alkanavtik
№137 "Глаз вопиющего"

ГЛАЗ ВОПИЮЩЕГО

—- 1 —-

Отшельник, как полагается, выглядел живописно. В странной своей фуфайке из верблюжей шерсти, худой и костлявый, с волосами, жесткими и всклокоченными, как у самого верблюда, - и лицом, и видом Креститель был достаточно дик; да еще и до крайности чем-то взволнован.

— Вот! - голос Крестителя напоминал, пожалуй, не о верблюде, но о клекоте некого степного орла. - Это и есть тот, о ком я сказал!..

Причиной его волнения, похоже, служила группа молодых людей – человек пять или шесть, спускавшихся к реке по пологому зеленому склону. Именно на них указывал перст Иоанна, такой же худой и костлявый, как и его хозяин.

— Вот он, агнец, который возьмет на себя грех мира!.. - здесь отшельник осекся.

Кавалерийский отряд, неожиданно переваливший гребень холма, с топотом и гиканьем летел вниз по склону, быстро настигая пешую группу. Десятка два одетых в черное всадников, как-то чересчур уверенно сидящих в седлах для римлян, и слишком тяжело сверкающих кольчугами для арабов, с визгом и хлопанием бичей неслись прямо на него, расшвыривая молодежь с тропы в стороны, подобно игрушкам.

С криком «остановитесь!» Иоанн кинулся вперед, простирая руки, - «Сей же есть...» — и передний всадник с размаху ударил его плашмя мечом; а все дальнейшее потонуло в вопле людей, теснившихся за спиной отшельника, у реки, в разных стадиях готовности к водяному крещению.

Бросившись в стороны, они все разом закричали, в тщетных, отчасти даже смешных попытках убежать или укрыться в воде – ибо великая иудейская река Иордан в этом месте имела глубину приблизительно до середины бедра; коням, стало быть, по колено.

В свисте пятихвостых плетей, с вшитыми на конце свинцовыми пряжками,

в храпе, и топоте, и визге, разрываемом лязгом железа,

в булькании криков -

трудно было различить чью-либо дальнейшую судьбу: смерть, или спасение,

поскольку сегодня крещение определенно совершалось кровью.

—- 2 —-

Днем в пустыне было жарко; ночью – холодно; но главное, ужасно хотелось есть.

Андрей, называвший себя учеником Крестителя, уверял, что отшельник как-то находил здесь пропитание — прокормляясь одними лишь акридами и диким медом.

Но, видимо, праведник был прирожденным следопытом; и притом еще долго совершенствовался. Беглецы же такими талантами похвастаться не могли.

Черствая лепешка, которую им дали в Бефсаиме, кончилась в первый же день. С тех пор беглецы голодали, уходя все дальше в пустыню: в том же Бефсаиме их сразу предупредили, что всех встречных со следами плетей — рыскающие по округе всадники засекают насмерть.

С места избиения их спаслось трое. Хотя они, вроде, видели и других, убегавших в прибрежные заросли... но видели также и многих, кто не успел или не захотел убежать.

Андрей, бывший рыбак из Киннерета, называл себя учеником Крестителя, на том основании, что успел принять от него омовение, и после еще был при нем у Иордана целых три дня.

Двое других были Иегуда из Краиата, раньше изучавший закон, и Иоанн сын Зеведеев, приходившийся Андрею коллегой и практически земляком (он был из Капернаума, с того же берега Генисарета).

Раны от плетей, разъедаемые потом, заживали медленно и мучительно. Время же, свободное от стонов и мелкого богохульства, беглецы употребляли на споры.

— Точно ли ты слышал? Креститель говорил о Мессии? Если он узнал Мессию, то кто из нас Он?

— Ну, на тропе нас было пятеро. Двое здесь: я и Иоанн. Кроме нас, еще был Иегошиа, плотник (а верой, кажется, ессей), да Симон Зелот. А с третьим я толком и не разговаривал.

