Божий одуванчик
№232 "ДОРОЖНЫЕ ЗАПИСИ ГЕШИ-ГАНЕШИ"

ДОРОЖНЫЕ ЗАПИСИ ГЕШИ-ГАНЕШИ

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Ну, блин, это был и треш! Полный отвал! Мы когда после аварии на эту планету плюхнулись, вообще не обрадовались, что живы. Нас тут всю жизнь искать будут. Настоящая жопа мира, куда спасательный катер не нырял. Все так испсиховались, что сбахали львиную дозу дури, чтобы убиться и уснуть. А к утру осмелели. Повылезли из корабля, верхние скафандры поскидывали. Цветочки нюхают и на бабочек разглючиваются. Только меня все никак не попускало. В картине, которую я видел, сквозило легкое дежа-вю. Потом вспомнил откуда: галерея Кингтонс, выставка современного искусства, на которую нас таскали всем классом. Там была картина с людьми в белых пижамах, которые валялись на травке и обнимались с деревьями. Называлась она «Жажда любви в психиатрической клинике». Мне стало совсем не хорошо. Я постарался отогнать пессимистические мысли. Втупил в пейзаж, который, кстати, оказался вполне симпатичным. Горы-горы. Близи – темно-зеленые, вдали синие, словно они не из камней и земли, а просто небо в осадок выпало. Красиво – жуть! Такие картинки любят рисовать в полнометражных мультиках – в самом начале, до того, как придет главный враг и устроит всем кровавую мясорубку, и в самом конце, на фоне его дымящихся останков. Я понял, что пессимистические мысли вернулись, сделав круг, и ушел спать. Мама говорит, что стрессовую ситуацию лучше всего проспать, полезно для желудка.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Когда я проснулся, чуваки уже совсем освоились. Сара-Света нацепила скалолазательное обмундирование и ползала по каменистой части пейзажа, как гигантская муха. Второй мухой сидела на обшивке челнока Лашка. Она забралась повыше на второй приступок, и безостановочно стенала, что страшно боится за Дрюшу. Дрюн подорвался в шесть утра на охоту. Я тоже помнил сквозь сон, как он ходил и всех уговаривал пойти с ним, но никто не подписался. Так он один ушел, и что теперь с ним – не понятно. Ее слова адресовалась не только мне, но и Шефу с Хрычом, которые, сняв на этот раз и нижние скафандры, загорали на солнышке и лениво отбрехивались. Типа, да че ты паришься, все ок – смотри, какая тут тишь, - ни души. Я прислушался. Тишина и, правда, мертвая. Единственный движущийся объект на ландшафте – Сара-Света, распластавшаяся на скалах страховочными рукавами. Вылитая паучиха - смотреть тошно. А тут еще эта дура на ушах висит: где Дрюн, да где Дрюн? Какой в жопу Дрюн, если на отсюда хрен выбраться? Сдохнем тут! Все, как один! У нас ни воды, ни продуктов – нифига, только дурь, да той на один вечер. Мы ж на вечеринку ехали, а не научную экспедицию. Я этой дуре в ответ на ее «гдедрюн» и выдал. А она глазами захлопала:

— Ты че, говорит, на измене? Тут вода – вон прямо за стоянкой. И жратва на деревьях висит, мы уже пробовали. Мы раю, Геша! Попустись!

Малохольная! Я ушел к себе и лег спать. Хотел таймер на двое суток поставить, но меня разбудил Дрюн. Он вернулся ночью и до одури барабанил по обшивке, чтобы ему кто-нибудь спустил трап. Все на тот момент уже порядочной уделались и были не в кондиции. А я проснулся и пошел открывать. Дрюн приволок с собой двух обезьян на цепочке и сказал, что это его рабы. Не знаю, где и как он охотился, но штырило его, по-видимому, не слабо. Я вдаваться не стал, ушел к себе и лег спать – на двое суток, как и собирался.

ЧЕРЕЗ ДВОЕ СУТОК

Я решил не дрейфить и вышел из каюты налегке - в противогазе и нижнем скафандре. Только еще защитные брюки надел. А эти кретины меня увидели и в покатуху. Придурки! Я сперва обиделся, а потом подумал, ну и пусть ржут. Не буду вестись на детские разводки, буду благоразумным, как мама учила. А она говорит, что голову надо держать в холоде, а жопу - в тепле, тогда нигде не пропадешь.

