сделал.

 - Вы использовали семасиологический подход к изобретательству? - подавшись вперёд, спросила Конни. Генри с изумлением воззрился на девушку. Морис расхохотался.

 - Уверяю вас, Конни еще не такие термины знает!

 Конни сидела, опустив глаза, чтобы не выдать охватившего её разочарования. Как всегда, никто не ждет от белокурой красавицы глубоких познаний в чем бы то ни было... но она почему-то надеялась, что Генри будет исключением.

 Но когда Генри заговорил, в его голосе была тревога:

 - Мисс Паунд, где вы слышали это слово? Я надеюсь, вы не употребляли его в обществе ваших грандспамовских подруг?

 - Я узнала его от отца, - тихо сказала девушка. – Он был настоящим ученым... и знал куда больше, чем многие предполагали...

 - Простите, я опять вас расстроил, - Генри в порыве раскаяния стиснул ее пальцы, и Конни зарделась – Просто... это не слишком безопасный термин, если вы меня понимаете, а я... мне бы очень не хотелось, чтоб у вас были неприятности...

 Морис кашлянул.

 - Да, - уже громче сказал Генри, - я использовал семасиологический подход, в отличие от ономасиологического, которым пользуется ваш брат, как и большинство изобретателей. Вместо того, чтобы подбирать название к уже существующей вещи, я создал вещь, руководствуясь названием. И лучше б не создавал, честное слово. Я написал первый в мире фельетон.

 Конни ахнула.

 - Боже мой, я ведь читала ваш фельетон, просто подумать не могла, что вы и есть тот самый фон Ньютон. Ничего удивительного, что вам пришлось бежать!

 - Я не знал, - произнёс Морис, и по голосу брата Конни поняла, как он взволнован, - что существует такой подход. Я, видите ли, тоже пытался в последнее время... хотя, боюсь, с довольно сомнительным результатом... Если вы сможете однажды уделить мне немного времени...

 - Разумеется! - воскликнул Генри. - Но теперь, когда вы знаете мою историю, могу ли я поинтересоваться, что привело сюда вас?

 Морис вздохнул.

 - На меня обратили внимание довольно рано, и предложили государственную работу, когда я был еще старшекурсником. Мой отец еще тогда предупреждал меня, но я был упрямым мальчишкой...

 - Не надо, Морис, - вмешалась Конни, до того слушавшая в молчании. - Сделаного не воротишь, сам же так говоришь.

 - Да, ты права, сестрёнка. Розовые очки мне довелось снять не сразу. Поначалу мои изобретения были довольно безобидны, даже полезны: кодовый замок, бормашина ...

 - Это всё - ваши изобретения?

 - Только самые известные из них, разумеется. В последнее время я нередко работал с молодым врачом, это разговоры с ним толкнули меня на изобретение бормашины. Сам он специализировался на различных лекарствах, ему принадлежит изобретение как эфира, так и эфирного наркоза.

 - Как? Вы знакомы с доктором Хайдом?

 Конни вздохнула. Весёлый, остроумный доктор часто бывал у них дома, несколько раз приглашал её кататься на санях зимой. Он был одним из немногих людей, с которыми ей не приходилось изображать милую дурочку - с ним можно было действительно говорить всё, что думаешь, спорить взахлёб... Он даже не обижался, когда ему случалось проспорить - небывалое для мужчин качество.

 Таким он был в первое время их знакомства. Потом он стал заезжать всё реже, реже, уже не шутил с Конни и не отвечал на её шутки. Должно быть, решила тогда Конни, у него появилась другая женщина. Ей было грустно тогда, но вскоре доктор исчез вместе с Морисом, и грусть сменилась тревогой, а потом и вовсе забылась. Конни вновь прислушалась к тому, что рассказывал Морис:

 - ...не только ради пользы человеческой, но скорее ради так называемой государственной пользы, на деле же - по капризу продажных чиновников. Хайд поделился со мной своими опасениями, и тем заронил сомнение и в мои мысли. Я попробовал навести справки и ужаснулся. Не просите меня рассказывать вам подробности...

 - Что же было с доктором? - не выдержав, спросила Конни.

 - Он покончил с собой, - казалось, эти слова цеплялись за рот Мориса, не желая выходить наружу. Конни вздрогнула, ахнув, обхватила лицо ладонями.

 - Прости, Конни, я знаю, что он был дорог тебе...

 Девушка поймала на себе взгляд Генри, который не смогла сразу расшифровать.

 - Я скрылся вскоре после этого, - продолжил Морис, - не дожидаясь, пока и у меня не останется иного выхода. Мне удалось прихватить с собой некоторые из моих последний изобретений. К счастью, их не сразу хватились, а когда хватились, не придали значения.

 Конни хотела было что-то добавить, но Морис вдруг резко выпрямился и поднял руку, призывая к молчанию. Конни недоуменно уставилась на него, но тут тоже различила в вечернем воздухе стук копыт.

 - Двое, - негромко сказал Морис. - Интересно, что им надо?

 Они слышали, как неизвестные подскакали к коновязи и принялись спешиваться. Кто бы ни были эти люди, они не прятались, разговаривая в полный голос и то и дело разражаясь громким хохотом. Конни взглянула на брата и увидела на его лице смесь облегчения и раздражения.

 - Ханчбэк, - сказал он, доставая правую руку из-под серапе, и Конни ужаснулась, сообразив, зачем он её там держал.

 Хлопнула дверь, и в комнату по-хозяйски, не стучась, вступил человек, которого Конни впервые повстречала не далее как вчера. Впрочем, на этот раз его лицо не было закрыто черным платком, а в руке не было того страшного пистолета... как он его назвал, кольт? Второй человек остался снаружи.

 - Здравствуй, Ханчбэк, - произнес Морис.

