Shadmer
№167 "Смешной человек"

Ночь. Холод страшный, собаку на улицу не выгонишь. А по дороге бредет уставший путник. Слева лес, воют волки, – или только кажется от страха? – справа поле. Рожь извивается под порывами ветра, в небе гремит гром. Ослепительно сверкает молния, озарив бледное исхудавшее лицо человека. Встреться ему кто в этот час на безлюдной дороге – убежал бы бедолага от страшного путника. Еще бы: морда белая, как у покойника, грязные черные волосы налипли на лицо, а он ещё и зубы скалит в ухмылке.

Слава Богу молния сверкнула да погасла: право, его лицо лучше не видеть в этот час. Вслед за молнией бьет гром, желудок путника поддерживает стихию урчанием, почти в унисон.

На землю падают первые капли дождя. Путник набрасывает капюшон, стянув с головы шутовской колпак. Звякают бубенчики. Шут мрачен, ругается сквозь зубы. Паршивое время, паршивая работа, паршивый дождь!

Небо, будто прочитав мысли шута, обижается и со злостью начинает лить потоки воды на землю. Фигурка человека кажется маленькой по сравнению с масштабами хлынувшего ливня. Кажется, путника сейчас вобьет в землю, расплющит. По голове что-то бьет тяжелее капли дождя. Шут протягивает руку, ловит маленький белый комочек. Холодный. Сверху бьет все сильнее.

Вновь темноту разрезает молния. Путник глядит вперед. Глаза сверкают радостью: сквозь град можно различить высокий деревянный забор. Шут, забыв про горести, бросается вперед. В такт бегу звенят бубенчики.

Ветер подгоняет в спину, кажется, даже град поутих. Ворота оказываются закрыты. Шут, громко крича, колотит в калитку. Неужели не услышат?! Тепло и сытый ужин так близко, но в то же время так далеко… Может, забор перелезть? Шут оглядывает высокие стволы, уходящие метров на пять вверх, и отбрасывает эту надежду, как обглоданную кость.

Тут окошко отворяется и грубый голос, перекрикивая шум дождя, кричит:

— Кто там приперся, мать вашу в…

Грянувший гром не дает мужику закончить. Шут отвечает:

— Пусти, дядя. Переночевать надо.

— Ладно, входи, чего уж. Трактир все ж.

Окошко захлопывается, за дверью слышится возня. Шут начинает уже беспокоиться, как дверь распахивается.

— Везучий ты, черт! – говорит мужик. – Только облегчиться вышел, как слышу стук. Думаю – чудится, аль нет. Оказалось, нет.

Они идут через двор, превратившийся в болото из грязи, к длинному дому в два этажа, похожему на барак, с прохудившейся крышей. Окна закрыты ставнями, но сквозь щель пробирается полоска света. Рядом с постоялым двором виднеется коновязь. Они поднимаются на высокое крыльцо постоялого двора, хозяин отворяет дверь.

Свет сразу слепит глаза, в лицо бьет жаром. Внутри оказывается немало посетителей для такой дыры - человек десять, не считая трактирщика, пухлой официантки да самого шута. Чертова дюжина. Но в просторном помещении тепло, а это главное. По бокам стоят грубо тесанные столы, большинство которых пустует, за некоторыми располагаются четверо одиночек, а у самого камина, сдвинув несколько столов сразу, шумит компания в шесть человек.

Ну и рожи… Будто тесали тем же топором, что и столы. Никто не обращает внимания на новенького: двое одиночек сосредоточенно жуют, уставившись в тарелки, а ещё двое не менее сосредоточенно смотрят в кружку. Веселой компашки, похоже, вообще нет ни до чего дела: они шумно смеются, постоянно норовя ущипнуть официантку.

— Эй, чего у тебя лицо размалевано то? – вдруг спрашивает трактирщик. Проходит прямо в центр зала, оставляя мокрые следы. Свинья нечистоплотная… И похож на свинью – розовощекий, крупный и нос приплюснут.

— Я шут.

Трактирщик смеется, скаля кривые желтые зубы.

— Мне уже смешно! – говорит он. - Ты какой-то грустный шут - у тебя краска течет. Что пить будешь? Что жрать?

Шут мнется. Денег у него нет, а с кухни, как назло, идет одуряющий запах…

— Я не голоден. Так, перекантуюсь ночь и все.

Он, следуя примеру трактирщика, проходит вперед. Раз уж хозяин свинья, то ему чего тушеваться? Вода льется с одежды, будто он захватил с собой часть дождя.

— Эй, Милка! – подражая грому за окном, ревет трактирщик. – После вытрешь, следи за мясом! Там, поди, подгорает уже!

Трактирщик, повернувшись к шуту, сморкается на пол.

— Твое брюхо, судя по тому, как урчит, считает по-другому. Говори прямо, что денег нет. Ведь нет же, правда?

Шут кивает. Говорит:

— Два дня не ел, ещё один вытерплю. Завтра в городе дам представление, деньги будут, так что…

— Да мне наплевать, что у тебя будет потом! – прерывает трактирщик. – Как твое имя, шут?

— Гарри…

— В общем так, Гарри. Без денег на кой хрен ты мне тут сдался? А денег ты мне уже должен!

Гарри удивленно приподнимает бровь. Трактирщик выпячивает губу, нависает своей массивной тушей над шутом.

