Kulyok
№101 "Волнорез"

Волнорез

На полу шумело море. Московское солнце не проникало за плотные жалюзи, в комнате царил полумрак, и на минуту мне показалось, что я и впрямь сижу в бамбуковой хижине на берегу океана.

За окнами было тихо, как летом в студенческом общежитии. Замоскворечье опустело, Москва вымерла, словно вся планета разом сдала последнюю сессию. Да так оно и было.

Я провел ладонью по рабочему полу, и теплую бирюзу сменили сухие строчки контакт-листа. Почти все мерцали серым: абонент недоступен, ищите его в очень, очень далекой галактике…

Зазвенел коммуникатор. Я поднял руку к наушнику:

– Ира?

– Димка, привет, – засмеялся голос в ухе. За десять лет он совсем не изменился. – Не передумал?

– Не знаю, – честно ответил я.

– Тогда… – Ирка запнулась. Наверное, привычно считает варианты, прикидывает вероятности; это у них профессиональное. – Ты сейчас на Пятницкой живешь? Давай у фонтана за Третьяковкой, в семь. Там и обсудим.

Завершив разговор, несколько минут я просидел неподвижно. Лет пятьдесят назад все решили бы, что я сошел с ума. Квартира в центре города, почти любимая и почти творческая работа, метро без толп, возможности, о которых не мечтал и свихнувшийся эльф-ролевик – чего дураку не хватает?

Не с кем их разделить. Не-с-кем. Абонент недоступен, жилье сдано, он тут давно не живет, она уехала. Куда? Что, сами не знаете, куда? Звонят в Службу, и поминай как знали. Еще просят: присмотрите пару неделек за квартиркой. Через полгода захожу, а там пылищи – на автосвалке в Мытищах и то меньше. Что, у вас в Службе одноклассница работает? Ну вот, а еще спрашиваете. Сами небось знаете лучше меня!

Ирка… Проводник отсюда, тоже мне еще.

Я со вздохом поднялся и натянул кроссовки, запихнув шнурки за косточки лодыжек. Хотя улицы сейчас такие чистые, что можно и босиком ходить. Вот только черные очки надевать не рекомендуется: вдруг сканер сетчатки даст осечку? Будешь потом долго доказывать, что ты не верблюд, или, еще хуже, в розыске за вандализм…

Дверь на первом этаже скрипела: соседей нет и, кроме меня, смазать петли некому, а мне вечно не до того. Я постоял на пороге, привыкая к яркому солнцу. Хороший вечер. И даже не безлюдно – вон возвращается группа с пешеходного тура, машет рукой девушка-экскурсовод с кружевным зонтиком, хохочет под вывеской ювелирного магазина влюбленная парочка, впереди поворачивает за угол велосипедист с щенком на поводке. Жизнь кипит…

Только почему на десятилетие выпуска оказалось, что в живых из моих одноклассников осталось только шестеро?

На первом этаже соседнего дома когда-то цвела и пахла «Пицца Хат». Сейчас окна – темные, непрозрачные – отражали высокий собор и бездонное голубое небо, а поблекшая вывеска – кажется, в прошлом году ее даже подкрасили для туристов, – по-прежнему восхваляла достоинства американо-итальянской кухни. Если что, лучше офиса не сыскать. Хотя кому он нужен теперь, когда можно прекрасно договориться по сети?

У пешеходного перехода подмигивал желтым глазом блинный автомат. Я не удержался и провел карточкой по щели приемника. Знакомый аромат защекотал ноздри, и через полминуты мне в руки выпал тонкий и широкий, как лаваш, горячий блин в картонном конверте. В отдельном окошке глухо стукнула по пластику порция синтетической сметаны.

Почти бесплатная пища, дармовая энергия, чистый воздух, дешевое жилье, низкая, как в каком-нибудь Ньютоне, преступность… Я словно задался целью перечислить все плюсы мира, в котором живу.

И правильно, наверное. Нужно же знать, откуда уходишь.

Я прошел по тенистому скверу мимо восстановленного собора, коснулся рукой ограды. Наверное, сюда приятно приходить с детьми, с друзьями. А еще лучше встретиться на природе, у реки, под соснами: поставить палатки, дурачиться, собирать ягоды и не расставаться неделю-другую.

Черт побери, и как мы друг друга растеряли? И, главное, когда? Еще недавно встречались после летних сессий, ходили в походы, знакомили друг друга с симпатичными девчонками, перезванивались чуть ли не через день, могли сорваться в другой город – хоть на выходные, хоть посреди зачетной недели.

А потом обленились. Выбирались раз в месяц попить пивка где-нибудь на Бульварном кольце, да и то – только те, кто ездил в столицу. «Нет, уж лучше вы к нам». Через раз встречались на день выпуска в школе, все чаще пересекались через сеть, а потом вообще никак, а потом…

«Абонент недоступен».

Синтез-станция, которую прикрутили вместо «Макдональдса» напротив входа в метро, выглядела, как советская фабрика-кухня посреди тайги, но, как ни странно, почти не бросалась в глаза. Кто-то даже догадался разбить небольшой сад на крыше, и футуристические трубы уже не так привлекали внимание, как четыре года назад.

Я доел остатки блина и перешел дорогу. Тут даже попадались немногочисленные машины. Из Кремля на дачу – излюбленный маршрут власть имущих. Впрочем, какая сейчас власть? Так, детский сад один. Зачем просиживать штаны помощником депутата в пустом парламенте, когда можно позвонить в Службу и через пару часов сесть на настоящий императорский трон?

Теоретически. Что у них на практике – один черт знает.

В Ордынском тупике было тихо и прохладно. Гарцевал над старинным фонарем деревянный скакун: само собой, «Дохлая лошадь» открыта круглые сутки… Да что со мной такое, одни кабаки в голове?

Я прикрыл глаза. Вспомнилась еда из детства – как якоря, привязывающие меня к разным книгам, к далеким мирам: плавающие в масле пельмени и «Королева Марго», плюшки с корицей и сладкий чай – и отважный Магистр Рассеянных Наук. Я усмехнулся. Хорош ты, Димка. А когда окажешься в параллельном мире, будешь вспоминать «Пиццу Хат» и блины, скучая по этому миру и этой Москве?

Кто-то окликнул меня. Я машинально бросил пустую картонку в люк переработчика, брызнул на жирные руки спреем и обернулся.

Ни души в переулке. Но голос определенно был Иркин.

Где же она?

– Хорош оглядываться, здесь я, у фонтана! – засмеялась невидимая Ирка. – Шагай быстрей!

– Фу ты, опять проектор, – с облегчением пробормотал я. – Ирка, не балуйся!

Над головой раздался легкий хлопок, словно там лопнул мыльный пузырь. Еще и радиокамера, понял я. Интересно, она меня вела от самого дома? Одноклассница, блин.