 - Как дела, Паунд? - кивнул тот в ответ, глядя при этом, однако, на Генри, - смотрю, ты принимаешь гостей?

 - Да, - всё так же спокойно ответил Морис, - я сегодня не работаю.

 Ханчбэк перевёл взгляд на Конни, и губы его слегка раздвинулись в улыбке.

 - Паунд, твоя гостья сегодня выглядит, как настоящая леди!

 - Это моя сестра, - быстро и жестко произнёс Морис, - Коннотация.

 Улыбка на лице разбойника увяла, но лишь немного.

 - С приездом вас, мисс, - произнёс он, всё так же не отрывая от девушки взгляда. Конни еле сдержалась, чтобы не поёжиться.

 - Благодарю, - ответила она, глядя на разбойника как можно менее выразительным взглядом.

 - Ты чего-то хотел, Ханчбэк? - спросил Морис.

 - Ничего особенного, только то, что обычно.

 - Сегодня у меня ничего для тебя нет. Разве что порция текилы.

 - Текилы? Значит, теперь мы называем это пойло "текилой"? И, говорят, с тех пор, как наш приятель назвал его, оно перестало быть таким отвратительным на вкус. Клянусь, когда я отправлял к праотцам кучера той кареты, мне и в голову не пришло, какие важные гости в ней могут оказаться. Ворд, не больше и не меньше, ворд в нашей глуши!

 Все молчали, не зная, что сказать. Насладившись всеобщим замешательством, Ханчбэк перевел, наконец, взгляд на хозяина дома.

 - Что, совсем ничего нет? - спросил он. - А ходят слухи, будто ты работаешь над чем-то крутым, не хуже того кольта, за который мы все не успеваем тебя благодарить. В словах не нуждаешься? Если что, ты скажи, за мной дело не станет! Ты ведь не собираешься припрятать свою новую штуковину для крючков, а?

 - Можешь быть уверен, - голос Мориса звучал ровно и уверенно, - крючкам ни одна моя "штуковина" не достанется, разве что они снимут её с моего трупа.

 Ханчбэк коротко хохотнул, давая понять, что оценил мрачную шутку, и вновь посмотрел на Конни.

 - Это было бы скверно, очень скверно. Я говорю о твоём трупе - было бы скверно, если бы такая милая леди потеряла братца. Впрочем, мисс, если вам когда-нибудь понадобится помощь - попросите любого мальчишку в городе передать весточку Ханчбэку. Я хоть и не джентельмен, но порой могу оказаться куда полезнее любого джентельмена.

 Подняв руку, чтобы прикоснуться к воображаемой шляпе, Ханчбэк развернулся и вышел.

 - Простите, - вздохнул Морис, - мне жаль, что в моём доме вам пришлось...

 - А вы в самом деле трудитесь над чем-то – как он изволил выразиться – «крутым»? - прищурился Генри.

 – Нет, после кольта я немного притормозил. Но этим ребятам нравится думать, что на них работает «крутой» изобретатель. Тьфу, вот пристало! Некоторые словечки я бы выкидывал в море, из которого они пришли...

 - Морис, - сказала Конни, - ты же хотел, чтоб Генри тебе помог...

 Тот кивнул.

 - Не хотите ли нанести небольшой визит в мой скромный сарайчик?

 Сарайчик оказался внушительным строением, где в скудном свете поблескивали непонятные и таинственные вещи. Аппарат, производящий текилу, Генри узнал сразу. Кроме того, столы и полки были завалены всяческими чертежами.

 - Да это у вас не сарай, а настоящая лабо, - слово с первого раза не далось, - лаборатория!

 Морис посмотрел на Генри с неподдельным восхищением. Сарай, казалось, от этого слова раздался вширь и стал светлее.

 Муха сидела на конторке и потирала лапки. Кроме нее, в пункте приема посетителей не было. Генри, успевший за неделю обвыкнуться в новой роли, живо строчил очередное прошение: «По моему мнению, в связи с удаленностью и труднодоступностью именуемого пункта, назначение цен на лексические единицы, вне зависимости от их семантического наполнения, должно осуществляться в соответствии с поправкой за номером....»

 Добс и Бобс слаженно суетились рядом, разбирали слова, пересчитывали, сверяясь с амбарной книгой, раскладывали по пакетам и запечатывали. В офисе сладковато пахло сургучом.

 - Бобс, тебя считать учили? Это же четыре слога, че-ты-ре, и где оно у тебя лежит? Получается не пятьдесят одно, а пятьдесят два, исправь...

 - Что за суета? – спросил Генри, подписав прошение и потянувшись. День был ясным, и солнечными были открывающиеся перед ним перспективы. Этим вечером он опять будет ужинать у Паундов. Он снова увидит Конни, и, может быть, в этот раз она согласится проехаться с ним при луне...

 - Вы не забыли, какой сегодня день, мистер Клондайк, сэр? – спросил Добс, наливая «инспектору» кофе. – Сегодня же прибывает курьер из Грандспама. Отдадим ему наш запас и немного поспим спокойно.

 Генри хлопнул себя ладонью по голове. Он забыл про курьера. Это была не слишком-то хорошая новость. Впрочем, успокоил он себя, вряд ли курьер знает Франца Клондайка в лицо, это наверняка разные департаменты...

 - Ладно, ребята, - сказал он с нарочитой бодростью, - сделайте ему кофе покрепче... и, пожалуй, виски покрепче тоже.

 Бобс с Добсом обменялись взглядами, но никак не прокомментировали тот факт, что инспектор употребляет нелегальное слово.

 - Эти господа не пьют на службе, - Добс поджал губы, а Бобс покачал головой, выражая крайнее неодобрение.