— Ты рожу то тут не коси! Я пустил тебя, обогрел. А ты наследил, - трактирщик кивает на мокрые следы, оставленные Гарри. – Так как ты мне не должен?

— Но вы сами… - пытается оправдаться шут.

— Мой трактир! Короче… Гарри… выступаешь ночь у меня, веселишь людей, а за это, чего уж, позволю тебе остаться. Вся медь, что накидают – моя, в качестве платы за приют, но если много заработаешь, чего уж, дам похлебки. Не согласен – выметайся вон! Ну как?

— По рукам... – выдавливает шут.

Шут стоит на сцене, что в углу залы. Одежда быстро высохла в тепле, но скукожилась, будто на пугале, а бубенчики колпака свесились почти до плеч. Гарри прокашливается и начинает говорить:

— Однажды, хозяин леса – медведь – узнал о нас, о людях. «Мясо да мясо», - думал он. Старый медведь не делал исключений для человека, когда был голоден – к чему бы? Так и жил медведь, пока не повстречал страшного человека. Вроде обычная жертва – кожа да кости, ни шерсти ни хвоста. Старый медведь взревел, поднялся на задние лапы. Как всегда, почувствовал в слабом человеке страх перед хозяином леса. Но вот тут страшный человек поступил необычно. Не бросился назад, не полез на дерево, не стал падать замертво, нет! Он достал длинную палку и зарычал. Медведь ревел и человек ревел. Вот только медведь ревел зло, страшно, а человек как-то странно… И не было в человеке больше страха! Человек вскинул палку, её конец сверкнул огнем, и медведя пронзила острая боль. А затем нагнал оглушающий грохот, будто упало в лесу старое дерево. Медведь испугался и убежал. А человек рычал ему вслед. Лишь позже медведь узнал, что страшный человек смеялся.

Гарри глядит на людей. Веселая шестерка, казалось, так и не заметила его появление. Двое одиночек поднялись наверх, а один спит, уронив голову на стол. Лишь один внимательно смотрит на шута. Гарри пригляделся к единственному слушателю, не прекращая говорить:

— Медведь был очень старый и мудрый. Он давно уже считал, что все познал о мире, в котором жил, но вот человеческий смех поверг его в смятение. «Что это»? – спрашивал себя медведь. Хозяин леса больше не чувствовал себя главным в лесу, впервые он начал бояться сам. Медведь учился смеяться, но никак не получалось. Выходил лишь обычный рык… Так и мучился медведь, пока вновь не встретился со страшным человеком. Медведь вновь страшно и громко зарычал, стараясь не дать засмеяться человеку, заглушить его. Но человек все равно смеялся. Скалил зубы и хихикал, вновь вскидывая свою палку. На этот раз медведь не слышал грома. Острая боль вонзилась в глаз, и лес потерял своего старого хозяина. Ему на смену пришел новый. Человек, радостно смеясь, закинул ружьё на плечо и не знал, что только что убил лесного владыку.

Шут замолкает, закончив рассказ, и будто рушится стена, огораживающая его от остального мира. Слышны крики, чуется запах немытых тел и чеснока.

К сцене разворачивается один мужик из веселой компашки, кричит:

— Эй, ты! На сцене! Ты сегодня как-нибудь веселить будешь или что?!

Гарри говорит:

— Я рассказал историю…

В него летит кусок мяса. Попадает прямо в грудь, выбивает из легких воздух. Гарри замолкает на полуслове, падает на колени. Зал сотрясается от хохота.

— Умеешь же, когда хочешь!

В Гарри летят кости, объедки. Шут закрывается рукой, но еда все равно больно бьет, будто сильный град. По одежде течет жир, смешиваясь с потом. Гарри не чувствует злости. Какая к чертям злость, когда тобой овладевает стыд? Гарри не шевелится. Он кажется спокойным, вот только лицо горит. Наверняка, он стал красным, как помидор, что сейчас разбился об его плечо. Хочется смерти… причем не этих проклятых мужланов, а своей. Такова природа стыда, направленная на разрушение себя самого, а поэтому презираемая настоящими воинами. Воины должны чувствовать лишь ярость, гнев – чувства, помогающие уничтожить врага, а не себя самого.

Еда перестает лететь в шута, и он медленно опускает руки, с кряхтением поднимаясь с колен. Веселая компания уже забыла о шуте, она занята уже своими делами. Гарри, превозмогая себя, смотрит в зал. Все тот же человек, кто единственный слушал его, смотрит до сих пор. Человек как человек, самой обычной наружности. Настолько обычной, что отведи взгляд, и ты уже не вспомнишь ни его лицо, ни возраст – ничего. Он поднимает глаза, глядит на шута. А вот так называемое зеркало души человека у него особенное… Покопавшись в кармане, незнакомец достает монетку, сверкнувшею серебром, кидает на сцену. Гарри ловит её в полете, зажимает в кулак. Трактирщик, заприметив деньги, говорит:

— Эй, шут! Давай сюда монетку и можешь жрать еду, что тебе накидали. Заслужил!

Незнакомец говорит:

— Трактирщик, ты говорил, что заберешь всю медь, что накидают шуту. Про серебро ты не обмолвился ни словом.

Хозяин таверны багровеет, но незнакомцу не смеет перечить:

— Хорошо! Так и быть, шут, оставь монету себе!

