Изобретатель.
В очень старой и уютной мастерской как всегда горел свет. Не то что бы очень сильно, но всё же чувствовался запах древности. Мастер заканчивал очередную работу. С лица уже капал пот, но руки ещё не дрожали, это говорило о том, что его сил хватит ещё как минимум на час усиленной умственной и физической работы. День (так Мастер назвал шесть часов, за которые его астероид облетает вокруг ближайшей планеты) подходил к концу. Ночь (так Мастер назвал двенадцать часов, на которые его астероид выпадает в гиперпространство) давала о себе знать, едва заметно искажая предметы вокруг.
Изобретатель (так называют Мастера на ближайшей планете) посмотрел в окно. Он не любил выходить наружу, не потому, что там практически нет гравитации, не потому, что там нечем дышать (Мастер уже очень давно не нуждается в дыхании). В своей уютной мастерской он был творцом. Здесь были только одни правила – установленные им. Здесь нет понятий добро и зло. А там, за окном, начинался целый мир, от начала и до бесконечности и от бесконечности до начала забитый разумом. Разумом злым, необузданным, хищным. Так Мастер отзывался о людях.
Он не любил ночь, так как через гиперпространство к нему часто прилетали гости, вечно просящие его о помощи. Тоска – единственное чувство, которое мог испытывать Изобретатель, смотря на наш мир в своё маленькое окошко.
Что-то было не так. Ночь ещё не наступила, но со стороны планеты к астероиду двигался желтоватый огонёк. Он казался таким крошечным, таким беззащитным, таким заблудшим в огромном пустом механизме под названием космос.
Этого ещё не хватало, сегодня Мастера будут упрашивать изобрести какое-нибудь сверхмощное оружие, испепеляющее звёздные системы; а может быть очередную машину, ворующую энергию у квазаров, и он, по доброте своей душевной, согласится.
Изобретатель ревностно относился к чистоте, поэтому в мастерской всегда был порядок. Белая тряпка быстро стала мокрой от вытертого с лица пота. Всего несколько шагов, скрип редко смазываемой двери – и Мастер вышел наружу. Казалось, что его тело разгерметизировалось, и алчный вакуум, воспользовавшись моментом, похитил всё настроение Изобретателя.
— Снова люди, снова боль… - прошептал он.
На астероиде был один единственный космопорт. Врождённое гостеприимство заставило Мастера проделать двадцатиминутный переход, чтобы встретить гостя.
Заблудший огонёк, к тому времени практически приземлившийся на посадочную площадку, был не таким уж и хрупким. Со стороны корабль напоминал огромный молот со слишком короткой ручкой. Весь истыканный всевозможным оружием и обросший силовыми установками, он выглядел невозможно мощным и бесконечно непобедимым.
Изобретатель знал, кому принадлежит этот корабль.
Из передней части чудо-молота выдвинулась небольшая лесенка, в скором времени коснувшаяся поверхности астероида. Вниз по ней спускалась огромная человеческая фигура. Непобедимый паладин Герм, несущий свет, борющийся за добро, чистый помыслами своими и разумом, душёй и сердцем, на деле оказался стариком с сединой и яркими глазами. Как же сильно всё преувеличивают в слухах! Мастер очень хорошо разбирался в людях, и по нездоровому свету в глазах паладина он понял, что уже давно
«великий» Герм потерял свой рассудок. Он стал одержимым, помешанным не на добре, а на своих идеалах, и метался он с одного конца галактики на другой, истребляя не зло, а неугодных помыслам своим.
— Во имя славы и добра! – старческим эхом раздалось с середины лесенки.
— Здравствуй, гость, – голос Изобретателя был мягким.
— Прилетел я поговорить с тобой.
К концу фразы Герм уже стоял на поверхности. Через двадцать минут паладин и Изобретатель стояли у входа в мастерскую. Ещё через две минуты они уже сидели за огромным столом, попивая горячий чай, сваренный из корней редкого дерева «Жхеи».
— С чем прибыл ты ко мне, паладин Герм, корабль твой повреждён в битвах, или ты нуждаешься в моих изобретениях?
Ох уж эти фанатики! Вместо ответа на вопрос Изобретатель около часа слушал, как паладин хвалится своими подвигами, периодически выкрикивая «Во имя славы и добра!». Эти слова уже давно потеряли смысл.
Так же мастер узнал, что на планете Ангуорн Герм истребил целое поселение геномодифицированных людей, обвиняя их в том, что они изменяют свой облик человеческий. Вот она! Надежда славы и добра! Сумасшедший паладин, убивающий и женщин и детей. Убивающий всё, в чём видит зло.
— И всё же ты не ответил на мой вопрос. Чем я могу тебе помочь?
— Чем мне могли помочь люди, искусственно выращивающие свои тела до исполинских размеров? Чем может помочь человек, отказавшийся от сущности своей? Превратившийся в мутанта? Чем мне поможешь ты, отказавшийся от всего человеческого мастер, почти всё тело которого уже давно заменяют механизмы? Только своей смертью.
Скорости и плавности движений паладина можно было только позавидовать. В глазах Изобретателя ещё не успело отразиться удивление, как Герм уже направил дуло своего орудия в его лицо.
— Во имя славы и добра! – внезапно выкрикнул паладин.
— Ты предсказуем, а потому безнадёжен, – спокойно проговорил мастер.
На секунду мастерская озарилась яркой вспышкой. Ещё был резкий звук. А потом в течении целой вечности в мастерской была тишина.