 Курьер въехал в городок незадолго после полудня. Вместе со своей охраной – двумя серьезными молодцами на черных лошадях – он проехал по улице, вызвав неподдельный, но недолгий интерес у местных жителей, и остановился у офиса. Добс и Бобс встречали его на крыльце. - Я рад, что наконец до вас добрался, - возвестил приезжий. –Мне говорили, что тут у вас с инспекторским визитом мой старый знакомы, Франц Клондайк. Что, - обратился он к Бобсу и Добсу, которые толкая друг друга, открыли перед ним дверь, - как вам с ним работается? Не жалуетесь?

 - Никак нет!

 - Франц, старина, где же ты?

 Бежать было некуда. Разве что в окно. Это было бы... картинно. Генри про себя обреченно вздохнул и вышел из-за конторки – здороваться.

 - Франки? – выражение радости от встречи сползло с лица курьера. – Но вы не Франц Клондайк!

 - Как же не Франц, - сказал Генри, глядя на своих помощников в поисках поддержки.

 - Простите, я знаю Франца Клондайка, вы вовсе на него не похожи!

 - А, - Генри расплылся в очаровательнейшей из своих улыбок. – Вы, наверное, говорите о моем брате. Он такой... слегк лысый, в пенсне, да?

 - Брата?

 - Видите ли, у Клондайков есть давняя традиция – всех сыновей в семье зовут Францами. Сперва все удивляются.

 - Франки не говорил мне, что у него есть брат, - процедил курьер.

 - Вот как? Странно. А мне он так много о вас рассказывал, мистер... э... очень много.

 Тут подсуетились помощники: не дождавшись, пока им прикажут, они стали вытаскивать из сейфа пакеты, а Добс окончательно отвлек гостя, нудно и долго отчитываясь перед ним по амбарной книге.

 - Ну что ж, - радостно сказал Генри, когда отчет был окончен, и кофе выпито. – Хотелось бы, чтоб вы пробыли у нас подольше, но лучше вам уехать до темноты – места, знаете ли, такие... Франк будет очень рад, когда узнает, что вы заезжали...

 - Вы совсем не похожи на своего брата, молодой человек, - курьер развернулся, вскочил на лошадь и уехал, ни сказав больше ни слова.

 - В Бабруйск, животное, - флегматично сказал вслед ему олбанец у крыльца и снова обратился в статую.

 Генри без сил опустился на соломенный стул. Глупо было бы думать, что курьер поверил байке. Значит, очень скоро там, наверху, узнают, что чиновник подложный, и тогда... Тогда шее Генри предстоит близкое, но не очень приятное знакомство с веревкой. Бежать? Куда уж дальше...

 У него был шанс... отловить на улице кого-нибудь из ребятишек, и послать к Ханчбэку. В конце концов, главарь его в это втравил, пусть сам и разбирается.

 Беда в том, что писатель хорошо представлял себе, как именно Ханчбэк разберется с ситуацией. Одно дело – покрывать убийство, которого все равно было не избежать, другое...

 Нет уж. Что будет, то и будет. Он запил эту мысль виски, чокнувшись оловянной кружкой с помощниками. Крякнув, Добс сказал:

 - Не вижу ничего странного в том, чтобы в семье мальчиков называть одинаково. Имен на этом свете, в конце концов, не так уж и много. А ты, Бобс, находишь это странным?

 Бобс сделал недоуменное лицо.

 - Даже и не думай, - сказал ей Морис, - в море я тебя не пущу. Я не хочу быть убийцей собственной сестры. И вдвоём с тобой на этой лодке тоже не пойду. Я не самоубийца.

 Конни слегка вздрогнула - слово "самоубийца" зацепило нерв. Заметив это, Морис смутился и приобнял сестру, словно прося прощения.

 - Но что же мне тут делать? - спросила она. - Я здесь уже две недели, и умираю от скуки. Сидеть целыми днями на пороге, как тот олбанец, и курить буквы?

 - Букв-то я тебе могу отсыпать сколько угодно, только вряд ли тебе понравится их курить.

 - У тебя их так много? Откуда?

 - Я ведь тоже поначалу пробовал промышлять старательством. А от букв никакого дохода нет, контора их не принимает, только олбанцам отдавать. Я одно время все думал, куда их можно приспособить... Пробовал в костре жечь, так дым идет какой-то странный, голова от него потом трещит. Есть их ни одно животное не желает. Только и годны, что на бусы, на шею вешать - так я ж не олбанская скфо, чтоб этим развлекаться.

 - Ну хоть по берегу мне походить можно?

 - Можно, - кивнул Морис, - от того камня и во-оон до той палки. Это мой участок. На чужой не заходи, могут быть неприятности. Учти, на берегу редко что-то путное попадается, разве что после сильного шторма.

 Морис оказался прав - на берегу Конни удалось найти только пару десятков мелких букв. Несколько из них были Конни незнакомы. Присев на большой камень, она перебирала высыпанные в подол находки, когда на них вдруг упала широкая тень. Вскрикнув от неожиданности, Конни подняла глаза.

 - В наших краях, - сказал шериф, - девушке стоит быть осторожнее. Вы ведь даже не услышали, как я подскакал, мисс Паунд.

 - Зовите меня Конни, - повинуясь наитию, сказала девушка.

 Шериф тепло улыбнулся.

 - И то сказать, будь у меня дочка, ты бы как раз ей в подружки годилась.

 - Вы просто в гости, шериф? Тогда пойдёмте, я вам чаю заварю - с собой из Кольрадии привезла.

 Шериф покачал головой и сел рядом с ней на камень.

 - Я не надолго. Ехал мимо, дай, думаю, загляну, проверю, всё ли в порядке у Морисовой сестрёнки. Как-никак, неспокойно в наших краях, контрабандисты шалят, бывает. Вы пока сюда ехали, их не повтречали?

 Конни отрицательно покачала головой и принялась вертеть в руках две буковки, избегая смотреть шерифу в глаза.

