Кусто
№198 "Дыхание пустыни"

Дыхание пустыни.

— Скажите, - вежливо обратился я к сидящему рядом соккарийцу, - а как у вашего народа принято выражать отчаяние и состояние полной беззащитности перед безжалостными жерновами судьбы?

Соккариец отставил узкий стакан, больше смахивающий на лабораторную колбу, и ответил приятным птичьим голосом:

— Не совсем понял про приспособления для помола зерновых культур, лишенные жалости, но если кому-то из моих соплеменников худо, а помочь ему никто не может, то он выбирается ранним утром из своего родового дупла, распушает горловое оперение и, раскачиваясь из стороны в сторону, позволяет своей боли излиться наружу через мелодичный свист.

Спустя несколько часов я, озаряемый светом тусклого светильника, свистел и раскачивался на глазах у совершенно не обескураженного этим зрелищем секретаря начальника станции.

— Я так полагаю, - холодным тоном поинтересовался секретарь, - что вы сейчас пытаетесь изобразить соккарийца, ранним утром выбравшегося из родового дупла?

— Будь у меня горловое оперение, я бы непременного его распушил, - с горечью сказал я. – А так приходится просто свистеть и качаться в надежде, что душевная боль каким-то образом покинет меня.

— Господин Айвенго, я еще раз хочу заверить вас, что вы надлежащим образом записаны на прием к господину Цха-Нииуни, как только подойдет ваша очередь, я тут же вас извещу.

Я засвистел и закачался еще отчаяннее. Подобными отговорками меня потчевали уже вторую неделю, а срок аренды ремонтного бокса истекал уже через три дня.

— Да-да, я помню, - опередил все мои возможные аргументы секретарь. – Куст, праздник, слава.

— Это не куст! – взревел я, но меня уже не слушали.

Это действительно был не куст. Это было небольшое деревце, растущее только в пустынных областях планеты Зейдо. Раз в четыре местных года оно расцветало необыкновенно красивыми синими цветами, по поводу чего местные жители устраивали красочный праздник, транслируемый всеми средствами галактической связи.

И я должен был быть первым землянином, удостоившимся чести принять участие в этом действе.

Все началось с того, что три года назад дядя Парсифаль (это вы еще не знаете, как зовут моего отца!) привез мне с Зейдо одну безделицу, тысячами продававшихся в сувенирных лавках столицы. Это было семя пресловутого деревца, поэтическое название которого в переводе означало что-то вроде «дыхание пустыни». Из семян, походивших на необыкновенно крупные персиковые косточки, резали самые разные фигурки. Мне вот, к примеру, досталась фигурка какого-то шарообразного зейданского животного с крошечными ушами.

Впрочем, шарообразное животное недолго украшало мою комнату. Младшая сестра, узнав, что фигурка сделала из одного очень большого семечка, тут же закопала его у нас в саду. Несколько раз я откапывал несчастное шарообразное, но стоило мне отвлечься, как семя тут же возвращалось в плодородные слои матушки Земли.

Как вы уже догадались, семечко пустилось в рост. Каким образом это произошло – никто не знает. Состав почвы, спект солнечного излучения, температура – все было абсолютно неподходящим. Мало того, в природных условиях это семечко прорастало только после того, как его переварило огромное травоядное животное, обитающее в зейданских пустынях.

Я с пристрастием допросил дядю, не переварил ли он семечко по дороге домой, но дядя категорически отказался признаваться в переваривании чего либо, кроме обычного судового рациона.

Стало быть, это было чудо. И я прошел все стадии человека, на пути которого повстречалось что-то необыкновенное. Сначала я был скептиком, потом, изучив литературу и убедившись, что это действительно «дыхание пустыни», а не смородина обыкновенная, я перешел в стадию робкой надежды. А потом я превратился почти в фанатика.

Именно вновь приобретенный фанатизм сподвиг меня на ряд странных поступков - например, на проникновенные просьбы в адрес дяди Парсифаля, собиравшегося на Зейдо в очередную деловую поездку, привезти мне немного органического натурального удобрения, вырабатываемого вышеупомянутым огромным пустынным травоядным.

— Ты что, хочешь, чтобы я контрабандой вез тебе через половину обитаемой Вселенной чьи-то какашки?!

Как я не пытался объяснить дяде разницу между органическим удобрением и какашками, ничего не вышло. Тем не менее, слово «контрабанда» меня урезонило.

Последним в списке странных поступков был мой полет в чернильные глубины космоса для того, чтобы торжественно высадить метровое корявое деревце в родную почву, а затем вместе с обитателями окресных пустынь петь и плясать, празднуя цветение местного аналога сакуры.

Сбой произошел на самом последнем этапе пути. Межзвездная посудина, верой и правдой служившая двум поколениям моей семьи, отказалась покидать гостеприимную перевалочную базу, расположенную на одном из спутников Зейдо.

