tiramisu
№257 "Старик и Гиппи"

Старик и Гиппи

Лоцман вошел без стука. Оглядел обустроенный из капитанской рубки кабинет. Скользнул взглядом по смотровому окну, за которым чернели металлические остовы крейсеров. Дрогнул уголками губ, заметив пустую нишу биомозга. И, никак не отреагировав на грузную фигуру в кресле пилота, прислонился спиной к обшивке. Замер.

— Вы знаете, кто я? – Голос сидящего в кресле был тихим. Даже слабым.

— Естественно. Иначе я бы здесь не стоял, – Лоцман позволил себе усмехнуться.

— Мне доложили, вы согласны помочь. Я хотел бы убедиться лично.

— Разве у меня есть выбор? – Лоцман пожал плечами. Осторожно. Так, чтобы не беспокоить вывихнутый позавчера сустав.

— Не в этом дело. Нужно, чтобы вы поняли смысл происходящего…

— Что? Какой к чертям смысл? О чем вы? – Лоцман сорвался и, забыв об осторожности, почти закричал. – Какой смысл? Это сумасшествие! Абсолютное безумие. Безумие вы сами! И ваше существование! И ваши идеи! Прошлые и нынешние. А главное безумие в том, что я здесь, и то, что вы от меня требуете! Абсурд. Это я предпочел бы, чтобы вы поняли идиотизм вашей затеи. Но, боюсь, напрасно. Вы же истина и справедливость в одном лице! Думаете, еще немного, и вы уже господь бог! Но это же смешно, черт побери! Прошло тридцать лет. Будь это не Земля, а любая другая планета, ваше имя помнили бы лишь с десяток архивариусов и пара историков-неудачников.

— Vaaz izt looz, mеа Duсe? – в кабинет ввалился адъютант – немолодой, но все еще поджарый, затянутый в офицерский мундир без нашивок и погон.

— Alez in ornutg ! Оставьте нас, Gerr Mayorr, - тот, кого называли Дуче, кивнул адъютанту и снова перевел взгляд на лоцмана. – Родом из Европы? У вас очень характерный акцент, точнее, отсутствие акцента.

— Нет. Я провинциал. Как и большинство гиппи.

— Теряю слух. Я ведь когда-то учился в консерватории. Мне прочили музыкальную карьеру, - тот, кого называли Дуче, с сожалением вздохнул.- Значит, не землянин? Жаль. Я скучаю по соотечественникам.

— Никогда не задерживался на Земле дольше суток. Очень неуютная планета. А для человека моей профессии там опасно даже сейчас. Где юнга?

— Так вы считаете, теперь Земля менее опасна? Расскажите, как она? – Тот, кого называли Дуче, проигнорировал вопрос лоцмана. - Вы ведь там были когда? Месяц назад, два месяца? Расскажите. Мне важно знать.

— Полгода. Рейд оказался сложным. Вы переоцениваете мои способности, - Лоцман нахмурился. – Вся информация на носителе. Носитель еще позавчера передан вашим адъютантам.

— Я хочу услышать от вас. Впечатления, ощущения. Звуки, запахи, лица? Скажите, что сейчас слушают? Что пьют? Где принято отдыхать? Что носят женщины? Чем увлечены мужчины? Кто победил в прошлогодней Формуле? Появились ли снова граффити в лондонском метро и не откопали ли русские обратно свою мумию?

— Всё есть на носителе, - Лоцман упрямо сжал губы. – Но если настаиваете, я могу рассказать про шлюху из одного бара у космопорта. У шлюхи не было одного глаза и десятка передних зубов, что позволяло ей брать втридорога. Я могу поделиться с вами впечатлениями, только пусть мне вернут юнгу.

— Торгуетесь? – рассмеялся Дуче. Смех его был шелковым, невесомым, словно смеялась худенькая школьница, а не бывший диктатор, сосланный на периферийную планету пятнадцать лет назад. – Думал, вы согласны.

— Согласен. Но если не вернёте мальчишку, я не стану ничего делать. Ничего! Это ясно?

— Мне очень жаль, – Дуче резко прекратил смеяться и отвернулся к окну. – У всех нас не осталось выбора.

***

Чуть меньше года назад на одной из полулегальных станций обслуживания лоцман загнал барк на плановый альбедо-тест и, увидев в приоткрытые двери ангара точно такую же зеркальную термосферу (бортовой номер сто девять), удивлённо присвистнул. Встреча двух гип-перевозчиков – почти невероятная удача. Лоцман расплатился с владельцем станции и направился на поиски. На центральной улице переливалось неоном стилизованное под земное ретро казино. В позапрошлом году здания точно не было, а, судя по анонсу над входом, игорные залы открылись совсем недавно. В таком случае есть шанс, что хозяин сэкономил на безопасности и загрузил только планетарную базу данных. Общий информаторий стоит немалых денег, а вероятность того, что ушлые ребята примчат в задницу вселенной, чтобы обчистить небольшое казино, слишком мала. Лоцман потёр в предвкушении ладони и беспечной походкой туриста направился к входу. Если же расчеты неверны, и хозяин перестраховался – торчать ему ближайшие месяцы в местной тюрьме: лоцман, как и большинство гиппи, был давно уже занесен в черный список игорных домов и объявлен в частный розыск за /дальше перечень грехов, грешков, проступков, преступлений/. Но ДНК-датчик моргнул зелёным, створки разошлись, и лоцман шагнул внутрь. Запах легкой наживы и разочарований, привкус азарта, глухой стук костей и шорох купюр – лоцман вдруг понял, что соскучился по игре. Разумеется, сто девятый ошивался здесь же, присматриваясь к крупье и игрокам. Лоцман никогда раньше не видел сто девятого, но безошибочно распознал «своего» по характерной походке – вкрадчивой, словно у танцующего на битом стекле факира. Уже через полчаса лоцман со сто девятым сидели за покерным столом, обыгрывали белозубого нарядного цыгана и вполголоса делились новостями.

— Тысяча триста девятнадцатый попалился на ганах – откупился термосом. Пять тысяч шестьдесят третий неудачно вышел из гипа, застрял на верфи года на четыре. Семьсот тридцать восьмому припаяли срок за наркоту. Да. Еще. Сороковой больше не с нами.

— Как? – Лоцман на секунду отвлекся от карт. – Еще же пяти лет не прошло.

— Прошло, брат. Сороковой, как говорится, поймал плохой ветер и перекрасил борт-номера в черный. Пять лет невозврата – шансов почти нет.

— Жаль. Десятый - славный старикан. Светлая ему память, – Лоцман нарочито неловко перетасовал колоду. Подошедший к столу хлыщ возбужденно затрепетал ноздрями, почуяв легкую добычу.

— И всем нашим, не вернувшимся из гипа, – Сто девятый посерьёзнел, потом встряхнулся, выложил на сукно флеш, сгреб цветные фишки, ехидно подмигнул разъяренному цыгану, и встал. - Ну, будь. Мне завтра на Землю за товаром, а потом сразу же в рейд. Пойду, сдерну своего пацана с автоматов, и спать.