 - Небось, с поезда не очень и разглядишь, - кивнул шериф. - Ты от самой Кольрадии на поезде ехала?

 - Да, - ответила Конни.

 - Никогда не ездил на поезде, - улыбнулся шериф, - только слышал. Не расскажешь?

 Улыбнувшись, Конни принялась рассказывать про то, как день за днем слышала стук колёс по рельсам, про леса и степи, мелькающие за окном, про паровозный дым, про то, как однажды поезд остановился на мосту и долго не трогался с места, и как было страшно смотреть вниз.

 - Так до самого Гансвилла и ехала?

 - Да, - Гансвиллом назывался городок, в котором Конни сошла с поезда.

 - И там все втроём наняли коляску, и сюда?

 - Да, - машинально кивнула Конни, и тут же, обмерев, спохватилась, - то есть нет! Нет, свободных колясок не было, и мы с господином Клондайком поехали верхом...

 - Я видел твою лошадь, - сказал вдруг шериф.

 - И что?

 - Её зовут Шугар, - пояснил он. - Билл, который промышляет в Гансвилле извозом, частенько заходил ко мне выпить той дряни, что наш новый инспектор теперь прозвал текилой. И то сказать, на вкус-то она получше стала.

 Конни молчала.

 - Вначале я подумал, что вы из ребят Ханчбэка, - продолжил шериф, - но уж больно ты не похожа. А сегодняшний курьер без помех доехал до Гансвилла и сел в поезд. Стало быть, и он тоже не совсем пропащий парень...

 - О ком вы говорите? - переспросила Конни, окончательно переставшая что-либо понимать.

 - О господине Кей, как бы его не звали на самом деле.

 Шериф поднялся с места, и покачал головой.

 - Я-то ладно, мне он по сердцу пришелся. И для ребят хорошо - говорят, он им слова угадывать помогает, вот фонарь какой-то придумали, теперь ветренной ночью свечку не задувает. Опять же, текила... Сам доносить не стану. Но ежели кто донесёт...

 Не закончив фразы, шериф Фенимор Кид повернулся и принялся взбираться вверх, к дому, где его ждала привязанная к коновязи лошадь.

 Проводив шерифа взглядом, Конни опустила глаза и посмотрела на те буквы, которые вертела в пальцах. Под конец разговора она совершенно забыла о них, и теперь они бок о бок лежали на ладони.

 - Джи, - прочитала Конни, и повернула руку, чтобы стряхнуть чешуйки к другим. К её удивлению, буквы упали не по одной, а цепочкой, словно были скреплены вместе.

 Пришедший к ужину Генри застал Конни на крыльце, перебирающей буквы.

 - Смотрите, Генри, - сказала она, забыв поздороваться, - смотрите!

 И протянула к нему ладонь с лежащим на ней словом.

 - "Джинс." Ваше первое найденное слово?

 - Не совсем. Но сперва скажите мне, что оно означает!

 Генри прищурился, но почти сразу же его улыбка стала неуверенной, а потом и вовсе пропала.

 - Я, право... странно. Его значение ускользает от меня. Это слово как будто должно иметь отношение к одежде... больше ничего сказать не могу.

 - Вот и мне кажется, что чего-то не хватает, - вздохнула Конни.

 - Что вы имеете в виду, Конни?

 - Сама не знаю. Пожалуйста, садитесь рядом и подождите немного.

 Генри опустился рядом, и Конни почти сразу же забыла о его существовании. Для неё сейчас не было ничего важнее происходящего прямо перед её глазами - невероятного, невозможного, восхитительного, возбуждающего. Вот очередная буковка оказалась в её руке, чтобы тут же быть отброшенной. Другую она поднесла было к уже готовому слову, подержала так немного, но, стоило ей разжать пальцы, как чешуйка упала обратно в подол.

 - Если бы вы сказали, что пытаетесь сделать, возможно...

 - Закончить слово, - нетерпеливо ответила девушка, - подождите еще немного, пожалуйста... Вот!

 Генри вновь посмотрел на её ладонь, протёр глаза, снова посмотрел.

 Прочёл:

 - Джинсы.

 Замолчал. Когда он продолжил, голос его едва заметно дрожал.

 - Это штаны...парусиновые штаны, вроде тех, что носит ваш брат. Они должны быть очень прочны и очень удобны. Конни, но ведь это же невозможно!

 - Что, парусиновые штаны?

 Генри вскочил на ноги.

 - То, что вы сейчас сделали, Конни! Это же неслыхано, немыслимо, не... не...

 - Сама знаю, - ответила Конни. Все чувства, которые сейчас читались в глазах Генри, она испытала еще на берегу.

 - А наоборот вы можете? - спросил вдруг Генри, вынимая из кармана коротенькое слово. Конни поколдовала над ним, и скоро в ее ладони лежало шесть отдельных букв, которые она с гордостью предъявила писателю. А потом загорелась новой идеей: осторожно отломила у одного слова – корень, у другого – приставку, добавила бесхозный суффикс, и вышло нечто совсем новое.

 - И за этим даже не надо лезть в воду! – ликовала она. Генри смотрел за ее действиями со смесью восторга и боязни; когда она смастерила «пулемет» - Генри догадался о значении, и сразу велел разобрать и выбросить – и «профсоюз» - тут значение было непонятным, но от слова исходила аура опасности, - писатель взял ее за руки и сказал, глядя в глаза:

 - Мисс Паунд... Конни. Ваш талант бесценен. Думаю, вы сами это понимаете. В мире есть всего несколько человек, которым подвластна морфология. И именно поэтому я хочу вас предостеречь. Вашему брату, как и мне, пришлось бежать от правительства. Но наши неприятности покажутся вам пустяками, если кто-то наверху прослышит о вашем даре...