— Третьего я рассмотрел хорошо, его затоптали конем. Копыта прошли прямо через грудину.

— Зелоту же свинчаткой от плети выбили глаз, и я видел, как он бросился в реку. Но до другой стороны, по-моему, не добежал, потому что они убивали в воде.

— Тогда кто же из нас Мессия? - Иегуда, не мигая, смотрел на Иоанна. - Ты ли это?

— Нет, - смутился Иоанн. - Я не Тот... То есть, у меня иногда бывают странные сны: с трубами, с ангелами Божими... Но Господь никогда не говорил со мной. Я не знаю, чему учить...

— Так же и я. То есть раньше я думал, что знаю, чему учить... а теперь что-то сомневаюсь. Может, если бы я успел поговорить с Крестителем... - теперь Иегуда смотрел на Андрея.

Однако Андрей им мало чем мог помочь: в богословских вопросах ученик Крестителя плавал, как настоящий рыбак.

Пожалуй, Иегуда, знавший о речах отшельника только понаслышке, и то мог вспомнить поболее, чем дежурные "покайтесь, ибо приблизилось царство небесное" и "глас вопиющего в пустыне"...

Зато у Андрея имелись два несомненных преимущества: во-первых, крепкое сложение, позволявшее ему подставлять плечо совсем раскисшему от боли Иоанну;

а во-вторых, родной брат Симон, проживавший ныне в Тивериаде.

До Тивериады же было, если считать по прямой, шестьсот стадий.

Хотелось дойти.

* * *

: И вот, шли они день и ночь, и другие [день и ночь], и раны Иоанна[1] сделались хуже,

: и соблазнившись, лег он на камень и не мог боле идти.

:

: Тогда, приступив, говорил ему Иегуда [такие слова]:

: "Иоанне, брат мой, погляди как [там] птицы Божии кружат в небе[2],

: и Господь не дает им пропитания,

: а все же дает [достаточно] сил, чтобы кружить так, денно и нощно.

: Насколько же более [даст] тебе, [настолько] большему малых сих!

:

: Истинно говорю тебе, Иоанн, имей ты веры с горчичное зерно,

: и мог [бы] увидеть, что не кровь, но животворное миро[3] истекает из ран твоих".

:

: И поглядев несколько [времени] в глаза его, Иоанн возвысился духом,

: и вот, видит, не кровь, но животворное миро истекает из ран его.

:

: И встав, продолжили путь.

—-

[1] в рукописном тексте имя "Иоаханан" написано с маленькой буквы, что может свидетельствовать о смирении автора

[2] вероятно, это были пустынные стервятники

[3] род благовонного масла или бальзама, использовалось в храмовой практике

—- 3 —-

Симон поглядел на них хмуро, но лодку дал. Да и сам тотчас же отплыл с ними, подальше от берега и чужих глаз.

Оценив заострившиеся лица скитальцев, он сразу забрал из дома все, что нашлось съестного: пять хлебов и пару завалявшихся рыб. Остальное же думали наловить по дороге, благо трое из четверых были рыбари.

Изголодавшись, беглецы ели с большой жадностью, и им показалось мало. Иегуда же сказал:

— Имея на зерно веры, могли бы теми хлебами накормить пять тысяч человек, не считая женщин и детей. И еще остатков набрали бы до двадцати полных коробов!

На что Андрей сказал со смехом:

— Вот, се зануда!

Иоанн же, доев до крошки, попросил Симона рассказать известия.

Слухи о Крестителе были разные. Кто говорил, что арестовал его Ирод, царь Галилейский, просто для порядка - за то что Иоанн, мол, слишком много людей соблазнял своей проповедью.

А кто говорил, что тут распорядилась жена царя, Иродиада, которую отшельник, было, клеймил всякими словами за развод.

Сходились на том, что если уж сразу Крестителя не распяли, то и до праздника опресноков теперь вряд ли казнят; а там, глядишь, видно будет.