Попрощавшись со сто девятым, Лоцман сыграл ещё партию, выкинув каре против тройки соперника, побродил по казино, покрутился у рулетки, швырнул пару фишек на чётные, затем неспешно позавтракал и к полудню вернулся в гостиницу. Сто девятый ждал в холле.

— Ты вчера базарил, что свободен? – сто девятый был бледен, собран и немногословен, и лишь по запаху лоцман понял, что тот пьян.

— Ну… Есть кое-какие планы на пару месяцев вперёд. Срочность невелика.

— Слушай, брат. Выручай. У меня заказ горит. А мартышки эти, которых вчера в покер сделали… Ромы. Просекли, видать, что мы не просто везунчики. Ворвались с битами к моему пацанчику в номер… Ко мне зайти зассали, суууки черномазые. Все пальцы у мальчишки в кашу. Восстановится нескоро, а мне срочно в дальний рейд. Без юнги никак. И заказ такой сладкий. Выручай, а. Сходи вместо меня. Платят полмиллиона. Семьдесят процентов – твои. Соглашайся, брат.

Шепот сто девятого звучал почти умоляюще. Было заметно, что ему не по себе. Что клиент серьёзный, и об отказе речи не идёт. Обычное дело. Тот, кто нанимает гип-перевозчика, готов не только много платить, но и много требовать. Лоцман привык к этому и никогда не задумывался, насколько оправдан риск. Он просто не знал другой работы и другой жизни. Ему исполнилось шесть, когда отец привёл в дом седого бородатого человека в камуфляже и непривычным, каким-то натянутым голосом сказал «Збышек, сынок. Покажи-ка моему другу свои фокусы». Лоцман, тогда его еще называли по имени, и сам он на вопрос «как тебя зовут, мальчик» звонко выкрикивал: «Збышек Ковальски!», послушно отключился от сетевой бродилки и подбежал к гостю. Бородач пристально разглядывал мальчика. «Давайте. Что надо запомнить?», - от нетерпения у Збышека вспотели ладони, и прозрачная пирамидка носителя едва не упала на пол. Збышек подключил носитель к компу, подождал, пока загрузится файл, и обернулся. «Ну. Будете засекать?» «Уже», - незнакомец щелкнул кнопкой старинного секундомера. Вдох. Раз, два, три… тридцать восемь секунд. Шестилетний Збышек Ковальски шмыгнул носом и громко выдохнул. «Я готов. Спрашивайте». Незнакомец откашлялся: «Страница восемьсот третья. Левый столбец. Сорок шестая строка». «Среди видимых источников выбрать наименее флуктуирующий и сравнить его спектр с базовой таблицей. Поиск в таблице начинать с раздела, соответствующего визуально наблюдаемому цвету источника» - оттарабанил Збышек, не задумываясь. Гость удовлетворенно кивнул: «Та же страница, правый столбец, пятая строка снизу». «Точность перехода в эйнштейново пространство напрямую зависит от точности измерения собственной массы корабля, за исключением гиперобъекта. Для расчета абсолютного времени выброса применяется формула: время равно коэффициент умножить на массу корабля делить …» «Достаточно», - гость едва заметно улыбнулся. Потом они долго разговаривали о чем-то с отцом за закрытыми дверями гостиной. Мать, которую, как и Збышека, вежливо выставили за дверь, прижималась ухом к перегородке и то и дело морщилась, словно её щипали. Потом она тихо заплакала, а на расспросы сына и вовсе разрыдалась. Однако через полчаса приволокла из детской небольшой чемодан, в который натолкала всяких глупостей, вроде термокальсон, игрушечного биотрансформера и библии. С чемоданом в одной руке и компьютером в другой, Збышек… вернее уже юнга барка под бортовым номером пятьдесят два вышел из дома вслед за своим капитаном. Так принято. Для юнги – всегда капитан, для себя – лоцман, для остальных гип-перевозчик или гиппи. В шесть лет Збышек Ковальски стал юнгой, в двадцать – отличным юнгой. А в двадцать восемь он заказал собственный барк, занёс его в закрытый регистр и начал выходить в несложные рейды. К сорока годам Лоцман считался одним из лучших. Может быть не таким пунктуальным, как третий и не таким отчаянным, как пять тысяч седьмой. Но без работы Лоцман не сидел никогда, а лучшие клиенты предпочитали подождать, пока он освободится, чем нанимать кого-нибудь из молодых.

Заказ. Аванс. Рейд. Расчёт. Месяц или два роскошного до отвращения отдыха. Следующий заказ. Иногда «чистый», но чаще связанный с нарушением закона. Почти всегда небезопасный. Впрочем, даже если кому-нибудь пришло бы в голову использовать гиппи для доставки конского навоза, степень риска едва бы уменьшилась. Когда идешь через гип на соляре, вручную регулируя парус и ориентируясь на звёзды, которые сменяются словно в одуревшем калейдоскопе; когда каждое неверное движение, дрожь уставших пальцев или просто соринка в глазу означают потерю курса и лишний месяц, а то и больше, внутри сияющей мути; когда ты понимаешь, что гип бесконечен и шансы наткнуться на знакомый маршрут пренебрежимо малы; когда ты идешь месяц, второй, третий, а звезды в перископе никак не складываются в долгожданную картину; когда ты слишком часто вспоминаешь глупую шутку про фифти-фифти и старательно не думаешь про пятьсот десять (или уже пятьсот одиннадцать) случаев невозврата; тогда тебя уже вряд ли можно чем-нибудь напугать. За двадцать с лишним лет регулярных мотаний по гиперпространству Лоцман привык к риску и не представлял, что можно существовать иначе.

— Возьмешься, брат? – голос сто девятого отчаянно дребезжал.

— Говори, - Лоцман положил руку приятелю на плечо. – Куда плыть и что за груз?

— Триста фунтов топлива. Если останется место в трюме – возьми ганов, сколько влезет. - Сто девятый облегченно затараторил. – И медицины всякой. У них там на четверть миллиона человек сильно не хватает хороших регенератов. Стареют на глазах. Но главное – носитель с полным апдейтом по Земле и ближним системам. Брать у курьера в Лондонском порту. Знаю, что ты не любитель на матушку ходить, но весь базар, в основном, из-за апдейта. Эти поцы торчат на окраине тридцать лет. В полной изоляции. Я регулярно таскаю туда товар. Я, видишь ли, из сочувствующих… Ничего такого не подумай. Просто по молодости дурачился. Но человечек один меня разыскал. Координаты дал кое-какие… Я полтора года потратил, пока не вывалился в нужном месте. Тебе-то такое – раз плюнуть, а мне просто повезло. Представляешь, они все там, точно по опубликованному в сети списку… Кое-кто, правда, сыграл в ящик. Кое-кого они сами укокошили за «предательство». Меня тоже сперва чуть было не сняли на подходе. Вовремя разобрались. Короче, в справочнике планета проходит как «эр ю девяноста восемь точка пять тысяч восемнадцать точка эф дабл ю», а сами колонисты зовут ее Санта Еленой. Шутники.

— Лоции в общий доступ выложил? – Лоцман уже знал ответ, но все-таки спросил.

Сто девятый замялся.