 Был поздний вечер. Генри сидел в пункте приема один, разложив на столе учетную книгу и поставив рядом старательскую оловянную миску. В миске лежали слова. Он заносил их в книгу по одному, совсем как его помощники, и писал рядом объяснения, портя глаза при единственной свечке. Морису пора бы уже изобрести светильник помощнее, который работал бы на – что это он выловил давеча? – на «электричестве».

 - Так вжились в роль клерка, что работаете сверхурочно?

 Насмешливый голос Паунда оторвал Генри от его занятия. Легок на помине...

 - Не совсем. Я пытаюсь, - Генри оглянулся и понизил голос, - пытаюсь записать тут значения слов. На случай, если мне придется ... уехать. Слова ведь быстро забываются, особенно, если не знать их значения...

 - Куда это вы собрались от нас? – Морис оседлал стул. – Конни расстроится.

 - Так, - вымученно улыбнулся Генри. – К слову пришлось...

 - Конни и так расстраивается. Вы совсем перестали у нас бывать...

 - Работы много, - Генри вытащил из миски очередное слово.

 Морис помолчал, а потом сказал, решив, видно, сменить тему:

 - Смешно, я тоже когда-то думал о похожей штуке... Когда только приехал сюда и мучился, как остальные старатели. Знаете – что-то вроде книги, которая сама объясняла бы значение слов. И все пойманное можно было бы заносить туда...

 - Словарь, вы хотите сказать, - пробормотал Генри.

 - Я даже начал делать прототип... – продолжал, увлекшись, Морис, - так и валяется где-то в конюшне – то есть в лаборатории. Но подобное изобретение настолько невероятно, что мы никогда не найдем для него име...

 Он вдруг замолчал. Сглотнул.

 – Простите, Генри, но... что вы только что сказали?

 - Я сказал «словарь», - чуть удивленно повторил писатель. – Ну да. Словарь.

 Он пошевелил пальцами, будто пытаясь выловить объяснение из воздуха:

 - Собрание слов, расположенных в определенном порядке и с объяснениями... или толкованиями. Постойте... Так вы это серьезно – о прототипе?

 Они вылетели из офиса, вскочили на лошадей и помчались так, будто за ними гналась целая толпа воинственных олбанцев с ахтунгами в руках. Но единственный олбанец, так и не покинувший своего поста на ступеньках, только меланхолично покрутил пальцем у виска:

 - Ужоснах...

 Морис долго искал прототип по лаборатории, разрывая солому, роясь в фанерных ящиках, перетряхивая мешки из-под почты. Наконец отыскал; смахнул пыль с толстой книги – видимо, происходившей из того же запаса, что и фолианты в пункте приема. Протянул Генри:

 - Скажите мне только – я ошибаюсь? Или это все-таки...

 Генри открыл книгу. На страницах из паршивой бумаги столбиком были выстроены слова.

 - Да, - проговорил он. – Я думаю, что это словарь...

 Он выудил из кармана недавно найденное слово и осторожно положил его с левой стороны страницы. Закрыл книгу. Глубоко вдохнул и открыл вновь.

 «Электричество», - было написано в начале словарной статьи. А справа появилось определение: «Группа своеобразных явлений, выражающихся в том, что некоторые тела при трении друг о друга приобретают способность притягиваться или отталкиваться, давать искру или светиться...»

 - О, Господи, - сказал Морис.

 Со стороны они, наверное, были похожи на детишек в рождественское утро. Они без конца закрывали и раскрывали книгу, закладывая туда новые и новые слова, с восторгом и удивлением читая толкования, до многих из которых Генри никогда бы не додумался.

 Первым опомнился Морис:

 - Вы понимаете, что это такое, дружище?

 - Разумеется, понимаю! – Генри не мог нарадоваться. - Это новое слово в науке, это прорыв, а еще – это большой плевок в лицо правительства!

 - Вот именно. А еще – это оружие.

 Будто отвечая на это, во дворе заржала лошадь.

 - Ханчбэк! Как я не заметил! Генри, уберите...

 Было поздно. Дверь лаборатории открылась, бандит вошел и с порога уставился на двух друзей:

 - Та-ак... Сдается мне, джентльмены, вы хотите показать мне что-то интересное...

 - Ханчбэк, я уже просил тебя не заходить в лабораторию, тем более – без стука.

 - Лаборато-ория, - протянул главарь. – И понатаскивали же новых слов: текила, лаборатория, коннотация...

 Морис вскочил, рука метнулась к кобуре.

 - Шуток не понимаешь, Паунд, - примирительно сказал Ханчбэк, даже не шелохнувшись. – А стрелок из тебя никудышный, еще повезло, что это был я... Ладно, джентльмены, не тяните, покажите, что там у вас...

 - Книга, - просто сказал Генри, протягивая главарю словарь. Тот с недоверием ее перелистал, зачем-то принюхался. Вернул писателю и зыркнул недоверчивым черным глазом:

 - Это что ж вы, в такое время – книжки читаете?

 - Именно, - кивнул Морис. – Жаль, что тебе уже надо уходить, Хэнчбэк. Стучись в следующий раз.

 - Зря ты это, Паунд. Ты ведь знаешь, как мне нравится с тобой работать. Жаль будет... прекратить наше сотрудничество. Неужели ничего для меня нет?

 - Приходи на той неделе, - сдался Морис. – Будет что-то новенькое.

 Ханчбэк медлил. Внезапно Генри осенило: он сунул руку в карман и в следующую минуту на его открытой ладони оказалось одно из слов, сделаных давеча Конни.

 - Вот. Вам не пригодится? Случайно наткнулся на участке у Мориса, а мне оно ни к чему. Означает группу людей, отстаивающих общие интересы... Группу работников, можно сказать.

 Ханчбэк хмыкнул и сгреб слово к себе в карман.