Гарри, едва стоя на ватных ногах, подходит к трактирщику. Достает монету, говорит:

— Каши… пожалуйста.

— Милка! Где тебя черти носят! – кричит трактирщик, отсчитывая сдачу медяками. - Дай шуту каши, смотри только без мяса! И убери здесь! Свинарник развела, стерва!

Утро выдается шумное. Внизу слышатся ругань, крики. Нехотя Гарри открывает глаза. Темнота… Комната ему досталась самая, что ни на есть, паршивая: тесная, без окон, а из мебели только длинная деревянная лавка.

Спустившись вниз, шут видит такую сцену: хозяин, в окружении нескольких постояльцев и официантки, столпились вокруг человека, неподвижно лежащего в луже крови. Приглядевшись, Гарри с горечью и страхом узнает своего вчерашнего благодетеля. У шута холодеет сердце. Ну как же так? Почему умирают только хорошие люди?..

— Эй ты, шут! – шипит трактирщик. – Ты за это ответишь!

Гарри вздрагивает. Говорит едва слышно:

— Я-то тут причем? Почему я?!

— Потому что ты, скотина, жадный! Получил одну серебряную и решил забрать все, так? Чего уж, так все было!

Шут поправляет дрожащей рукой сползающий на бок колпак, бубенчики отзываются мелодичным звоном.

— Но здесь даже не все вчерашние люди! – говорит Гарри. Голос его почти не дрожит. – Будь я убийцей, я бы ушел! Как ушел настоящий преступник!

— Довольно лжи! – взвизгнула официантка. – Скрутите его, парни!

Завсегдатаи, мрачно глядя на Гарри, медленно двинулись к нему. Шут отступает, пока спиной не упирается в стену. Здоровяки неотвратимо приближаются, и Гарри, дико захохотав, кидается на них. Они не ожидали напора, и один отлетает назад, приложившись затылком к столу. Сзади шута хватают за шкирку, с силой швыряют в стену. Он ударяется и падает без чувств.

…Словно через грозу слышится голос:

— Да вешайте уже, сколько можно то?

— Сейчас, сейчас… какой смысл в наказании, если наказуемый ничего не осознает? Чего уж, подождем…

Лицо окатывают ледяной водой, Гарри заходится в кашле. Второй день мокнет, так и простыть недолго! Он открывает глаза, и мысли о насморке сразу улетучиваются. Солнце нещадно бьет по глазам, но даже оно меркнет перед простой картиной: веревка, с петлей на одном конце, перекинутая через толстый сук дерева. Вот ведь картина всем картинам… Шута бесцеремонно поднимают на ноги. Кружится голова, к горлу подкатывает тошнота. Колпак с бубенчиками падает на землю, но его подбирают, со смехом водружают обратно. Шут затравленно оглядывается. Забор трактира виднеется в стороне, Гарри вывели к лесу. Не хотят портить себе вид болтающимся на веревке жмуриком, отвели подальше… с-суки.

Накинули на шею веревку, затянули. Гарри видел себя будто со стороны, в бреду. Страха не было. Он знал, что его ждет ужасная и позорная смерть. Его будут медленно поднимать вверх, чтобы не сломать шею, а чтобы он умер от удушья. Должно быть страшно, но Гарри – улыбается. Петля потихоньку стягивает шею, становится трудно дышать. Смакуют, гады…

Ну смакуйте, вам же хуже. Округу пронзает страшный рев. Хватка слабнет, и Гарри валится на землю, не в силах устоять на ногах. Слышен пронзительный крик человека, треск разрываемой плоти. Шут еле поворачивает голову, видит, как убегают к постоялому двору люди. Первым по дороге, как ни странно, несется свинообразный трактирщик. А вслед им летит душераздирающий хохот.

Гарри поднимается, морщась от боли. Взгляд шута натыкается на огромного бурого медведя, что стоит на задних лапах, с ухмылкой глядя в след убегающих людей. Подле него лежит разорванный кусок мяса, некогда бывший человеком. Медведь смотрит на Гарри, скаля зубы, и неожиданно раздирается хохотом. Бледный Гарри медленно отходит назад, а настоящий хозяин леса, не обращая больше внимания на слабого человека, смеясь, уходит в лес.

Гарри приходит в себя нескольким милями западнее злополучной таверны. Шут задыхается от утомительного бега, легкие со свистом выдавливают воздух. Солнце светит не по-утреннему жарко, пот застилает глаза. Шут, тяжело дыша, садится у дороги. Гарри оглядывает окрестности, куда его занесли быстрые ноги да подстегивающий в спину страх. Все тот же лес с одной стороны, правда, более редкий, домашний. Над верхушками деревьев парят ласточки и мухоловки, где-то выбивает дробь дятел. С другой стороны плещется небыстрая речка, сверкающая в лучах солнца. Запах цветов делает еще слаще свежесть после грозы, даже раскисшая дорога и грязный костюм не омрачают шута.

Нечего унывать, сумасшедший трактир позади! В городе он даст представление, его истории поймут, он обретет славу!

Гарри бодро идет вперед, выгоняя из головы мысли. Как только он начинает думать, так сразу перед ним предстает трактир, его хозяин и страшный медведь. Гарри не хочет ни о чем думать, он просто шлепает по грязи, слушает птиц и вдыхает аромат леса.