— Не тот случай. Я тебе все передам. И это… Не сообщай нашим. Не стоит.

Лоцман задумался. Каждый новый маршрут, обнаруженный гип-перевозчиком, немедленно по возвращении передавался в закрытый архив. Утаить лоцию от своих означало поставить под угрозу всю систему гип-перевозок. И если сто девятый решился на этот шаг, причины должны быть более чем веские. Четверть миллиона заключенных. Тридцать лет изоляции… Святая Елена… Свергнутый и отправленный в бессрочное изгнание человек, имя которого слишком долго было синонимом слову Земля.

— Ясно. Как его? Рябов? Скрябов? Не помню.Я тогда еще пешком под стол ходил. Потом, конечно, листал кое-какие хроники. Вопли, парады, марши. Слишком примитивно. Лубок, одним словом. Двойной кофе! - лоцман щелкнул пальцами, подзывая официанта. – Я пойду, но только за девяносто процентов от суммы.

— Добро, - слишком быстро согласился сто девятый.

На следующее утро лоцман убедился в том, что аванс упал на счет, забрал из дока барк, хорошенько, как и полагается перед сложным гипом, отчитал юнгу, запросил старт, затем отошел подальше от официальных маршрутов и взял курс на ближайшую звезду

***

Сперва нужно забраться внутрь звезды и разыскать в ней соляру! Нет. Не так. Сперва ты сидишь в кресле пилота, подвешенном точно посередине сферической рубки и говоришь висящему рядом юнге, что он идиот. Юнга молчит. Не потому что ему не положено пререкаться с капитаном, а потому что ему не до этого. Он подстерегает соляру и одновременно считает. В его тринадцатилетнем мозгу прокручиваются триллионы зафиксированных маршрутов, а его пальцы подрагивают, проигрывая положения рычагов. Ты отличаешься от юнги лишь тем, что твои пальцы дрожат не так заметно, а в голове легко сосуществуют и охотничий азарт, и холодный расчет и звездный калейдоскоп, и уверенность в том, что ты лучший лоцман во всем гипе, а твой юнга - идиот.

«Идиот! Следи за датчиками. Слева по борту соляра. Куси её!». Юнга вздрагивает и врубает систему охлаждения на полную мощность. Гиперсудно малой грузоподъемности АКА барк АКА термос превращается в приманку для соляры. Соляра – матовый жидкий лоскут АКА сгусток темного вещества АКА твой единственный способ проникнуть в гиперпространство АКА твой единственный способ там передвигаться и оттуда выбраться - алчно набрасывается на барк и обволакивает его с задницы (Предположим, что у абсолютно круглого судна есть задница). Датчик сыто гаснет. Есть! Выпустить хуки! Быстрее, мать твою! Через миллисекунды соляра уйдет в гип, утаскивая за собой барк, и тебя, висящего внутри сферической рубки, и этого идиота, который за три года так и не научился моментальному захвату. Не успел! Упустить соляру – дурная примета. Но скотинка уже ушла. Сорвалась с крючка, слюнявая тварь! Соляра не может быть живой, но она живая. На снимках соляры похожи на кляксы. Или на заплаты из траурного крепа, прилепившиеся к звезде. Впрочем, в нашем пространстве глазами соляру не увидеть никак, а в гипе соляра – прозрачная желеобразная мембрана, послушная прихотям изотропного ветра. Соляра – это твои мачты и паруса. Это бушприт, и бизань, и грот, и даже якорь. Плотно притянутая хуками к корпусу, соляра волочит барк сквозь сияющую муть гиперпространства. Соляра – блудная дочь. Потаскушка, болтающаяся между мирами туда-сюда. Две тысячи девяносто шестой считает, что соляры похожи на обезумевших самок лосося, которых инстинкт размножения ведет в определенное место. Четыре тысячи триста тридцать первый полагает, что соляры разумны и действительно размножаются внутри наших звезд. Четыре тысячи триста тридцать первый – романтик.

А ты никакой не романтик. Ты болтаешься внутри барка, идеально зеркального и идеально круглого, спокойный, как пластмассовый Санта Клаус внутри рождественского шарика, а вокруг тебя весело плавится космос. И ты сообщаешь юнге, что он криворукий идиот и ждешь, когда мимо опять проплывет подходящий кусок траурного крепа. «Идиот! Захват!», - кричишь ты юнге. Температура сегмента ловушки на миллисекунду падает. Соляра жадно бросается на барк. Прилипает к «прохладненькому». «Идиот! Хуки!». Мальчишка лупит по клаве, и десятки тысяч зеркальных крючков впиваются в несуществующую плоть соляры. Прыжок!

Гип! Гип! Ура!

Сзади, спереди, слева, справа, сверху и снизу колышется сияющая муть гипа. «Сияющая муть и ватная тишина» - лучший из ответов на тупой вопрос «какое оно – гиперпространство». Двигатель не работает, корабль - жестянка, на четверть облепленная медузой. Все, что сейчас что можно сделать - это работать руками и головой. «Нормально. Выдвигай перископ», - говоришь ты юнге, а он не отвечает. Ты не сердишься. Знаешь. Помнишь, что в его тринадцатилетнем мозгу сейчас с огромной скоростью проматываются картинки чужих созвездий. «Зафиксируй координаты и двигай вперёд», - говоришь ты юнге и видишь, что он уже нащупал планшетку, и что стилос уже выбивает на слюде карту еще никем не виданных звёзд. Новая лоция, новая точка выхода, плюс один шанс возвращения домой. Надо поспать, пусть юнга порыщет самостоятельно. На стене АКА полу АКА потолке дрожат круглые пятна. Сложная оптика превращает рубку в планетарий. «Разбуди, когда совсем застрянешь», - командуешь ты, сверяя мерцающую перфокарту обшивки с собственной памятью. Юнга чуть шевелит левой рукой. Ты чувствуешь, как вздрагивает соляра, сдвигаясь на несколько дюймов влево. Алле-хоп! Этот планетарий ты тоже видишь впервые. Надо поспать. Юнга «вышивает» очередную лоцию. Он, конечно, идиот, но справится.

«Капитан, лоция восемнадцать миллионов двести шестнадцать тысяч сто сорок первая. Есть!», - юнга тянется к рычагам управления. «Куда? Я сам», - ты похож на беременного тюленя или на очень медленного бойца капоэйры. Планетарий за номером восемнадцать миллионов что-то там, но номер не имеет значения. Вокруг больше нет бесконечного множества неизвестностей. Твой мозг загружает и загружает маршруты. Рычаг вправо вверх. Большая Медведица маячит на обшивке прямо перед твоим носом. А теперь филигрань. Дюйм вперёд, полдюйма назад, на ноготь большого пальца вниз. «Мы танцуем Летка-энку- шаг вперёд и два назад». Еще левее, еще, еще. И двигаемся шепотом, чтобы случайно не сместить центр тяжести и не вернуться к самому началу. Миллидюйм на полшестого. Вот теперь отлично!

«Сбрасывай» - шепчешь ты, не забыв добавить «идиот».