 Когда за бандитом закрылась дверь, оба дружно выдохнули. Генри спросил:

 - У вас будут неприятности?

 - Меня не это беспокоит, - проговорил Морис. – Сейчас он ничего не понял, но, Генри... Ханчбэк неграмотен, но он далеко не дурак. И я не хочу даже думать о том, что будет, если он доберется до словаря. Все значения слов – в руках бандита, который не умеет читать...

 - Будет хуже, если словарь попадет в руки тех, кто читать умеет, - покачал головой Генри.

 – Это же безграничная власть. И давать ее в руки нашему правительству...

 - Только через мой труп, - закончили они хором.

 Море было обманчиво тихим и ласковым, как в первый день их с Конни знакомства. Только огромные охапки водорослей напоминали сейчас о том, какой шторм бесновался тут еще этой ночью. Конни, впрочем, была рада прошедшему шторму: она медленно брела вдоль воды, то и дело наклоняясь и извлекая из кучи водорослей и песка очередную находку. Морис был прав: после шторма действительно можно было найти немало интересного.

 На этот раз шерифу не удалось подкрасться к ней незаметно: топот копыт его лошади Конни услышала задолго, и, поднявшись наверх, встретила шерифа у коновязи.

 - Заходите, шериф, - предложила она, улыбнувшись, в то время, как сердце тревожно забилось.

 - Нет, Конни, я ведь ненадолго. Просто заехал проведать. Всё ли у тебя в порядке? А у Мориса?

 - Всё в порядке, шериф, спасибо.

 - Тогда я поеду дальше. Меня в городе должен ждать важный посетитель, - шериф чуть заметно усмехнулся, - с помощниками сюда едет. Вроде как проверка.

 - Проверка? - непослушными губами выговорила Конни.

 - Господин чиновник думает, что господин Франц Клондайк - совсем не тот, за кого себя выдаёт. Прав он, или неправ - не мне судить. А помощь я ему обязан оказать, как представитель закона. Уж не знаю, сразу ли он захочет с Францем побеседовать, или сперва с местными жителями. Если что, ждите в гости. Рад был услышать, что у вас тут все в порядке! Поеду я, а то мне еще в пару мест заглянуть надо по дороге в город.

 Шериф развернул лошадь и поскакал по направлению к городу, а Конни так и стояла, замерев и провожая его взглядом. Когда всадник и лошадь скрылись в клубах пыли, Конни встряхнулась, словно стряхивая оцепенение, и метнулась внутрь. Спустя совсем немного времени она вновь появилась на пороге и бросилась к небольшому досчатому навесу, под которым флегматично жевали сено две лошади одинаково пыльного цвета.

 Спустя полчаса, лошадь по имени Шугар, удивляясь собственной прыти, галопом влетела на главную улицу города.

 - Коннотация, - обрадовался Генри. – Чему я обязан радостью видеть вас?

 - Поверьте, радости в этом мало, - отвечала запыхавшаяся Конни. – Каким-то образом в столице узнали, что вы – не Клондайк, и сюда едут проверяющие... мне сказал об этом шериф.

 - Ну вот, - проговорил Генри, - быстро же они подсуетились...

 Конни распахнула глаза:

 - Вы что – знали об этом?

 - Я догадывался.

 - Генри, вам надо уходить отсюда. Сейчас же. Спрячетесь пока у Мориса в лаборатории, а потом...

 - Ну нет, - сказал Генри. – Меньше всего я хочу подвергать опасности вас и вашего брата. Я объясню, что меня вынудили... Не беспокойтесь, все будет хорошо.

 - Генри, да не говорите же ерунды! – топнула ногой Конни. – Будто вы не знаете, что им ничего не объяснишь! Идемте со мной, быстрее, я сама вас спрячу! А потом Морис поговорит с олбанцами.

 Но Генри покачал головой:

 - Вам не следует здесь оставаться, мисс Паунд. Проверка – всегда дело малоприятное. Вам... вам лучше предупредить Мориса. Прямо сейчас. Вы знаете, о чем.

 Он быстро поцеловал ей руку, крепко сжал на секунду – и отпустил, отошел к окну, отвернулся.

 - Да что же это такое! – в сердцах сказала Конни, развернулась и выбежала из конторы.

 Сдаваться она не собиралась. Генри прав, нужно было предупредить Мориса. Но у нее есть более неотложные дела. Если этот чертов упрямец не желает спасаться сам, придется его спасать кому-то другому. Конни отозвала в сторонку одного из оборванцев, обосновавшихся на перилах салуна:

 - Знаешь Хэнчбэка?

 - Кто ж не знает?

 - Вот тебе десять центов. Отнесешь ему вот эту записку. Скажешь – сестра Мориса просит...

 Отвязывая лошадь от коновязи возле конторы, Конни видела, как на крыльцо поднимаются трое незнакомых людей, сопровождаемых шерифом.

 - Вы хотите начать с нанесения визитов старателям? – спросил он, и, хотя он не бросил ни одного взгляда в её сторону, Конни могла бы поклясться, что этот вопрос предназначается для её ушей.

 - Да, пожалуй, - ответил один из гостей. - Я хотел бы повидать всех, обученых грамоте.

 - Ищете кого-нибудь?

 - Да, у меня есть имена людей, скрывающихся от исполнения своего гражданского долга. Впрочем, они ведь могли назваться любыми именами, вот я и предпочитаю повидать всех, кто мог бы вызвать подозрения. Раз уж мы всё равно здесь. Когда со здешним делом будет покончено, я, пожалуй, проедусь по побережью, загляну в окрестные городки.

 Чтобы добраться домой, Конни потребовалось еще полчаса, показавшиеся ей бесконечно длинными.

 Генри не выглядел удивленным, когда она сказала ему о проверяющем. Он знал, что его подозревают... Ну конечно! Ведь шериф говорил тогда о грандспамском курьере, который спокойно сел на поезд, а она и не поняла.