Но гонения на слова Иоанна начались повсюду; про царство небесное в неподходящей компании лучше было не заикаться.

На вопрос, не появилось ли каких новых речей про мессию, Симон неодобрительно пожевал губами, и сообщил:

— Вроде, - мол, - завелся на той стороне один проповедник. И в одном городе исцелял, говорят, хромых, а в другом то же самое слепых; а в другом еще расслабленных поднял человек пять, вместе с кроватью.

И женщину одну: то ли побил камнями, то ли, наоборот, не побил... Разное болтают.

А зовут этого, нового, реб Иегошиа.

— Иегошиа? - Иегуда задумался. - Не тот ли, вроде бы ессей из Ноцрата, что был с нами перед Крестителем? Иоанн, помнишь ли его?

Иоанн помнил, но смутно. Ессей был молод, робел, и они едва перекинулись двумя словами, как налетела конница.

Убитым его не видели, но Иегуда с Иоанном тогда бросились из-под плетей налево, в заросли, а Иегошиа, кажется, задетый конем, отлетел с тропы вправо.

Мог ли Креститель назвать Мессией его?.. Пожалуй, что мог.

Следовало его найти.

Иегуда, посмотрев пристально в глаза Симону, спросил:

— Хочешь ли пойти с нами, и быть как мы, ловцом Человека?

И Симон, пораздумав, сказал, что да.

Кто знает, о чем он тогда думал? Может, о том, что черные всадники наведывались в Тивериаду уже не раз и не два.

А беглецов, как ни торопились они с отплытием, все же многие в Тивериаде видели.

* * *

: И вот, переправившись через Генисарет, всюду искали они Иегошиа.

: Переходя из города в город, шли они по пятам его,

: и так пришли в Кану Галилейскую.

: И в Кане застали они большой плач.

* * *

Женщины у колодца, как обычно, были о случившемся разного мнения.

Одна, именем Марфа, сама была на той свадьбе. Сотворенное вино ей показалось отличным, и даже, пожалуй, чересчур крепким.

Всем было весело, а распорядитель долго хвалил хозяина - за то, что тот вначале подал вино похуже, а напоследок приберег такое хорошее.

Начались танцы; и те, что пришли с Иегошиа, танцевали веселее всех...

Другая же женщина оказалась женою местного равви.

Того самого, что, зачерпнув ковшом нового вина из водоноса, первым поднял крик: "ВОДА!"

— Нет, сама я не видела, что было дальше, - Эсфирь покачала головой. - Но воду из водоноса пробовала, да... только потом. Несколько позже.

Третья же женщина, по имени Мириам, видела как его убивали.

Они связали его, а на голову надели мешок, чтобы колдун не мог смутить никого словом или взглядом. И, притащив на двор синагоги, поставили у стены.

Когда же стали подбирать камни, чтобы побить его - одна женщина, которая знала его и раньше, крикнула:

— Кто из вас без греха, пусть первый бросит камень!

Люди замялись, и было некоторое волнение. Многие отходили, не желая первыми бросить камень.А другие сказали, чтобы с богохульника сняли мешок и дали ему говорить, чтобы он мог оправдаться.

Но когда стали снимать мешок, и толпа немного притихла, в тишине услышали топот копыт.

И были всадники в черном, числом до трижды семи.

И сошедший с коня, узнав, в чем дело, сказал с усмешкой:

— Я первый брошу камень. Господь же простит мне грех мой - если это, конечно, грех. Не сей ли учил вас, что больше грехов имеющему - более простится? Вот, и я поступлю так, в точности по слову его.

Когда же толпа отхлынула, и Иегошиа был избит камнями, но все еще жив - тогда всадники подняли свинцовые плети, и сомкнулись над телом.

Помолчав, Мириам отняла руки от лица.

— Я видела то, что осталось. Его похоронили, только... там почти нечего было хоронить.

—- 4 —-

: И вот, пещера и вход отверст, камень же[1] лежал невдалеке.

