aau
№234 "Закон Хонкина"

З А К О Н Х О Н К И Н А

1

Рядовой Кусьянец вступил на дежурство в 13.40 по общегалактическому времени, что соответствовало 9.00 по времени Ростона.

До 9.05 он устраивался в кресле, до 9.10 изучал картинки мониторов, пялившихся на него с трёх сторон, до 9.15 предвкушал предстоящее, а в 9.16 предался пороку.

Рядовой Кусьянец не употреблял в немереных количествах виски «Конская голова», водку «Млечный путь» или местный самогон, не имеющий торговой марки, чем занималась половина личного состава базы пограничного дозора «Ростон». Он не водил женщин из числа заключённых (других особ женского пола на Ростоне не было), скрашивая с их помощью долгие часы дежурства, чем развлекала себя вторая половина гарнизона.

Рядовой Кусьянец занимался тем, чем занимались, наряду с перечисленным, обе половины его сослуживцев.

Но, в отличие от остальных, он занимался только этим. И поэтому был на хорошем счету у начальства. Его даже ставили в пример остальным пьяницам или развратникам, что ни тем, ни другим радости не доставляло, почему рядовой Кусьянец и оказывался периодически на госпитальной койке с диагнозом «травмы, полученные по неосторожности».

По каковой причине рядовой Кусьянец не любил проводить время в казарме, а любил долгие часы одиночество на дежурстве.

Когда он, как сейчас, мог неторопливо свернуть, зажечь и медленно втянуть в лёгкие, задерживая его там, сладковатый дым.

Рядовой Кусьянец, наряду, как было упомянуто, со всем личным составом базы, курил содержащую наркотик чёрную траву, произрастающую высоко на скалах Хребта Мертвецов. Росла она только там и слыла эксклюзивом на всю галактику. Вывозить её с Ростона было строго запрещено, поэтому её вывоз давал местному гарнизону – единственному свободному населению этой богом и людьми забытой планеты на самом дальнем конце Галактического Союза – прибыль, превышающую его официальный оклад в сто раз. Правда, сбор травы был делом опасным, сборщики часто срывались в бездонные пропасти, которыми изобиловал тот район. Но не сам же личный состав этим занимался. Привлекались заключённые местной тюрьмы, специально возведённой здесь для осуждённых на пожизненные сроки. Которых нельзя было казнить по закону Хонкина, запретившего смертную казнь во всём Союзе.

Каждый срыв в пропасть без проблем оформлялся смертью от сердечной недостаточности, а несуществующий труп – утилизацией посредством кремации. И до подробностей, учитывая специфику контингента, никому не было дела.

Рядовой Кусьянец глубоко затянулся и прикрыл глаза, отдаваясь растущему ощущению лёгкого беспамятства.

И не заметил, как погас монитор камеры слежения № 21.

А погас он потому, что спутник с ней был уничтожен прицельным залпом бортовых орудий космолёта необычной – для рядового Кусьянца, если бы он взглянул на монитор чуть раньше, когда на нём появился этот космолёт – конструкции.

И как только данный сектор для системы слежения был ослеплён, один за другим на стационарную орбиту в нём стали выходить космолёты схожей – странной – конструкции с неведомой для жителей планет Галактического Союза эмблемой на борту. Чёрный ромб в красном квадрате.

Два из них пошли на снижение и приземлились возле дозорного пункта. Так что если бы рядовой Кусьянц не ловил кайф с прикрытыми глазами, а выглянул бы в окно, то увидел бы, как из одного космолёта через открывшиеся люки вышли два вооружённых отряда: больший в сторону базы, меньший – к его сторожевому пункту.

И когда, наконец, рядовой Кусьянец открыл глаза, понять он уже ничего не успел. В том числе и того, что вспышка, пробудившая его к действительности, была вспышкой выстрела.

2

Резкий зуммер ударил по нервам, вызывая у всех, кто не был готов к тому, что он вот-вот прозвучит, зубную боль.

Поэтому надзиратели заранее предупреждали друг друга и за полминуты до назначенного мига открывали рот. Тогда действие звуковой волны, по-иному распространяясь в ротовой полости, не затрагивало зубных нервов.

Заключённых, понятно, никто не предупреждал. А чтобы не вызвать у них условного рефлекса на пробуждение в одно и то же время, и не дать им возможности так же поразявить пасти и нагло избегнуть одного из видов наказаний за свои преступления, зуммер к побудке давали всегда в разное время – разбежка иногда достигала часа. Здесь тюрьма, а не санаторий с регулярным режимом.

Чтобы заключённые не просыпались заранее, ночью практиковались шмоны камер. Иногда несколько за одну ночь. Бдительность и строгие порядки были фирменным знаком тюрьмы на Ростоне.

И когда звучал утренний зуммер, заключённые катались по своим койкам, сваливаясь с них на пол, разбуженные не столько звуком, сколько адской зубной болью.

Но права человека соблюдались на Ростоне, как и всюду на просторах Галактического Союза – камеры были одноместные. Ночью человек имеет право побыть наедине.

Сразу после зуммера камеры следовало освобождать. До вечернего отбоя. Заключённых выводили сначала в душ, потом на завтрак, потом на работы. В полдень следовал обед, личное время во внутреннем дворе тюрьмы (кроме тех, кого отправляли на Хребет Мертвецов), затем – ужин и отбой.

Для всех заключённых такой порядок был предписан на всю их оставшуюся жизнь. Может поэтому, всегда находились те, кто желал отправиться на Хребет Мертвецов добровольно.

Столовая представляла собой длинный зал с двумя рядами параллельных столов на десять человек каждый – по пять друг против друга. Заключённые вялой цепочкой, подгоняемые надзирателями, втягивались между столами, постепенно занимая места. Многие ещё не отошли от ежеутренней зубной боли и держались за щёки.

– Рассаживаемся живей! – заорал надзиратель, – Опоздавшие лишаются пищи на сутки!

– И для аппетита гуляют на свежем воздухе, на Хребте Мертвецов, – заржал второй.

– Смотри, – обратился он вполголоса к первому, – Хун сегодня что-то мрачный.

– Ночью Жанну водили в камеру напротив. Он, получается, сидел в партере, – ответил тот.

– Но по-прежнему успел открыть рот?

– Я специально смотрел, одновременно с зуммером.

– Как это у него получается?

– Специальные войска – выучка.

– Как думаешь, на сколько его хватит?