 Почему же он не уехал? Ведь он понимал, что Ханчбэк ее не тронет – после того, как узнал, чья она сестра. Неужели из-за Мориса и его изобретений? Они в последнее время и впрямь были – не разлей вода, но рисковать жизнью – из-за слов? Хотя Генри – писатель...

 Могла быть еще одна причина... но в нее Конни не осмеливалась верить.

 - Морис! – крикнула она, распахивая дверь лачуги.

 Тишина. Конни бросилась к лаборатории.

 - Морис!

 Здесь его тоже не было. В последнее время брат стал проводить всё больше времени среди олбанцев. Но что же делать? Кроме Мориса, грамотных среди старателей не было, если не считать Бобса и Добса, а значит, проклятые чиновники первым делом примчатся именно сюда. И, заглянув в лабораторию, непременно захотят присмотреться поближе ко всему, что здесь найдут. Черт. Черт. Конни бросилась к верстаку, где под запыленными чертежами был тщательно спрятан словарь. Если его найдут, Мориса будет не спасти...а она не может потерять сразу двоих.

 Перепрятать? Но куда? Под камень на пляже? Да она его в жизни не поднимет! Уничтожить? Морис не перенесет этого, да и не успеть уже, кажется. Действительно ли уже послышался топот нескольких лошадей сразу, или у страха глаза велики?

 Конни провела ладонью по обложке, лаская буквы названия. Буквы сообщнически подмигнули в ответ, подсказывая выход.

 Когда, спустя несколько минут, в комнату без стука вошли рейнжеры, то застали там молодую девушку, от нечего делать собирающую буквенные бусы.

 - Ваше имя – Коннотация Паунд? – поинтересовался идущий впереди человек.

 - Да, - ответила Конни, всеми силами изображая удивление и оскорбленную невинность, - что вы делаете в доме моего брата?

 - Ваш брат, мисс Паунд, сейчас здесь?

 - Морис, должно быть, сейчас в море, - Конни от души надеялась, что чиновнику не придет в голову лезть под крыльцо, где валялась рассохшаяся и непригодная ни к каким плаваньям лодка Мориса. Гости тем временем неторопливо оглядывали помещение.

 - С этим нужно будет разобраться подробнее. Дик, - обратился главный к одному из рейнжеров, - я дам тебе записку, пусть пришлют специалиста. Этот Паунд, говорят, был толковым изобретателем, пусть поглядят, что он здесь наизобретал. А вас, мисс, - обратился он к Конни, - я попрошу пока не покидать Лук-у-Морвилл.

 Жаркое послеполуденное время тягучей каплей повисло на стрелке городских часов, которая, казалось, уже вечность показывала без пяти три. Наконец стрелка со скрежетом повернулась, и тяжелый звон заполнил опустевший город. Разбуженный олбанец недовольно повернулся, нащупал трубку и, успокоенный, захрапел снова.

 Когда часы смолкли, послышался стук копыт, и на площади перед офисом появился отряд рейджеров. На их шляпах сверкали бляхи Словнадзора. Во главе отряда ехал проверяющий в сопровождении Фенимора Кида, и по лицу шерифа было видно – он предпочел бы находиться где-нибудь в другом месте.

 - Джентльмены, - сказал Генри помощникам, поднимаясь из-за стола, - для меня было честью работать с вами.

 - Бобс, - сказал Добс, также поднявшись, - доставай.

 Тот кивнул и из глубины сейфа извлек три новеньких кольта, один из которых бросил писателю.

 - Дырку от бублика они получат, а не мистера Клондайка, - объявил Добс, занимая позицию у окна. Генри прослезился бы, да было некогда.

 - Не надо, - сказал он. – Прошу вас, не нужно кровопролития.

 - Мы народ простой. Это правительство у нас доброе, кровь не проливает, всё больше вешает. А мы по старинке. А вон и Ханчбэк пожаловал. Становится совсем жарко.

 Генри поглядел в окно. И верно – с другой стороны улицы на площадь выехал Хэнчбэк со своей шайкой. С грохотом захлопнулась дверь бакалеи. Взвизнул ребенок, которого мать за ухо втащила в дом. Все стихло.

 - Кто это? – несколько нервно спросил проверяющий у шерифа.

 Тот пожал плечами:

 - Это представители профсоюза старателей.

 - Профсоюза? – гость тоже почувствовал неясную опасность, исходящую от слова. – Я не хочу конфликта, шериф Кид. Я приехал за одним – арестовать злостного нарушителя закона, и вдобавок к тому, - он сплюнул на раскаленную землю, - писателя.

 - Попробуйте, мистер, - предложил лидер профсоюза, ненавязчиво опуская руку к кобуре. Шайка синхронно повторила его жест. – Просто попробуйте...

 Над площадью густым маревом зависла тишина.

 Каркнула ворона, пролетая мимо.

 Тишина взорвалась выстрелами.

 В комнате, выходящей окнами на запад, все шторы были задёрнуты, однако парусине было не под силу справиться со всей яркостью полуденного солнца. Гость, сидевший лицом к окну, невольно щурился и чувствовал себя не в своей тарелке от того, что не мог, разговаривая, смотреть в прямо глаза собеседнику.

 Собеседник, крупный мужчина средних лет, полусидел на постели, откинувшись на подушках. Ему тоже было не по себе - он не привык представать перед правительственными чиновниками в столь беспомощном виде. Даже неизменный стетсон лишь отчасти возмещал недостатки такого положения – возможно, из-за нескольких круглых отверстий в тулье. Мужчина морщился и всё время норовил усесться поудобнее - в такие минуты оживала сидевшая с другой стороны старая олбанка, наклоняясь к больному и придерживая одной рукой подушки.