: [Когда же] согнувшись, вошел Иегуда в пещеру, увидел что [она] пуста.

: И были ему два ангела в белых одеждах, говорящие:

: "Сей есть великий праведник, и взят [отсюда] на небо[2].

: Как он служил, так и ты служи Господу твоему".

:

: И стал Иегуда поражен, будто молнией,

: всей душою своей желая участи горней, сердцем же убояся.

:

: "Ей, - рек он, содрогнувшись, - тяжела Твоя чаша, Господи".

:

: И соблазнившись на этот раз, отошел в раздумьях.

—-

[1] камень, которым приваливали вход в пещеру, чтобы дикие звери не могли потревожить могилы

[2] ангелы Господни подтверждают Иегуде, что царство небесное существует;

слово "есть" в их речи может означать, что Иегошиа взят на небо живым, т.е. воскресен из мертвых

* * *

— Нет, - говорил Иегуда, - я не Тот, кто послан. И даже не глас вопиющего в пустыне, но лишь око его и перст.

Лишь указую я и смотрю, исправлены ли пути Господу? Сделаны ли прямыми пути Его?..

И, соблазнясь, умолкал, не решаясь дальше учить.

* * *

— Иоанн, тебе я могу открыться: мне страшно.

Если не он был Мессия, то кто? Когда Господь избирает тебя, должен же дать какой-то знак?

Я человек; только лишь слабый сын человеческий.

Если это мне, то за что? Что я могу? Как я буду служить Ему, когда и жизнь-то свою едва могу уберечь?

Видел отметины на моей спине?

Помнишь, как стража идет по пятам за нами?

Страшно, Иоанн. Видишь же сам, как я слаб для этого...

— Человек слаб. И я еще слабее тебя.

— Сильнее, слабее... Нет, скажи, Иоанн - если все же он был Мессия, как мог Господь его покинуть?

Как позволил ему погибнуть - не сделав ни царем, ни даже великим пророком?

Где мир земной? Мечи, перекованные на орала? Чудеса земные и небесные?..

Где это все?

* * *

На следующий день они вышли в Иерусалим.

Единственный человек, который мог указать Мессию, был там; в темнице дворца Ирода Антипы; с волосами, жесткими и спутанными, а ныне еще и грязными;

свалявшимися до такой степени, что если и напоминали еще о верблюде, то скорее о мертвом, нежели о живом.

Жив ли был и сам Креститель?..

Этого никто не мог им сказать.

—- 5 —-

Симон Зелот, с повязкой на выбитом плетью глазу, встретился им в Вифании Иудейской.

— Не, - сказал он, криво улыбаясь. - Я-то точно не Он.

Слухов о казни Крестителя не было; не было, впрочем, и слухов о том, что праведник жив.

Многие же зелоты, с учителями Матфием и Иудой Сепфореем, собирались сейчас в Иерусалим, потому что близился праздник опресноков, и среди толп народа, стекавшихся отовсюду в столицу, легко было затеряться.

Симон помнил Иегуду, и видел отметины на его спине; а потому доверился им, рассказав потаенный план.

В самый канун Песаха, когда поток народа к храму будет таким, что ни римлянам, ни себастийцам не под силу будет вмешаться, он, Симон, с тремя десятками других, спустится на веревках с храмовой крыши, чтобы низвергнуть золотого орла.

— Потому что, - Симон облизнул пересохшие губы, - воистину, настало удобное время спасти славу Господню, и уничтожить изображения, нетерпимые законами предков. Народ ведь что... народ иудейский готов. Брось сейчас искру, и загорится великое пламя. Понимаешь меня, Иегуда? Понимаешь ли, о чем я?..

* * *

Иегуда же не спал всю ночь, думая, как он пройдет к Крестителю, или как вызволит его из темницы. Думая, что нет у него ни злата, ни копий; что только словом единым может он бросить искру...

Думая, что не готов еще он, и слаб, и не в силах еще нести чашу Господню...