Но это я сейчас о мамаше вдруг вспомнил. А тогда меня больше интересовало, отпустил этот удолбыш мартышек, или нет. Не то чтобы я сентиментален, но животных мне всегда жалко. Они против бластеров беззащитные, как младенцы.

Обезьяны оказались на месте. Уже не прикованные, они никуда не рвались, а жались спинами друг к другу. Черные, голокожие и тощие – все ребра наружу. На голове и на заднице – белые сидельные мозоли, похожие на наросты древесного гриба. Но все находили обезьян ржачными. Прикалывались по-всякому. Рявкнут, и обезьяны валятся лицом в грязь. Тьфу, смотреть противно!

Я за своими мыслями даже не заметил, как ко мне подобралась Сара-Света. Села рядом и заахала, умиляясь «милыми созданиями» и тому, как она рада, что Дрюн вернулся целеньким. Когда я почувствовал, что вязну в потоке розовых соплей, я спросил, помнит ли она уроки ботаники? Она конечно помнила. Тогда я ей напомнил, что случается с деревом, на котором поселяется гриб. Гриб сосет его кровь, а когда паразит сам становится слишком большим - дерево гибнет. У этих чуваков, судя по размеру наростов, мозга уже не осталось. Стопудняк они растительные зомби. Они испустят поры и проникнут в нас через нос. Сара-Света посмотрела на меня, как на психа, и рефлекторно отодвинулась подальше.

— Дурак! – говорит. – Это у них одежда такая, я сама видела.

Нифигассе! Выходит, они не животные! Когда животное начинает носить одежду – оно становится человеком. Когда оно обстает ракушкой-машиной и панцирем-домом, оно становится цивилизованным человеком. Эти носили примитивные гнезда из тряпья на голове и задницах. Из чего становилось ясно, что зад они ценят наравне с головой. Я вдруг почувствовал ужасное разочарование. Ей, богу первый вариант с паразитами мозга мне нравился больше. От смущения я подошел к приматам и гаркнул на них. Они тут же бухнулись мне в ноги и стали похожими на перевернутые вверх спинками стулья.

СЛЕДУЩЕЙ НОЧЬЮ

Ночью я их отпустил. Не выдержал, как мне жалко их стало. У меня в детстве щенок был, так мамаша сажала его на цепь, если он ссал в гостиной или съедал тапок. Щенок орал и рвался, как бешеный. А я орал с другой стороны окна – очень просил его отпустить. Но мамаша у меня – кремень. Сказала на неделю, значит на неделю. Щенок продержался четыре дня, а потом все-таки сумел свалить - задушился цепью. В общем, я весь извелся, как мне этот щенок в голову лез. Пошел и отпустил. Они не сразу ушли – долго еще лежали в пыли, закрыв затылки руками. Я оборачивался, видел.

УТРОМ

А утром этот придурок Дрюн бросился на меня с кулаками. Сказал, что я кинул его на двух рабов и теперь должен бабло. Совсем свихнулся! Его даже Сара-Света пристыдила. Спросила:

— Ты че, Дрю? Ваще?

А Дрюн сказал:

— Да пошли вы!

Мы даже внимания не обратили – ну мало ли, сказал и сказал себе. Остынет – вернется. Только Дрюн не вернулся. Он исчез, а с ним вместе исчез единственный бластер.

ЧЕРЕЗ МЕСЯЦ

Я, если честно, за Дрюна здорово нервничал. Он, конечно, тот еще дурак, но ведь друг детства. Наломает, блин, дров – на всю жизнь разгребать хватит. Что я потом его родителям скажу? Это ведь я его отпрашивал на вечеринку. Говорил, что все будет прилично, на дачном астероиде. Будем собирать гербарий для природоведения. Даже поклялся сердцем матери, что их сыночек там не набухается. С легкой душой поклялся – все знают, что Дрюн бахается всем подряд, но алкашку не потребляет, чтобы кайфа не ломать. Теперь его родители, конечно, уже созвонились с мамашей и узнали, что на дачу мы не полетели. Они даже обратились в полицию и узнали, что мы зарегистрировались на маршрут до Пилопонеса – лучшие барокамеры и опиумные слоны Галактики! Ври теперь, что мы приличные детишки и изучаем ботанику. Попали мы – просто дрындец! Мне от этой мысли так стало страшно, что я даже переключиться не смог. Хорошо, что Хрыч предложил прошвырнуться по окрестностям. А нам на хвост все остальные упали.