Зеркальные крючки выпрямляются, отпуская соляру на волю. Парус отрывается от корабля и тонет в сияющей мути. Теперь ждать. Ждать, пока барк вместе с тобой, юнгой и оборудованием на миллион вышвырнет наружу – гип не терпит чужого. Трюмы пусты, масса невелика, и, значит, через десять минут барк АКА термос АКА никчемная жестянка АКА идеально-круглый потенциальный гроб вывалится в эйнштейново в расчетной точке.

Морская фигура, замри! Не смей отмирать, потому что каждое неловкое движение способно сместить барк в любую из бесконечного множества сторон. И тогда через десять минут ты вывалишься где угодно, только не там, куда рассчитывал попасть. И хорошо, если тебе хватит горючего дойти до ближайшей звезды.

… три, два, один!

— Отличный гип, капитан.

— Отличный гип, юнга.

Прямо по курсу - Земля. В очереди на посадку два транспорта и прогулочный катер. Но тебя мурыжат целых четыре часа – гиппи нигде не любят. Лондонский порт шумлив и скучен. Беззубая кокни в баре травит анекдоты и за бокал скотча предлагает себя и свою подружку на всю ночь. Тебе нравятся девчонки, но ты уже получил от курьера пакет и пора уходить. В рейд.

Курс на ближайшую звезду, идиот! Здесь ее называют Солнце.

И, разумеется, нужно поймать соляру.

Если маршрут известен, и если повезет, то можно добраться до места за неделю. Навигация в гиперпространстве зависит от множества факторов, но, в первую очередь, это удача. Соляра волочет барк по гипу туда, куда ты её подтолкнешь. Вправо, влево, вверх, вниз. Без разницы. Ты пялишься на стены и ждешь. Или ты спишь, а юнга пялится на стены и ждет. Может пройти секунда, а может и полгода, пока не появится хоть что-нибудь, похожее на одну из миллиардов существующих карт. И тут не важно лучший ли ты лоцман в гипе или вчера ещё «вышивал лоции» в кресле юнги, главное - не зевать, не щелкать клювом, не клевать носом и не чесать в затылке. А также не спать, не есть, не отлучаться в сортир, а считать оптимальную траекторию и одновременно управлять барком, дюйм за дюймом подводя его к расчетной точке выхода.

Полгода – хорошее время для малоизвестного маршрута. Тем более, если твой юнга – идиот, который имеет наглость врать, что лоция оказалась неточна, а на самом деле проскочил нужные координаты, пока ты смотрел сон про беззубую кокни из бара у космопорта.

***

Лоцман вывел барк из гипа рядом с орбитой Святой Елены. Завёл двигатели, прочесал эфир и почти сразу наткнулся на видеосигнал. «Vie vaalen zea? Zea Hyppy?» - лицо на экране выглядело усталым и недовольным. «Да. Это я. Их бин космическая фея. Привезла вам подарочков», - Лоцман усмехнулся и помахал перед камерой полученным от сто девятого паролем - табличкой с выбитым иероглифом. «Скорректируйте курс на двадцать северной и сорок семь восточной. Садитесь» - сухо скомандовало изображение и отключилось.

Лоцман пожал плечами. Обернулся на посапывающего в кресле юнгу и пошел на посадку.

Это было странное место. Похожее на заброшенную верфь военного космодрома. Лишенные биодермиса металлические остовы тяжелых крейсеров выстроились идеальной боевой спиралью. Немногим больше трех сотен ржавеющих гигантов - жалкие остатки земной эскадры, аккуратно выставленные на помойку вселенной. В центре, похожий на освежеванного муравьеда, стоял флагман. Густая трава покрывала всё пространство «космодрома», подбираясь к трюмным шлюзам и соплам двигателей. Аккуратные выложенные камнем дорожки вели от трапа к трапу, заворачивая под прямым углом. Вся эта демонстративная тщательность выглядела жалкой. Так раковый больной с отчаянной скрупулезностью следит за своей внешностью, цепляясь за неё как за последнюю соломинку.

Лоцман ступил на выжженную траву. Вдохнул. С непривычки закружилась голова. Присел, опираясь ладонями о ещё горячую почву.

— Не особо нам тут рады, - заспанный юнга спустился по трапу и присел рядом. – Ого! Это же биокрейсеры? Здорово! Наверное, непросто такой штуковиной управлять.

— Ничего особенного, - лоцман зевнул. – Задаёшь компьютеру точку назначения, и можно идти смотреть порно. Биомозг всё делает за тебя. Всегда удивляли люди, называющие себя военными навигаторами.

— А я бы хотел попробовать, - в глазах у мальчишки плескалось восхищение.

— Опоздал на тридцать лет. Однажды пацифисты возбудились и на радостях отравили все биомозги и дерму. Посадили в подыхающие корабли плохих парней и задали мозгам последнюю в их непростой жизни задачу. Теперь плохие парни здесь, а пацифисты в безопасности. Пацифисты - они, если захотят, отчаянные ребята. Но ты должен сказать им спасибо, пацан. Без них сидели бы мы на бобах, а просторы вселенной бороздили бы другие не такие приятные люди, – Лоцман щёлкнул юнгу по носу.

— А всё-таки если бы…

— Погоди. Встречающие объявились. – Лоцман поднялся и пошел навстречу немолодому мужчине в форме офицера уже тридцать лет как несуществующих войск.

— Добрый день. – Безупречный кивок, безупречная улыбка, безупречное рукопожатие. - Майор Петров. Адъютант генерала Скрябина. Генерал благодарит вас за ваши услуги и просит к ужину

— Через час я стартую. Передайте господину Скрябину мои извинения. Держите носитель с апдейтами и побыстрее пришлите кого-нибудь забрать остальной груз. Там лекарства, оружие и топливо.

— Стартуете позже. А сейчас следуйте за мной, - спокойная настойчивость в голосе адъютанта лоцману не понравилась. Он уже собирался высказать всё, что думает, но вдруг лицо Петрова вытянулось, почва выскользнула из под ног, а мир сложился, словно карточная колода.

Лоцман очнулся в камере, обустроенной из медотсека. Пустые ниши систем регенерации, оплавленные пучки биокабеля, торчащие из стен, потрескавшиеся коконы быстрого анабиоза. Лоцману попробовал шевельнуться, но обнаружил, что, во-первых, он висит на смотровых ремнях, а, во-вторых, всякое движение причиняет ему сильную боль.

— Извините за некорректные методы. Но нам необходимо было с вами недолго побеседовать. Точнее, предложить сотрудничество, - безупречная сталь в безупречном баритоне заставила лоцмана сморщиться.

— Не извиняю. Ни о каком сотрудничестве речи идти не может. Я как тот мавр. Сделал дело и хочу убраться отсюда. Желательно, побыстрее. И где мой юнга?

— Мальчик в порядке. Пока. Вы увидите его после того, как согласитесь выполнить нашу просьбу.

— Что еще? Если вам нужно еще оружия и лекарств, вовсе не стоило прибегать к угрозам. Можно было ограничиться деньгами. Я разумен и сговорчив. Или… - Лоцмана вдруг осенило, - Неужели господин бывший диктатор всея Земли намерен покинуть сей райский уголок, используя для побега мой утлый челн? Польщен. Но это будет стоить несколько дороже, чем триста фунтов горючего.

