Японская Кукла
№216 "Девочка из Шамбалы"

Девочка из Шамбалы

Официантка Анечка была похожа на антилопу. Худенькая и большеглазая, она доверчиво тянулась к чаевым, как какая-нибудь африканская газель – к нежно-зеленым листочкам дерева козо-козо.

Корысть не жгла её душу. Скорее Анечка испытывала робкую радость и изумление от того, что в этом мире ещё встречаются люди, которым ничего не стоит оставить под блюдечком десять процентов от счёта. Похожие эмоции мог бы испытывать путешественник, после долгого путешествия по измученной засухой саванне вдруг обнаруживший, что стоит в спасительной тени раскидистого баобаба и к ногам его тихо падают ароматные белые цветы.

Впрочем, Анечке встречались и засохшие баобабы, которые ничего не роняли. Она не сердилась на них и лишь чувствовала легкое сожаление. Ведь саванна жизни казалась ей такой безбрежной, такой безграничной и богатой на сюрпризы, что даже палящее солнце безденежья не казалось чем-то особенно страшным, как и полагается в молодости.

Клиенты в кафе делились на две основных категории: свитера и костюмы. Свитера часто приходили шумной компанией и заказывали кальян и кувшин белого глинтвейна с плавающими лепестками роз. Они хохотали во все горло и обсуждали настолько глобальные проблемы, что Анечка, проходя мимо, невольно вытягивала шею, пытаясь услышать как можно больше.

Речь этих клиентов казалась очень понятной и разумной. Они точно знали, кто виноват в мировом кризисе, в чем облажались Ельцин и Путин, до какого курса вырастет доллар в мае и кто убил Кенни.

Свитера редко давали чаевые и каждый раз это действие с их стороны выглядело так, как будто они просто забыли взять сдачу. Анечке это долгое время казалось странным, пока она не догадалась, что, возможно, данный способ поведения в расчетах с официантами считается у них наиболее разумным и оптимальным.

С костюмами дело обстояло иначе. Они не скупились на чаевые, но речи их звучали непонятно, а порой и жутко, как старая граммофонная пластинка с докладом ЦК КПСС, которую Анечка однажды нашла у бабушки в чулане.

Костюмы не решали глобальных проблем, а в разговорах упоминали столь странные числа, что Анечке каждый раз казалось, что она присутствует на съезде математиков, изучающих иррациональные числа.

Клиенты этой категории редко собирались в компании и живым собеседникам предпочитали мобильник.

В тот вечер за столиком у окна как раз и сидел такой одиночка. Перед ним на столе лежали крупные очки, похожие на фары большегрузной фуры. Их хозяин расстегнул пиджак и обнажил белоснежную рубашку от Burberry, обтягивающую рыхлое тело. Пальцы левой руки массировали красную переносицу, пальцы правой – сжимали мобильник.

— Упала и об угол стола? – говорил он, морщась, как от мигрени. – И так несколько раз? Жаль. А что с изотопкой? Еще светится?

Человек положил телефон на стол, посмотрел на нетронутый набор "Суши Императора Ямато" и опрокинул в себя стакан виски. Анечка подошла поменять пепельницу, в которую клиент набросал ломаных зубочисток.

В этот момент он как раз нацепил очки-фары и посмотрел на неё. Анечка застыла, как олень, выскочивший на трассу перед тяжелым грузовиком. Глаза клиента блестели холодом, но под ледяной коркой еще чувствовалось что-то живое.

— Я Иваныч, – вдруг сказал он. - Хочешь на Алтай?

У Анечки засосало под ложечкой. Она не знала правильный ответ на такой вопрос. Возможно, ей следовало пошутить, что предпочла бы Альпы. Возможно, ей следовало бы промолчать и выдернуть руку, на которую легла теплая тяжелая ладонь. Но она так растерялась, что просто молча кивнула.

Сутки пронеслись яростным смерчем, с корнем выворачивающим весь устоявшийся жизненный уклад. И уже на следующий вечер Анечка обнаружила себя в вертолете, следующем по маршруту "Бийск – Чемал – охотничий домик ". Лопасти стригли облачное руно, а за иллюминатором качались горные вершины, искрящиеся сахаром.

Салон с редкими пассажирами трясло, как в маршрутке. Иваныч, сидевший рядом, время от времени прикладывался к фляжке и что-то говорил, показывая пальцем на горы. Анечка плохо его слышала из мотора, но на всякий случай кивала.

В душе eё восторг боролся с ужасом. Никогда в жизни ей не приходилось менять работу, одежду и прическу менее чем за двадцать четыре часа. Она не знала, чем все обернется, но сердце её уже сладко сжималось и замирало, как перед прыжком с тарзанки, которую она так любила в юности. К счастью, её не пришлось объясняться с родителями, которые жили в другом городе, и с молодым человеком, которого на данный момент попросту не было.