– А сколько он у нас?

– Полгода.

– Думаю, ещё на полгода хватит.

– А её?

И оба опять заржали.

Хун, высокий и мускулистый человек, сел на своё место.

Дежурные из числа заключённых стали разносить пластиковые подносы с завтраком, в специальные выемки которых плюхались порции. В выемке поглубже плескалось нечто тёмное с запахом кофе. Заключённые ели руками, а потом задирали голову, чтобы выпить жидкость. Столовых приборов не полагалось.

– Смотри, – заметил надзиратель, – напротив Хуна-то как раз Рул.

– Что за Рул?

– Из камеры напротив.

– К кому сегодня Жанну водили?

– Ну да.

– То-то у Хуна аппетита нет.

И надзиратели вновь довольно заулыбались. Весёлое сегодня выдалось утро.

Хун действительно не торопился с едой. Рул, сидящий как раз напротив него, уже всё съел и задрал голову, чтобы выпить кофе.

В этот момент Хун, схватил свой поднос обеими руками, расплёскивая содержимое, ударил им о край стола – поднос раскололся надвое – и срезом одной из половинок, нагнувшись вперёд, полоснул по горлу Рула. Всё произошло так быстро, что тот не успел ни отпрянуть, ни хотя бы опустить голову, прикрыв шею.

Удар был рассчитан на сонную артерию.

И рассчитан был правильно.

Из горла Рула брызнул целый фонтан крови, и несчастный, нелепо взмахнув руками, словно желая поймать выскользнувший из них поднос, рухнул на спину, перевалившись через лавку, заменяющую заключённым стулья.

Глаза его неподвижно смотрели в потолок, а по подбородку стекала струйка недопитого кофе. Всё остальное вокруг него было в крови.

Хун отбросил ту половину своего подноса, которая послужила орудием убийства, и, как ни в чём не бывало, стал выковыривать пальцем из углубления второй половины оставшийся там завтрак.

Через две секунду он был повален на пол и скрылся под грудой тел пяти надзирателей.

Заключённые, повскакавшие со своих мест, громко обсуждали происшедшее.

– Молчать, канальи! – заорал сержант, как старший по званию из присутствующих надзирателей взявший инициативу.

Он выхватил пистолет и несколько раз выстрелил в потолок. Посыпалась штукатурка.

– Эту сволочь в карцер! А эту – в морг! Всем по камерам! Работы на сегодня отменяются. Молчать! Живо!

Драки между заключёнными были обычным делом, драки со смертельным исходом, учитывая специфический контингент насельников Ростона, тоже не являлись из ряда вон выходящим событием, поэтому Хун, когда его волокли в карцер, и обратил внимание на странно нервную суету охраны – чего это они так разбегались, подумаешь, человека убили. Эка невидаль для Ростона. И уж тем более заставил Хуна задуматься последний звук, услышанный им прежде, чем звуконепроницаемая дверь карцера с грохотам вошла в свои пазы. Он не был уверен, но уж очень этот звук был похож на вой боевой тревоги.

Хун был прав с своих подозрениях. Если бы карцер не был надёжно изолирован от всех звуков внешнего мира, чтобы создать иллюзию полной от него оторванности, словно узник был заперт в могиле, – ели бы не это, то Хун услышал бы как надсадно и страшно воет сирена, как мертвяще беспощадно синтезированный голос вторит ей во все динамики тюремной территории:

– Это не учения, это не учения, это не учения…

Гарнизон Ростона вёл бой.

Неизвестно с кем.

– Что это за эмблема?

– Не знаю!

– Кто они?

– Чёрт их разберёт!

– Откуда они свалились?

Ответ на последний вопрос тоже никто не знал.

Гарнизон базы, привыкший к тихой жизни на окраине Союза, где дальше – непреодолимая бездонность межгалактического пространства, был ошеломлён внезапностью происходящего.

Нет, они проводили учения, но никто не предполагал, что придётся применять эти навыки в реальной жизни тихого, практически заброшенного гарнизона. Поэтому и навыков, как таковых не было. Если бы ещё не внезапность нападения…

Через пять минут боя среди гарнизона базы Ростона начались попытки сдаться в плен. Которые ни к чему не привели – солдаты с неведомой эмблемой на мундирах хладнокровно убивали всех, выходивших к ним с поднятыми руками.

Это придало храбрости остальным, и гарнизон сумел продержаться ещё полчаса.

После чего прекратил своё существование. И как боевая единица и фактически.

Тюрьма Ростон, хоть и располагалась на одноимённой базе, которая, в свою очередь, была единственным населённым пунктом одноимённой планеты, формально представляла собой самостоятельную структурную единицу.

И надо отдать должное её охране – перед смертью они пытались сопротивляться, придя на помощь солдатам гарнизона. И разделили их судьбу.

Во время боя охранникам было уже не до заключённых, разведённых после инцидента в столовой по своим камерам. И они бросили их без присмотра.

То ли одна из камер в спешке была не заперта, то ли среди узников нашёлся соответствующий специалист, без бдительного ока охраны сумевший открыть замок, но минут через двадцать заключённые уже бежали по внутренним коридорам тюрьмы, вооружаясь чем попало.

В тылу оборонявшихся вспыхнул бунт.

От общей массы отделилось пять человек и, вместо того, чтобы со всеми броситься к выходу из здания, свернули вниз, в подвал.

– Дорогу точно знаешь? – спросил один из них того, кто бежал впереди.

– Меня месяц назад туда сажали, или забыл?

Речь, судя по тому, куда они прибежали, шла о карцере.

Возле массивной двери которого они и остановились.

– Хун парень не простой, – шёпотом проинструктировал тот, кто показывал дорогу, – поэтому сразу и быстро.

Он ткнул пальцем поочередно в каждого из своих спутников:

– Ты налево, ты направо, я с ним – прямо. А ты дверь открываешь. Ну, на два.

– А чё ты шепчешь, дверь-то звуконепроницаемая, это всем известно.

– Не вякай. Чёрт знает, чему их там, в спецвойсках, учат. Ну, готовы?

Массивная дверь запиралась лишь засовом без замка и, не смотря на свой вес, легко скользила в пазах.

Поэтому, когда на счёт «два» один из заключённых, предварительно сбросив засов, потянул её в сторону, в мгновенно раскрывшуюся щель практически один за другим ринулись все четверо. В руках у них были куски увесисто трубы – остатки какой-то коммуникации (взбунтовавшиеся выламывали всё, что могло служить им оружием).