– Меня тут на днях убить пытались, – виновато сказала Ирка. – Извини, а?

У фонтана вовсю цвели липы. Откуда-то летел тополиный пух. Почти как двадцать лет назад, когда нас, второклассников, привели на каникулах в Третьяковскую галерею, и мы подпрыгивали на гранитных шарах, обрамляющих фонтан… какому-то счастливчику даже удалось вымокнуть с головы до ног. А потом пошел дождь. Один из самых счастливых дней в моей жизни. Может, поэтому я тут и поселился.

Я огляделся. Собственно, и выбирать было не из кого. Семидесятилетняя женщина на лавочке, пятилетняя девочка с воздушным шаром, и… Ирка.

Таких зеленых волос я не видел, даже когда опрокинул на нее пузырек с зеленкой во время химии. Листья деревьев рядом с Иркиной гривой казались бледно-салатовыми, а Фарамант из Изумрудного города, если бы он вдруг оказался здесь, удавился бы от зависти.

На ней были просторные, но очень короткие зеленые шорты и длинное не то платье, не то рубашка. Ирка то и дело нервно проводила рукой по светло-коричневой ткани, то расстегивая почти все пуговицы, то снова приводя одежду в приличный вид. Впрочем, это мало кого могло смутить. От худощавого мальчишки Ирка отличалась только ростом: в ней было по меньшей мере метр восемьдесят.

Десять лет мы учились в одном классе. Пять из них сидели за одной партой. А на выпускном я хотел ее поцеловать – и не подошел. В общем, обычная история.

– Привет, – она кивнула мне так естественно, словно мы расстались вчера. – Прогуляемся до Полянки?

– Само собой, – отозвался я, подстраиваясь под ее легкий тон. – Я не отвлекаю тебя от дел?

– Сегодня ты – мои дела, – она улыбнулась. – Как оно все, Димка?

– Закончил проект, получил расчет, свободен, как ветер. А у тебя?

– М-мм, – отозвалась Ирка. Мы шли вдоль ограды Третьяковки, осторожно поглядывая друг на друга. – Да мелочи, в общем. Тут муж от жены ушел… сам понимаешь, куда. Ну, счастливая супруга откопала где-то антикварный ствол и подкараулила меня после работы, – Ирку передернуло. – Удовольствие ниже среднего, честно говоря.

– И что с ней теперь?

Ирка пожала плечами.

– Искусственного интеллекта, слава богу, не существует, но отследить показания камер и опознать агрессию даже железки могут. А дальше все просто: розыск, камера, приговор. Меня не ее судьба заботит, Димка. За последние полгода убили троих наших.

– Озлобленные родственники?

– И они тоже. Но мне кажется, это организованная группа. «Живи, где родился»… или авторитаристы.

– Зачем им это?

Ирка чуть улыбнулась.

– Их можно понять. Знаешь, какой шок был, когда уходы поставили на поток? Не заголовок в сети: «Кот Шредингера существует!», не экспериментаторы-добровольцы, исследующие квантовую теорию и множественные миры, а чья-то мать, брат, муж, пропадающие навсегда?

– Государство разрешило, – я развел руками.

– У государств выбора не было, – возразила Ирка. – Сначала им понадобились новые технологии: синтетика, полеты в космос, город на Луне за полгода… Потом они спохватились, что население сократилось в разы, но выбора уже не было. Да никто и не жалуется. Энергия стала бесплатной, и вот результат: массовые сканирования сетчатки, только электронные деньги, прозрачность в сети, никакой анонимности – и спокойный, гладкий, безопасный мир. Давно бы так.

– Ага, – вздохнул я. – На Земле остался золотой миллиард. Заканчивай лекцию.

– А лекция и не нужна. Посмотри вокруг. Столько счастливых лиц… Людей стало меньше. Мы уже друг другу не мешаем.

Мы прошли мимо старенькой церкви, свернули в переулок между блестящими зданиями. Когда-то здесь кипела жизнь, бегали туда-сюда клерки, которым запрещалось работать дома… ужас, конечно, но… Но? Что-то в этом было?

– Пусть уходят те, до кого нам нет дела, – нарушил молчание я. – Но уходят и друзья.

– Значит, им там хорошо.

– Но здесь они мертвы!

– Это стандартная процедура, Дим. Не вернулся через полгода – ты мертв здесь. Иначе вся юриспруденция летит к черту.

На Якиманке два автомобиля терпеливо ждали, когда светофор разрешит им повернуть. В сквере за переплетением гравиевых дорожек цвели белые розы. Не моя работа, но все равно красиво.

– Ты скучаешь по нашим? – негромко спросил я.

– Я-то… – Ирка провела рукой по волосам, и зеленый цвет сменился длинными белокурыми прядями. – У тебя как с квантовой механикой?

– Ирка, я ландшафтный дизайнер, – я не удержался от улыбки. – Проектирую клумбы и кусочки парков. Как ты думаешь, как у меня с квантовой механикой?

– Понятно, – Ирка улыбнулась в ответ. – Все миры существуют в одном пространстве, Димка. И состоят из одних и тех же частиц. Мишка и Игорь не на Марсе, они совсем близко. Может быть, в эту минуту пьют пиво у фонтана.

– Здесь?

– Ты их не увидишь и не почувствуешь. Но они живы, счастливы, и все у них хорошо.

Я покачал головой:

– Тебя это утешает?

– А другого не дано, – Ирка подняла взгляд на меня. Надо признать, белокурые волосы ей шли. – Или порадоваться за них, или обозлиться на весь мир и раздобыть где-то ствол, как та женщина. А ей всего-то нужно было…

– Что?

– Не знаю, – вздохнула она. – Мы же ребят не удержали. Я скучаю, Дим. Но толку? В детстве ведь тоже было по-разному: паника, мародеры, разбитые окна. В новостях то и дело пророчествовали, что в Москве станет хуже, чем в Детройте. А потом устаканилось. Мэр-швейцарец, ни мусора, ни раскрашенных стен, преступность упала в ноль – может, следующему поколению даже не понадобится уходить. Кто его знает, что там, в новом мире, Третий Рим или Третья мировая? А здесь уже все есть, как в Греции.

Мы прошли мимо яркого, праздничного монастыря и вышли к станции метро. За спиной зазвенели колокола.

– Я хотел бы их увидеть, – тихо сказал я. – Поэтому и хочу взять отпуск через Службу. Ненадолго, только на две недели. Само путешествие мне даром не нужно. Я боюсь самолетов; мне и в поездах-то неуютно.

– А «кошачий ящик» тебя не пугает? – Ирка с непонятным выражением смотрела на меня. – Ты знаешь, что возвращаются три процента? Даже из тех, кто всего-навсего собрался в экзотический отпуск?

– Но все остаются живы, значит, я в любом случае не погибну, – я развел руками. – Вы ведь следите за ними через условную точку… или как это там называется?