— Не юродствуйте. Речь о другом, – Безупречно-холодный тон неуловимо изменился. – Мы слышали, что вы один из лучших перевозчиков, поэтому хотим, чтобы вы провели нашу эскадру через гиперпространство к Земле.

— Что? – Лоцман расхохотался. – Вы шутите? Вы не можете это всерьёз? Черт! Развяжите меня и прекратите смешить. У меня череп раскалывается.

— Мы предоставим вам людей, материалы и оборудование. Всё что вам понадобится. И вы проведете эскадру через гип.

— Да вы охренели! – Лоцман захохотал. Громко, вкусно. Не обращая внимания на боль. Он хохотал до тех пор, пока кто-то безупречный не подошел сзади и не крутанул подвес так, что плечо лоцмана неуклюже хрустнуло и вывернулось наизнанку.

— У нас триста двадцать один крейсер, из которых мы сможем поднять двести. К сожалению, наши корабли лишены главного – биосистем. Единственное на что они годны, и на что хватит накопленного топлива – это прорвать наше пространство. Но там мы беспомощны. Несмотря на то, что наши навигаторы уже несколько лет изучают лоции, несмотря на то, что мы оборудовали корабли системами рычагов и тросов, обучили людей и рассчитали десятки тысяч подходящих траекторий, нам нужен опытный лоцман. Лучше вас с этой задачей никто не справится. Поэтому вы поможете нам пройти гип так, как это делаете вы. И выведете нас к солнечной системе. Не упирайтесь. У вас всё равно нет выбора. Вы ведь на самом деле лучший лоцман, или нас ввели в заблуждение?

— Погодите. То есть… Вы меня ждали? Ничего не понимаю.

— Ofizier Grabb, koom in biette. – Майор сделал полшага в сторону, так чтобы лоцману стала видна открытая дверь отсека и небольшой отрезок коридора. По коридору, похожий на танцующего факира, шёл сто девятый, одетый в серую форму без погон и нашивок.

— Послушай, брат. Ты сделаешь важное дело. Может, самое важное в твоей жизни. Чем ты занимался? Таскал дурь? Возил диппочту? Катал зажравшихся буржуев? А мы тебе предлагаем стать творцом новой истории…

— Пошел нахуй, - Когда хрустнуло ребро, лоцман не стал кричать, он просто потерял сознание.

***

Лоцман сдался на следующий день к обеду. Не тогда, когда Петров, морщась от неприязни, бил лоцмана ногами по животу. Не тогда, когда сто девятый … или как его? офицер Грабб нес пропагандистскую пургу про оскверненную колыбель человечества, а чуть позже. Когда лоцману показали ролик с зарёванным юнгой в роли спасителя вселенной. Мальчишка просил больше его не трогать и клялся, что сам сумеет протащить крейсеры через гип.

— «Из вереска напиток забыт давным-давно», - процитировал Петров, протягивая лоцману стакан с водой. – В наше время молодых было сломать труднее, чем стариков.

— Вы же понимаете, что он просто боится, - лоцман взял стакан левой рукой. Правая висела вдоль тела неуклюжей плетью.

— А вы? Вы это понимаете?

— Хорошо. Допустим, я соглашусь. Затащу вас куда подальше и брошу погибать посреди неизвестности.

— Да вы поэт, - Петров улыбнулся. – И так замечательно наивны. Вы выглядите, как бандит, у вас семитская борода и космы, точно у православного дьякона. От вас несёт мочой и потом, вы несдержанны и грубы. Но наивны. Мальчик останется под нашим присмотром до самого конца операции. Вы же не позволите невинному ребёнку расплачиваться за ваше упрямство.

— А если я не справлюсь? То есть я почти уверен, что не справлюсь. Двести тяжелых кораблей, не приспособленных к механическому управлению, слепые и неповоротливые, с плохо подготовленным экипажем, состоящим из одних стариков.

— А вы постарайтесь. Хорошенько. Вы же не позволите ребёнку расплачиваться за ваш непрофессионализм, - майор вдруг резко шагнул к лоцману, схватил его обеими руками за правую ладонь и сильно дернул.

— Черт! – Лоцман осторожно шевельнул пальцами. Рука встала на место. – Сами ломаем, сами чиним. Зачем вам это? Всё это? Я? И эта глупая бравада? Зачем вам Земля? Средняя, умеренно пригодная для жизни планетка. Успокойтесь уже и оставьте в покое других. Стройте свое идеальное общество здесь. Валяйте! Полмиллиона подданных - вполне достаточно для удовлетворения амбиций. Почему вы считаете, что на Земле вас встретят с фанфарами? Наоборот. Как раз сейчас там стало вполне терпимо жить.

— Терпимо? Вот именно что «терпимо»! – майор пристально уставился на лоцмана. Лицо его, еще секунду назад безразличное, перекосила гримаса отвращения. – Я смотрел апдейты. Меня вывернуло наизнанку. Фальшь и ложь. Крикливая слабость и жестокость исподтишка. Мужчины, ведущие себя как женщины и женщины, превратившиеся в грошовых шлюх? Продажная армия, нищие старики, праздная молодежь. Дети, готовые убить за дозу? Мракобесы, торгующие богом на углах? Глумливый порок и ликующее невежество? И это нормально? Если это нельзя исправить, то необходимо уничтожить.

— Да вы поэт, господин майор! Неважный, – не удержался Лоцман. – Не знаю, где вы углядели порок и невежество. По мне, так всё в рамках дозволенного. Как везде и как всегда. А если кому хочется порока… Так пусть получают свой порок. Наркотики, секс, рок-н-ролл. Не глупите. Каждый волен сам выбирать, за какие грехи его зажарят.

— Не понимаете. Не можете понять…

— Где уж мне? А вот поясните мне, непонятливому, как? Как вы намерены атаковать Землю, если у вас из оружия – пару тысяч ручных ганов?

Петров не ответил, повернулся на каблуках и вышел за дверь.

***

На следующее утро лоцман стоял, прислонившись спиной к стене кабинета, переоборудованного из флагманской рубки. Тот, кого называли дуче, поднялся и, грузно опираясь на стол, произнес:

– У нас выбора. И дело даже не столько во мне. Дело в них… В моих солдатах. Они больше не могут ждать. Все эти годы мы готовили триумфальное возвращение. Еще десять – двенадцать лет, и мы, возможно, нашли бы другой способ. Но времени безжалостно. Мы стремительно стареем. Регенератов не хватает. Я не могу, не имею права держать их здесь, в унизительной ссылке.

Дуче сделал шаг назад, повернулся к смотровому стеклу и будто окаменел лицом.

Лоцман вдруг сообразил, отчего на всех портретах, а также на видео и голографических роликах Дуче всегда показывали в профиль. Ухо. Правое «портретное» ухо было абсолютно нормальным, а левое походило на сырой круассан, кое-как приклеенный к черепу. Огромное, бесформенное, с уродливо свисающей жирной мочкой, ухо выглядело нелепо. Комично. Дуче точно почувствовал взгляд лоцмана и, проследив за его направлением, усмехнулся.