Того, что в карцере было темно, они не учли. И на мгновение замерли, слепо вглядываясь в пространство. А вот тот, кто был внутри именно это и учёл.

Как только начала открываться дверь, Хун бросился на пол. После чего тот, кто опасался навыков, вырабатываемых в специальных войсках Космофлота Галактического Союза, получил возможность познакомиться с двумя из них.

Как с помощью двух ног и двух рук, оттолкнувшись от стены, сбить с ног четырёх противников, ориентируясь в их расположении в краткое мгновение полёта к ним почти на уровне пола.

Это раз.

Как после этого оказаться на ногах с оружием, выбитым из рук одного из них.

Это два.

Ну а на то, чтобы ударом металлической трубы сломать руку, тому, кто открывал дверь, и, захлопнув её перед носом оставшихся внутри, этой же трубой проломить ему череп – для этого и навыка обычного офицера Космофлота было достаточно.

3

Всё это не заняло у Хуна и двух секунд.

Он резко отпрянул к стене и замер. Всё было тихо, если не считать шума наверху.

Хун осторожно выглянул за угол в коридор, заканчивающийся лестницей. Там тоже никого не было.

Он поднял голову вверх, к бетонному потолку, словно принюхиваясь.

Верху шёл бой. Не надо было объяснять, что значили эти резкие хлопки, стрекотание и – время от времени – дикие вскрики.

Хун опустил голову и стал задумчиво смотреть на закрытую дверь карцера, возле которого валялся труп убитого им заключённого.

Затем подошёл к убитому, нагнулся и быстро его обыскал.

Но тот носил тюремную одежду, а тюремная форма тюрьмы Ростан не предусматривала наличия карманов. Поэтому обыск был быстрым и результатов не принёс – у трупа, кроме немытого костлявого тела, ничего не было.

Хун посмотрел на дверь карцера, подошёл к ней и откинул засов. Затем чуть приоткрыл её с таким расчётом, чтобы в щель нельзя было просунуть обломок трубы – два таких обломка остались у тех, кого он закрыл внутри, – и крикнул, оставаясь за дверью:

– Эй, оружие есть?

– Нет, – послышалось изнутри, – только трубы.

Хун захлопнул дверь и накинул на место засов.

– Ответ неверный, – пробормотал он.

Хун с сомнением посмотрел на обрывок трубы, служащий ему единственным оружием, и, покачав головой, пошёл к лестнице. Ступая так, чтобы звука шагов не было, стал подниматься. Собственно, ему надо было преодолеть лишь один пролёт, чтобы очутиться на нижнем уровне камер.

Когда голова его поравнялась с полом, он остановился, ещё раз внимательно прислушался и, не услышав ничего, кроме глухого шума боя – Хун отметил про себя, что выстрелы стали менее интенсивными – осторожно выглянул.

Всё огромное помещение с уходящими вверх тремя рядами камер, соединяющимися металлическими лестницами, было тихо и пусто.

Двери всех камер были открыты.

Хун находился на первом этаже. Здание тюрьмы было трёхэтажным. Он подумал и стал подниматься на второй уровень камер, соответствующий в других частых здания второму этажу. Именно на этом этаже находились кабинеты администрации тюрьмы.

Металлическая лестница не давала возможности ступать так же бесшумно как по бетонному полу, шаги Хуна, тихо, но чётко звучали в пустом гигантском пространстве.

Хун поднялся на второй уровень, прошёл мимо пустых камер и вошёл в коридор, ведущий вглубь здания.

У стены полусидел охранник.

Хун застыл. И тут же облечено вздохнул. Охранник был мёртв.

Широкий и неровный кровавый след, тянущийся к нему по коридору и заканчивающийся тёмно-красной лужей, в которой он сидел, не оставляли никакого сомнения, что здесь произошло. Раненный где-то там, на внешнем периметре, где шёл бой, бедняга приполз сюда, в свой тыл, где истёк кровью.

Хун нагнулся к трупу и, не успев удивиться, что оружия при нём нет, тут же понял почему. На голове охранника зиял пролом. Хун посмотрел на обломок трубы, который продолжал держать в руках.

Охранника добили. У тех, кто снаружи, оказались союзники здесь, внутри. И открытые камеры, и оружие, которым был убит охранник – всё указывало на то, кто именно был этим союзником.

Хун осуждающе покачал головой.

– Ослы! – сказал он выразительно, но в полголоса.

И двинулся дальше по коридору, сжимая в руках своё единственное оружие – обломок металлической трубы.

За следующим поворотом коридора он наткнулся на троих заключённых. Убитых из огнестрельного оружия – у каждого снесено по половине черепа. Хун прекрасно знал, что калибр оружия и гарнизона базы и тюремной охраны недостаточен для такого рода поражений. Рядом валялись два автомата. Хун быстро поднял их и убедился в наличии боезапаса.

Теперь Хун был вооружён, но происходящее всё меньше нравилось ему. Заключённые убиты не охранниками. Лежат во внутреннем коридоре, и, судя по всему, здесь же и убиты. Значит, в здании бродят те, кто напал на базу.

Хун, прижимаясь к стене, пошёл дальше. Звуки боя стали слышнее. Наконец, за последним поворотом коридора должна была открыться цепь окон, выходящих во внутренний двор.

Хун нагнулся и, подойдя к одному из них, осторожно выглянул. Весь внутренний двор был усыпан трупами. Охранников и солдат гарнизона. По периметру замкнутого пространства, спиной к стенам, вооружённые люди водили дулами автоматов по окнам здания. Только быстрая реакция Хуна спасла его. В ту же долю секунды, когда он нагнулся, зазвенело, обсыпая его осколками, стекло и посыпалась штукатурка от стены напротив окна.

Пули оставили на ней огромные выбоины. Стало понятно, почему у тех троих были снесены черепа.

Но значительно хуже было другое.

Эмблема, которую Хун успел разглядеть на рукаве стрелявшего. Чёрный ромб в красном квадрате.

– Чё-ё-ёрт!

И тут же осёкся. По коридору шла группа людей. Шла так, чтобы слышно не было. Но он услышал.

Два автомата. Ну, на удачу.

Удача была на его стороне – их было всего трое и они его не слышали. Поэтому фактор внезапности, когда он выскочил из-за угла коридора, позволил ему опередить ответный огонь. Правда, патронов у него не осталось – все ушли в тех, чьи распластанные тела лежали теперь прямо перед ним. И в стены коридора – он стрелял веером, не знал, сколько их там.

