Darel
№51 "Родину не выбирают"

Родину не выбирают

  На кладбище было тихо. Семеныч постучал лопатой о дерево и удовлетворенно кивнул – даже удары здесь звучали глуховато.

  Он считал себя коренным американцем, его предки осели в свое время на Аляске, затем перебрались южнее, еще южнее, во время кризиса, когда Мексика, Канада и Штаты объединились в одно государство, отправились вместе с маленьким Васькой в Мексику. Когда рванула Великая Мировая Депрессия и в Центральной Америке прошел ряд локальных ядерных войн, он сунул в свой пикап четыре рюкзака, набил барахлом фургон и рванул в присоединенные территории Северной Гватемалы.

  Все-таки зря он вынул у них изо рта кляпы.

  - Я сотрудник консульства, вы не имеете права!

  - Мужик, не бери грех на душу!

  - Молчите, ироды, - Семеныч еще раз стукнул лопатой о дерево – гватемальская земля была глинистой.

  А затем мировое сообщество осудило пошатнувшиеся Штаты, и была странная война, в результате которой Соединенные Государства Америки – бывшие США – вначале раздробили на семьдесят два куска, а затем и вовсе изолировали от остального мира искусственным Гондурасо-Панамским проливом и выпотрошили.

  - Ты же русский человек, Семеныч, ну покуролесили, ну пристрелили пару черножопых, они же не как мы, не люди же… Лять… Зуга ды Земеныш, ба зубам лобадой…

  Семеныч прекрасно помнил, как люди рвались из кожи, чтобы получить иммиграционную карту в какой-нибудь заштатный Египет, как выжимали иностранные компании всё из некогда великой державы.

  Он помнил, как ходили по домам японцы и выкручивали железные ручки, которые прессовались затем в порту и в виде гигантских чушек отправлялись в Страну восходящего солнца. Моськи порвали слона.

  Он мог уехать в Россию. Этнические британцы возвращались в Англию, немцы – в Германию, ну а русских звала родина, осваивать ту Сибирь, на которую не успел наложить лапу Китай – этот, кстати, никого не ждал к себе – своих хватало. Семеныч остался в стране, которую считал родиной.

  - Выпьешь? – За шестьдесят четыре года Семеныч привык думать одновременно на двух языках и перестраивался мгновенно. Всю жизнь он слушал российские и советские песни, перестал только полтора года назад, с началом второй волны оккупации.

  - Не, Мамба, не буду пока. Если патруль ближе к утру никого не привезет, вот тогда и выпью.

  Четырнадцать лет из страны забирали все. Дорвавшиеся до халявы люди, фирмы, ассоциации, фонды и целые государства доили труп своего врага.

  А потом они ушли – и осталась только земля и миллиард населения, на девяносто девять процентов – негры, китайцы и мексиканцы. Причем – только те, которые не смогли доказать победителям, что они чего-то стоят и их надо забрать с собой.

  Ни ученых, ни спортсменов, ни актеров, ни даже более-менее приличных клерков, программистов, строителей. Остался так называемый черный миллиард - отбросы. Жмых. Дерьмо.

  Мир сожрал Америку, а затем выдал ее обратно – но это была уже не та страна, которая гордо смотрела сверху вниз на человечество из-под звездно-полосатого флага.

  - Вот, - Семеныч выглянул из сторожки и увидел связанного Санчеса Смита. – Воровал кукурузу.

  - Мы ведь договаривались, - старик взял за грудки молодого метиса. – Если видишь на месте преступления кого-то из своих, просто убиваешь и едешь дальше! Ты думаешь, меня радует закапывать это дерьмо?

  Семеныч переживал, обижался, по молодости, бывало, и до ножей доходило, когда кто-то справедливо указывал ему на то, что его родины, Штатов, больше не существует.

  Он пережил развал, оккупацию, пятнадцатилетнюю блокаду, во время которой «черный миллиард» сократился втрое – от голода, войн и неспособности работать подавляющего большинства.

  И он дожил до второй волны оккупации, когда южную часть некогда великой державы отдали в распоряжение двух консульств – российского и индийского. Центр получили Евросоюз и Китай, а север – Австралия и Индия. Радиоактивная пустыня на месте Ближнего Востока и Северной Африки не получила ничего, равно как и погрязшая в своих разборках Южная Америка.

  В каждой трети – два консула, если разобраться – то всесильные генерал-губернаторы, сдерживаемые только друг другом и руководством своих стран.

  - Бенедиктов Василий Семенович, две тысячи шестого года рождения. От репатриации отказались, в армии и полиции не служили, в молодости были автомехаником, на данный момент сторож на кладбище города Ливингстон. Я ничего не упустил?

  Семеныч исподлобья посмотрел на лощеного хлыща и отрицательно помотал головой, хотя ему было что сказать.

