Simbelmyne
№201 "Ангелы и соколы"

Ангелы и соколы

Я стою в ангаре, а продавец, уже оробев от моего молчания, описывает все новые и новые преимущества этого гидросамолета. Я таких еще не видел – моя авиакарьера началась не так давно, но в нынешних экспедициях без них не обойтись. Я, если честно, уже страшно стар для таких машин. Продавец не знает, почему я не могу сказать ни слова. Просто… слишком многое вдруг пронеслось перед глазами.

_______________________________________________________________

***

Путь наш длился уже около месяца, и штурман признался, что его уже пару недель мучает сон невыразимой кошмарности – что компасы побил мороз, и теперь мы, пятеро, застыли среди белого поля, потерявшись не только в пространстве и даже не только во времени. Уровень солнца над горизонтом, который должен был указывать хотя бы момент потери, был традиционно неопределяем на глаз в серо-зеленой рассыпчатой мути, заменявшей здесь небо. На нас не претендовала даже вечность.

Все это, только без страха, который такое положение дел внушало штурману, я почти постоянно чувствовал наяву – может, потому что движение, в котором мы находились большую часть суток, не позволяло организму тратить на него энергию. Впечатление подтверждал пятидесятиградусный мороз, под опекой которого (вместе с тюленьим жиром) состариться казалось просто немыслимым. Ну и еще рация, которая доказывала, что земля все-таки круглая, а не плоская, белая и бесконечная, и где-то там, за невидимым изгибом холодного океана живут другие люди, бывают дожди вместо снега и даже иногда тепло.

Впрочем, человеческие существа, я помнил, были и на этой земле. Я хотел бы не знать, почему я помню об этом каждую минуту. Фэлкон наверняка бы злорадствовал, узнав о моем вынужденном неравнодушии, и сегодня я все-таки собрался предоставить ему такую возможность. Мы изобразили стоянку, привычно огребя снег и расположив палатки с подветренной стороны, вбили в снег колья, привязали собак. Когда дорожный быт был налажен и мои коллеги ушли спать, я перестал остерегаться, что меня кто-то услышит. Настроил рацию на частоту, которую вообще-то не должен был знать, но вот так случилось. Сквозь треск и гул я услышал абсурдное «Алло», смех и более серьезное «Сокол на связи».

—Фэлкон, это ты?

—…Энджелберт! Ты как на нас вышел? Впрочем, не говори, не говори. Я тоже знал, не спрашивай, как, только блокнот сожрала эта чертова кобыла, а так я собирался связаться с тобой через неделю, пото…

—Где вы сейчас?

Он назвал координаты. Я сжал зубы.

—Возвращайтесь. Возвращайтесь сейчас же, где бы вы ни были. Ты сообразительностью не отличаешься, но даже тебе уже пора понять, что вы поги...

—Энджел, да ты свихнулся.

***

Этот северянин, Энджел, он всегда был угрюмый и озабоченный, даже пятнадцать лет назад еще. Вот и сейчас, вместо того чтобы спросить, как дела, принялся колупать мне мозг. Нет, я все понимаю, беспокоится, и если бы вышел на контакт неделю назад, может, я бы его даже послушался, потому что сам собирался развернуть экспедицию – невыносимо было видеть обмороженные ноги лошадок – не ожидали, бедные? – двух даже пристрелить пришлось, а уж что говорить о Чарльзе и Берфорде. Я, конечно, не отчаиваюсь, но когда говорят о заражении крови… Злая страна. Смерть настоящая. Я так сразу и подумал, когда мы высадились, и мучительно захотел домой – для нас, островитян, пусть и облепили мы половину мира, любая земля, кроме своей, всегда будет непоправимо чужая, будь там хоть пальмы с бананами и золотые ручьи. А тем более эта пустыня белая с пингвинами по краям. Но она все-таки оказалась более приветливой для тех, кто продвинулся вглубь – я и сам не поверил, когда увидел над головой синее небо, а на горизонте – темные горы. Мы даже шубы сняли, когда дошли - тут везде горячие источники и трава – о великий Мерлин, какая здесь зеленая трава, наверное, от постоянного солнца, и я до сих пор не знаю названий половины цветов – хорошо, что Берфорд слегка ботаник, только привалы из-за него слишком долгие. Даже если мы не дойдем до сияющих менгиров, то открытие это сделает наш промах ерундой просто. А Энджелберт сразу, мол, ты даун. Ага. Щаз. Я тебе тогда даже не скажу, чего мы нашли. Вернешься, а герои - мы. А ты так, спортсмен декоративный. Вот-то тебя потреплет.