Все, что она знала про Алтай, было извлечено из одной-единственной статьи в журнале "Русский Репортер", который один из клиентов в свитере забыл на столике. Так, Анечка понимала, что одна из уважаемых профессий в этом регионе – отнюдь не официант и даже не директор кафе, а так называемый "мараловод". Почетные мараловоды получали по три тысячи рублей в месяц и неограниченный доступ к котлу для варки пантов. Они могли нырять в животворящий бульон, как обычные люди – в горячую ванну, и от того, надо полагать, имели незаурядное здоровье. В этом Анечка убедилась вскоре сама, когда вертолет приземлился у охотничьей усадьбы.

Первый почетный мараловод, которого она увидела, лежал на мерзлой земле, сжимая в руке бутылку с зеленой водочной наклейкой. Черные кудрявые волосы прихватил крепкий утренний ледок, но сон мараловода был крепок и покоен, как сон Везувия над Помпеями.

Иваныч осторожно провел Анечку мимо спящего, помог ей взойти на обледеневшее крыльцо и открыл дверь. Затем он взял ледоруб, стоявший в сенях, вернулся к спящему и с грохотом начал высекать того изо льда, словно какую-нибудь статую.

— Пози… позиметр, - сладко пробормотал мараловод и попробовал повернуться на бок, как это обычно делают люди во сне. В следующую секунду его голос ударил в ближайшую гору и вернулся обратно матерным эхом.

— Смотри, Петюня, еще раз нажрешься - брошу в вакуумку, - сказал Иваныч, вытирая пот со лба и отбрасывая ледоруб в сторону.

От вертолёта уже спешили люди. Они навалились на Петюню, жестко зафиксировали конечности, а затем скололи оставшийся лед и помогли подняться.

— Вот он, Алтай! – усмехнулся Иваныч, возвращаясь к Анечке. – Пять шагов до Шамбалы.

— Что за Шамбала? – спросила она.

— Это мой бизнес. Попозже сама увидишь.

Но попозже случилась водка, жареное мясо, разговоры и опять водка. Мужики обсуждали завтрашнюю охоту на маралов, травили алтайские анекдоты и хохотали над Петюней, хлопая того по плечу. Раскрасневшийся Петюня бил себя кулаком в грудь.

— Да что лёд? Я изотопку руками таскал и ничего не было! – кричал он. – Да меня хоть в вакуумку брось, мне плевать. Потому что я как Ахуйлес – меня ничто не берёт!

— Ахиллес, Петюня! – воскликнул Иваныч, поднимая стопку с мараловой настойкой. – Ты как Ахиллес! Только без пятки, в которую тебя можно поразить.

— Га-га-га! – ржали мужики. - Ахуйлес!

В какой-то момент Анечке стало так смертельно скучно, что она не удержалась и зевнула. Иваныч заметил это и наклонился к ней.

— Можешь выйти, прогуляться. Только далеко не уходи. Места здесь красивые, но дикие.

За дверью Анечку встретила тишиина. Широколапые ели роняли снег. Над вершиной ближайшей горы золотилась розовая тучка. День клонилс к вечеру и красная копейка солнца уже катилась по макушкам леса, готовясь упасть в копилку вечности.

Анечка полюбовалась закатом, потрогала чьи-то развесистые рога, прибитые к стенке старой бани, и подошла к вертолёту, стоявшему поотдаль. На облупленном фюзеляже красовалась синяя надпись "С нами Бо". Тут Анечка услышала легкий прерывистый звон, будто кто-то вдалеке тряс серебряным колокольчиком, и пошла на звук.

Спустившись по скользкой тропинке с подозрительными красными пятнами на утоптанном снегу, она вышал к замерзшему ручью и остановилась.

На черных камнях, выступающих изо льда, как зубы, гарцевал небольшой олень. Он перепрыгивал с уступа на уступ, поглядывал по сторонам, а затем быстро-быстро бил ногами, словно желая станцевать чечетку. И при каждом таком движении раздавался тот мелодичный хрустальный звон, который и услышала Анечка у вертолёта.

Она застыла, боясь спугнуть чудо. Но танцующий олень, похоже, вовсе не замечал её. На рыжем боку его белело яркое пятно, похожее на карту неведомой страны. А из коричневого лба торчал одинокий обломанный рог, похожий на короткий древесный сучок. Несмотря на это, олень вовсе не казался несчастным. Напротив, вид он имел самый залихватский, как какой-нибудь гусар.

Странный блеск привлёк её внимание. Из под копыт оленя вылетало что-то, похожее то ли на искры, то ли на мелкие кристаллы Сваровски, которые Анечка видела в одном каталоге. Но сейчас она не успела разглядеть.