— Мил человек, подай монетку! – слышит Гарри.

Скрипучий, как колесо телеги, голос, выводит из состояния покоя. Гарри брезгливо окидывает взглядом грязную маленькую фигурку нищего, что скрючился у обочины дороги с протянутой рукой. Над ним можно было бы посмеяться, если бы попрошайка не был так жалок. Шут все усмехается – он-то сам выглядит не лучше. И вряд ли богаче бедняка.

— Прости, отец, - говорит Гарри, - рад бы помочь, да нечем.

— Так у тебя же в кошеле монеты звенят! Отдай!

— Старик, они достались мне тяжким трудом, я их заработал. И денег у меня не много.

Нищий резво вскакивает, шут даже отступает назад, не ожидая от попрошайки такой прыти. Нищий говорит плаксиво:

— Ну отдай деньги! Сделай доброе дело, у меня ничего нет! Ты не понимаешь, я не разбойник, я нищий! Отдай денег!

Гарри отступает назад, прикрывая рукой кошель, а другую уткнув в грудь напирающему нищему.

— Отдай денег! Я умру, мне нужны деньги! Я нищий, отдай! Ты найдешь еще, заработаешь, я тебе клянусь! Обещаю! Отдай денег!

Его грязные пальцы хватают Гарри за плечо, нищий с силой тянет на себя. Шут пошатнулся, едва не упал. Он отпихивает попрошайку и с силой бьет его в челюсть. Брызгает кровь из раскрывшейся язвы на щеке, нищий хлюпается в грязь. Он поднимается на колени, утирает грязным кулаком слезы:

— Видишь, я плачу! Ты же шут, несешь людям смех. А страдание и горе – твой противовес. Как ты можешь быть таким жестоким?

Гарри отступает назад. Хочется вновь броситься наутек, как тогда, в трактире. Но он, превозмогая панику, находит в себе силы на кривую ухмылку.

— Ты ошибаешься, нищий. Страданию и горю противостоят милосердие и радость. А смех неразлучен со злом. Над тобой часто смеются, нищий? Знаю, что часто. Потому что ты смешон, людям приятно видеть, что они не на твоем месте. Я знаю. Потому что надо мной смеются точно так же, как над тобой. И я зарабатываю этим деньги. Вот поэтому я тебе не дам ничего.

Не обращая больше на нищего внимания, Гарри направляется по дороге к городу, стараясь не слышать плач сзади.

Вечереет. Небо заволакивают тучи, снова быть дождю. Шут идет, едва не падая. Одного горшка каши было явно недостаточно, чтобы утолить голод. Ноги подкашиваются, Гарри уже пару раз падал в грязь. Лишь приятная тяжесть мешочка с медными монетами дает сил встать.

Лишь бы городские ворота не закрыли на ночь. Гарри сильно не хотел бы остановиться в деревенском трактире перед городом, хватит с него!

Солнце совсем скрылось за синими тучами, завыл ветер. Сквозь туман светлым пятном надежды проглядывают городские стены. Вот уже показались окраинные дома деревни с соломенной крышей. На ветхих заборчиках сушатся горшки, в огороде зеленеют овощи. Повсюду в деревне видны всполохи костров, витает аромат дыма. По дороге туда-сюда перебегают куры, слышен бой двух петухов за сараем. Свиньи довольно хрюкают в грязи.

Дорогу шуту перегородили несколько мужиков мрачного вида.

— Эй, чудак, куда прешь? – говорит один.

— Я иду в город, даю уникальное представления о смехе! – скороговоркой выдает Гарри.

— Шут, что ль? – переводит мужик. – Ну-ну… придется подождать, в городе ентот… чума там!

— Бестолочь! – окрикивает второй. – Это у нас чума, а в городе гильотин!

— Карантин? – подсказывает Гарри.

Мужик беззубо улыбается:

— Ага, он самый! А мы местные сторожа, велено нам предупреждать, чтобы никто без толку не ходил к воротам. Вот и дубинки выдали, чтобы уговаривать непонятливых.

Гарри собирается пройти, как рука мужика упирается ему в грудь.

— Эй! Шут, мы тебя просветили, поработали. Давай денег по-хорошему. Мы же енти… сторожа. И у нас дубинки есть, я же говорил уже! Аль ты непонятливый?

Гарри отступает назад и неожиданно начинает смеяться. Мужики недоуменно переглядываются, а шут, без лишних слов отстегивает кошель, бросает сторожам под ноги. Не переставая смеяться, он расталкивает их и идет вперед. Глаза застилают слезы, но он продолжает глупо ржать.

Шута кто-то хватает за плечо. Гарри с силой стряхивает руку, резко поворачивается, готовый ко всему. На него смотрит здоровенный детина с взлохмаченной бородой и, вроде бы, стеклянным глазом.

— Экий ты суровый. Я ж помочь хочу.

— Знаю я вашу помощь! – огрызается Гарри. – Мне уже второй день помогают, а потом требуют…

Здоровяк чешет глаз ногтем, говорит:

— Дык и я потребую. Ты же шут, так? Хочу, чтобы ты мне историю рассказал. Слышал я о тебе, ты – чудной шут? Идешь по городам, рассказываешь несмешные сказки о смехе?

— Почему несмешные? – обижается шут.