Но Хуна уже не интересовали патроны его автоматов. У него были три автомата парней с – он ещё раз проверил, в мимолётной надежде, что ошибся – эмблемой в виде чёрного ромба в красном квадрате. Убойную силу их оружия Хун уже имел возможность оценить.

Он толкнул дверь и, убедившись, что комната пуста, подошёл к окну и осторожно выглянул. Эта сторона здания наружная, что позволяла видеть основные строения базы.

Там шёл бой.

Хун сполз под окном на пол. Здесь не коридор, он видит дверь. Можно минуту перевести дух и обдумать план действий.

Впрочем, какой может быть в такой ситуации план действий, кроме как делать отсюда ноги. Вот только куда?

Покинуть планету он не сможет. Во всяком случае, пока эти здесь. База продержится ещё час. Да, где-то так. Хун часто вызывался на Хребет Мертвецов – на свежий воздух. И прекрасно изучил и расположения базы и топографию окрестностей. И как профессионал представлял военный потенциал местного гарнизона.

Правда, он не знал, численности нападавших. Но, прикинув время, прошедшее с момента нападения и положение вещей на текущий момент, решил, что у него в запасе есть час.

Пожалуй, можно успеть.

План тюрьмы Хун нашёл через семь минут. В третьей по счёту комнате.

Он развернул план на столе и, по прежнему чутко ловя каждый звук, доносившийся из коридора, внимательно вгляделся в расположение помещений. Потом свернул, сунул за пазуху и, перекинув на ремне за плечо один автомат и держа наготове два других в каждой руке, побежал обратно, в блок камер.

Огромный трёхярусный зал вмещал мужские камеры. Жанну приводили сюда из женской части. Судя по плану, она располагалась в подвальном помещении, куда должна была вести лестница, рядом с известной ему лестницей в подвал с карцером.

Он быстро нашёл эту лестницу. И уже приближаясь к ней услышал мужской гогот и женский крик. Ступеньки вниз он преодолел в два прыжка. Хун уже знал, что там увидит.

Часть заключённых не пошла наружу, а захотела развлечений.

Женские камеры были открыты, внутри копошились люди, женский визг, мужской гогот и общая ругань сливались в дикую какафонию.

Хун несколько раз выстрелил в потолок.

– Жанна! – крикнул он, воспользовавшись секундным удивлённым затишьем.

И успел услышать, до того, как общий вой возобновился, слабое:

– Хун!

И двинулся на голос, в дальний правый угол, поливая огнём вокруг себя, не целясь, размётывая по стенам камер ошмётки тел.

Заключённые, кинувшиеся не на охранников, а сюда, к женщинам, не были вооружены ничем кроме обломков железных труб. С воем ужаса, теснясь и давя друг друга – мужчины и женщины – они бросились к выходу, прочь от сеющего смерть Хуна, скользя в лужах крови и спотыкаясь о трупы только что им убитых.

Царство похоти сменилось адом ужаса.

Хун не обратил внимания на двух женщин, на четвереньках, пригибаясь к полу, проскользнувших мимо него. Двух мужчин, пытавшихся было проскользнуть за ними он буквально развалил на части очередями с обеих рук.

В углу камеры он увидел поднимающуюся с пола огромную фигуру, со спутанными космами давно не мытых волос.

– Хун, – прорычал гигант, – явился за своей шлюхой? Ну, давай, а то её уже весь Ростон оттрахал по пять раз!

Хун сделал полшага в сторону, чтобы не забрызгать его кровью ту, что силилась встать с пола за ним, прикрывая голое тело остатками разорванной одежды.

Очередь разнесла гиганту его толстое брюхо и он, с изумлением на лице, рухнул на колени, пытаясь руками подхватить вываливающиеся из него обрывки кишок. Следующая очередь оторвала ему голову, которая, не успев долететь до стены, раздробилась в воздухе на мелкие осколки, заляпавшие боковую бетонную стену камеры.

С пола наконец поднялась, прикрываясь остатками одежды, молодая женщина, вытирая со щёк слезы и кровь – брызги всё-таки на неё попали.

– Хун, – жалобно то ли позвала, то ли простонала она.

– Жанна!

Он шагнул к ней, бросив оба автомата, подхватил, обнимая и ощупывая её тело:

– Ты не ранена?

– Хун, Хун, – повторяла она, плача и улыбаясь, целую и гладя его лицо.

– Всё позади, Жанна, всё позади, – уговаривал её он и голос его предательски сорвался.

– Пойдём отсюда, – потянул он её за собой, – здесь может быть опасно.

– Что произошло?

– Авалоны.

– Что?

– На Ростон напали авалоны.

– Кто это?

– Потом, потом…

Он, не отпуская её, одной рукой – один за другим – поднял два своих автомата, закидывая их через плечо, где они, болтаясь на ремнях, металлически стукались друг о друга.

– Пошли, Жанна, пошли.

На ходу он, продолжая поддерживать Жанну, второй рукой, резко тряхнув, развернул план тюрьмы и, сверившись с ним, повернул в коридор направо, где ударом ноги выбил вторую из длинного ряда выходящих в него дверей.

Полки с комплектами белья.

– Оденься.

И пока девушка натягивала на себя чистое бельё, Хун внимательно вглядывался в план тюрьмы.

– Я готова, – окликнула его Жанна.

– Возьми ещё комплект, – растерянно бросил он, водя пальцем то по схеме первого этажа, то по схеме второго.

Жанна взяла завёрнутый в прозрачную плёнку комплект чистого белья, затем поискала взглядом, и, наткнувшись на мужские комплекты, взяла ещё и оттуда.

– Куда мы теперь?

– Надо выбираться отсюда. Но…

Он быстро стал складывать план.

– Есть ещё одно дело.

4

– Какое дело?

– Смотри.

Он приложил палец к плану второго этажа, а затем перенёс его на план первого. Ноготь вылез за наружную стену.

– Видишь?

– Что именно?

– Это то же самое место.

– Не понимаю.

– Здесь должно быть помещение. А его нет.

– Ну и что?

– Я знаю это место. Оно выходит во внутренний двор. Там нет никаких углублений, обычная отвесная стена.

Жанна непонимающе пожала плечами.