– Шесть месяцев, – кивнула Ирка. – Потом отключаем датчики вручную… поганое это чувство, Дим. Вроде как отключаешь систему жизнеобеспечения.

Я коснулся ее руки.

– Тебе тяжело?

– Бывает иногда, – она посмотрела на меня. Я никогда бы не подумал, что Ирка может так смотреть: ее взгляд был чуть ли не умоляющим. – Передумай, а?

– Я не могу тут один, Иришка, – я покачал головой. – Это застрелиться и не жить – вспоминать каждый вечер, как здорово было тогда, и как одиноко сейчас. Наверное, старых друзей не заменишь.

– А новые знакомые, терапия, девушки?

– Это работа. Адская. Я с таким облегчением сбегаю домой, будто меня заставляли чистить канализацию. Чужие люди, и я с трудом понимаю, что им от меня надо. Подозреваю, это взаимно.

– Бывает, – без выражения проговорила Ирка. – Мы пришли.

Кластер опустевших домов-муравейников несколько лет назад переоборудовали под московский филиал Службы, с многочисленными помещениями для малопонятных нужд и центром реабилитации. Вход, как ни странно, оставили через бывший книжный магазин. Хотели напомнить посетителям, что в другом мире книг может и не быть?

– Пойдем внутрь? – Ирка тряхнула волосами, в одночасье вернувшими малахитовый цвет. – Если вдруг передумаешь, могу сводить тебя в закрытый ресторан Службы. Ходят слухи, что там даже икра бывает.

Я покачал головой.

– Лучше сразу к тебе.

Мы шли по светлым коридорам, и я вспоминал летний лагерь в нашей школе, где как попало стояли раскладушки в тихий час, и мальчишки забегали в женскую палату, выставив брызгалки, как белый флаг, дразнились и выпрыгивали в окно первого этажа, едва заслышав стук каблуков. И красавица-блондинка читала истории про Карандаша и Самоделкина из «Веселых картинок»…

Я мотнул головой. Сам будто ребенок…

В просторном кабинете стояли стол и стул. Деревянные прожилки на паркете поблескивали, как солнечные блики на поверхности моря.

Я устроился на подоконнике, а Ирка присела на краешек стола, рядом с начатой банкой оливок. Несколько минут мы молчали.

– То есть… – начала Ирка.

– Значит… – одновременно начал я, и мы рассмеялись. Вдруг стало легко, как на школьной перемене.

– Жаль, что я после школы ушла из вашей теплой компании, – задумчиво сказала Ирка. – Вышла замуж зачем-то…

– Ты замужем?

– Три года, как нет, – отмахнулась Ирка. – Самое паршивое в той истории, что еще через полгода он пришел в Службу, и я, в общем-то, подозреваю, зачем. Нам ведь все рассказывают, Димка. Словно боятся, что если не выразят мечту, то она ускользнет.

– Ты их провожаешь, и они делятся с тобой?

– У них у всех такие лица… – Ирка улыбнулась. – Хоть и говорят, что миры не выбирают, а желания не сбываются, при взгляде на них этого не скажешь. Они верят, видят – и это заметно. По тебе, кстати, тоже. Ты не вернешься, Димка.

– Кто-то говорил, что я и биологию на вступительных не сдам, – словно невзначай заметил я. – Я вернусь, Иришка. Обещаю.

– Ладно, – Ирка посерьезнела. – Теоретическую часть тебе объяснять?

– Разве что на пальцах, – я развел руками.

– Хорошо… Тебе про линейность уравнений на волновые функции объяснять нужно? Принцип суперпозиции? – она покосилась на меня. – Ладно, вижу. Это и понять-то невозможно, по правде сказать – нужно только запомнить. Чтобы объяснить как следует, нужно тебе мозги чуть-чуть повернуть. Как те частицы – чуть-чуть в другом состоянии, в другом месте-времени.

– Чуть-чуть набекрень?

Ирка рассмеялась.

– Помнишь шредингеровского кота? – отсмеявшись, спросила она. – Он лежит в ящике, и мы не знаем, жив он или мертв. Когда мы открываем дверцу, мы закрепляем положение кота в нашем мире. У нас кот жив. У другого наблюдателя он будет мертв.

– Но кот…

– Квантовая частица, – отмахнулась Ирка. – Неважно. Ящик открывается, и возникают два мира: в одном мы гладим живого кота, в другом – оплакиваем мертвого. Или просто выкидываем в печку; ученые – люди черствые.

– Хорошо, но мы собираемся перенести меня в другой мир, а не сжигать кота, – возразил я, придвигаясь ближе и подхватывая оливку из банки. – Жестокое обращение с животными как-то не входит в мои планы.

– А мы перевернем эту ситуацию, – Ирка нажала какую-то кнопку, и в дальней стене открылась неприметная дверь. – Представь, что кот – это ты. Тебя кладут в ящик, и мир задергивается, как шторка. А потом ты отдергиваешь шторку, и мир меняется – для тебя. Понимаешь?

– Почти. А как я вернусь?

– За это отвечает другая волновая функция в твоем уравнении, – Ирка поднялась, кивком приглашая меня следовать за собой. – Мы прописываем условную точку: когда ты оказываешься в ней, вероятность возврата приближается к девяноста семи и девяти в периоде.

– Порожний контейнер, квартира или пустырь? – спросил я, начиная понимать.

– Да. В общем, существует почти стопроцентная связка «ты в условной точке» – «ты в нашем мире», но она может не сработать, если…

Я уже не слушал. Сердце лихорадочно забилось.

– Димка? – донесся издалека голос Ирки. – Ты здесь или уже в Стране Чудес?

– Убежал за Белым Кроликом, – хрипло отозвался я. – Так что мне делать?

– Проходи сюда.

Посреди стерильно-светлой комнаты стояло кресло, похожее на зубоврачебное. За ним притулился стеклянный шкафчик с лекарствами. Сейфовая дверь с большим и круглым, как аквариум, глазком выпирала из боковой стены. Больше там не было ничего.

– Садись.

Кресло оказалось теплым на ощупь.

Ирка присела передо мной на корточки.

– Знаешь, я иногда жалею, что Службе не ставят препоны, – негромко сказала она. – Что у нас нет бюрократии вообще. Что я не могу наорать на тебя и послать домой за первой попавшейся справкой, а потом повесить на дверях табличку «Закрыто» на пару месяцев. Или рассказать пару страшилок.

– А тебе есть что рассказывать?

– Было бы, народ бы в Службу косяками не валил, – грустно усмехнулась Ирка.

Я осторожно взял ее за руку.

– Ирка… а что рассказывали те, кто вернулся?

– Разное. Ты же не ждешь другого ответа? Они были счастливы, Димка. Наверное.

– И это все?

Ирка долго молчала.

– Я двоих видела, – наконец ответила она. – Глаза у них были тоскливые.

Я глубоко вздохнул. Ирка посмотрела на меня и кивнула, высвобождая руку.