— Ну, ведь никто не смеется. Я хочу послушать, вдруг я тоже не засмеюсь? Пошли, мой дом на отшибе. Ты расскажешь историю, а я тебя накормлю.

По дороге к своему дому, Кросби – так звали здоровяка – рассказывал, что он с детства смеялся над всем. Случись ему драться – машет кулаками и смеется, встретится в лесу с волком, тоже начинает хохотать, разрывая волка. Он продемонстрировал огромные ручища в шрамах, будто от укусов, и Гарри поверил, что этот детина может разорвать волка, не врет он. Один раз, рассказывал Кросби, он отрубил себе палец на ноге, когда колол дрова. Пьяный был. Так просто в хохоте зашелся.

— Говорят, - рассказывает хозяин за столом, пока Гарри жадно ест несоленую похлебку, - что есть в восточных странах трава разная, зелья, от которых хорошо и смеешься весь день. Так вот я такой, только всю жизнь хохочу, а не один день. Расскажи историю, чтобы я не засмеялся.

Шут, смачно отрыгивая, отодвигает от себя миску.

— Хорошо, - говорит он. – Слушай.

У богатого купца родился сын. Не мог нарадоваться на него отец, такой славный малый рос! Купец часто отлучался, уходил в далекие страны торговать и мало общался с сыном. Вот уже его дите ходит, вот уже говорит… Подрос сынок, стал все чаще интересоваться, куда уходит папа. И отец решил провести день со своим сыном. Сказано – сделано, пошли они вместе на ярмарку.

Все идет хорошо, но начал отец замечать, что сын не смеется, лишь улыбается радостно, но громкого заливного смеха от него не слыхать. Повел тогда отец сына в цирк, где выступали смешные клоуны. Что только эти бестии не вытворяли! И падали и поливались водой. Были даже забавные карлики! Глянул отец на сына и обомлел: сын горько плакал.

— Почему ты плачешь, сынок? – воскликнул купец.

— Как не плакать? Ведь клоуны падают, им больно. Им стыдно. И маленькие люди: они стали маленькими, потому что над ними так страшно смеются…

— Но ведь смех, это хорошо, сынок!

— Я вижу только зло от смеха, папа. Клоуны падают, а карлики маленькие. И еще все кричат вокруг.

Огорчился отец, что сын его вырос юродивым. Думал-думал, что делать и посоветовали ему отдать сына в монастырь. Мол, вера сделает из мальчонки человека. Сдал его в монастырь отец, чтобы монахи образумили, но мальчик так там и жил, не умея смеяться.

Кросби сидит мрачнее тучи.

— Хм, и правда - не смешно, - наконец говорит он. – Гарри, так ты не шут!

— Я рассказываю про смех, значит я шут.

— В твоей истории нет смеха. Где он, раз мальчик не умеет смеяться? В отличие от меня. Но спасибо тебе, Гарри. Я не засмеялся, ты оправдал ожидания. Зато заставил задуматься. Почему сын купца не смеялся? Аль ты сам не знаешь?

Шут улыбается. Хозяин затронул его любимую тему.

— Отчего же, знаю. Смех порожден злыми и порочными чувствами. Люди всегда смеются над каким-то недостатком, над злом. Будь то карлик, будь упавший клоун. Людям радостно оттого, что зло случается не с ними, вот они и радуются и смеются. Смех – худшее проявление человека. Смех и стыд. Вот два отвратительных качества, присущих людям. Вот если… - Гарри вспомнил свое унижение в трактире, - вот если кого-то сильно унизили, обкидали камнями, то униженному стыдно. Ему невозможно совладать со стыдом, если тот приходит, хочется провалиться под землю, а остальные смеются. Им хорошо.

— У тебя есть дети, шут? – спрашивает Кросби.

Шут машет головой, Кросби продолжает:

— Отец наблюдает за своим маленьким сыном, он смеется. Где тут зло?

— Ясно где. Отец потешается неловкими движениями младенца. Он так смешно ходит, а когда падает – улыбка становится ещё шире у взрослого. Ну никак отец не смеется над грациозностью и ловкостью движений малыша! Отец насмехается над сыном, но не злобно. Его смех – добрый. А мелкие недостатки малыша заставляют любить его еще больше. А циничные люди смеются зло, они замечают лишь пороки в человеке, раздувая их до немыслимых размеров. Но даже добрый смех все равно идет от зла. Ведь и ты, Кросби, готов спорить, смеешься только над горем?

Нож в руке хозяина кончиком впился в его руку, Кросби, улыбаясь, вырезал на себе замысловатый узор.

— Ты смеешься над горем, и ты не можешь жить без горя. Ты сам себе причиняешь боль, - Гарри кивает на его руку, - и получаешь свое наслаждение.

Хозяин смеется. Кровь течет из раны, и чем сильнее, тем громче его смех.

— Как мне попасть в город? – спрашивает шут, когда Кросби перестает хохотать.

— Есть… ха-ха… способ… хе-хе, - говорит хозяин. – Выйдем сегодня ночью, а пока отдыхай еще пару часов. Не бойся, я помогу, ты мне понравился, шут. Напомнил меня самого, когда сторожа у тебя деньги отбирали. Ты же тоже смеялся! А я пока подумаю.

В окно бьет дождь. Стоит полная темнота, луна скрылась за тучами.

— Пора, - говорит Кросби, - мы идем в трактир.