– Там комната, – медленно произнёс он, – которая не указана на плане. Прежде, чем мы отсюда уйдём, я хочу знать, что они там прячут.

– Зачем? – тревожно спросила Жанна, – лучше уйдём отсюда поскорее.

– Уйдём, – сказал Хун. – Но прежде посмотрим. Если они не хотели, чтобы на плане видели эту комнату, значит, её содержимое может быть нам полезно.

– Каким образом?

– Не знаю. Пошли.

И они пошли.

Но помещения, которое должно было располагаться там, где на плане показывал Хун, не было.

– Давай выбираться наружу, – предложила Жанна, – ничего здесь нет.

Но Хун не ответил. Он тщательно рассматривал шкаф, стоявший в коридоре у стены, за которой, если судить по сопоставлению планов двух этажей, должно было располагаться какое-то помещение.

– Пошли, – повторила Жанна.

– Погоди.

Хун водил пальцем по еле заметным царапинам, которыми были покрыты обе наружные стенки шкафа.

– Погоди, погоди, – задумчиво бормотал он.

И стал хвататься за все выступающие части шкафа.

Вдруг тот дёрнулся и мягко ушёл внутрь и вбок. Открылась небольшая комнатка, в которую выходила ещё одна дверь.

Закрытая засовом, запертым на два больших замка.

Но что замки для аволонского автомата. После двух выстрелов Хун отбросил засов и распахнул дверь.

Комната была большая, но полутёмная – единственное оконце располагалось высоко под потолком.

Хун присвиснул. Ничего себе камера.

На мониторе компьютера, расположенном на письменном столе, заставкой красиво мерцало бездонное звёздное небо.

– Ну что вы там застыли на пороге? Заходите, раз пришли.

Голос, чуть дребезжащий, принадлежал старику, сидевшему в кресле с книгой. Он медленно перелистывал её, искоса глядя на Хуна и Жанну.

– Ты кто? – спросил Хун.

Старик откинул голову назад и весело рассмеялся. Смех у него был звонкий, как у молодого.

– Ты рассчитывал найти здесь начальника тюрьмы Ростона?

– Начальника тюрьмы я знаю в лицо, – хмуро заметил Хун.

– Значит, мне нет нужды притворяться, что я – это он.

Старик встал, бросив книгу на стол, и подошёл к Хуну. Окинув его взглядом с ног до головы и указал пальцем на автомат, который тот продолжал держать, направив перед собой.

– Как я понимаю, авалоны?

Хун промолчал.

– Плохо дело, – весело сказал старик, – я слышал, они убивают всех без разбора.

Хун продолжал молчать.

– Но вас, как вижу, убить не так-то просто. Это радует.

– Кого? – прервал наконец свой молчание Хун.

– Меня, – коротко ответил старик.

И указал пальцем на Жанну, расширенными глазами рассматривающую его из-за спины Хуна:

– Ваша дама?

– Мы уходим, – сказал Хун, – если хочешь, идём с нами.

– И куда ты собираешься идти? – ехидно поинтересовался старик.

– Пробьюсь к их космолёту и захвачу его. И улетим.

– Один?

Хун не ответил.

– Позволь тебе заметить, что, несмотря на твои выдающиеся боевые качества, о которых говорят авалонские автоматы, которыми ты увешан…

Старик коснулся рукой одного из них.

– … живой авалон оружия никогда не отдаст. Боеспособность одного авалона соответствует десяти рядовым солдатам вооружённых сил Галактического Союза.

Старик посмотрел на Жанну.

– Это официальная статистика.

И, хмыкнув, продолжал:

– Судя по количеству автоматов, ты убил троих. Следовательно твоя боеспособность в тридцать раз выше обычного солдата. Специальные войска, полагаю.

Хун опять промолчал.

– Так вот, несмотря на это, в одиночку захватить авалонский звездолёт у тебя не получиться. Мои соболезнования.

Старик продолжал стоять перед Хуном, внимательно смотря на него и улыбаясь.

– Можно вырваться из тюрьмы и спрятаться на планете, – подала голос Жанна.

– Ну да, – тут же среагировал старик, – без еды. Или вы предполагаете питаться травой с Хребта Мертвецов? Кроме того, невозможно проследовать мимо авалонов, чтобы не быть замеченными ими. А уйти от их преследования можно, лишь истребив всех. Что твоему парню, при всём, как я уже говорил, уважении к нему, не по силам.

– Может, спрячемся здесь? – внесла девушка новое предложение.

– Я так понимаю, что у тебя есть другое предложение, – сказал Хун.

– Есть, – с готовностью сказал старик.

Он прошёл мимо Хуна и Жанны, подошёл к стене слева от задней стенки шкафа, открывавшего проход, нажал на какое-место на стене, и шкаф мягко ушел обратно, встав на своё прежнее место.

– Это во-первых, – сказал старик. – Аволоны обязательно будут обыскивать тюрьму.

– Мы останемся тут? – спросила Жанна.

– Нет, дитя моё, – отрицательно показал головой старик, хоть я и привык к этому месту, но оставаться здесь не нужно. Аволоны очень любят не только убивать, но и разрушать. Думаю, они взорвут все здания базы, в том числе и тюрьму.

Он подошёл к стене справа и пошарил там рукой. Что-то щёлкнуло, и часть стены стала отъезжать в сторону, открывая проход в узкий коридор, уходящий вниз.

– Нам сюда, – сказал старик и первым шагнул в подземный ход. Хун поспешил за ним, таща за собой Жанну.

Старик обернулся и, улыбнувшись, щёлкнул выключателем. По бокам хода зажгись небольшие лампочки.

– Оставить вас здесь не входит в мои планы, – успокоил он своих спутников. – Но надо торопиться: дорога не близкая, а когда аволоны взорвут здание, свет погаснет.

И толкнул дверь, замаскированную под стену. Дверь, дрогнув, пошла назад и отрезала их от тюрьмы.

5

Туннель позволял идти лишь по одному. Первым шёл Хун, затем Жанна, замыкал их группу старик.

Две цепочки лампочек, по одной с каждой стороны, освещали дорогу. Больше ничего в туннеле не было – сплошной бетон. Стены, потолок, под ногами,. Ощущение нахождения внутри трубы усугубляло то обстоятельство, что углы в месте соединения стен с полом и потолком были сглажены.

– Неуютно тут, – заметила Жанна.

– Он играет чисто коммуникативную функцию, – словно оправдываясь, отозвался старик.