А наутро сел, и говорил с товарищами, до хрипоты.

На четвертый же день от этого - взошли они на гору Елеонскую.

* * *

: Сев на горе пред толпой [народа], говорил Иегуда [такие слова]:

:

: Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное!

: Ибо я есть Альфа и Омега,

: И я Тот, кто был вам обещан,

: И я Тот, кто послан.

: Я Есмь!

:

: И я говорю:

: Покайтесь, покуда есть еще время!

: Ибо не мир принес я вам, но меч.

: И встанет брат на брата, и отец на сына

: И град разделенный не устоит,

: Ибо я разрушу стены его одним глаголом.

: И разрушу храм,

: И вновь создам его в три дня.

:

: Ибо я агнец Божий, который не есть кроток,

: И я агнец Божий, закланный вам во спасение,

: И я вижу, как это будет.

* * *

— Стены храма крепки. Римлян же всего две когорты, и даже вместе с себастийцами и дворцовой стражей им не пробиться во двор. Но на такое известие они соберутся все; и пока они будут драться на площади, медленно и методично разбивая ворота, - мы нападем на дворец, и освободим Крестителя. Если при этом удастся убить самого Ирода, тем лучше, потому что римляне и идумеяне вместе - хуже одних только римлян.

— Я понимаю, Зелот. Только... кто объяснит это Иегуде?

— Надо ли объяснять это Иегуде? Он всего лишь фитиль. А полыхнуть должна вся Иудея, подобно бочке с маслом. Только там, в крови, будет наша свобода... Но зачем ему знать все это?

* * *

: И вот, в пятом часу дня, он вступил в Иерусалим через Кесарийские ворота.

: И в деснице своей держал он пальмовую ветвь, а в другой руке нож.

: И людей с ним было до десяти тысяч, не считая женщин и детей.

: И стража, завидев их, разбегалась в страхе.

: Многие же зелоты, с Матфием и Иудой Сепфореем, шли впереди толпы.

—- 6 —-

Толпа, собравшаяся на дворе храма, гудела как море. Как недоброе, бурное море, перед самым ударом шторма.

Священники вместе с храмовой стражей, чувствуя дыхание бури, ушли от греха во внутренние покои, наглухо затворив за собой двери.

И когда солнце, падая, скрылось за храмовой кровлей, с самой крыши вниз полетели веревки. Маленькие фигурки заскользили вниз, облепили птицу, раскинувшую над входом бесвкусные золоченые крылья.

В золотых же лучах заката звонко застучали топоры, толпа подалась, отхлынула назад, ахнула, и, будто сдвинутый этим звуком, орел покачнулся, с мертвым бесцветным скрежетом поехал вниз, и рухнул, разлетаясь по камню двора золочеными брызгами...

* * *

: В шестом же часу, как было условлено, надел Иоанн храмовые одежды, и бежал ко дворцу Ирода царя Галилейского, подать приготовленную весть.

: При воротах же был остановлен стражей, и видел что число ее велико,

: ибо Ирод праздновал рождение[1], и возлежал [за трапезой] с [многочисленными] гостями.

:

: И войдя в зал со многие стражи, сказал Иоанн: вот, происходит [у храма] большое волнение.

: Пошли людей своих защитить храм, как просят тебя набольшие мои[2].

:

: И сказал Ирод: злоумышляющие против храма повинны смертью.

: Но как Иерусалим есть [ныне] кесарева вотчина, пусть проливают [чужеземную] кровь.

: И повелел гонцу[3] идти к [римскому] прокуратору[4], да пресечет беспорядок [своими собственными] когортами.

:

: Своей же страже приказал собраться в готовности, и запереть все входы и выходы [из дворца], и стоять нощно на стенах.

: И сказав так, велел [начальнику стражи] удалиться, сам же призвал Саломею, дщерь Иродиадову, дабы услаждала его танцем.

:

: И та танцевала.