– Ты готов.

Она резко встала и подошла к шкафчику. Запахло лимоном.

– Ты даже о деньгах не спросила, – заметил я. Кресло стояло спиной к шкафу с лекарствами, и мне пришлось вывернуть голову. Сразу заболела шея.

– М-мм, – Ирка покосилась на сейфовую дверь, потом прикусила губу.

– Что-то не так?

– Димка, у тебя есть пара миллионов новых рублей?

– Смеешься? Полторы тысячи в неделю – мой потолок.

– Вот-вот, – пробормотала Ирка. – Понимаешь, вип-клиентам делают фиксацию сознания. В состояние гипноза вводят всех, но с випами все обстоит еще круче. В общем-то это шарлатанство: вместо того, чтобы запихнуть тебя в контейнер и приказать тебе мечтать об идеальном мире, тебе вводят препарат и устраивают фантасмагорическую экскурсию. Если перевести на нормальный язык, випам сначала показывают, куда они летят, а потом вручают билет на самолет.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – спросил я. – Предлагаешь взломать сеть и добавить к счету пару нулей?

– Хуже, – ухмыльнулась Ирка. – Отправлю тебя в прекрасный новый мир первым классом просто так. Возражения есть?

– Ты можешь потерять работу.

– Знаю.

– Ты настолько…

Ирка отвернулась.

– Ты гробишь свою жизнь, – произнесла она, не оборачиваясь. – Тогда уж променяй ее на что-то достойное. Сколько у тебя на счету?

– Триста тысяч.

– Двести пятьдесят… стандартный пакет услуг, – задумчиво произнесла она. – Давай сюда карточку.

Я полез в нагрудной карман. Ирка повернулась ко мне, протянула руку, и я к своему удивлению увидел, что она улыбается.

– Продашь мне билет в эконом-класс, а посадишь в первый? – пошутил я.

– Ну, ты ведь не расскажешь, – усмехнулась Ирка. – Так, самолетов ты боишься. Курский вокзал тебя устроит?

– То есть ты вколешь мне какую-то дрянь, и мы отправимся на вокзал?

Ирка пожала плечами.

– Могу устроить прогулку на подстанцию, предварительно накормив тебя мухоморами. Народ, говорят, впечатляется. Но тебе это надо?

– Хорошо, – я закрыл глаза. – Действуй. И… спасибо тебе.

– Спасибо будешь говорить, когда я не услышу, – отозвалась Ирка. – Готов?

Шприц влетел в мышцу, как реактивный самолет. Я вцепился в подлокотники кресла, чтобы не вскрикнуть.

– Медицинского работника и делегации с цветами для нелегальных мигрантов, увы, не предусмотрено, – раздался издалека голос Ирки. – Ты сейчас отключишься. Это нормально. Когда придешь в себя…

Мир выключили, словно кто-то щелкнул тумблером.

– …Димка? Димка, открывай глаза. Хватит меня пугать!

– Все в порядке? – я открыл глаза. Ничего не произошло, просто ее улыбка стала еще ярче. – Я уже в другом мире?

– Угу, в первобытно-общинным, – фыркнула Ирка. – Палку-копалку получишь на выходе. Поехали на вокзал, пока не стемнело. А то занесет тебя в мир кошмаров Стивена Кинга, будешь искать условную точку, как стрелок один… Знаешь, чем там все кончилось?

– Чем?

– От скуки он точно не умер, – Ирка подхватила меня под локоть, помогая подняться. – Сам дойдешь до машины, или вызовем санитаров?

– Ира, я в порядке, – я мягко высвободился. – Меня не ведет и не трясет, все хорошо. По-моему, это ты нервничаешь.

Ирка выдохнула.

– Да. Сейчас приду в себя. Извини.

– Все в порядке? – тихо спросил я.

Ирка на секунду закрыла глаза. И кивнула.

– Да, – уверенно сказала она, открывая дверь в кабинет. – Идем. У меня «Сенатор» во дворе.

– «Опель»? Антиквариат.

– Другого не держим, – Ирка слабо улыбнулась. – Димка, я за тебя боюсь. Но ты не обращай внимания, ладно?

– Я могу повести машину…

Ирка нервно засмеялась.

Мы вышли во двор. Слева и справа многоэтажки поднимались в небо, как исполинские сталагмиты. Меня зазнобило, словно я вылез из теплой кабины трактора в бескрайнее зимнее поле.

– Не смотри наверх, – бросила Ирка. – Голова закружится. И пристегнись.

Ее волосы снова были белокурыми, под стать серебристому корпусу машины. Ирка машинально расстегнула и застегнула воротник рубашки, побарабанила пальцами по стеклу – и полезла внутрь. Я открыл дверцу со своей стороны и приземлился на соседнее сиденье. Почему-то сразу стало спокойнее.

– Не стоит разговаривать, – негромко заметила Ирка. – Лучше поспи.

– Хорошо, – я прикрыл глаза. Спать и вправду хотелось. – Ира… а если нас подслушали?

– Распознавание и анализ речи? – она фыркнула. – Всех людей, всегда? Речь не пишется, Димка. Иногда, выборочно… но тут уж мы мало что можем сделать.

– А вдруг? – я покосился на нее. – Тебя заберут?

– Забирают только за насилие против личности, – в очередной раз отмахнулась Ирка. – Ты как маленький, ей-богу. Поехали!

Машина тронулась, и я почти немедленно провалился в тяжелую дрему. Не помню, что мне снилось. Кажется, там бежала вода, дождь капал на мостки, а я сидел с кем-то в палатке и смотрел на догорающий костер. А ведь жизнь не может быть бесконечным отпуском, подумал я, цепляясь за мир остатками сознания. Поход кончится, костер догорит, и что тогда? Будем ходить друг к другу пить «чай» после работы? Переедем всей компанией на Крайний Север, чтобы уж точно никто не сбежал? Я хочу быть с друзьями – а чего им хочется, я подумал?

Я окончательно проснулся, когда мы выехали на Садовое кольцо. Ирка напевала себе под нос. Кажется, в ее песенке макароны парили над миром… впрочем, я не вслушивался.

– Доброе утро, – сказал я. – Что на завтрак?

– Санитарная зона, – откликнулась Ирка. – Следующая остановка – Курский вокзал, конечная. Завтрака, извини, не будет. Слушай, я же тебе даже правила не прочитала!

– Какие?

– Да их всего два. Первое: не дергаться, второе – если ты не вернешься в срок, останешься навсегда. Условную точку держат полгода, не больше.

– А «не дергаться» – это к чему?

– Другой мир может быть любым, – спокойно отозвалась Ирка. – Может быть, ты сдвинешься во времени. Может, окажешься голым посреди пустыни. Главное – помни, что ты выживешь. Все выживают.