У Гарри от этого слова мурашки пошли по коже, но спорить он не стал.

Они вышли в ночь, исчезая под каплями дождя. В этот раз дождь мелкий, нудный. Ни в какое сравнение с прошлым ливнем не идет, так – жалкая пародия.

Сразу двинулись к большому зданию. Его окна горели ярким светом, от него шел веселый гам.

— В городских стенах есть калитка, - по дороге объясняет Кросби. – Ключ у начальника стражи, а он, сволочь такая, каждый день в трактире пьет, без своих солдат. Охрана у ворот тебя пропустит – я же буду с тобой.

Он с оглушительным хохотом вламывается в трактир, снося тяжелую дубовую дверь с петель. Внутри слышится возня, треск ломающихся столов и костей, раздается чудовищный хохот. Гарри пятится назад.

— Боже, - шепчет он. – Что же я натворил… Он же псих… Боже…

Наконец, шум стихает. Весь в кровавых подтеках, с ухмылкой на лице, выходит Кросби. Протягивает шуту ключ.

— Вот, бери, - говорит он. – А теперь пойдем к воротам.

— Нет, постой, Кросби… Нельзя же так?..

Гарри со страхом смотрит на здоровяка, отступает.

— Почему, Гарри? Ты меня убедил. Я всегда смеюсь, значит, я зло. Ты рассказываешь несмешные истории, но в них, несомненно, есть смысл. Ты несешь добро. Я понял свое предназначение… все, над чем я смеюсь - зло и то нужно искоренить.

Он породил монстра собственными руками. Шут отступал назад, пока не поскользнулся на мокрой грязи. Неужели его истории могут иметь такое толкование?

— Вот он! – слышен крик.

Гарри резво поднимается. Со стороны ворот бегут стражники, оставив пост.

— Беги, Гарри, - говорит Кросби. – Я с ними договорюсь.

Шут бросается к воротам, не в силах смотреть на творящийся сзади ужас. Не помня себя, Гарри добегает до ворот, открывает их дрожащими руками и лишь в конце оглядывается. Кросби отбивается кулаками от стражников, громогласно хохоча, но его окружили, затравливают, словно зверя. Гарри с силой захлопывает дверь, слышит, что смех здоровяка все громче, а затем стихает. Сердце бешено колотится.

В ночном городе тихо. Шут, держась тени, проскальзывает мимо патрулей, не хватало еще здесь попасться! Все льет дождь. Точно простынет, как пить дать! Но зато кое-как смылась грязь с костюма. Грим на лице размазался до невозможности и шут, отыскав тихое место под мостом, подкрашивает губы и глаза краской. Под мостом сухо, и Гарри засыпает под мерный стук дождя.

На следующее утро, Гарри отправляется на рынок. Где и должна найтись работа для шута, так это там! Надежда оправдалась: на сцене сидит маленький мальчик, а около него кривляются разнообразные плуты. Рядом с мальчиком стоит толстый человек в дорогой одежде и меховой шапке – как только ему не жарко?

Что только шуты не делали, как только себя не унижали, но мальчик все не смеялся.

Гарри встает в шутовскую очередь. Дожидаясь своего часа, он сам пару раз хихикает над особо удачливыми плутами, но мальчик сама непроницаемость.

Вдруг Гарри задумывается… Как то все сходится с его притчами. Что не расскажи – сбывается. Шуту стало страшно. Тут очередь доходит до него и сзади Гарри бесцеремонно толкают в спину.

— Ну, долго стоять будешь, шут? – говорит купец.

Гарри улыбается, прогоняя мысли.

— Я расскажу историю, - говорит шут. - Жил-был на свете старый охотник. В лесу чувствовал он себя, как дома: знал и зверей и птиц, травы и грибы, все ведал и о гадах разнообразных, от комаров до лягушек. Всего то и не припомнишь, чего знал охотник!

«Народ притих, - отмечает про себя Гарри. – Вот что значит цивилизованная публика – слушают».

— Проведал король об охотнике, подивился его умениям и решил проверить старика. Призвал его к себе да наказал подстрелить змея, летающего в королевских лесах. Делать нечего, пошел охотник за змеем. День выслеживает, второй… Месяц нет охотника. Долго ли, коротко ли, возвращается охотник к королю с пустыми руками. Нету, говорит, змея у вас в лесах. Король и говорит, что нет у них в лесах никакого чудовища, и не было никогда, но охотник должен был найти, раз такой весь из себя знатный, что люди его даже больше короля любят! Повелел король спрятать охотника в камеру и пытать до смерти. Страшно пытали старика, а король рядом стоял и смеялся весело.

Шуты на площади подшучивают над Гарри, купец недоуменно поднимает брови, а мальчик же, наоборот, слушает с интересом. Гарри продолжает:

— Помер охотник к вечеру, а король глаза платочком вытирает – так смеялся, аж заплакал. Только ложиться спать хочет, как срывается крыша его дворца и появляется змей летающий! Плюётся огнем, страшно рычит и все спрашивает: «Где тот охотник, что меня искал!». Король отвечает ему, что нету больше охотника, казнили! Ещё пуще разбушевался змей оттого, что лишили его достойного противника, да и спалил со злости всё королевство.

— Что за чушь! – кричит купец. – Это не только не смешно, но и мерзко! Выкиньте его со сцены!