  - Господин Бенедиктов. Тридцать два года назад ваш двоюродный брат Джордж Бенедиктов переселился в Россию, в Магадан. Прошел путь от простого инженера корпорации «Севзол» до ведущего, его дети Мария и Иван в данный момент проживают в Москве. Мария – менеджер голопроектов, Иван – депутат нижней палаты Государственной думы. В анкете оба указали, что были бы счастливы, если бы вы присоединились к семье.

  - Чушь, знаю я ваши анкеты. - Семеныч забылся на мгновение, но тут же опомнился – не говорить же ливингстонскому заместителю всесильного российского консула, что родня не могла подпортить свои анкеты ответом «от двоюродного дяди отказываемся». – Пожалуйста, оставьте меня в покое, мне уже немного осталось, господин вице-консул…

  «Черный миллиард» за годы хаоса неоднократно пытался выстроить на обломках империи новую страну. Великую. Могущественную. Но кроме мелких бандитских государств ничего предложить самому себе так и не смог.

  В осколках империи роился хаос. Недолгие месяцы передышки сменялись годами революций и войн, люди сотнями тысяч погибали от инфекций, голода, репрессий. Расцветали национализм, «черный фашизм», местечковость.

  В ответ простые люди начали формировать «серые дружины» - небольшие команды, которые время от времени совершали точечные, продуманные акции: убийства, похищения, запугивание.

  И если в густонаселенных районах бандиты все же создали хлипкие, но государства, павшие только с началом второй оккупации, то для окраин, где жили в основном аполитичные люди, новая власть не изменила практически ничего.

  Пока местных не трогали – все шло, как хотели пришельцы.

  Когда трогали – «серые дружины» вспоминали старые добрые времена.

  - Я – майя, жру папайю, о мама миа! – с жутким акцентом, но по-русски пел Аполлон Карера, причем ни разу не соврал – чистокровный киче-майя действительно уважал папайю и, к сожалению Семеновича, не меньше уважал самую тупую российскую попсу начала двадцатых годов. – Я – майя, конкисту хаю, фак мама диа!

  - Опять нажрался? – Семенович сгреб со стола полупустую бутыль с самопальным вискарем и поставил ее в сейф. – Ты хоть понимаешь, что поешь?

  - Ты переводил, - подтвердил Апо. – Кроме того, все понятно на этом… Как его… Идиотивном? В общем, на каком-то уровне. Русские песни легко понимать.

  - Интуитивном, - старик сел на кривой самодельный стул и начал растирать левую ногу – болела, зараза, не иначе – к грозе. – Слушаешь всякую чушь, а я, дурак, потакаю тебе. Ты сегодня работал?

  - Ага. Сотню кецалей получил, машину русского клерка сделал.

  По согласованию ограниченного совета ООН на всех североамериканских территориях вводились местные валюты. В Гватемале – кецали, в Мексике, Техасе, Флориде и нескольких других южных штатах – песо, в Канаде и на Аляске – канадские доллары, в центре континента – американские доллары.

  Валюты сразу были привязаны к захватчикам. Так, кецаль зависел от рубля и иены, жестко притянутый к обеим валютам, обеспеченным государственными активами.

  Впрочем, местные плевали на это – хоть кецали, хоть попугаи ара – главное, не мешайте жить и в душу не лезьте.

  - Василий Семенович, умоляю, возьмите! – Вице-консул сам приехал на кладбище. – Если вдруг приболеете, хоть позвонить сможете!

  Старик покрутил в руках коммуникатор и передал обратно:

  - У моих друзей такого нет, у меня тоже не будет.

  - Ну как вы не понимаете! – вице-консул горестно всплеснул руками. – Японцы вывезли своих всех до одного. Британцы забрали последних полукровок. Испанцы сделали генетический анализ всем, кто хотел, и выдали отобранным хорошее пособие. Вы на территории Гватемалы – единственный русский, причем у вас есть близкие родственники в Российской Федерации, и не самые бедные! На меня давят. Давайте я куплю вам дом в центре Ливингстона?

  - Меня все устраивает, - насупился старик. – Не приставайте, дайте дожить спокойно.

  В новые колонии из России и Японии хлынул грязный поток – сомнительные дельцы, переселенцы, гонящиеся за землей по бросовым ценам, фирмы, надеющиеся поставить здесь свои фабрики с дешевой рабочей силой.

  Местных жителей не ставили ни во что. В любом баре или голозале местный мог нарваться на ссору, недостаточно вежливо обратившись к русскому или японцу.

  Если пьяный русский или японец насиловал местную девушку и это становилось известно, власти делали провинившемуся внушение и высылали домой. Аборигена за такое же преступление убивали на месте «за сопротивление властям» или отдавали на показательный процесс, с которого отправляли в Калифорнию, чистить радиоактивный Лос-Анджелес.