Мы шли над землей на высоте птичьего полета, втыкали на рельеф. Сара-Света крутилась у иллюминатора и рассказывала какую-то муть из географии и истории природных ландшафтов. Так увлеклась, что даже похорошела. Но все равно имя у нее идиотское. Родители никак не могли выбрать что-нибудь одно и назвали дочь сразу двумя именами. А интересно, если бы у них не два варианта было, а пятнадцать, они бы ей дали имя длиной с километр? Вот, блин, всегда так: предки наколбасят, а детям отдувайся.

Сара-Света наконец выключила свое телевещание. Только напоследок еще раз сказала, что мы в раю. Пошлость, конечно, но мне вдруг стало хорошо. Так хорошо, как только в детстве было, когда просто втыкаешь вокруг, и прет тебя, как от кино. И не потому, что ты какой-то там Даун. Просто ты впервые все это видишь. Вот, как сейчас! И страшно хорошо, что мамаши рядом нет. Я вдруг так остро почувствовал счастье оттого, что ее нет, что расстегнул защитные штаны и сбросил их на пол. Хватит беречь задницу больше головы! Да, конечно, предки нас обязательно найдут, и нам всем здорово влетит, но это будет потом. А сейчас мне кайфово. Так кайфово, что прямо распирает изнутри – еще немного, разлечусь на атомы. Странный эффект. Как от наркоты, но ведь по сухому, торчево – тю-тю! – давно кончилось.

— Смотрите, - взвизгнула тут Сара-Света. – Это же Геша!

Я не сразу понял, о чем это она. На вершине пирамидки-горы торчал гигантский розовый пупс с головой слона. При чем тут я? А Сара-Света, умирая от гогота, подняла с пола мой противогаз.

ТЕМ ЖЕ ВЕЧЕРОМ

Оказалось, что карикатурами на нас утыкан весь хребет. За слоном нашлась Сара-Света. Что это она мы поняли по шести рукам – точь-в-точь страховочные рукава ее скалолазского снаряжения. Она была отлита из блестящего металла и горела на солнце, как лазерный отражатель. Сара-Света аж сама засветилась – так ей аборигены польстили. А потом мы Хрыча с Шефом нашли – по синим фейсам опознали. Оборжались! А последним стоял чувак с мордой обезьяны и держал на ладони тарелку с какой-то хренью. Мы над ним зависли и давай думать, кто бы это был? А тут Сара-Света – до чего все-таки девка сметливая! – со спасательской полки шлем вытащила. Стандартный шлем для приастероидных прогулок с усиленной защитой нижней челюсти и органов дыхания в народе давно черепом называют. А аборигены его вон как - за обезьянью голову приняли.

— Только странно, - сказала Сара-Света. – Где они могли его видеть, если мы челнок первый раз из гаража выкатили?

Я первый раз в жизни посмотрел на нее с уважением – хоть и блондинка, а котелок варит! А братва уже бросилась решать задачку. Раз у карикатуры в руках тарелка со жратвой, значит, кто-то из наших взялся прикармливать аборигенов. То есть ввязался в туже игру, что и Дрюн – решил поиграть в богов. Какая пошлость – блевать охота! Все сошлись на этом мнении и давай изображать блев. И тут Хан сказал:

— Ну, и поблюйте! Давайте-давайте – блюйте! Вы же больше ни на что не годитесь – только жрать и срать! А я этих аборигенов в люди выведу!

Сказал и в окошко сиганул. Мы офигели прям, чесс слово. Высунулись в люк и смотрели, как распускается и зависает в воздухе его парашют. А потом Хрыч задраил люк и сказал:

— Свистит он все! Мы не только срать – мы еще кое-чего умеем!

И Лашку облапил так, что она покраснела, как дура. И мы все про них поняли.

ЕЩЕ ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ

Вообще-то нам без официального разрешения от родителей нельзя сексом заниматься. Запрещено и строго контролируется анализами крови. Кого застукают – сажают на подавлитики. Подавлитики вводятся в вену или принимаются с пищей. Они подавляют эрекцию, а вместе с ней волю и стремление сопротивляться. У нас с этим строго - рождаемость под государственным контролем. Поэтому никто не удивился, когда Хрыч с Лашкой ушли в долину. Сара-Света еще посмотрела им вслед и сказала:

— Ах, как это романтично!