— Папа, подожди! – говорит мальчик. Стражи останавливаются, как только купец поднимают руку. – Скажи, шут, - продолжает он. – Правда, что весь смех от зла? Я не понимаю, почему надо смеяться, когда людям больно. Наверное, лучше будет совсем не смеяться?

Гарри молчит. Он вспоминает безумного Кросби, которого убедил бороться со злым началом смеха. Нельзя никого ни в чем убеждать! Каждый решает для себя. Гарри говорит:

— Решай для себя сам, малыш. Король в моей истории негодяй. Он смеется над бедами другого человека. А есть люди, которые смеются в лицо опасности, они смельчаки. Легко переступить грань: чуть шаг в сторону и ты либо безумец, постоянно хохочущий над любым злом, либо черствый и циничный негодяй, высмеивающий самые незначительные пороки, вгоняя другого в стыд. Я не могу давать однозначных советов, малыш, я всего лишь шут.

— Но почему смеющиеся скалятся, будто готовы порвать друг друга?!

Над толпой разносится крик:

— Держите его, это преступник!

Гарри оглядывается. Сквозь толпу протискиваются стражи, показывая на него пальцами.

Шут быстро говорит мальчику:

— Ты смеешься тогда, когда видишь зло…

— Награда тому, кто поймает шута! – кричит стража.

Гарри затравленно оглядывается. Толпа густая, лишь там, где идут стражи прорывается коридор. Шут продолжает:

— Злой смех связан с мнимыми недостатками людей, циничный вызван радостью чужому несчастью…

Услышав про награду, люди начинают карабкаться на стену.

— Но есть и добрый смех, когда недостатки человека делают его даже краше. Или когда ребенок радуется солнцу, подарку, приходу отца. Он смеется, хотя не видит зла. Некоторые сохраняют дар смеяться просто так - навсегда.

— Ловите его! – кричит стража. – Он из деревни! Он мог принести с собой чуму!

Люди, кто успел добежать до шута, шарахаются от него, едва схватив.

— Чумной! – в панике кричат они.

Стражи забираются на помост и с силой бьют шута…

Который раз Гарри очухивается с головной болью. Под его носом задумчиво сидит крыса, и как только шут открывает глаза, она исчезает. Три каменные стены, одна из железной решетки и затхлый запах подземелья.

— Шут? – слышит Гарри. – Мы тебя казним.

Гарри осматривается, видит охранника. Тот вроде выглядит мирно, по крайней мере глаза… умные и добрые.

— Зачем ты мне это говоришь? – сипло спрашивает Гарри. – Издеваешься?

— Тебя будут пытать, шут, - продолжает охранник. – Ты принес чуму в город.

Гарри кривится. Медленно поднимает на ноги, подходит к решетке.

— Да не правда, - говорит он. – Я не из той деревни, я был там всего лишь день.

— Ну, правда не правда, но и купец и его сын – все они больны. Все, кто дотронулся до тебя – больны, стражи…

Гари заходится в кашле. Сплевывает на пол кровью.

— Вот видишь, шут… Ты говорил о смехе, о добре и зле, а принес в город чуму. Ты подонок, шут.

Стыд. Шуту стыдно до ужаса. Все обернулось просто отвратительно. Он хотел принести людям праву и радость, а вышло… Что стоит его унижение в таверне, когда людей загрыз медведь? Что стоит его проход в город, когда в деревне безумец окончательно сошел с ума, веря, что несет правое дело, а в городе началась чума. Гарри понял, что он не лучше безумца Кросби. Даже хуже. Тот хоть верил в то, что делал, а Гарри уже нет.

— Шут, - окликает охранник. – Ты слышишь, шут? Послужи хотя бы одному доброму делу, а? Дай парням душу отвести. Если согласен – мы даем тебе три часа отдыха и за дело, а если нет, я веду тебя на пытку.

— Что за дело? – выдавливает Гарри.

— Да какая тебе разница! Какое бы дело ни было, в противном случае тебя ждет пытка и смерть! А дело принесет добро.

— Я согласен.

Охранник улыбается.

— Отлично. Отдыхай три часа, потом мы тебя выпускаем. Ты должен будешь от нас убегать, а мы догонять. Наш король любит охоту. Удачи, шут!

Охранник уходит. Гарри, не выдержав, смеется. И снова шанс! Когда же дадут спокойно сдохнуть?..

Шута выбрасывают на землю за деревней. Его окружил десяток всадников, рядом надрывались в лае собаки.

— Даем час форы, шут, – говорит король. – Беги куда хочешь: хоть в лес, хоть через реку. Убежишь – твоя взяла. А коли нет… Ну же, беги!

Гарри бежит. Сперва он думал, чтобы остаться, но… дело не только в пытках, дело было даже не в данном слове. Он хотел хоть раз доказать кому то…

Шут встряхнул головой. Что за вздор? Не об этом он сейчас думает! Если побежать, можно спастись, вот о чем он сейчас думает! Хватит лгать самому себе.

Он бежит, не чувствуя усталости. Скользит по мокрой дороге, еще ни разу не упав. Мелькает лес, рядом бежит река, будто просит – ну же, бросайся в меня, собаки не найдут! В лесу воют волки, предлагают разделить с ними их ужин: что толку мясу пропадать в лапах охотников-людей? Они же не будут жрать шута, болеющего чумой. А серые будут…

Но Гарри бежит, не сворачивая, с ослиным упрямством. Умирать, так на дороге, где провел большую часть своей жизни.