— Пли!!! – закричала тайга. И сразу за этим воплем раздался грохот выстрелов. Анечка взвизгнула и упала на колени, закрывая уши. Кто-то подхватил её под локоть и заботливо сунул открытую фляжку.

— Пей, - сказал Иваныч. – Это пантовка, она даже мертвого поднимёт.

По льду ручья уже бежали люди. Впереди всех, размахивая рыжей шапкой, гигантскими скачками нёсся Петюня.

— Уходиииит! Уходииит, гаааад!! – кричал он.

Анечка оттолкнула фляжку, ударила Иваныча кулачками в грудь и заплакала. Иваныч пошатнулся.

— Извини, - только и сказал он. – Иначе нельзя.

— Иначе нельзя, - повторил он, когда они вернулись в избушку и уединились в комнате. – Это тварь умная, его только на живца взять можно. Если бы ты знала, что за этим стоит, то простила бы.

— Зачем вам этот бедный олень? – спросила Анечка. – Разве мало на Алтае других?

— Других-то много, да такой только один.

Иваныч достал папиросу "Беломор"  из золотого портсигара, размял его в пальцах и закурил.

— Я еще когда на северах работал, о нем слышал, - сказал он. – Тогда и к Беломору привык, и к чифиру. Сердце посадил я на золоте. Работа тяжелая. На улице пятьдесят градусов, а мы шурфы бьем. Все для страны, ничего для себя. Думал, помру лет в сорок. Слава богу, один долган подсказал спирт на оленьих рогах настаивать. Тем и спасся. Он же мне и рассказал про этого, хых, оленя… Только не олень, он, Анечка!

— А кто?!

Иваныч подошел к сейфу, стоящему в углу, открыл его и достал странный предмет. Сначала Анечка подумала, что это сувенир в виде корабля в бутылке. Но приглядевшись, поняла, что это не так. Вместо корабля в стеклянном цилиндре лежала грубая металлическая плашка, в которой золотыми звездочками светились странные мелкие вкрапления. И когда Иваныч погасил свет в комнате, сияние от звездочек поплыло по стенам, как бриллиантовый дым.

— Что это? – благоговейно прошептала Анечка.

— Изотопка.

— Что?!

— Ты видела искры под копытами? Это она и есть – изотопка. Грубо говоря, это радиоактивное золото.

— А не грубо?

— Камень, превратившийся в золото.

— С ума сойти!

— Я тоже так сначала думал. Но это правда. Мы не знаем, как, но он умеет это делать – высекать золотые крошки из обычных камней. Ты должна мне помочь.

— Но почему я?!

— Золотое копыто не чувствует молодых женщин. Может, дело в запахе, или в гормонах. Но ни один охотник не сможет подойти к нему так близко, как сможешь ты. Ну как, согласна? Поможешь его взять – станешь королевой.

— А если не помогу?

Иваныч выронил сигарету.

— Ты не хочешь стать королевой?! – удивился он.

Что могла ему ответить Анечка? Она лишь пожала плечами.

В полночь, когда все спали, она проснулась от щемящего чувства. Сначала она подумала, что у неё болит сердце, и страшно испугалась. Она не хотела умереть молодой. Но вскоре, прислушавшись к своему телу, поняла, что щемящее чувство было вызвано тонким, едва слышным звоном, похожим на музыку из старинной шкатулки.

Анечка сбросила одеяло и, ступая по медвежьей шкуре, подошла к окну. За запотевшим стеклом светилась луна. Черный край горы нависал над лесом изломанным пирогом. На снегу перед избушкой танцевал рыжий олень. Он светился слабым сиянием, как изотопка в сейфе Иваныча, но был куда более живым и… свободным.

"Тебе хорошо," – подумала Анечка. – "Тебе не нужно думать, как это страшно – жить на три тысячи рублей в месяц. Ты уже свободен."

Олень посмотрел в её сторону и Анечке почудилась усмешка на его рыжей морде. Затем он мотнул головой и скакнул в сторону леса. Затем вернулся обратно, посмотрел на Анечку и снова мотнул головой, словно приглашая следовать за собой.

Анечка чуть не застонала. Он был слишком красив, слишком неправдоподобен. Такими красивыми в её жизни были только мультяшные олени из фильмов Диснея, да нарисованные животные в старом журнале "Юный Натуралист".

Она вдавила ладонь в стекло, так что то едва не треснуло, и опустила голову. Хрустальный звон с улицы начал слабеть, пока не погас совсем.

— Ты чего не спишь?! – спросил Иваныч с кровати.

— Ничего, - ответила она, возвращаясь. Иваныч лежал на кровати, теплый и здоровый, как морж. Она уткнулась в мягкий бок и вздохнула.