Я долго не понимал, как в ней укладываются эрудиция и пошлость. Потом понял – пошлость из нее прет, когда она голову отключает. Думаю, у нее что-то типа защитного рефлекса - ну, тяжело же столько информации носить. А так отключится и бродит вокруг корабля, флору рассматривает. Как корова какая-нибудь, чесс слово - ни одной мысли в голове. Честно! Я проверял. Два дня ее волну сканировал, а там ничего - ровный фон и звон колокольчиков. Не, я не хакер какой, без разрешения не взламывал. Просто спросил ее однажды, о чем она думает, она и открыла канал. Обычно девчонки дают себя послушать, если хотят признаться в любви, но вслух не решаются. Из кокетства, короче. Но Сара-Света открылась просто потому, что скрывать ей было нечего, и места в ее ясной голове хватало – заходи, не стесняйся. А я постеснялся.

ПРОШЕЛ МЕСЯЦ

Примерно неделю назад мне стало казаться, что мы тут сходим с ума. Вернее, я потом понял, что это ощущение было всегда, с того момента, как мы брякнулись на эти скалы. Но две недели назад оно стало уже не периодическим, а перманентным. Меня стало плющить так, что в животе щекоталось. По началу прикольно, но потом утомляет. Ни спать, ни есть не могу. Будь я на колесах, уже сдался бы мамаше на лечение – только бы отдохнуть. Я об этом своем круглосуточном приходе помалкивал. Но сегодня меня с утра вскрывало, а к вечеру я не выдержал и пошел к Шефу. Рассудил логически: если Шеф у нас башляет дурью, то и чем сниматься у него есть. Но Шеф посмотрел на меня, как на убогого.

— А нах? – спрашивает.

Я ему про щекотание, что спать не могу и так далее. А он:

— А тебе что – спать или жрать хочется?

— Не хочется.

— Тогда нах?

Я ему опять все то же, а самому уже не по себе. Вижу, что кают Шефу, совсем отъехал. А он меня слушал-слушал, а потом как даст в ухо. Я даже растерялся:

— Ты че, нах? – спрашиваю.

А он мне:

— Тошно с тобой – хоть вешайся. Все ссышь, ссышь... То у тебя измена, то передоз. Ты определись, че тебе надо ваще?!

Ну и вопросики! Точно думаю, пипец - съехал друг. А он так распалился – жуть.

— Тебе и мне, - говорит, - уже по тридцатнику! Македонский в этом возрасте империю создал, а Лермонтов ваще умер. А ты че? Сидишь и ждешь от мамаши разрешение на первый трах!

Во понес, а! Совсем с катушек съехал! Я смотрел на него и думал, интересно, в мамашиной бортовой аптечке есть подавлители? Тут без лошадиной дозы не обойтись. И так мне жалко стало этого дурака, что я, чтобы его не расстраивать, стал дальше эту идиотскую беседу поддерживать.

— Ты ведь тоже сидишь и ждешь, - говорю. – Так что тут страшного?

Он вдруг побледнел так, что синева с лица пропала. На секунды, конечно, но это был ошеломительный результат. Посинение кожи от приема Хрусталя вообще ничем не выводятся. Даже на секундочку. Белый Шеф посмотрел на меня глазами пустыми, как дырки от пуль, а потом вся его синева хлынула обратно в лицо. Он развернулся в сторону долины и сказал:

— Если тебе понадобится дунуть – заходи. Я тут классную траву нашел.

НАСТУПИЛА ОСЕНЬ

Ушла Сара-Света. Она сказала, что не может больше сидеть на скале без дела – пойдет помогать людям. Но я-то знал, что она ушла из-за меня. С тех пор, как мы с ней остались вдвоем, она держала свою волну постоянно открытой, и я от нечего делать стал включать ее чисто для музыкального фона. Уж очень хорошо там звенели колокольчики. Но ее, оказывается, парило, что я в ответ не открываюсь. Она тоже хотела меня слушать, а я сдрейфил. Ведь это у нее колокольчики, а у меня шершни жужжат. Отказал, и она обиделась, хоть и не подала виду. Я потом хотел все исправить, но не стал. Лучше пусть она моих шершней не слышит – так хоть есть надежда, что она вернется…

В общем, она ушла, а я все слышал в ушах звон колокольчиков и чувствовал щекотание внутри – на этот раз оно было болезненным, словно за грудной клеткой царапалась мышь. А ведь раньше мы почти не разговаривали. Так - привет-пока. Я ее даже где-то презирал и считал школьным планктоном. Зубрила она. Из тех, кто за оценку удавится. Черт, это же было сто лет назад! Хотя по календарю прошло всего два месяца.