  - Господин Бенедиктов, почему вы отказались от репатриации? Ответьте для телезрителей первого канала, пожалуйста!

  - Ай ноу андестенд, факинг рашен…

  - Аполлон, вали отсюда. Господа, я не понимаю, как вы могли перепутать меня с пьяным молодым индейцем? Или вы ради этого интервью готовы снимать кого попало под моим именем?

  - Простите, господин Бенедиктов, но на вопрос – он это вы или нет, он ответил, что действительно он, причем по-русски!

  - Я готов участвовать в серии передач о жизни Ливингстона.

  - Нам неинтересен город, Василий Семенович. Нам интересны вы!

  - Ну что ж. Мои предки всегда хотели жить подальше от центра, где-нибудь у теплого моря, и чтобы в их жизнь никто не вмешивался. Мой прадед, дед, отец – а потом и я…

  Внешняя либеральность современных стран скрывала внутренний стержень. Чтобы выйти из Депрессии, на равных сопротивляться жестким и неуютным противникам – Китаю и Индии, всем, в том числе Евросоюзу и Австралии, пришлось стать сильнее. Внешне это было даже незаметно – гей-парады, наркомания как болезнь, а не как преступление, феминизм, либерализация и многие другие признаки загнивания остались.

  Но такие институты, как верховная власть, полиция и армия, внутренние службы безопасности и стратегические отрасли промышленности, с определенного момента стали абсолютно негибкими.

  В парламентах могли кричать о чем угодно, по головидению рекламировать новые анальные шарики с улучшенными аэродинамическими характеристиками, но настоящих врагов – не болтунов и псевдоаналитиков, а именно врагов – в любой оставшейся серьезной державе вычисляли быстро и незаметно изымали из обращения.

  Главы ведущих медиаагентств не были куплены или предупреждены властью. Они прогибались просто по сути своей работы, причем, как правило, глубже и интенсивней, чем это было нужно власти.

  - Они точно друзья?

  В сторожке лежали рядом связанные русский и японец.

  - Сто процентов. - Мамба легонько пнул одного из пленников. – Оба – сотрудники консульств, пьют вместе каждую субботу. На прошлой неделе ночью, пьяные, гоняли на спорткарах по окраинам Ливингстона. Русский сбил двоих, японец – троих. Свидетели утверждают, что они специально доворачивали штурвалы, чтобы зацепить убегавших.

  - Значит, так тому и быть. - Семеныч взял из рук негра два пластикорда – сотрудники консульств на управляемых территориях не имели права находиться без табельного оружия. – Говорят, это безболезненно?

  - Если в глаз или сердце, - подтвердил Мамба. – Семеныч, может не надо?

  - Не плачь, старушка, - пошутил старик. – Если Родина шепчет «надо» - значит, действительно надо. Сколько мне оставалось-то с гнилой печенью? Давай нож.

  Весь цивилизованный мир был потрясен кадрами российского первого канала. В глухой провинции, в городе Ливингстон двое молодых клерков в своих развлечениях зашли слишком далеко.

  Василий Бенедиктов, неоднократно отказывавшийся от российского гражданства и не имеющий преимуществ красного паспорта, был зверски замучен в собственном доме. Незадолго до смерти он смог вырваться и, пользуясь оружием сотрудника японского посольства, убил своих мучителей – одного выстрелом в сердце, другого в глаз, после чего истек кровью.

  Это событие спровоцировало ряд внутренних расследований, вначале в российско-японской зоне влияния, затем, в результате вскрытия множественных нарушений и злоупотреблений, в остальных зонах североамериканского континента.

  - Аполлон, ты в курсе – нам разрешили учиться!

  Вестос хлопнул приятеля по плечу.

  - А-а-а-а-а, серые глазки, не та-а-а-а-а-аскуй! А-а-а-а-а! Дам тебе ласку, дам те-е-е-е-е-е-е-е-ебе… всё! – индеец посмотрел на друга, нахмурился, и прошептал: - Ты знаешь, что Семеныч был вудуистом?

  - Русский? – удивленно поинтересовался Вестос. Многие в Гватемале если и не исповедовали Вуду, то уж верили в магию не меньше, чем в Христа или Аллаха. – Не может быть.

  - Он провел ритуал… настоящий… Я не видел, но я все понял. Ради нас… Как Христос…

  - Иисус тоже был вудуистом? – насмешливо спросил Вестос.

  - А как же! Он принес в жертву через себя всех евреев, чтобы человечеству было лучше. А-а-а, серые, се-е-е-е-е-ерые глаза! А-а-а-а-а! Манит, манит твоя-я-я-я-я-я… любовь!