—-

[1] т.е. день своего рождения; заметим, что идумеянин Ирод не отмечает иудейский праздник опресноков

[2] Иоанн воздерживается от лжи, сам подразумевая под "набольшими" Иегуду и вождей зелотов; однако по его храмовой одежде "набольшие" должны, конечно, означать священников храма.

[3] т.е. Иоанну

[4] прокуратором Иудеи в то время был Валерий Грат; в Иерусалиме располагались две когорты X Сирийского легиона и вспомогательные войска, всего около 1500 солдат.

—- 7 —-

Море народа колыхалось, билось, взлетая кровавыми брызгами. Крик закладывал уши, бил по вискам ватными молотками.

Когорты, сцепив чешуей щиты, упрямо лезли на приступ. Жуткая железная ящерица билась у подножия храма — рассекая людское море, разбрасывая его по окрестным переулкам, швыряя на камни стен.

Зелоты, засевшие сверху, на галереях, засыпали противника стрелами; и если на площади, в толпе, в тесной толчее мечей и щитов иудеям приходилось худо, то под градом стрел и камней римляне падали один за другим – одновременно держать защитную черепаху и продвигаться с боем через толпу они не могли.

Прокуратор, засевший на верхушке Фазаелевой башни, бегал от бойницы к бойнице, отчаянно грыз ногти, глядя на медленно, но безнадежно тающий легион.

Саломея же танцевала перед Иродом. Боже, как она танцевала!..

* * *

Иегуда бежал сквозь толпу, и знал, что не успевает. Дворец Ирода, ощетиненный стражей; бьющаяся и погибающая у Храма толпа; стальная римская черепаха, неловко ворочающаяся на площади; Креститель, задыхающийся в каменной клетке... все мешалось в его голове.

— Я... Я есмь!.. - задыхаясь, выкрикнул он, достигнув ворот дворца. - Я должен видеть!..

И долго орал в лица стражи, насмешливо глядящей со стен, орал что-то важное, злое, изнутри, из самого сердца — пока ворота не покачнулись, скрипнув; и на брусчатку площади не ступили навстречу ему четверо, в странно знакомых черных кольчугах.

* * *

И когда когорты, изогнувшись, вдруг встали на дыбы, и швырнули вверх, на качающуюся стенку щитов, первый ряд солдат, а на плечи тем – еще солдат, и верхние шеренги плюнули огнем, кольцом охватившим колоннады, и огонь с ревом рванулся вверх, мгновенно обнимая галереи, подхватывая наверху людей, и роняя их черными склизкими каплями вниз — он, качаясь, плыл вперед по галереям дворца, стиснутый чешуйчатыми черными руками, и впереди, перед ним, так же раскачиваясь, плыла на серебряном блюде отрезанная голова Крестителя — как можно было отказать Саломее? она ведь просила всего лишь голову этого придурка, — и голова улыбалась, загадочно глядя ему прямо в глаза, и эхо странными молотками вбивало ему в виски отзвуки криков.

* * *

Иоанн же, стиснутый толпой, несущей его прочь, — прочь от огня! прочь от железной змеи! прочь от этого жуткого храма!.. по переулку, мимо ворот, мимо дворца Ирода... — даже не видел, как с высоты дворцовой стены в ту же толпу швырнули два мертвых, странно изуродованных тела.

—- 8 —-

Когда встало солнце, он все еще шел.

Шел прочь от Иерусалима, не разбирая пути; босой, в каких-то лохмотьях, с глазами, красными от дыма и слез.

Дорожной страже в эти дни было не до него; если спрашивали, он назывался Ионой, или Анной, и даже почему-то Иеронимом.

Сначала он забирал в сторону Галилеи, потом, успокоившись и подумав, повернул к морю.

К порту и кораблям, которые унесут его прочь.

К городам Понта и Эллады; к новой, тревожной, но долгой жизни.

В конце которой, измерив пол-света, он, может быть, окажется на далеком и тихом острове,

где однажды, взяв стило и доску, напишет:

"В начале было Слово"