СЕРЕДИНА СЛЕДУЮЩЕЙ ОСЕНИ

Первый раз они пришли год назад. Я этот момент чуть не прощелкал, на кухне был. Засек их, когда они уже карабкались по обшивке. Растерялся – жуть! Схватил с перепугу топорик для разделки мяса и рванул навстречу. Рожу еще попытался состроить погрознее. Зря старался – они моей рожи не увидели, дунули вниз, только лопатками засверкали. И в следующий раз зашли с полным пиететом: принесли сласти и фрукты и встали поодаль, но так, чтобы я их видел. Выстроились по росту, и у каждого на лице противогаз из плетеной соломы, улучшенный огромными ушами. Я это как увидал, под стол свалился, чесс слово! А потом отдышался, тоже надел противогаз и вышел им навстречу. Еще руки вперед открытыми ладонями выставил, чтобы они видели, что я без топорика. Потом произошел обмен дарами: они мне свои корзины, а я им шоколадные драже в цветной оболочке.

И пошла у меня не жизнь, а ягода-малина. Они приходят чуть не каждый день – так, помолиться на меня, угостить чем-нибудь. А я им в обмен даю информацию. Оптом делюсь, короче. Я, конечно, в школе тот еще ученик был – с тройки на тройку. Но им и этого с головой. Они ж до меня даже пшеницу выращивать не умели. А я их вдобавок хлеб научил печь – зря меня мамочка чморила за пристрастия к кулинарии, пригодилось и это. Мне вообще понравилось с аборигенами общаться, классные они люди. И сообразительные - все на лету ловят. Только противогаз запарил – пришлось его носить, не снимая. Я пытался было им показаться, как есть, но увидел на их лицах шок и вспомнил, как бывает обидно разочаровываться. В общем, сдался я и стал для них слоном - пусть тешатся, жалко что ли.

Пару раз, болтая спасательными рукавами, забегала Сара-Света. Она недалеко от меня живет – час лету на самокате. Учит людей наукам и всяким премудростям. Пригодилась ее зубрежка, надо же! А я ей похвастался своей новой иконой. Толстый слон верхом на белой мыши. В одной руке – топорик для разделки мяса, в другой открытая ладонь. Ей икона очень понравилась. Только она удивилась, почему тут мышь.

– Это самокат мой, прикинь? Его же не видно – прозрачная сфера и все. А пульт управления и, правда, на мышку похож.

Сара-Света посмеялась и поделилась новостями. Дрюн стал крутым перцем – сколотил империю и сейчас возводит в свою честь пирамиды. У Хана новое погоняло - Царь Обезьян!м Оборжаться! Но он не против. Даже веревочный хвост прицепил вдобавок к шлему. А Шэфу так осточертели фанаты, что он научил их дурь курить и свободу ценить, и сам в абсолют подался. Парамонова с ним уже намучалась, но любит его – не может. Кстати, о любви. Хрыч с Лашкой поселились на берегу моря и занимаются исключительно друг другом. Из того, чего нам нельзя, сделали целую гимнастику. Говоря это, Сара-Света покраснела – точь-в-точь, как краснела Лашка, когда ее облапил Хрыч. Я заметил, но не понял, к чему это она. Хотел подумать об этом, но она вдруг изменилась в лице, подошла поближе, провела пальцами по моему виску и резко дернула противогаз. Сильная боль резанула кожу. Я даже взвыл. Сара-Света испуганно отшатнулась и вдруг разревелась – отчаянно, закрывая руками голову. Я чуть не рехнулся! Думаю, что за горе вдруг? А оказалось-то – тьфу! – а не причина. Она из-за рукавов своих ревела – приросли они к ней, было две руки, стало шесть. Теперь уродиной себя чувствует. Ну, не дурочка ли? Один звон в голове!

ПОСЛЕДНЯЯ ЗАПИСЬ

Спасателям пришлось вылавливать нас по всей планете – никто не хотел возвращаться домой. Даже я сбежал, хоть и знал, что к работе подключилась маман, а значит, шансы на спасения у меня равны нулю – она меня по запаху вычисляет, факт. Забирали нас по ночам, чтобы не пугать местное население - кого-то по-тихому, кого со спецэффектами. Дрюха больше всех сопротивлялся. Даже пытался зарезаться ваджрой, но его быстро успокоили внутривенными подавлителями. А нас - ректально. Сейчас даже вспоминать смешно, как мы цеплялись за свою ложную божественность. Красиво наш диагноз звучит, ничего не скажешь – параноидальная шизофрения, отягощенная ложной божественностью.