 - Прискорбно, шериф, - говорил гость, - весьма прискорбно, что в ваших краях закон приходится отстаивать с оружием в руках. Боюсь, никто не ожидал встретить здесь столь серьёзное вооружённое сопротивление, иначе мы бы сразу прислали более сильный экскорт.

 Взгляд шерифа выразил искреннее сожаление:

 - Я подозревал, что в наших краях орудуют контрабандисты, но мне никак не могло придти в голову следить за инспектором. Кто же знал, что он вовсе не инспектор... То ли он с самого начала договорился с этими бандитами, то ли спелся с ними уже по приезде. К счастью, эти двое господ избавили нас от необходимости проводить расследование.

 - К счастью? - суховато переспросил гость, в очередной раз попытавшись взглянуть шерифу в лицо, и в очередной раз отворачиваясь и прикрывая глаза. - Вы забываете, шериф, что в той перестрелке погиб и слуга государства, такой же, как я или вы.

 - Мы все выполняем свой долг, господин инспектор, - спокойно ответил шериф. - В конце концов, пройди одна из пуль немного правее или левее - и я даже не знаю, кто бы сейчас рассказывал вам об этих событиях.

 Гость скользнул взглядом по грязноватой перевязи, на которой покоилась левая рука шерифа, перевел глаза на бинты, видневшиеся в вороте рубашки, и голос его несколько смягчился.

 - Разумееется, никто не обвиняет вас в его гибели. Вы сделали всё, что могли, и я от души надеюсь на ваше скорейшее выздоровление. Со мной прибыла дюжина солдат - думаю, шестерых из них я оставлю здесь на какое-то время. По крайней мере, пока вы не сможете вновь полностью принять на себя обязанности шерифа.

 Шериф вновь попытался устриться поудобнее, на этот раз едва не уронив на пол одну из подушек.

 - Благодарю, господин инспектор. Вряд ли в этом будет необходимость - главарь контрабандистов убит, с ним трое из его людей. Скорее всего, в банде начнутся разногласия, дележ главенства... а разногласия у таких людей решаются всегда одним способом. Подозреваю, что в течение месяца банда будет обескровлена, и всё это без единого выстрела со стороны ваших ребят.

 - Я получил информацию, что здесь обнаружена лаборатория известного изобретателя, исчезнувшего из Кольрадии несколько лет назад.

 - Вы говорите о Морисе Паунде? Да, для меня это был изрядный сюрприз. Его лаборатория к вашим услугам, сэр, что же касается самого Мориса, то он, боюсь, исчез в неизвестном направлении.

 - Что, просто взял и исчез у вас из-под носа?

 - Ну, уже если большие шишки в Кольрадии его упустили, - усмехнулся в ответ шериф, - куда уж мне? Сестра его клянется, что ничего не знает, и я ей верю.

 - Кстати, насчет этой девушки, Коннотации Паунд... Вы не думаете, что она могла быть сообщницей лже-инспектора?

 - Конни? - нахмурился шериф. - Ни в коем случае. Этот Франц Клондайк, или как его там звали на самом деле...

 - Если бы вы не поторопились с похоронами, мы могли бы опознать его.

 - Помилуйте, господин инспектор, в такую погоду? Так вот, этот господин дурачил девушку точно так же, как и всех нас. Она была оскорблена и возмущена, узнав правду.

 - Вы уверены, что это не притворство?

 - Будь это притворством, - усмехнулся шериф, - не стала бы она соглашаться на предложение одного из старателей. Генри Вэйн давно уже крутился вокруг неё, но она только сейчас его оценила по достоинству. Свадьба через месяц.

 - Быстро, однако, здесь у вас всё делается.

 - Быстро? Да что вы, если бы не моя рана, они бы хоть сейчас под венец. Конни хочет, чтобы непременно я их поженил. Священник-то наш редко бывает трезв...

 Гость вздохнул и поднялся.

 - Скорейшего выздоровления, шериф. Разрешите на этом откланяться - мне следует приступить к работе. Вы себе не представляете, в каком состоянии находятся бумаги. Да и одна из учетных книг в совершенно нечитаемом состоянии – то ли водой попортило, то ли чернила попались некачественные. И ведь выбросить нельзя, они все на учете в головной конторе!

 Когда он вышел, старая олбанка чуть заметно покачала головой и выронила из старчески мягких губ:

 - Фтопку.

 В роли посажённой матери выступила жена пекаря. Шериф по случаю праздника приобрел новую шляпу взамен простреленой. На ногах он стоял твёрдо, однако порой, забывшись, морщился и потирал ладонью бок.

 Чиновник, которого и не думали приглашать, глядел из конторы на свадебную процессию, в которой, к своему немалому удивлению, отметил полдюжины олбанцев. Невеста была очаровательна, несмотря на простоту наряда. Голову её украшала кокетливая белая шляпка, а на шее, разделенные золотыми цепочками, висели семь переливающихся букв. Жених был облачён в уже вышедший из моды, но тем не мене приличный городской костюм.

 Наконец, молодая пара под громкие приветственные крики и – куда деваться - сальные шутки старателей вышла на крыльцо, и немедленно была осыпана дождем из букв самых разных алфавитов. Олбанцы одновременно набили трубки и закурили, вынудив чиновника закашляться и отойти от окна. Поэтому он уже не увидел, как один из олбанцев помоложе подошел к молодоженам и довольно бесцеремонно обнял жениха, а затем расцеловал невесту в обе щеки. Ни жених, ни невеста ничуть не возражали.

 Когда чиновник вновь вернулся к окну, олбанцев уже не было – кроме того, что, казалось, никогда не покидал ступеней офиса. Проходя мимо него, молодые поклонились с неожиданным уважением.

 - Пеши есчо, - отчетливо произнёс старик им вслед. Впрочем, никто из присутствующих так и не понял, что он имел в виду.