— Это опять ты? – вдруг слышит Гарри краем уха. Нога скользит в сторону, шут падет в грязь. Над ним появляется лицо нищего, у того левая щека разодрана, течет сукровица из раскрывшейся язвы. – Ну вот, понял теперь моё положение? А то все умными словами сыпал. Пойдем со мной, я тебя укрою от охотников…

Лачуга нищего оказалась где-то в лесу. Они долго шли, шут слышал далекий лай собак, крики людей.

— Не бойся, - говорит нищий. – Будут знать где искать, все равно не найдут.

Шут молчит. Нищий сует ему черствый сухарь с сыром, сам разводит костер, ставит котелок.

— И зачем тогда тебе нужны были деньги? – наконец спрашивает Гарри.

— А тебе они, хочешь сказать, пригодились, добрый человек? Отобрали же в деревне, как пить дать!

Гарри понуро опускает голову.

— Отобрали… Слышал я о твоих злоключениях… шут Гарри. Всем светом тебя ищут: и за убийство в таверне, и за драку в деревне и за чуму в городе. Правда, сейчас грехи города тебе отпустят, убежал, как-никак.

— А в таверне я никого не убивал! – возражает Гарри.

Нищий кивает.

— Конечно, не убивал. Я убил.

Шут вскакивает, глаза его пылают гневом.

— Сам себя и убил, - меж тем продолжает нищий. – Не веришь? Взгляни в глаза, они все скажут.

Гарри смотрит нищему в глаза. Опускается обратно на землю.

— Кто ты?.. – шепчет шут.

— Неважно кто я. Тебя должно волновать кто ты. Ты кто угодно, но не шут. Потому что ты не смешной.

— Но я говорю о смехе!

— Говорить о нем и смешить – две разные вещи. Стань сказителем, бардом ну пророком, в конце концов! Почему несчастен сын купца в твоей притче? Он не на своем месте. Купцу достаточно богатства для счастья, а мальчику нужно другое. Медведю для счастья достаточно хозяйничать в лесу, и он учится смеяться, чтобы победить врага. Королю для счастья нужна боль и страдание других.

— В моих притчах медведь умер, мальчик попал в монастырь, а король – злодей! Это плохие притчи.

— Ну, так составь их правильно!

Котелок закипает. Нищий снимает его с огня, ставит перед собой.

— Скажи, шут, ты все еще считаешь смех злом? Тогда в таверне меня заинтересовал твой рассказ, я хочу знать твое мнение. Что ты понял сам?

Шут снова молчит. Нищий дует на похлебку, причмокивая, ногтями скребет щеку.

Гарри говорит:

— Первая и самая главная задача смеха – это защита от зла.

— Вот как? Продолжай…

— Смех – это когда зло сплетается с радостью от того, что зло тебе не грозит. Это взрыв вулкана, это дурман. Охотник, встретив медведя, не оцепенел, он вспомнил про ружьё и понял, что может защититься. С его плеч словно гора свалилась, он смог защититься… И поэтому засмеялся. Король наслаждался горем другого, но ведь есть и те, кто наслаждается чужим счастьем. Смех невозможен без осознания в мире зла. А мальчик… в его жизни нет зла, поэтому ему незачем защищаться от него смехом.

— Сейчас ты уверен в этом?

— Нет…

Нищий резко выбрасывает руку вперед с зажатым в ней стилетом. Тонкое лезвие пробивает Гарри грудь, он валится на спину.

— Ну раз не уверен, значит незачем тебе пудрить голову другим людям!

— Черт… - хрипит шут. – Что за… сон…

— Хочешь, чтобы все было сном? – усмехается нищий. – Ну хорошо, будь по-твоему.

Гарри с криком вскакивает с лавки, больно бьется головой об потолок.

Сон… неужели сон? Он выпархивает из комнатки, сбегает вниз по лестнице. В трактире суматоха и Гарри с ужасом думает, что сейчас увидит труп.

— Пей! – кричат люди. – Ты его перепьешь, Герберт! Еще кружку!

Гарри облегченно вздыхает и смеется. Страх и радость, оттого, что все беда миновала. Не задерживаясь, он выбегает из трактира.

Ярко светит солнце, но с востока идут тучи – быть к вечеру дождю.

Снова улыбка посещает Гарри. Он идет по дороге, вдыхая аромат цветов и слушая птиц. Синей полоской появляется река, шут смывает с лиц грим, и он кляксами уплывает по течению. Туда же отправляется и колпак.

Гарри идет дальше, пока знакомый голос не окрикивает его:

— Эй, шут! Отдай денег, шут! Я нищий!

— Откуда ты знаешь, что я шут? Я же без грима? Я бард.

Нищий ухмыляется.

— Я видел, как проплывает по реке колпак. Отдай денег, а? Ты заработаешь в городе.

— Забирай!

Гарри царским жестом бросает нищему кошель. Оглядывается на реку – отсюда до неё метров двести, не меньше. Глазастый же попрошайка. Гарри собирается уже уходить, как нищий говорит:

— Чума в деревне прошла. Завтра снимут карантин, иди смело… бард. Только не принуждай больше ни к чему людей, им достаточно будет просто задуматься.