Мамаша, как меня увидела, обрыдалась вся. Очень ей мой хобот был непривычен. А вот спасатели ничуть не удивились. Сказали, что и не такого видали, но за глаза все равно называли нас мутантами.

Мамаша как-то спросила, как мы думаем, отчего с нами такая фигня вышла и мы к маскам приросли. Ну и вопросики! Кто ж его знает? Сара-Света предположила, что это из-за аборигеном. Типа, они нас видели именно такими и молились, и мы волшебным образом переменились. Мамаша ее выслушала и сказала, что всем нам надо пройти коллективный психоанализ. Психолог с ней согласился, сказал, что как только мы проработаем проблему, внешность вернется в первоначальное состояние. У Сары-Светы лишние руки отвалятся, у меня - хобот, а Хан наконец-то сможет снять шлем. Только синие рожи бывших любителей Хрусталя так и останутся синими.

Психолог создал на катере группу анонимных лжебогов. Мы сбирались там каждый вечер, а моя мамаша, само собой, ни одного занятия не пропускала. Все садились в круг и рассказывали случаи из своей божественной практики. Психолог хотел добиться от нас адекватной реакции. Ну, чтобы мы посмеялись, или сказали: «Дура, ты Сара-Света! Че ты ваще полезла кому-то помогать? Делать что ли нечего?» Но у нас неважнецки получалось. Все норовили разрыдаться, даже Дрюн, которого подавители уже довели до состояния зомби – хоть ножом режь, не почувствует. Тем, кому удавалось не реветь, давали поощрения – алкоголь и дискотечные колеса. В умеренных дозах, разумеется, а мне – только с согласия родителей.

Но я все не о том. Мысли путаются, сказываются действия подавлителей. Я вкратце, теперь совсем не хочется тратить время на трепотню. В общем, сегодня была моя очередь рассказывать. Я хотел рассказать, как научил свой народ готовить рисовые колобки, но вдруг стал говорить о звоне колокольчиков. Психолог посмотрел на меня с подозрением и чиркнула в своем блокнотике. Я понял, что он только что выписал мне внутривенный курс, но почему-то совершенно этого не испугался. Я говорил о колокольчиках и слушал их у себя в голове. Чистый звук и ровный фоновый шум. Я вспомнил, что также шумел ветер в моей долине, когда я учил свой народ лепить шарики из рисового теста. Я вдруг понял, что это – главнее всяких слов, и не принадлежит ни мне, ни даже не Саре-Свете, которая вполне могла бы слушать его, как фон. Я отменил настройки и открыл волну для всех желающих. Звук в моей голове затопил все прочие мысли и хлынул в эфир, как вода через сломанный шлюз.

Первой меня услышала Сара-Света. Мне было страшно приятно, что именно она. Я смотрел ей в глаза и чувствовал, как шелестят мотыльки там, где совсем недавно гудели шершни. А потом и мамаша уставилась на меня так, будто впервые видела. Все будто проснулись. Даже Дрюн вдруг перестал оползать на стуле, а сел ровно, как на трон. А последним поднял голову от своего блокнотика психолог.

ОТДЕЛЬНОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ:

Электронная копия данного документа была зафиксирована на спасательном катере МПР\987(а) в день его исчезновения. Файл является вещественной уликой в деле о пропаже вышеозначенного судна. Судя по материалам дневника, пропавшие находились в невменяемом шизоидном состоянии, вызванном, как предполагают биологи, ядовитыми парами атмосферы неизвестной планеты, на которой объекты спасения оказались в результате аварии. Не исключена также возможность наркотического воздействия атмосферных ядов, на основании чего сделан вывод, что они вернулись в квадрат Бетта-1309 бис 15.

РЕЗОЛЮЦИЯ

Поскольку квадрат Бетта-1309 бис 15 находится вне зоны действия сети, дальнейшие поиски спасательного катера с 28 человекоединицами команды, 1 пассажиром и 7 спасенными признаны не рентабельными и прекращены. С 28 августа 20012 года дело признано закрытым. Подпись и печать.