Она говорила беззаботно, но кончик ее носа чуть побледнел, как на четвертной контрольной. У Ирки всегда были пятерки, она привозила первые места со всех олимпиад… но кончик носа у нее бледнел каждый раз.

– Ты всем это говоришь?

– Как правило, в более мягкой форме, – Ирка откинула светлые волосы со лба и снова взялась за руль. – Работа у меня такая.

– И нравится она тебе?

Ирка обернулась с улыбкой, открыла рот… и осеклась, встретив мой взгляд. Кажется, даже чуть покраснела.

– Тебе правда интересно, чем я живу? – уточнила она.

– Чем ты живешь – да. Другие винтики Службы – извини, не очень.

– Мы похожи, Димка… – не сразу откликнулась она. – Те, кто работает в Службе. Мы как волнорез.

– Как что?

– Как волнорез. Путешественники уплывают в открытое море, а для тех, кто боится, существует волнорез. Если хочешь плыть, хочешь испытать себя – есть мы. Девятый вал не дойдет до берега: если море окажется тебе не по нутру, ты побарахтаешься и выплывешь в условную точку. Часть пути мы пройдем с тобой. Но потом плыви сам.

– Проводники, – задумчиво сказал я. – Или спасатели за пультом.

– Да кто нас знает, кем кто себя считает, – Ирка ухмыльнулась. – Мой коллега, помню, считал себя спасителем человечества. Потом его все-таки уволили: покупать дипломы физтеха – моветон.

Мы остановились на пустой парковке.

– Черт, кажется, я буду без тебя скучать, – Ирка захлопнула дверцу. – Димка, ты только вернись, ладно?

– Даже и не думаю остаться, – устало соврал я. Меня снова знобило.

Ирка покачала головой.

– Мне-то хоть не ври… Еще есть время передумать, Димка. Есть виртуальная реальность, общие увлечения, новые друзья. Мы еще можем собрать всех наших, и…

– И что? – я развернулся к ней. – Нарожать деток и печь куличики? Пожать друзьям руки, разъехаться по разным городам и тихо спиваться поодиночке?

– Это хорошая жизнь, – тихо сказала Ирка. – Это будущее. Ты просто не хочешь это признать, потому что ты скорее готов спиться, чем строить.

Я скрестил руки на груди.

– Ладно, с тобой все понятно, – Ирка махнула рукой. – Вперед, в пампасы!

Становилось прохладно: вечерело. От здания вокзала ложились длинные тени. Сквозь прозрачные стены я видел ряды кресел, стойку терминалов, многочисленные указатели и редких пассажиров, но в голове даже мысли не промелькнуло, что с этим местом связана моя судьба: поездка во Владимир с родителями в день моего совершеннолетия, когда они смущенно сообщили, что хотят уйти через Службу; первый отдых в Крыму и поход по горам с друзьями; цветущие каштаны и гостеприимные кафе в Старом Киеве. Я будто заставлял себя это вспоминать. Словно препарат воздвигал еще одну стену между мной и окружающим миром – в моей голове.

– Дим, не уходи в себя, – окликнула Ирка. – Ты себе еще понадобишься.

Вокзал остался в стороне. Мы стояли перед неприметным бетонным сарайчиком. Я вопросительно взглянул на Ирку.

– Заходи, – улыбнулась она. – Сейчас, только сканер меня опознает…

Дверь бесшумно открылась. Внутри покачивалась стеклянная платформа, вроде кабинки канатной дороги. Белые пластиковые стенки доходили взрослому мужчине до пояса; сверху никаких креплений не было. Впрочем, сейчас я ни в чем не был уверен: картинка перед глазами начала плыть.

Ирка легко взобралась на платформу и протянула мне руку:

– Залезай, тут не страшно. Помнишь «Ракеты» на Волге?

Я улыбнулся, вспоминая старую школьную экскурсию.

– Ты чуть не свалилась за борт…

– Вашими с Игорем молитвами, – беззлобно огрызнулась Ирка. – Кто мою любимую Варьку со скамейки смахнул? Я с тех пор, между прочим, ни одной куклы не сделала.

– Зато кандидатскую защитила.

– Кому она нужна, эта кандидатская… – Ирка защелкнула за мной дверцу кабинки. Дернула какой-то рычажок, и вокруг стенок замерцало голубое сияние.

– Силовое поле? – сонно поинтересовался я.

– Почти. Не отшатывайся, безопасно… Теперь молись, чтобы сюда не притащили настоящего випа. Если приведут, нам не повезло.

Ирка повернулась с озорной улыбкой – и белокурые волосы взлетели над головой. Пластины крыши разъехались, выпуская нас, пол кабины едва заметно завибрировал, и мы поднялись в вечернее небо. Внизу зажглись фонари, колонны и крыши зданий оделись в свет, и на стенах вокзала засверкали немногочисленные рекламы.

– Здорово! – крикнул я.

Ирка улыбалась.

– Ты еще главного не видел, – она вытянула руку, и по вагонам, стоящим на путях, вдруг побежали цепочки огоньков. – Это развилка. Здесь, – ее голос чуть заметно дрогнул, – ты выбираешь, куда ты уйдешь и почему.

– Как? – внезапно севшим голосом спросил я.

Ирка положила прохладную ладонь мне на запястье. Что-то тикнуло.

– Вот так.

Я моргнул. Поезда стояли смирно, как лошади в стойлах, но воздух над ними замерцал. Если бы наша платформа пролетала над Сахарой, а не над зданием вокзала, я бы подумал, что так рождаются миражи.

Ирка облокотилась о пластиковые перила, вглядываясь в едва заметную дымку над зелеными локомотивами.

– Иногда мне кажется, что вы – частицы, – отрешенно сказала она. – Несетесь в темном пространстве на огонек и находите его. А я волна – во всех мирах одно и то же, бьюсь и бьюсь о берег. Жду, когда кто-нибудь зачерпнет из меня воды и унесет с собой. Наверное…

– Частицы и волны, – пробормотал я.

– Волна или волнорез: с какой стороны посмотреть, – Ирка усмехнулась в сумерках, и я заметил, что ее волосы снова поменяли цвет. – Черт, я даже не знаю, хорошо это или хуже некуда. Ребята шагнули в «кошачий ящик» – и счастливы. Тебе плохо, но ты знаешь, чего тебе не хватает. А я застряла, как пирс на опустевшем пляже.

Миражи колыхались перед глазами. При желании я мог напрячь взгляд и…

– А вот этого делать не стоит, – неожиданно жестко сказала Ирка. – Димка, ты их уже видишь? Слушай меня, только не ту чушь, что я только что несла, а настоящие указания. Смотри на поезд и представляй, куда он должен тебя отвезти. Видение придет само.

– Хорошо, – я положил вторую руку поверх ее ладони. Почему-то мне казалось, что это поможет сосредоточиться.