— Смешно да? С рождения. Надо было сделать пластику, но сначала иррациональная боязнь, а потом суеверие не позволили. Мать моя твердила, что в ухе кроется моя особая мощь. Жалела. Боялась, что буду стесняться уродства. А я взял и поверил.

— Сила кощеева в игле, игло в яйце, яйцо в утке… - пробормотал лоцман.

— Да. Как-то так. Скажи мне…

— Лоцман… - подсказал Лоцман.

— Да. Скажи мне, лоцман, разве это по-мужски - предавать собственный экипаж?

— Не знаю. У нас не бывает экипажей. Только лоцман и юнга. Всё. Барки крошечные. Жопа - и та свисает. – Лоцману вдруг безумно захотелось свалить куда-нибудь подальше из этого места, где каждый встречный думал лозунгами, а разговаривал стихами.

— А мой экипаж - это мои солдаты и офицеры, и они верят, что прожили не зря. Что положили свои судьбы на алтарь…

«предательство… потерпели поражение… обречены на годы забвения вдали от отчизны...могли бы встать на сторону врага… сохранить офицерскую честь… избежать бесславной смерти… слишком долго ждали… останутся в веках…колыбель человечества и юдоль…»

Лоцман не слушал. Генерал всё говорил и говорил с невидимыми подданными. Говорил воодушевлённо жарко, словно перед ним в немом салюте застыли миллиарды восторженных землян. Лицо старика раскраснелось, глаза блестели. Лоцман смотрел на бывшего диктатора и думал, что он попал в театр абсурда, и выбора, действительно, нет.

— Когда вы планируете стартовать? – Лоцман невежливо перебил Дуче. Тот вздрогнул, но быстро взял себя в руки.

— Чем раньше, тем лучше. Выясните у моего адъютанта.

Дуче медленно, словно долгий разговор отобрал все его силы, побрел к креслу. Лоцман подождал, пока старик усядется, и только потом повернулся, чтобы выйти из рубки.

«Я рад, что вы с нами, Lootzman», - услышал он, прикрывая за собой дверь.

***

Петров собрал навигаторов здесь же, на флагмане, в кают-компании, рассчитанной на одновременное пребывание всех офицеров эскадры. Навигаторы, сидящие за макетами механики стандартного барка, терялись в гулкой пустоте огромного зала. Двести кораблей, по навигатору на корабль. Лоцман редко выступал более чем перед одним тринадцатилетним человеком. Стоять же перед такой странной аудиторией ему не приходилось никогда. Две сотни стариков и старух в офицерских мундирах внимательно смотрели на лоцмана, готовые впитывать каждое его слово. «Как губки… как губки», - подумал Лоцман и живо представил полторы тысячи разумных губок. На секунду ему стало неуютно. Бородатый, с длинными несвежими волосами, убранными в неаккуратный хвост, неприлично молодой в свои почти сорок лет, чему он мог научить этих вояк? Как он мог за несколько недель объяснить необъяснимое? Каким образом он должен был сделать из них хотя бы подобие гиппи? Он закусил губу, напряженно думая.

«Господа офицеры, – Лоцман обреченно развел руками, - Я не намерен учить вас основам навигации. Я хочу, чтобы вы сейчас выстроились цепью, ровно в той последовательности, в которой пойдете по гиперпространству, и максимально точно повторяли друг за другом движения рук. Смотрим только на впереди стоящего. Только».

Навигаторы беспрекословно поднялись и быстро, без суеты, построились в затылок друг другу. Кают-компания оказалась действительно огромной, поэтому спираль из двухсот человек уместилась там, словно виноградная улитка на ладони великана.

«Крен влево, вниз, четверть седьмого. Полтора дюйма. Есть», – Лоцман пошевелил пальцами, выгнул кисть влево и подвинул ее слегка на себя. Первый навигатор скопировал движение на удивление точно. Второй. Третий. Лоцман вспомнил древний анекдот про загадку сфинкса, трудно сдержался, чтобы не хмыкнуть и двинулся вдоль спирали, проверяя цепочку. «Неплохо. На юнгу, конечно, ни один из них не тянет, но в дрейфе простоят. Сто девятый за эти годы хорошо вздрючил дедов. Знает свое дело, хоть и подлец».

После десятка манипуляций лоцман с изумлением убедился, что старики готовы управлять солярой. Нет. Самостоятельно осилить маршрут они едва смогли бы, но держаться в видимости друг друга и следовать инструкциям впереди идущего – вполне.

— Ну как? – Оказывается, Петров всё это время сидел на галёрке, наблюдая за занятиями.

— Готовы, - буркнул лоцман. – Теперь показывайте железо.

Они и в самом деле готовились. Остовы разумных кораблей превратились в неразумные, но крепкие баржи. Лоцман проверил все двести находящихся на ходу крейсеров и вынужденно признал, что механика выглядит вполне рабочей. Обклеенные размноженными вручную лоциями рубки были оборудованы простыми перископами – что никуда не годилось для точной навигации, но для того, чтобы пристроиться в кильватер впереди идущего, – вполне. Выточенные вручную хуки легко двигались в гнёздах, а рычаги, хоть и передвигались непривычно тяжело, точно соответствовали стандарту. Приноровившись, можно было и управлять «парусом», и удерживать корабль внутри «коридора». Механики предусмотрели даже систему семафорной связи, соединив сложной сетью тросов обычную клавиатуру и расположенный на створках грузовых шлюзов механический алфавит. «Duce ist Asloh und Schаyze» - Лоцман не стал прятать усмешку, когда Петров вернулся к клавиатуре, чтобы лично уничтожить следы теракта.

За следующие три дня Лоцман несколько раз проверил точность настройки тяги, кое-что подправил, кое-где переставил хуки с учетом массы кораблей и сообщил Петрову, что, в целом, несмотря на устрашающую неуклюжесть, крейсеры готовы ходить под парусом.

— Только вот откуда вы возьмете двести лоскутов таких размеров? – поинтересовался лоцман не без сарказма. Он как раз рассматривал бортовой сегмент флагмана, предназначенный под «парус» и проверял в уме верность расчетов. Сто девятый снова оказался на высоте – площади покрытой хуками поверхности как раз хватало, чтобы протащить корабль по гипу с минимально расчетной скоростью.

— Это ваша задача. Ваша и офицера Грабба, - Петров подошел неслышно и встал рядом.

— То есть… То есть… - Лоцман недоверчиво улыбнулся. - Нет! Не может быть! Вы определенно безумны.

— Определенно, - Петров согласно мотнул головой. - А поскольку мы собираемся стартовать уже завтра, то пора обсудить все детали безумия , Gerr Lootzman.

Лоцман пожал плечами. Последние несколько дней он слишком часто повторял этот жест, не то чтобы разработать недавно выбитый сустав, не то от бессилия.

Сто девятый присоединился к Лоцману и майору тогда, когда Лоцману уже стало казаться, что имеет смысл неожиданно выхватить ган из петровской кобуры и избавить себя от предстоящего кошмара. Но, с другой стороны, и Лоцман был вынужден это признать, предлагаемый план был настолько великолепен, что не увидеть его краха - означало прожить всю свою зря.