Разумеется, я сразу сдал посудину команде местных механиков, заплатив при этом огромные деньги как за ремонт, так и за аренду бокса. Механики, разобрав половину посудины на запчасти, объявили, что поломка серьезная, а модель настолько старая, что нужные детали будет найти достаточно непросто.

Итак, детали до сих пор не найдены, аренда бокса истекает через три дня и, судя по всему, продлена не будет, цветение на носу, а я застрял как легендарный медведь в легендарной норе.

Вот в таком вот настроении я и отправился обратно в бар. Бар – это единственное место, где можно хоть как-то отвлечься от проблем дендрологии и космических катастроф.

В моем любимом углу на этот раз разместилась пара аш-манулов. Подозреваю, что мокрый аш-намул занимает раза в три меньше, чем аш-намул сухой. Помнится, мой фермерствующий сосед Виктор, впервые увидевший аш-намула в сводке навостей, загорелся идеей разведения аш-намулов вместо овец. Его запал быстро остудил эрудированный дядя Парсифаль, небрежно заметивший что-то про плотоядность аш-намулов и их странную нелюбовь к сбиванию в организованные стада.

Аш-намулы, не подозревающие о страшной участи, которой они избежали только благодаря моему дяде, травили анекдоты на родном языке.

То, что это были именно анекдоты, было абсолютно точно. Выражение лица/морды/навершия разумного создания, рассказывающего анекдот, не спутаешь ни с чем. Не смотря на то, что ни слова из произносимого не было мне понятно, я автоматически вытянул шею и приоткрыл рот, приготовившись к порции исцеляющего смеха.

Все дело в том, что у меня есть странный талант – я заливисто хохочу над самыми непонятными мне шутками. Я хохочу над шутками Вершителей Сетей, над шутками навигаторов, над шутками юристов и даже над шутками аудиторов. Я могу ничего не понять, но одно я понимаю точно – это точно было смешно. Или не смешно.

Рассказанный анекдот был смешным. Аш-намулы и я рассхохотались одновременно. Я продолжал похохатывать, когда разом замолчавшие аш-намулы принялись по все глаза пялиться на меня.

Тот, что сидел справа от меня, задал мне какой-то вопрос.

— Да нет, уважаемые, - скромно, но с достоинством ответил я на всеобщем. – Языка я вашего не знаю. Просто анекдот смешной был.

Как ни странно, это объяснение полностью их удовлетворило

Вообще эти аш-намулы оказались отличными ребятами. Я поведал им о своей беде, даже немного посвистел и покачался из стороны в сторону, а они громко попыхтели, что в традиции аш-намулов означает высшую степень сострадания.

— Представьте себе белые пески Зейдо, - рассказывал им я. – Тут и там из песка торчат маленькие корявые деревья, такие невзрачые с виду, но таящие в себе настоящее чудо. Множество зейданцев в красочных праздничных нарядах стоят в полной тишине и смотрят на горизонт, откуда должно появиться солнце. Их лица торжественны и строги.

В этом месте рассказа я остановился и показал аш-намулам выражения лица зейданцев, смотрящих на горизонт.

— И вот появляется краешек солнца. Пески розовеют, а плотные бутоны деревьев по прозванию «дыхание пустыни», начинают медленно раскрываться. Нежнейший аромат окутывает все вокруг. Зейданцы расправляют свои широкие накидки и начинают кружиться. И петь. А я все это пропущу.

Расстались мы друзьями. Я поплелся к себе в посудину, неразобранная часть которой продолжала служить мне пристанищем. Заглянув в маленькую оранжерею, единственным обитателем которой было деревце, я с ужасом убедился, что времени у меня совсем нет. Цветение будет завтра ранним утром.

Проснулся я с диким сердцебиением и сразу рванул в оранжерею. Деревце не цвело по одной простой причине – его там не было. Мне показалось, что внутри что-то оборвалось – такая внутри образовалось тишина. Вместо деревца лежала записка, на которой незнакомым почерком было написано следующее: «БЕРИ НАКИДКУ И ПРИХОДИ В СТАНЦИОННУЮ ОБСЕРВАТОРИЮ».

Отойдя от паралича, я кинулся в обсерваторию. Не смотря на звучное название, это было что-то вроде смотровой площадки с выпуклым прозрачным куполом.

Запыхавшийся и красный – аккурат в тон своей накидке – я вбежал в обсерваторию. Посреди небольшого помещения гордо торчало мое деревце в своем ящике, все было засыпано мелкими кусками белого упаковочного материала, а возле одной из прозрачных стен стояли аш-намулы с торжественными и строгими мордами. Лицами.

За куполом лежала пустынная поверхность спутника Зейдо. Горизонт был подсвечен розовым и было ясно, что солнце вот-вот взойдет.

Когда над горизонтом показался яркий краешек солнца, я еще не почувствовал, нет, предугадал нежнейший аромат. А аш-намулы принялись медленно кружиться, прославляя все солнца мира и славя красоту.