Неужели еще пару часов назад я держал в руках аппетитный горячий блин и собирался на встречу с одноклассницей? А теперь Ирка нарушила для меня правила Службы, обокрала родное ведомство на пару миллионов, у меня кружится голова от какой-то дряни, мы вот-вот расстанемся навсегда, и меньше всего на свете я верю, что через пару часов увижу друзей. Сбежать бы отсюда! Но я уже не могу дать задний ход, верно? И не хочу, кажется.

В глаза плеснули морские брызги. Мираж над светло-серым экспрессом развернулся, вобрал в себя розоватую глыбу вокзала, и я увидел берег океана, людный и веселый, как в старых американских фильмах. Мир, где торжествовала анонимность, где десятизначный счет обеспечивал самых покладистых друзей и самые головокружительные безумства, о которых я никогда… я иногда…

Черт побери! Я почувствовал, что краснею. Неужели мы все так легко ловимся?

Я вгляделся в прибой, в загорелые фигуры. Улыбки, улыбки, улыбки. Но ни одного знакомого, близкого, родного лица.

Нет.

Мираж схлопнулся мгновенно. Опять что-то кольнуло запястье, словно под кожей поселилась миниатюрная иголка. Ирка смотрела вниз, не произнося ни слова.

Вдали одинокий локомотив чихнул, выдувая флейту дыма. Я повернул голову на звук – и, как в воду, нырнул в очередной мираж.

На склоне холма под легким ветерком гнулась яркая зеленая трава, ромашка и клевер. Холм обрывался, уходил в пропасть, и одинокая фигурка спускалась не по склону – по отвесной стене. У нас путник давно бы сорвался и рухнул вниз, но там он беззаботно переступал с пригорка на кочку, то и дело замирая, любуясь видом. Другая гравитация? И цветы растут не вверх, а под прямым углом к поверхности… что это?

Фигурка обернулась, помахала мне рукой, и я узнал в одиноком путешественнике себя. Вот оно что…

Разноцветье, разнотравье, вся земля – для меня одного. И глина, из которой я слеплю новый полуденный мир. Новую Еву, Афродиту, рыцарей Круглого Стола…

Искушение? Воля? Свобода?

Я шумно выдохнул. Нет. Это ложь, спецэффекты, детские мультики. А даже если и правда… это ящик Пандоры. И одиночество еще похуже моего теперешнего.

Видение исчезло. Ирка тихонько высвободила руку и отодвинулась. Я обернулся к ней: она смотрела на ту часть вокзала, откуда уходили электрички до Владимира, Тулы и Петушков.

Мираж вспыхнул, как фейерверки над праздничной Москвой. Знакомая до боли станция, развалины химзавода, пушистые ряды елок вдоль просеки… до мельницы едем на велосипедах, до реки на автобусе, на огород идем пешком. Маленький городок и школа с огромными окнами, где за забором-сеткой растут старые яблони.

Мне даже не пришло в голову, что в наш городок с Курского вокзала электрички не ходят. Я просто обнял Ирку за плечи и кивнул. Я знал, что она поймет.

– Ты ведь не просто на встречу с друзьями надеешься, – прошептала она. – Пара вечеров в хорошей компании – ну кто ради этого убежит? Не ты.

– Я надеюсь на другую жизнь, – шепотом ответил я. – И ухожу в открытое море.

– Угу, – вздохнула Ирка, высвобождаясь. – «Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы».

Ирка с ее фотографической памятью… Я вспомнил, как она проверяла на ошибки мое выпускное сочинение. «Война и мир» – ругались мы тогда страшно. Шепотом, чтобы комиссия не заметила.

– Хочешь сказать, что Наполеон плохо кончил?

– Хочу сбежать из Службы и приняться за своих кукол, – вздохнула Ирка. – Димка, я ведь только что поняла: ты не «туда» бежишь. Ты бежишь отсюда. Верно?

– А ты не хочешь уйти со мной? – неожиданно для самого себя предложил я. – Если уж тебя все равно здесь будут искать?

Ирка молча коснулась очередного рычажка на пульте управления. Я не успел ничего сказать: мы с бешеной скоростью понеслись вниз. Мелькнули сверху закрывающиеся створки, провалился под ногами пол, зажглись лампы дневного освещения, и мы оказались в пустом ангаре. В центре стоял овальный контейнер величиной с автобус. Один-единственный.

– В «ящик» заходят поодиночке, – Ирка выбралась из кабинки, протянула мне руку. Я мотнул головой и вылез сам, хотя голова кружилась изрядно. – Вдвоем не уйти, никогда. Это физически невозможно.

– Но мои родители…

Ирка вздохнула.

– Димка. Твои родители… для них это было разводом. Окончательным.

Я на секунду прикрыл глаза.

Не сейчас. Потом.

– Как это будет? – я вспомнил умные слова, вычитанные из газет: что угодно, только бы отвлечься. – Квантовый переход? Излучение? Мне что-то грозит?

Ирка тихо застонала.

– Слушай, не лишай меня последних иллюзий, а? – жалобно попросила она. – Есть ты, а есть неграмотные клиенты. Давай не будем вас засаливать в одну бочку?

– А придется, – злорадно сказал я, указывая на контейнер. – Мне туда?

– Ага, – вздохнула Ирка. – Пойдем, провожу.

До контейнера мы дошли молча. Дверь открылась бесшумно, Ирка сделала приглашающий жест, и я шагнул внутрь. Ничего особенного: обычное зеркальное яйцо, только изнутри оно кажется гораздо больше, чем снаружи. Я почувствовал разочарование туземца, которого впервые привезли в большой город, а там оказались такие же кроссовки и холодильники, что и дома под навесом.

– Вряд ли я делаю наш мир лучше, – вдруг сказала Ирка. – Но я хотя бы помогаю тем, кому тут совсем плохо. Потому что они имеют право уйти, понимаешь? А ты…

– Не имею права? – поднял брови я.

– Ты сильнее этого, – тихо сказала она. – Мне кажется.

– Может быть, я найду силы вернуться, – сказал я. – Может быть.

Мы помолчали.

– Сейчас дверь закроется, и начнется обычная процедура: данные уже в памяти компьютера, – заговорила Ирка. – Пять-десять минут. После вспышки иди прямо: поднимешь засов и откроешь дверь с той стороны.

– А с этой?

– Не откроется, – коротко ответила она. – Этой стороны уже не будет. Запомни место: там будет твоя условная точка.

– Я все понял, – я наклонил голову. – Иришка, я…

Она без улыбки приложила палец к губам. Вдалеке загудел вентилятор.

– Все прощания похожи друг на друга, – Ирка сделала шаг назад, и дверь начала медленно закрываться. – Я не поддаюсь гипнозу, Димка. Абсолютная устойчивость, и ни один препарат меня не берет. Железное здоровье: я даже не простужаюсь. Мне не перейти в другой мир. Я была лабораторной крысой четыре раза, и каждый раз выбиралась из ящика здесь и сейчас. Так что забудь, что я тут плела; зелен виноград. Живи счастливо.