«Крейсеры загружаются по максимуму. Мы не должны оставить здесь ни одного человека, ни одного киборга, ни одного напоминания о себе. Всё, что невозможно забрать, следует уничтожить. В гиперпространство из одной точки выходит по десять кораблей в сутки. Последовательно. Масса корабля позволяет ему держаться в гипе до самовыброса ровно десять часов двадцать две минуты. Этого должно быть достаточно, чтобы барк вошел в гип на соляре, разыскал там крейсер и передал ему «парус». Имея даже часть паруса, крейсер сможет находиться в гиперпространстве до тех пор, пока не подойдет остальные девять крейсеров, а затем и вся эскадра. Только после этого постепенно нужно будет наращивать паруса…»

— Разумно. Но это займет год, или даже полтора - Лоцман вертел в руках травинку. – При условии, что всё пойдет нормально, что никто не собьется с «коридора» и его не придется искать по всему гипу, что мы со сто девятым будем вас отыскивать за несколько часов, что соляра не сорвется с хуков при передаче, и что у первых навигаторов не сдадут нервы и не откажет сердце – им же придётся сутками сидеть у перископов, на медицине и почти не вставая, и это в течение почти года… Может, передумаете?

— Не передумаем. – Петров со сто девятым обменялись быстрыми взглядами.

— Дальше?

— Когда все двести крейсеров будут готовы идти к Земле, вам придется перебраться на флагман. Мы не можем рисковать жизнью Дуче. Это ваша основная миссия. – Петров повысил голос и заблестел глазами, - Вы должны по достоинству…

— Хватит. Я давно понял. Предположим, хотя это невероятно, мы доберемся до выхода в солнечную. Никто не потеряется, никто не оторвется и не вывалится в неподходящий момент.

— Мы доберемся…

— Отлично. Предположим даже, что мы без потерь подойдем к расчетной точке… И вот первый спихивает соляру и ждет, когда гип поймет, что в него накидали мусор и выплюнет этот мусор наружу. Десять часов! Вы соображаете, что десять часов тысяча человек должны провести абсолютно без движения? Дюймовый сдвиг, и вся одиссея идёт прахом!

— Да. - Петров кивнул. – Мы это знаем. Неужели вы до сих пор не поняли, что это за люди и как велика их цель?

Лоцман пожал плечами:

— Мне без разницы. Это не моя война. Я хочу забрать пацана и свинтить с флагмана до того, как он отбросит соляру. Хочу убраться подальше от вас, когда вы начнете свою великую битву или что там вы еще выдумали. Сто девятый вполне справится.

— Офицер Грабб – замыкающий кильватерного ордера. На флагмане, кроме вас, навигатора не будет.

— И что мне делать? Стреляться? Или рассчитывать, что мой термос пощадят, когда начнут обстреливать ваш беспомощный караван с оборонительных станций колыбели человечества?

Петров встал, снял китель, аккуратно разложил его на спинке высокого стула.

— Сожалею. У вас нет выбора. Вам придётся быть рядом с нами в момент атаки.

За эти дни Лоцман невольно зауважал майора. Он всё еще не мог простить ему сломанного ребра и плеча, которое уже не ныло, но отдавал должное нечеловеческой преданности и неутомимой работоспособности адъютанта. Иногда Лоцману казалось, что не будь Петрова с его яростной энергией и ненавистью к порочной Земле, не было бы и Дуче, и готовых к опасному рейду стариков, и даже дорожек, вымощенных камнем. Но сейчас, когда Лоцман вдруг с абсолютной ясностью осознал, что его жизнь и жизнь его юнги в руках безупречного фанатика с расстёгнутым воротничком форменной рубашки, ему захотелось выть.

— Завтра в семь идём на звезду. Сперва я, потом ты, - Сто девятый протянул Лоцману ладонь для рукопожатия. – Лоции у тебя есть, координаты проставлены. Крейсеры будут нас ждать. Хорошей тебе охоты, брат.

— Пошел ты! – Лоцман развернулся и побрел к себе в медицинский отсек.

***

Сначала ты падаешь в ближайшую звезду. Потом смотришь на датчик, потом на долю секунды охлаждаешь сегмент ловушки и выпускаешь гарпун. Потом сваливаешься в гип, настраиваешь перископ и рассекаешь задницей (как будто у абсолютной сферы может быть задница) сияющую муть и ватное безмолвие до тех пор, пока в перископе не появится кривой силуэт. В нашем пространстве крейсер выглядит лучше, значительнее. В гипе он матово-серый. Ты подваливаешь к крейсеру под серый бок, как ушлая рыбка-прилипала и прижимаешься к нему нежно-нежно, ласково-ласково, трешься об него своей задницей (да ты весь – сплошная задница), чтобы он сдвинулся, а ты встал на его координату. Потому что крейсеру все равно, а тебе через десять минут выпадать наружу, и хотелось бы выпасть где-нибудь неподалёку от чертовой святой Елены. А теперь надо повернуться так, чтобы не сойти с места, и чтобы хуки крейсера впились … ну да, в твою прикрытую солярой задницу. И можно выжимать рычаг сброса. И не дышать.

— Отличный гип, капитан, - говоришь ты.

— Это был отличный гип, юнга, - отвечаешь ты же.

И снова идешь на звезду. И снова идешь на звезду. И опять идешь на звезду. И еще много-много-много-много-много раз.

Ночи на чужой планете пахнут горелой травой и железом. Лица, как звездная перфокарта – иногда смутно знакомые, чаще нет. Кто-то подходит и спрашивает, как дела, называет братом и тянет ладонь для рукопожатия. Кто-то с безупречными манерами даёт тебе новые и новые команды, и ты записываешь их на подкорку, обрабатываешь в недолгом сне, а с утра снова роняешь барк в протуберанцы. Ты – клубок нейронов, способный принимать, обрабатывать и выдавать результат. Бесконечное множество результатов.

Двести кораблей. Двести лоскутных мембран, открытых изотропному ветру. Матово-серый кит заглатывает рыбку-прилипалу АКА барк АКА термос АКА рождественский шарик с пласмассовым сантаклаусом внутри АКА абсолютно зеркальную задницу в своё чрево. Всё. Можно двигаться.

— Вы действительно лучший гип-перевозчик галактики, - человек с ухом в форме непропеченного круассан выплывает навстречу . – Это большая честь.

— Лоцман, - поправляешь ты – так лучше.

— Ja. Lootzman. Naaturlekh.

Кроме его и тебя в рубке никого нет. Он храпит в кресле, иногда шуршит бумагами, иногда начинает громко говорить. «Честь… долг… слава… предательство… победа». Ты не слушаешь. Втискиваешься лбом в неудобный перископ, вцепляешься ладонями в рычаги, и твоя память начинает лихорадочно перелистывать миллиарды существующих лоций. Вправо, вниз, без шести восемь и еще на полдюйма к полуночи. Главное не щелкать клювом, не клевать носом, не зевать, и помнить, что за тобой следом по сияющей мути ползут сто девяноста девять китов, в рубках которых сидят старики и старухи, втиснувшись лбом и глазами в звезды. В бесконечное множество звезд.