– Далеко идти? – спросил его Хун.

– Далеко. И надо спешить.

Их шаги гулко отзывались в бетонной трубе.

– Если взорвут базу, – опять спросил Хун, – подача воздуха прекратится?

– Нет, воздуховоды выведены на протяжении туннеля наружу. Замаскированы. Свет погаснет.

– А что там, впереди? – спросила Жанна.

– Там впереди – место, где мы сможем скрыться от авалонов, – сказал старик.

– Некоторое время, – добавил он чуть погодя.

Ни Жанна, ни Хун не спросили его, сколько продлиться это «некоторое» и что будет потом.

С полчаса они прошли молча. Тоннель делал плавные изгибы, просматриваясь вперёд метров на двести, но не больше.

– Хун, – окликнула Жанна.

– Что?

– А аволоны, они кто?

– Люди, – ответил Хун, не оборачиваясь. Он шёл, настороженно смотря вперёд и держа наготове по автомату в каждой руке. Третий он отдал Жанне.

Сзади то ли хмыкнул, то ли откашлялся старик.

Хун продолжал:

– Когда Галактический Союз распространился до конца нашей Галактики, встал вопрос о расширении его влияния. Технически не составляло труда, используя гиперпространство, перемещаться в другие галактики. Правда, времени уходило больше. Но не настолько, чтобы делать такие полёты невозможными. Было сформировано специальное подразделение под командованием генерала Авалона. Элитные части, прекрасно подготовленные. Как ты знаешь, через гиперпространство нельзя связываться, кроме как нарочным кораблём. Такой звездолёт прибыл и принёс хорошие новости. Экспедиция успешно приступила к формированию колонии в Галактике Магеллановых облаков. Но потом – тишина. Через десять лет Галактический Союз послал новую экспедицию. Вернулся только один корабль. Аволон провозгласил себя Верховным вождём новой расы, названной его именем. Сообщал, что он разрешает Галактическому Союзу существовать в рамках нашей Галактики Млечного Пути, но все попытки его расширения будут безжалостно караться. Такие попытки были. Все закончились плачевно. Я участвовал в одной. Из двенадцати космолётов чудом вернулся только наш, с одной десятой экипажа. Аволоны создали цивилизацию воинов. Они прекрасно обучены и совершенно беспощадны. И никогда не вступают в переговоры.

– А, – старик словно вспомнил то, о чём неотступно думал последнее время, – ну, конечно! Хун. А я думал, что у меня уже начались старческие проблемы с памятью. Знаю, что твоё имя я уже встречал, но только сейчас, наконец…

Хун остановился.

– Ты хочешь сказать, что слышал обо мне?

– Конечно. Верховный правитель Слопак рвал и метал, когда мой закон не дал ему возможность казнить тебя.

– Закон Хонкина! – в один голос воскликнули Хун и Жанна.

Они остановились.

– Да, молодые люди, – удовлетворённо сказал старик. – И мне приятно, что закон, запрещающий в Галактическом Союзе смертную казнь, носит моё имя. Много мне пришлось потрудиться, чтобы провести его. Кстати, когда ты отказался ликвидировать оставшийся экипаж того звездолёта, их всё равно всех убили; Слопак не мог допустить, чтобы его провал стал широко известен. В то время слишком много для него было поставлено на карту.

– Да и с тобой он посчитался, – сказал Хун.

– Все думали, что ты умер, – добавила Жанна.

– Да, кивнул Хонкин, – такова была официальная версия. – Я проиграл Слопаку.

6

Сначала они услышали дальний гул, потом, мигнув, погас свет, а потом дрогнула земля и на них посыпалась штукатурка.

– База Ростон прекратила своё существование, – послышался в темноте голос Хонкина.

Темнота была абсолютная – пальцы, вплотную понесённые к глазам, невозможно было разглядеть.

– Весело, – сказал Хун.

– Ещё как, – ответила Жанна, не сумев скрыть испуга в голосе.

– Не бойся, – произнёс Хун, пошарив вокруг себя рукой, но ни на кого не наткнувшись, – выберемся. Ты где?

– Она рядом со мной, – ответил за Жанну Хонкин. – Не волнуйся.

– Я здесь, – подтвердила Жанна.

– Похоже, мы единственные, кого авалоны ещё не убили на этой планете, – сказал Хонкин. – Если, правда, заключённым не удалось под шумок удрать.

– Не удалось, – глухо прозвучал голос Хуна. – Авалоны убивали всех.

– Я бы удивился, если б было по-другому, – пробормотал про себя Хонкин.

Он прислушался, потом протянул руку и, наткнувшись на плечо девушки, погладил его. Плечо тряслось.

– Они водили меня к ним каждую ночь, – услышал Хонкин сдавленный шёпот Жанны, – и всегда проводили мимо камеры Хуна, чтобы он видел… Каждую ночь… Я так желала, чтобы они все сдохли…

– Бог услышал твои молитвы, – прошептал старик. – Успокойся, Жанна. И забудь.

– Всё прошло, Жанна, – эхом ему прозвучал голос Хуна.

Хонкин почувствовал, как Хун, ощупью наткнувшись на него, нашёл Жанну и обнял её.

Девушка плакала.

– Слопак всегда отличался изощрённой фантазией, – пробормотал Хонкин.

– Доберусь и до Слопака, – с мрачной решимостью сказал Хун.

– У тебя не получится, – сказал Хонкин.

– Посмотрим.

– И смотреть нечего. Слопак управляет Галактическим Союзом. Тебе его не достать.

Повисло молчание.

– Хонкин, – спустя минуту спросил Хун, – почему Слопак твой закон до сих пор не отменил?

– Он не может этого сделать. В этом вся штука. В самом законе прописана и процедура его изменения или отмены. Должно быть единогласное, причём именно тайное, голосование. Но как ни силён Слопак, всё же полностью сформировать Совет Галактического Союза только из своих сторонников он не может. Да и среди его сторонников не все доверяют ему полностью. Мой закон – страховка их жизней.

– Ладно.

Одновременно с голосом со стороны Хуна послышалось слабое шуршание – он встал, наступив на кусок обвалившейся штукатурки.

– Нечего тут сидеть, надо идти.

– Я пойду первым, – сказал Хонкин, – много раз здесь ходил, знаю, где мы, примерно, находимся. Бери Жанну за руку.

Они двинулись в абсолютной темноте, медленно продвигаясь вперёд.