– Ирка…

Я шагнул к ней, но она уже отвернулась. Мелькнула прядь оливковых волос, блеснула зеркальная дверь, и свет погас. А я даже «спасибо» сказать не успел – неужели правда все?

Гудение становилось все громче; голова начала болеть. Рубашка мигом взмокла. На всякий случай я пробрался на ощупь в середину контейнера и выпрямился, опустив руки вдоль тела. Все будет хорошо. Просто отлично. Просто замеча…

Но Ирка так и не увидит чуда. Никогда. И почему я с ней не попрощался?

Вспышки я не ощутил. Просто тысячи мельчайших песчинок кольнули лицо, впились в кожу рук, и все звуки смолкли.

Я уже там, понял я. Это другой мир.

Где-то поблизости плескалась вода. Пахло травой и костром.

Я пошел вперед, нашарил засов и открыл дверь. Кожа нещадно чесалась.

В лицо пахнуло прохладным ночным воздухом. Здесь тоже было лето. Я почему-то вспомнил каникулы на Волге: такие же звезды над головой, осока у песчаного берега, огонек костра в лесу.

Раздался скрежет. Я еле успел выбежать на траву, как железная дверь со скрипом повалилась на землю.

Похоже, мое появление здесь стало для этого домика последней каплей. Потолок накренился, проржавевшие стены с грохотом обрушились, отлетевший засов со стуком отскочил в сторону, и моя условная точка приказала долго жить. На месте, где несколько секунд назад стоял старенький лодочный сарай, теперь громоздились друг на друге листы мятого железа.

Ой, что я Ирке скажу…

М-да. Уж об этом-то беспокоиться точно не стоит. Минуты полторы как.

На всякий случай я осторожно поднялся по железным ступеням, постоял минуту на тонком кирпичном фундаменте. Ничего. Или я такой толстокожий, или… или пути назад и вправду нет. Накрылся мой экзотический отпуск вечностью и парой коньков впридачу.

От костра доносились мальчишеские голоса. Я подумал и направился на огонек.

Потертые палатки, желтые и темно-синие, светлели среди мокрых сосен. У костра сидели шестеро мальчишек и невысокий парень лет двадцати. Темный котелок исходил паром и запахом грибов. Завидев меня, парень приветливо махнул рукой.

– Издалека идете?

– Ищу друзей, – правдиво ответил я. – Кажется, я немного заблудился.

– Присаживайтесь, – он широким жестом указал на место у костра. – Переночуете с нами, утром выйдете на дорогу. Кто-нибудь из ребят вас проводит.

– Вы местные?

– Ну да. Тут городок неподалеку, Веткино – может, слышали?

– Еще бы, – я с улыбкой качнул головой. – Я там родился.

– Неужели земляк? – парень задрал голову, Нет, я его не знал: или его не было в моем мире, или он учился позже, и я его не запомнил. – Из второй школы?

– Ага, – я присел у костра, и кто-то из ребят сразу передал мне кружку с горячим чаем. – Спасибо… Десять лет назад закончил. А ты?

– Первый год там физкультуру преподаю, – блеснул зубами парень. – Алексей.

– Дима.

– Учу ребят морскому делу, – Алексей смущенно улыбнулся. – Нам должны завтра семь швертботов выдать; с утра пойдем на лодочную станцию. Повезло, что у меня почти весь класс в Веткино остался: кто помог с рабочими стенами в школе, кто с верфью договорился, кто транспортировку обеспечил. Ребята на голографических моделях уже все парусники по винтику разобрали.

Ну ничего себе…

– И народ еще не разъехался? – осторожно поинтересовался я. – Не тесно в таком маленьком поселке?

Алексей покачал головой.

– С тех пор, как завод переоборудовали, у нас тут не хуже, чем в Академгородке. Уже второй год никто уезжать не хочет. А ты давно дома не был?

– Больше года, – я потер лоб. – Впрочем, как посмотреть. Знаешь, я вам завидую.

– У меня девушка через Службу ушла, – серьезно произнес Алексей. – Не вздрагивай, я рассказал ребятам. Им нужно знать. Так что у нас тоже не все безоблачно.

– А безоблачно никогда не бывает, – сказал кто-то хрипловатым баском.

Служба… синтез… рабочие стены… максимально комфортный мир. Язык не поворачивается сказать «удобный».

Я прикрыл глаза, только сейчас осознавая, что будет дальше. Вернуться мне, конечно, не получится. Даже если здесь и есть Служба, какой смысл? Я подумал о бабушке, которая приедет со смешливой подружкой из Австралии и зайдет в пустую квартиру. О новом проекте на Вернадского, которого я ждал, а здесь мне осуществить его никто не даст… Или даст – с музыкой! – но это уже не будет мечтой, которой я добивался три года. Об условной точке, которая обрушилась в пыль. И об Ирке, которая совсем одна.

Ладно. Я достал из кармана коммуникатор. Как ни удивительно, здесь сеть работала так же. Найду Игоря, Мишку, остальных. В конце концов, ради чего я сюда попал, истратив все сбережения за восемь лет?

«Абонент недоступен».

ЧЕРТ!

Куда меня выбросило?

И зачем?

Чтобы я полюбовался, что собрать друзей и жить полной жизнью возможно – если работать, а не бегать через квантовые ангары? Что счастья не выстроить на чужой несвободе – если мои друзья ушли через Службу там, уйдут и здесь?

Не дождетесь.

В душе пробуждалось холодное упрямство. Это не мой мир? Будет мой.

Высплюсь… нет, даже высыпаться не буду – и найду всех, кто меня знает. Я не верю, что в этом мире нет Ирки, Женьки, школьных друзей и старых знакомых. В моем мире нас было шестеро – значит, мы есть. И можем не меньше, чем Алешкины сверстники. Да хоть новый сад разобьем вокруг школы!

А потом? Не знаю. Я ведь не решаю за них. Я решаю за себя.

Экран коммуникатора мигнул и погас. Ну да, сели аккумуляторы. Если месяц не заряжать, жди приятного сюрприза в самый подходящий момент.

Я встал.

– Димка, ты куда? – окликнул меня Алексей.

– К Ленинградскому шоссе, – бросил я. – В центральную справочную.

– Может, тебе телефон дать?

– Мне нужен глобальный поиск, – покачал головой я. – Я в Москву.

Я шел по шоссе. Накрапывал дождь, но меня это не беспокоило.

Кажется, я знал, зачем иду.

В последнюю минуту я все-таки изменил маршрут и отправился по неприметной проселочной дороге на станцию – мимо городка, где я прожил почти всю жизнь, пока не поступил в академию и мало-помалу не променял скромный поселок на яркую пустынную Москву.