***

Фэлкону всегда все доставалось слишком легко. Взять хоть ту девчонку, не могу вспомнить ее имени. В первый раз судьба столкнула нас на судне «Эдмонд Третий», в учебной международной экспедиции на севере – нам было лет по двадцать. В одном полузамерзшем порту мы стояли три месяца, и из них два я, подгоняемый молодостью, преследовал одну узкоглазую нимфу, причем с намерениями самыми серьезными. Им пришел крах, когда Фэлкон, вылезший как-то раз из портового кабака, встретил мою нимфу, отправляющуюся порыбачить с ледорубом на плече. Это, правда, не значит, что со мной она перестала встречаться. Но каждый вечер теперь мы с Фэлконом ходили друг вокруг друга, выгнув спину, как мартовские коты, а на наши вечерние представления «кто кого ниже опустит» стали приходить даже аборигены. Дрались, кажется, всего пару раз…

***

…Это северное чудовище мне тогда ребро сломало и не заметило. Братва говорила, он обижается, только на что обижаться-то, Саша ведь сама решала – кому-то одному в руки такое сокровище помещать было просто жаль, а свободы у нее внутри было куда больше, чем снаружи. И ей тут не позавидуешь, только без толку, все равно вышла замуж за того, кого ей с трех лет определили. Приехал из ихних лесов такой меховой мешок – и прощай, Саша. Вот тогда мы с Энджелбертом и помирились, нажравшись пшеничного спирту до зеленых чертей – наиболее частых представителей местной фауны.

***

Как он меня тогда споил – я не помню. Ну а потом, не без удивления, правда, мне пришлось признать, что в приоритетах памяти драки и перебранки оказались выше, чем то, ради чего они велись. В общем, я узнал о себе много нового. Космополитизм юности с нас обоих слетел довольно быстро, и вернувшись домой, каждый из нас стал рыцарем славы своей «дамы». Встречаться в поединках нам почти не приходилось, разве что на конференциях, где островитянин вел себя со мной непозволительно панибратски.

За неделю до начала экспедиции к сияющим менгирам мы узнали, что туда собираются и островитяне. А глава у них ни кто иной как Фэлкон. Сведения о южной земле были самые противоречивые, однако мы посмеялись, когда прочитали в газете, что Фэлкон собирается использовать специально заказанных низких мохноногих лошадок в качестве движущей силы. Мотивировал, что они по ровным степям развивают большую скорость и зимой, и летом, и поэтому успех первенства обеспечен именно им. Фэлкон явно видел себя гордым покорителем провинции, восседающим на боевом коне и размахивающим победным стягом. Наши лайки были, разумеется, уж куда менее аристократичны.

А когда я увидел эту землю собственными глазами, то понял, как был прав. Она была похожа на мою родину, только доведенную до абсолюта – даже горы здесь были ледяными. И увидев ее, я сказал – здравствуй, Бореалия.

***

Я ним теперь часто связывался – ну, признаюсь, было, было удовольствие слушать его угрюмые замечания о тяготах их пути. Пусть себе идут, в конце концов, менгиры будут им заслуженной наградой. До них уже пару веков хотят добраться, чтобы понять природу южных сияний, а до сих пор только кое-как побережье освоили. А один раз Энджел меня удивил. Говорит – причем совершенно серьезно так, мол, столько об этой земле рассказывали разного, а она оказалась вот такой, какой я себе и представлял. Ее только южной землей называли, а я давно придумал ей имя. Бореалия. Иногда, мол, кажется, назови я ее по-другому и думай о ней по-другому, она бы тоже совсем другая оказалась. С ума, короче, сходят они там в пустыне, я чувствую. Может, рассказать ему уже о том, где мы находимся. А то тронется умом еще. Друг юности как-никак. Хоть и странный иногда, а собутыльник отменный.

***

Иногда мне казалось, что я не схожу с ума только потому, что вынужден беситься каждый вечер, разбирая сквозь помехи его шуточки. Но, черт, как же здорово было знать, что я ошибся и они там живы. Потому что уверенная победа – это, конечно, хорошо, но если соперник недостаточно экипирован, чтобы выдержать турнир и наверняка об этом даже не подозревает – она как-то меньше сияет. Никогда не радовался своим ошибкам, а тут пришлось. Каждый вечер почти.

Зачем, он спрашивал меня, я сюда сунулся. А мне трудно говорить – разве самому непонятно? Ради славы, разумеется. Своей и родины. И добра, наверное. Потому что гораздо лучше побеждать вот так, чем поднимая кого-то на штык. А он в ответ на мои слова тогда рассмеялся. И сказал, что каждое государство в целости на самом деле держат две веры. Вера в яйцо и вера в щупальце. Первая – это когда есть мы, а есть они, и мы совершенно отдельно. И все равно нам, что у них происходит, мы до такой степени другие, что чужие катастрофы нас никогда не коснутся, а если кто-то попробует сунуться – от скорлупы отскочит, потому что защита сильная. И у нас лучше, чем у других: можно спокойно жить, ничего не боясь. А про щупальца – там тоже мы и они, только мы, чтобы быть могущественными и не зачахнуть, должны постоянно поддерживать собственную экспансию, и тогда никто не забудет, кто мы такие. И чем больше у нас щупалец, тем мы сильнее. И что мы с ним – это тоже такие щупальца, которые тянутся в разные концы света, и кончик каждого обвивает древко флага. Я отметил, что вообще-то одно полностью противоречит другому, а он отвечает – ага, ты понял. Вот когда эти две веры схлопнутся, тогда наступит мир и всеобщее счастье. И опять расхохотался. Странно было слышать такое от него – ведь каждому известно, что никто в мире не привязан к своей земле так сильно и беззаветно, как островитяне.