Прошло время. Сколько – в их условиях трудно было определить.

– Скажи, Хун, – подал голос Хонкин. – Что дальше планируешь?

– Выберусь отсюда с Жанной.

– Как?

– Если, как ты говоришь, захватить их звездолёт не удастся, наймусь к авалонам. В конце концов, мне всё равно.

– Они тебя не возьмут.

– Почему?

– Мёртвых на службу не берут.

– Я пока ещё жив.

– Как только выйдешь к авалонам, будешь мёртв.

– Зачем им меня убивать, я и как солдат им пригожусь.

– Авалоны убивают всех, с кем воюют. Если у них началась война с Галактическим Союзом, а судя по тому, что мы здесь видели, это именно так, даже шансов попасть к ним в плен, у жителей нашей Галактике нет. Пленных авалоны не берут.

– Меня возьмут.

– Тебя возьмут все, кроме аволонов.

– Они, что, другие?

– Да. Они другие.

– И в чём это они другие?

– Аволоны мутанты.

7

– Мутанты? – переспросил Хун. – Что за мутанты?

– Сейчас расскажу, – ответил Хонкин. – Но давайте сначала откроем дверь.

– Какую дверь? Чёрт!

Хун налетел на остановившегося Хонкина.

– Перед которой я стою, – как ни в чём ни бывало, ответил тот. – Электронный замок без электричества не работает, поэтому мой ключ бесполезен.

– Где замок?

Хонкин взял руку Хуна и ткнул ею в нужное место:

– Здесь.

– Отходим.

Они сделали несколько шагов назад.

Хун короткой очередью развалил замок и ударом ноги распахнул дверь.

– Ого!

Хун и Жанна воскликнули одновременно.

Дневной свет, резанувший по глазам, заливал богато оснащённую лабораторию.

Хун, быстро подбежав, заглянул в одно за другим четыре больших окна. Из них открывался вид на Хребет Мертвецов. Под окнами зияла пропасть – помещение, судя по всему, выло высечено в скале.

– Мы в предгорьях, – сказал Хонкин. – Добро пожаловать в мою лабораторию.

– В твою лабораторию? – изумлённо спросил Хун.

– Это мой Хребет Мертвецов, – кивнул на столы, уставленные стеклянными колбами, стаканами и цилиндрами, Хонкин.

– Только безопасный, – буркнул Хун, бывший на Хребте Мертвецов не один и не два раза и неоднократно слышавший пронзительный вопль ужаса, с которым заключённые, собиравшие чёрную траву, срывались в пропасть, утыканную острыми выступами скал.

– Как знать, – очень тихо заметил Хонкин, присаживаясь к столу и открывая тетрадь большого формата, исписанную мелким подчерком и с обилием химических формул.

– И вы во всём этом разбираетесь? – с уважением спросила Жанна, заглядывая во вторую комнату, куда вела дверь налево. Там располагались несколько центрифуг, пару стеклянных шкафов неизвестного назначения и ещё какие-то приборы с обилием тумблеров и цифровых панелей.

– Ну да, – неопределённо ответил Хонкин и стал медленно перелистывать тетрадь, внимательно вглядываясь в записи в ней, словно ища что-то.

– Значит, мы в предгорьях.

Хун продолжал смотреть в окно. Не было понятно, то ли он говорил, размышляя вслух, то ли – обращаясь к Хонкину или к Жанне.

– И довольно далеко от тюрьмы. Ни оттуда, ни со стороны других строений базы, нас, как я понимаю, не видно. Взрыв завалил подземный ход. Даже, если аволоны будет исследовать развалины, что вряд ли, его они не найдут.

Он отошёл от окна к Хонкину.

– Я прав?

– Ну да, – ответил тот, не отрывая головы от своей тетради.

– Что ж, как временное пристанище – место удобное. Жаль, что без электричества, всё это, – он обвёл взглядом оборудование, – бесполезный хлам.

Хонкин, не говоря ни слова, встал, подошёл к стене и щёлкнул одним из тумблеров, которым было утыкано добрая четверть её поверхности.

С мягким щелчком загорелись лампы на потолке.

– Если вам не хватает света, – проговорил Хонкин, возвращаясь, – хотя сейчас светло.

– Ядро Галактики! – от неожиданности Хун чуть не выронил автомат.

– Автономный источник, – радостно констатировала Жанна.

– Лаборатория имеет полностью автономное снабжение. Здесь даже запас продуктов и питьевой воды есть.

– Большой?

– Нам троим хватит примерно на месяц.

– Предлагаешь здесь переждать?

– А через месяц что, когда продукты кончатся?

– Корабль снабжения же должен когда-нибудь прибыть.

– После десанта авалонов корабль снабжения никто не пошлёт. Во-первых, будет не до того, а во вторых все знают, что авалоны живых после себя не оставляют.

– Хорошо, а средства связи здесь есть?

Хонкин, до сих пор отвечавший Хуну практически мгновенно, чуть помедлил и, вопросительно глядя на него, ответил вопросом на вопрос:

– Зачем здесь автономный передатчик, когда меня сюда никогда без конвоя не водили? Связь с внешним миром на Ростоне осуществляется…

Он запнулся:

– … осуществлялась гарнизоном базы. Может, была такая возможность и у персонала тюрьмы – не знаю.

Повисла пауза.

– А что же ты делал в этой лаборатории? – спросила Жанна.

– Сейчас расскажу, – Хонкин, словно найдя в своей тетради то, что искал, удовлетворённо отложил её в сторону, предварительно положив в неё, чтобы не захлопнулась, ручку, стоявшую в числе прочих в специальном стаканчике, оформленном под взлетающий космолёт.

– Присаживайтесь, – предложил он, – время у нас есть. Пока.

– Итак, – начал Хонкин, чуть погодя, – вы меня спрашивали, что за мутанты авалоны. Вы знаете, что они – потомки тех, кто отправился за пределы нашей Галактики. К сожалению, оказалось, что это небезопасно для человеческого организма. Причина до сих пор неизвестна, преобладающая гипотеза – особое излучение, существующее в межгалактическом пространстве, которое по каким-то причинам не проникает, или чем-то гасится, внутри нашей Галактики. Но только внешняя причина может вызвать одномоментную мутацию у большой группы людей. Во всяком случае, так считается. Эта мутация весьма любопытна, она приводит к изменению нравственной основы личности. Если отвлечься от множества подробностей, в которых я не очень силён, – человеческая нравственность, воспитанная всей многотысячелетней культурой нашей цивилизации, для таких мутантов перестаёт существовать. Границы, устанавливаемые нашему поведению нравственностью, рушатся. В результате, социальное поведение таких индивидуумов резко изменяется. Этим, к слову, объясняется ставшая чуть ли не легендой, безжалостность авалонов. Превратившая их, с другой стороны глядя, в прекрасных и практически непобедимых воинов.