— Манит, - сказал он. – Не подходи больше к окну. По крайней мере, пока его не поймаем.

— А то что?

— А то убьешь себя, - сказал Иваныч. – Нет, я не шучу. Преценденты были.

Он протянул ей фляжку.

— Пантовка ослабит зов, - сказал он. – Пей. Пей больше, не стесняйся. Иногда лучше нажраться как скотина, чем быть трезвым, как человек. Так будет легче. И мне дай.

Утром Анечке вручили новенькое духовое бельгийское ружье со смешным пузатым баллоном, в котором хранился запас углекислого газа.

— Возьмешь так, нажмешь здесь, оно выбросит капсулу со снотворным. Только не забудь вставить новый заряд, - сказал Петюня. – Э, да что с тобой? На тебе лица нет!

Он посмотрел на неё еще раз, затем подошел к Иванычу и что-то ему прошептал на ухо. В ответ Иваныч разразился бранью и отвесил почетному мараловоду подзатыльник. Потирая шею, Петюня вернулся к Анечке.

— Я буду следить за тобой, - пробормотал он.

Затем они все вышли из избушки и пошли по тропинке, спускаясь к ручью. Впереди шла Анечка, чуть поотдаль – Петюня, еще дальше Иваныч. За Иванычем шагали мужики с ружьями.

Когда поворот скрыл Петюню и Анечку от посторонних глаз, мараловод одним прыжком догнал девушку и схватил её за рукав.

— Когда я выстрелю, падай на землю.

— Зачем!?

— Ты что, дура?! Марал Шамбалы приходит один раз в тысячу лет, чтобы найти подругу. И сейчас, похоже, он её нашел.

— Ты с ума сошел! Скотина, урод, отпусти меня.

— А я говорил Иванычу, - сказал Петюня, отпуская её. – Я говорил, что не стоит брать тебя.

— И он сказал?

— Сказал, чтобы я не лез не в своё дело. Изотопки все меньше и меньше. Это значит, что ворота закрываются и времени уже не осталось. Но марал не уйдет просто так. Он не может уйти…

Из-за деревьев показался Иваныч с автоматическим карабином "Сайга".

— Стойте! – зашипел он. – Стой, Петюня, твою мать, ты куда прёшь!

Они обернулись.

На камнях посреди замерзшего льда танцевал рыжий олень с белым пятном на боку. И серебряные колокольчики копытц уже пели свою песню, высекая золотые искры.

Увидев людей, марал замер и склонил голову набок. Затем прыгнул на соседний камень. Одна из золотых крошек отлетела прямо под ноги Анечке.

— Стреляй! – рявкнул Иваныч. – Стреляй, ты же видишь – он не уйдет!

Анечка подняла бельгийский ствол, прицелилась и тут же почувствовала, как в голове её начинает звенеть та же мелодия, что она слышала ночью.

— Ты хорошиий, – прошептала она. – Ты лучший.

И опустила ствол.

— Эх, мать вашу!!! – заорал Петюня, бросаясь вперед. За несколько гигантских прыжков он преодолел расстояние, отделяющее его от марала, и выбросил вперед сеть. Тонкая проволочная паутина упала на рыжие бока. Олень не двинулся с места. Его темные глаза смотрели на Анечку.

Она поднял ружье и выстрелила. Ампула со снотворным вошла точно между лопаток Петюни. Он упал на колени перед маралом, затем медленно выпрямился.

— Дура! – сказал он, не оборачиваясь. – Меня даже свинцом не остановишь.

Анечка обернулась. Иваныч застыл на краю ледяного поля.

— Молодец, Петюня! – сказал он. – Молодец!

Анечка нагнулась и подняла кусочек изотопки, лежавший перед ней. Пальцы защипало, как от слабого электрического разряда. Но это ощущение не было противным или болезненным. Наоборот, она вдруг поняла, что её это нравится. Это ощущение наполнило её душу трепетом и предвкушением чего-то настоящего, о чем раньше она только смутно догадывалась и грезила.

Она вставила изотопку в ружье, вскинула ствол и выстрелила. Петюня повалился набок.

— Сука, - сказал он, выпуская красную слюну.

За спиной захлопали выстрелы, завопил Иваныч.

— Не стрелять! Не стрелять! Живьем брать!

Анечка засмеялась. Щиплющее ощущение захватило уже все её тело. Она побежала вперёд, сбрасывая меховую шапочку и расстегивая пальто. У самого марала она упала на четвереньки, но ей еще хватило времени, чтобы сбросить проволочную сеть.

А затем они бросились прочь, убегая от охотников и спеша к спасительным воротам. Шамбала ждала их, Шамбала звала их. И теперь Анечка знала, что так было всегда.