— Капитан. Отдохните, капитан. Хотите, я порыскаю?

— Где ты шлялся, идиот? У меня вся жопа затекла. Но я всё-таки сам. У тебя нос не дорос управлять настоящим боевым крейсером.

Тебе нелья отрываться от перископа, но ты слышишь, как он хихикает. Твой юнга идиот. Но почему-то ты рад его слышать.

Гиперпространство. Муть и безмолвие. Когда ты в гипе, ты не можешь оставаться материалистом. Гип - это тысяча суеверий, огни святого Эльма, черная звезда и летучий голландец, потерявший счет вечностям. Гип - это скрещенные пальцы и талисман на шее. А вообще-то, это всё лирика. И слова. И интервью для National Geographic, если кто-нибудь из ветеранов- гиппи его однажды даст. На самом деле гип - удача, а также врожденные способности, а также годы сумасшедшей зубрёжки и выработки рефлексов. И затекшая жопа. Господи, да плевать на жопу. Ты только содержи мозги лоцманов и пальцы юнг в порядке! Остальное приложится.

***

Флагман вышел на расчетную позицию через три недели после старта с точки рандеву. Через год, пять месяцев, восемь дней и шестнадцать часов с момента, когда барк двинул со Святой Елены на охоту за первой солярой. Бывало и хуже

Лоцман набил эскадре команду лечь в дрейф. Сообщил координаты точки выхода. Осторожно оторвал голову от перископа. Сощурился, пытаясь настроить резкость. Наткнулся взглядом на свернувшегося калачиком у самого потолка юнгу. Фыркнул.

— Господин Скрябин. Я понимаю, это не ваш вопрос, вы узурпатор, тиран и всё такое, но флагман на месте, и нужно передать людям на корабле, чтобы они по возможности закрепились и старались не делать разких движений. Вас это тоже касается. И где, черт побери, майор Петров? Я хочу уточнить с ним последовательность выхода из гиперпространства.

— Флагман первый. - Дуче поднял голову и внимательно, точно не узнавая, посмотрел на лоцмана.- Везде, где опасность.

— Вообще-то тут тоже не сахар. Тот кто выходит первым, рискует нарваться на огонь оборонительных станций. Тот кто остается здесь, может попасть в невозврат. Где Петров? Пусть решает.

— Здесь я командир! - в голосе дуче зарокотала едва сдерживаемая ярость. – Приступайте! Немедленно!

— Да и черт бы с тобой! – раздраженно брякнул Лоцман – Раньше сядешь – раньше выйдешь. Проинформируйте людей. Через три минуты сбрасываю соляру.

— Sooltatte und ofiziere. Akhtunk! - Дуче извлек откуда-то из под стола рупор и медленно поднес его ко рту, - Akhtunk!

— Морская фигура, замри, - прошептал Лоцман и выдернул хуки из "паруса".

***

«Я верил в то, что делаю. Мы все верили… Мы строили прекрасное будущее с замечательными людьми, для которых понятие честь…» Лоцман жалел, что не может запустить в диктатора ненужным уже перископом. По подсчетам оставалось еще около двух часов, но терпение Лоцмана было на исходе. Он завидовал юнге. Мальчишка проснулся, послушал откровения Скрябина с полчаса и снова блаженно заснул. Лоцман же лежал в кресле второго пилота и прислушивался к кораблю. «Не шевелитесь, господа солдаты и офицеры. Только не шевелитесь». Лоцман ощущал себя пружиной, готовой в любую секунду взвиться в воздух и метнуться в сторону, противоположную сдвигу корабля.

Еще час пятьдесят восемь минут ноль три секунды…

В

С

П

Л

Е

С

К

— Какого черта! – Лоцман рванул к панели управления. Не позволив себе удивиться, вдавил клавишу окна. Створки медленно расползлись. Звезда по имени Солнце светила на траверсе. - Какого черта! По моим расчетам еще почти два часа.

— Уходите, - Дуче, вяло отстегнул ремни и взмыл над пустой нишей биомозга. - Вы нам больше не нужны. От имени всех честных людей планеты Земля выношу вам…

— Где ваш адъютант, где экипаж? Где все? – Лоцман перелистывал туда-сюда экраны внутреннего слежения, но они были пусты. Детектор биомассы хитро подмигивал тремя зелеными глазками. - А на остальных кораблях? Что? Кто там?

— Двести лучших моих офицеров. Двести человек, которые принесли себя в жертву великой идее…

— Слушай, козел ушастый. Я тащил вас через всю галактику на себе, и я хочу знать, в чем дело? – Лоцман оттолкнулся ногами от пола, подлетел к дуче и схватил старика за лацканы кителя. Генеральские погоны несуществующей армии блеснули. – Где все остальные? Майор? Сто девятый?

— Остальные? - Дуче закашлялся. - Они на оставшихся ста крейсерах ушли туда, где их ждут друзья. Теперь их вряд ли станут искать. Главное сейчас - выиграть время. Тебе ли этого не знать? Жаль. Ты должен был сообщить, что к Земле пришли все. И погибли тоже все. Мне действительно жаль.

— Господи, да кому вы сда...

Что-то выскользнуло из ладони генерала, медленно перевернулось в невесомости и замерло. Лоцман опустил глаза.

— Черт! Юнга!Идиот! Просыпайся! Валим отсюда…

Пломба рычага баллистической посадки лежала на полу рубки, похожая на орден, или на медаль, или просто на бляху солдатского ремня.

— Четыре минуты! Может пять.

***

Ты цепляешься за скобы, за поручни, за лееры мертвого корабля, который через пять минут превратится в пыль. Тащишь за собой юнгу, и боишься не успеть. Боишься так, как ничего никогда не боялся. Другой бы на твоем месте не успел. Запутался в переходах незнакомого корабля, в лабиринтах его отсеков и галерей. Другой бы не смог рассчитать, сообразить, почувствовать. Но ты же гиппи. Лоцман. Может быть лучший из всех существующих.

Налево, направо, вниз. Теперь повернуть на без пяти шесть и пробиться сквозь перегородку. И вывалиться прямо в грузовой отсек. И вот она – любимая зеркальная задница барка. Быстрее. Еще быстрее. Еще…

Шлюз открывается до отвращения медленно. Главное не щелкать клювом и не зевать. Ты падаешь в кресло пилота. Твой юнга – идиот, но он здесь рядом. Барк шипит, плюется и вырывается наружу, оставляя позади подрабатывающую маневровыми, темную тушу корабля. Сдыхающего кита, внутри которого ждет взрыва человек с ухом в виде круассана.

***

Генерал Александр Петров стоял на мостике биокорабля и разглядывал обзорный экран, похожий на перфокарту. Его адъютант вошел без стука. Встал рядом.

— Gerr General. Мы на расчетной точке. Можно начинать. Выходим почти на орбиту. Думаю, что нападения на Земле не ожидают. Оборонные станции сняли четыре года назад.

— Да. Как там говорят, Грабб? За тех, кто так и не вышел из гипа? И за тех кто вышел. За Дуче и остальных! – Генерал расстегнул безупречно чистый воротник и снял с шеи ключ пуска ракет.