Здесь и вправду многое изменилось. Поднималась вверх стеклянной иглой больница, где осторожные и чуткие механические руки заменили почти всех врачей и сестер. Я вспомнил школьную медсестру, внутренне усмехнулся и подумал, что, возможно, иногда это не вполне к худшему.

Рядом с пятиэтажками висели стеклянные платформы: дома осторожно демонтировали, снимая с этажа блок за блоком. На месте разобранных зданий росли уютные двухэтажные коттеджи. Новый мир…

Волнорез, сказала Ирка. С нами ты не утонешь.

Но лодочный сарай рухнул, и вот оно, открытое море. И все сводится к простым, понятным вещам: я хочу, чтобы меня помнили. Жить среди близких, встречать друзей, любить и видеть улыбку в ответ. Здесь, в Москве, в другой реальности, где угодно – нужно строить свой мир. Свой дом.

Я добрел до станции далеко за полночь. Электрички не ходили: я рухнул на пластиковое сиденье и заснул мгновенно, словно кто-то невидимый вколол мне вчерашний препарат.

Единственная мысль билась в голове, когда я проваливался в сон: почему именно этот мир, такой же простой, пустой и знакомый, как мой? Я знаю теперь, что мне делать – но сажать яблони, разыскивать оставшихся друзей, долго и трудно склеивать разрушившиеся было связи, как кофейные чашки, искать себя и строить свой дом – почему здесь? Почему не там, где я родился? И где оно, счастье и исполнение желаний, что ничтоже сумняшеся обещает Служба? Легче было бы очертя голову шагнуть на калифорнийский пляж.

Из приоткрытой двери тянуло холодом. Когда я открыл глаза, уже рассвело, и зверски болели ноги: не то от десяти километров по прямой, не то от наспех подхваченной простуды. А Ирка, наверное, вообще думает, что я умер, понял я. Если исчезла условная точка, вряд ли она знает, что я жив и здоров.

Всю дорогу до Москвы я проспал, изредка выглядывая в окно. Леса, луга и заброшенные деревни – я мог быть студентом, едущим сдавать летнюю сессию пять лет назад. Народу было мало: похоже, здесь услугами Службы пользуются так же активно, как и в моем мире.

Часы на Ленинградском вокзале ни капельки не изменились, и меня в первый раз кольнуло предчувствие. Не неприятное, скорее радостное – такое бывает, когда открываешь глаза и понимаешь, что сегодня первый день летних каникул, а в платяном шкафу таится от глаз взрослых сказочная страна.

Справочная находилась в двух шагах от вокзала, но я почему-то решительно спустился в метро. Уже садясь в вагон, я понял, что вместо центральной базы данных решил заглянуть домой. Чем черт не шутит, может, встречу самого себя?

Пятницкая не изменилась вообще. Только двери «Пиццы-хат» были нараспашку, и двое парнишек в форме курьеров заносили внутрь ящики из голубого микроавтобуса.

А потом из тех же дверей вышла Ирка в длинном светлом платье, и я впервые увидел, как при виде меня садятся на асфальт.

– Иришка, ты только не пугайся, – я медленно поднял руки. – Это правда я.

– Похоже, тема для докторской у меня есть, – слабо сказала Ирка, сидя на земле. Я четко услышал ее слова, несмотря на расстояние: она опять включила проектор. – Димка, ты почему живой и в нашем мире, а?

– Я вообще-то подозревал, что это мой мир… – я осекся. В ее левой руке болталась зеленоволосая кукла – высокая тощая девчонка в шортах и распахнутой светло-коричневой блузке.

– Ирка, куда мы вчера с тобой ездили? – быстро спросил я.

– На Курский вокзал. И я вот этими вот руками засунула тебя в ангар, – Ирка всхлипнула, и я вдруг все понял. Или почти все. – Господи, Димка, у меня же вся аппаратура после твоего ухода отключилась, вмиг! Бросилась к ангару – никого. Я думала, ты погиб… три раза перепроверила все, потом села на пол и заревела, как дура.

Я стоял, растерянно моргая. Значит, вот оно, мое путешествие? Я сделал круг и – вернулся? Вернулся, ни на минуту не покидая свой мир?

Ирка встала, оправила платье, и я медленно подошел к ней. Я только сейчас заметил, что поверх светлого наряда она надела черную жилетку, а ее волосы вернули естественный цвет и лишь чуть-чуть отливали золотом на солнце.

– Ты о чем думал, когда готовился к переходу? – без обиняков спросила Ирка.

– Ни о чем, – я пожал плечами. – Вспомнил, что зря с тобой не попрощался.

– Получается, что…

– Ты мой волнорез, – закончил я. – Который не дал мне уйти в открытое море.

– Ну уж, – Ирка вспыхнула и спрятала куклу за спину. – Ты сам себе волнорез, Димка. Единственный в своем роде, кстати: еще никто никогда не уходил из нашего мира в наш. Ты понимаешь, что это значит?

– Что?

Она улыбалась.

– Тебе больше всего хочется быть дома. И это замечательно.

– Не знаю, – я вспомнил Алексея, парусный клуб и собственное страстное желание оказаться дома. – Наверное, мне просто повезло.

– Очень, – серьезно кивнула Ирка. – Если будешь еще экспериментировать, имей в виду: придется тебе действовать в одиночку. Я ушла из Службы.

– Знаешь… я рад это слышать.

– Я была уверена, что тебе это понравится, – засмеялась она. – Все хорошо?

– Ага, – рассеянно ответил я. Неожиданное подозрение, ледяное, как вокзальный сквозняк, вдруг обожгло морозом щеки.

Полно, да моя ли это Ирка?

Может быть, мы с тем Димкой просто поменялись местами, и у обоих сгорели условные точки? И сейчас я стою в другом мире и беседую с его одноклассницей?

Лодочный сарайчик рухнул – вот и ответ, почему датчик перестал работать: данные больше не поступали. Могло такое случиться в двух мирах? Да хоть в десяти! Мог Димка из другого мира захотеть приключений одновременно со мной? Запросто!

– Подожди, – одними губами попросил я. – Когда у тебя отключилась аппаратура?

– Сразу же после перехода, – Ирка зябко поежилась. – Мгновенно.

А сарайчик рухнул только через минуту…

Я с облегчением закрыл глаза. Это мой мир.

– Поехали в Веткино сажать яблони? – предложил я. – Не сейчас, через неделю-другую. Я как раз собирался бросить клич всем, кто еще здесь. Мне хочется вас увидеть. Будем строить новый мир… маленький, но свой. И общий.

– Прославимся, творя добро? – Ирка взяла меня за руку. – Что-то в этом есть. А потом?

– Вообще-то мне предлагали разбить сад на Вернадского, – задумчиво произнес я. – И в родной Тимирязевке давно пора привести парк в нормальный вид… Но прямо сейчас я бы позавтракал. Составишь мне компанию?

– Еще бы! – Ирка широко улыбнулась.

И чихнула.