Хонкин замолчал и обвёл взглядом лабораторию.

– Меня оставили в живых не только из-за закона. Перед высшей государственной необходимостью – а моё устранение для Слопака высшая государственная необходимость, как и всё, что мешает его личной власти – никакие законы не принимаются во внимание. Жизнь мне спасла моя основная профессия. Я вирусолог.

– Я слышала об этом, – встрепенулась Жанна. – Я читала о вас статью, где вас называли великим учёным.

Хун с удивлением посмотрел на свою подругу.

– Ну, великий, не великий, – Хун махнул рукой, словно отгоняя муху, – но работу в этой области я никогда не прекращал. И как раз тогда, когда стало ясно, что вторжения авалонов не избежать…

Хун встрепенулся.

– Да, – подтвердил Хонкин, – мы знали об этом.

– Так вот, – продолжил он, – как раз в это время я открыл очень любопытный вирус. Этот вирус поражал в человеческом организме только те клетки, в которых была мутация авалонов. И убивал их. Нам удалось захватить в плен несколько авалонов с их передовой базы на границе нашей Галактики…

Хун вскочил:

– Так это…

Хонкин жестом остановил его:

– Да, да. Это была та вылазка, после которой ты отказался выполнить приказ и уничтожить тех, кто в ней участвовал. Проступок, переполнивший по отношению к тебе чашу терпения Слопака. Их, кстати, всё равно убили. Требовалась особая секретность, чтобы авалоны ни о чём не догадывались и не стали разрабатывать меры защиты.

Хун искоса взглянул на Жанну.

– Тебя Слопак приказал оставить в живых, придумав более изощрённое наказание.

И, отведя взгляд, словно про себя добавил:

– Я тогда в очередной раз убедился, как был прав, обрубив в своей жизни все личные привязанности.

– Так что там насчёт вируса? – хриплым голосом спросил Хун.

– Опыт на пленных авалонах дал блестящий результат: все они погибли, да ещё в страшных мучениях.

– То есть вы получили идеальное оружие против них?

– Вот чтобы превратить вирус в оружие и была создана эта лаборатория. Надо было решить некоторые технические детали. База Ростон, собственно, служила прикрытием для всего этого.

Хонкин кивнул в сторону лабораторного стола.

– И что, эти, как ты выразился, технические детали – ты их сумел решить?

Хонкин посмотрел на него, прищурившись:

– Буквально на прошлой неделе.

8

Звездолёт, рокоча тормозным двигателями, коснулся земли. Двигатели выключились, и во внезапно наступившей оглушительной тишине медленно развеялась пыль, поднятая им при посадке.

Откинулась крышка люка, цепочка авалонов, быстро рассеялась полукругом, держа наготове автоматы.

Затем этот полукруг стал медленно расширяться, пока не включил в себя лежавших на земле.

Хонкин в бинокль видел, как их развязали и как они размахивали руками, должно быть, рассказывая о случившимся. Он скатился к подножию холма и пошёл в сторону гор.

Остальное Хонкина сейчас не интересовало.

Холмы скрывали его от авалонов. Вряд ли они заметят его с борта взлетающего космолёта. Да и к тому времени он успеет к вырытому с Хуном лазу, ведущему в уцелевшую часть подземного хода.

Перед тем, как нырнуть в него, Хонкин приостановился и взглянул на уже посветлевшее предрассветное небо.

Интересно, удалось ли Хуну с Жанной перейти на орбите в гиперпространство до того, как их заметят с других космолётов авалонов? Скорее всего, да. Вряд ли тем сразу же в голову придёт мысль, что на Ростоне остался из его обитателей кто-то живой, да ещё и способный угнать их космолёт.

Хонкин усмехнулся, пожал плечами и скрылся под землей. Удался им побег, не удался – это для него тоже не имело никакого значения.

После того, как он разбил ампулу с вирусом.

Незаметно для аволонов, он просто раздавил её каблуком. В полуметре от них. Он знал, что в радиусе метра в таком случае инфицирование гарантировано. Так что с запасом.

Захватить звездолёт – это был план Хуна. Хонкин считал это авантюрой, он предлагал просто подбросить в помещение разбитую ампулу. Но Хун не хотел просто так жертвовать собой, он хотел использовать свой шанс.

Одного за другим он, без единого звука, снял трёх часовых. Но не убил. Связал и положил их рядышком в стороне – чтобы они не пострадали при старте. А вот на спящих в звездолётё он уже отыгрался… Хонкин не мог без содрогания вспомнить залитые кровью каюты. Хун просто входил в одну за другой и резал. Быстро, чтобы никто не успел произнести и звука.

И удалось.

Интересно, заподозрил ли Хун что-либо, когда Хонкин сказал ему, что остаётся? Взгляд у него был странный. И он быстро прервал Жанну, горячо убеждавшую его лететь с ними.

– Тебе видней, – только и сказал он.

Хонкин вошёл в лабораторию и оглянулся. Здесь он провёл последние годы своей жизни. Он не оправдал ни своей надежды, ни надежд Слопака. Вакцину создать не удалось. Что ж, не судьба.

Хонкин ни минуты не сомневался, что Слопак уничтожит его, как только вакцина будет создана. Но Слопак далеко, а вакцина была бы у него в руках.

Не получилось.

Ну и ладно.

Хонкин сел, откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

Чувство удовлетворяемой мести, оказалось очень приятным. С авалонами летит его подарок. Вирус уничтожит и Слопака и добрую половину высшего руководства Галактического Союза.

Хонкин открыл глаза. В левой руке он по-прежнему держал автомат, подобранный им в звездолёте. Может пустить себе пулю в лоб?

Хонкин усмехнулся. Закон, запрещающий в пределах Галактического Союза смертную казнь, носит его имя.

Он вспомнил, в каких мучениях умирали те – подопытные – авалоны.

Наверное, пуля лучше.

Так он и сделает. Но позже, согласно результатам его же эксперимента, у него есть ещё целый месяц.