***

Сегодня встретили настоящего льва – он показался нам крупнее обычных и как-то ярче. Чарльза понесла его слабонервная лошадь. Страшновато теперь. Этого мы действительно не ожидали. Климат здесь мягкий, а они обычно водятся там, где гораздо более жарко. Зато думаем о сафари. Нет, не выдержу, расскажу Энджелу. Только чуть попозже.

Как-то раз над нами пронеслась совершенно дикая гроза. Небо было не просто черным – оно отливало красным, а ветер вырвал несколько деревьев. Мы в это время отдыхали в горной пещере. Огромная низкая туча двигалась в ту сторону, где лежал путь «Ангелов», энджелбертовой экспедиции, в смысле. Как только удалось – а удалось ой как нескоро – я вышел на связь и приказал северянам зарыться в фирн настолько, насколько успеют – потому что упряжки их сметет с плато как пух и до менгиров они доберутся гораздо быстрее, чем рассчитывали. Спустя сутки Энджел сам со мной связался. Поблагодарить.

***

Штурман определил высоту менгиров в несколько миль. Я про себя улыбался – нет, гонка на этой земле еще не кончена. Даже знаю, что будет дальше. Теперь пойдет борьба за флаг на верхушке менгира, а то у подножия как-то неторжественно.

Но это уже не наше дело. Мы же не скалолазы, да и какие скалолазы заберутся по этой гладкой, похожей на алмаз поверхности, по которой пронзительно свистит отшлифовавший ее снежный ветер? Мы и пробы-то взяли с трудом. Придется ждать доставки сюда летательных аппаратов, причем тех, которые смогут так высоко подняться. Когда такие появятся, совершенно неясно. Но, наверное, скоро.

Возвращаться я решил другим путем, так, чтобы встретить на пути островитян. Они, хоть и проиграли, наверняка не отступятся от цели. Отдадим им излишки продовольствия. И часть обуви, а то они, говорят, ботинки травой утепляли, идиоты. А то кажется, что Фэлкон мне чего-то недоговаривает. Да и слишком долго они что-то для фэлконовской самоуверенности – их дорога несколько длиннее, но ведь они на лошадях. Не время для сюрприза, конечно, но изучить их путь – задача, которая его вполне оправдает.

***

Северянин так радуется, что прямо жаль его огорчать.

***

…Их стоянка обнаружилась за сто десять миль от побережья, всего в трех неделях пути. Ветер еще не сровнял с землей фанерный бункер. На импровизированных полках из ящиков стояли коробки с овсяным печеньем и крупами, оловянная посуда, фотографии. Фэлкон лежал в незастегнутом спальном мешке, сжимая в руках рацию. Его лицо было белым-белым, почти как снег, высокие и узкие сугробы которого вздымались под щелями бункера. Но безупречно сохранилась вполне определяемая степень обморожения пальцев, обветренность кожи и темная синева под глазами – его лицо даже не заострилось, как это обычно бывает у мертвых – просто не успело. Из пяти его спутников мы нашли тела только четырех.

Хорошо, что я никому не рассказывал. Как хорошо, что я никому ничего не рассказывал. Может быть, меня еще вылечат, когда мы вернемся. С этими мыслями я, не силах больше смотерть, вышел из бункера, и тут рация в моей сумке запищала.

—Алло! «Ангелы»?

—…Фэл…

—Э, ты кажется, ловкач! Решил устроить нам сюрприз? Да ладно отмалчиваться, мы гостям рады, хоть и нежданным. Понял, что мы нашли? Приземляться лучше подальше от гор, там поле ровнее…

—Что делать?

—Приземляться! У тебя там на борту пшеничной нет?

—На каком борту…

—Ну ты же к нам летишь!

—На крыльях? – я уже истерически смеялся.

—Да откуда у тебя крылья, Энджел. На самолете. Аэроплане с двумя здоровыми лыжами, где ты такой только достал! Я его уже вижу. Не сядь нам на голову, эй! Так что там с пшеничной? ...ну ладно, ладно, не буду тебя отвлекать. Приземляйся. Я тебя жд…

Треск и гул заглушили его далекий голос. Я снова и снова пытался выйти на связь, но частота теперь была тиха, пуста и мертва, как эта земля.

_________________________________________________________________

—Оформляйте самолет, пожалуй. Лучше все равно ничего не найдем, - прервал я все еще бормочущегося продавца.

В конце концов, Фэлкон уже слишком долго меня ждет.