dimthai
№302 "Чужая земля"

* * * * * * * * * *

— А ну стоять!!!

В стремительно приближающийся топот копыт вплелась новая нотка – шелест рассекающего воздух аркана. Даже не пытаясь оглянуться, паренек испуганным зайцем метнулся в сторону и снова рванулся к спасительной полоске реки. Петля бессильно мазнула по плечу, но мальчонку это подхлестнуло словно удар кожаной плетью. Совершая невозможное, его грязные пятки замелькали еще быстрей. Маленькое сердечко загнано колотилось в груди, он задыхался от быстрого бега, но продолжал мчаться перепрыгивая через кочки и сусличьи норы понимая, что река - единственный шанс на спасенье.

За его спиной снова раздался гогот и гортанные выкрики – всадников порядком забавляла живучесть жертвы. Кочевники любили охоту, а охоту на людей, в особенности. Наконец главарю надоело наблюдать как десяток конных пытаются загнать в поле мальчишку. Позади, в нескольких часах пути, разослав перед собой передовые дозоры, шла орда. Так далеко в незнакомые земли кочевники еще не заходили, и великий хан постоянно требовал от передовой сотни свежие сведения – каково состояние пастбищ на пути орды, что за люди здесь живут, есть ли чем поживиться. Развлекаться времени не было, поэтому десятник неуловимым движением скинул с плеча короткий лук, рывком натянул тетиву до самого уха – хлопок, и мальчишка закувыркался в траве поймав в бедро тяжелую боевую стрелу. Всадники вмиг окружили строптивую дичь. Парень был в сознании, даже смог привстать на одно колено. Его мокрые растрепанные волосы прилипли ко лбу, по щекам текли молчаливые слезы, но широко распахнутые глаза были полны злобы и ненависти к своим обидчикам.

Приподняв бровь кочевник одобрительно хмыкнул – он уважал храбрость, даже отвага врага доставляла ему удовольствие. Один из всадников толчком пяток послал коня вперед и перегнулся из седла что бы за шиворот поднять добычу. Однако мальчишка резко махнул рукой и свинцовый грузик на кожаном ремешке с чавкающим звуком впечатался в кадык воина. Конь испугано шарахнулся в сторону, а кочевник хрипя и булькая разбитым горлом забился на земле. Паренек повторно взмахнул рукой и влепил кистенем в морду ближайшей лошади. Кочевники, до того момента замершие от неожиданности, закричали так, что перекрыли полное боли ржание несчастного животного. Конь встал на дыбы и сбросив седака помчался в степь взбрыкивая на бегу. Круг всадников поневоле раздался в стороны, а мальчишка, несмотря на рану, смог встать на ноги и плотно сжав губы смотрел исподлобья на своих врагов. Все так же молча, он глядел как десятник медленно поднимает лук и накладывает стрелу. В последний миг кочевник дернув щекой отвел взгляд и всадил стрелу не в лицо, как хотел, а в тощую мальчишескую грудь. Стрела вошла по самое оперение, мощным толчком опрокинув парня на землю.

Лишая себя удовольствия наблюдать за агонией врага, десятник раздраженно дал команду подобрать раненых и двигаться дальше. Позади уже слышался гул копыт передовой дозорной сотни. Склонившийся над раненым кочевник поднял взгляд на вожака и покачал головой – помощь лежащему на земле уже не требовалась. Еще один воин, оставшийся без коня, смог подняться сам, но по тому как он бережно придерживал распухающую на глазах руку, было ясно, этот тоже не воин. Десятник, подняв глаза к небу, позволил себе выругаться. Потерять двух бойцов от рук мальчишки! От такого позора не спасут никакие предыдущие заслуги!

Услышав шум приближающихся всадников вожак оглянулся. Так и есть, командир дозорной сотни, торопится узнать по какой причине передовой отряд топчется на месте. Командир был молод и горяч, поговаривали даже что его выносила одна из наложниц великого хана. Судя по тому что ему доверили один из лучших отрядов, слухи были не лишены оснований. Взбивая копытами пыль из раскаленной земли, всадник приблизился к замершей неподвижно группе. Сотник молча оглядел место стычки, на мгновенье задержал взгляд на убитых и повернувшись к десятнику спросил:

— Ну и сколько их было?

У командира потрепанного десятка желваки заиграли на скулах:

— Один. Мальчишка. Этот. – он кивнул на лежащего паренька.

Сотник недоверчиво посмотрел на говорившего, затем еще раз обвел взглядом место событий.

— Н-да... Зубастый оказался волчонок? Неприветливо нас встречает новая земля, неприветливо...

Придерживая на месте нетерпеливо гарцующего коня, сотник скомандовал:

—Убитого и раненого в обоз. Гонца с донесением к хану. А мы пойдем дальше за реку, думаю там мы найдем логово твоего волчонка и ты сможешь с лихвой рассчитаться за своих воинов!

Засмеявшись он ударил пятками коня и сорвался с места.

* * * * * * * * * *

Стасик с хрипом втянул в легкие воздух и застонал. Минуту назад он пришел в себя и какое то время неподвижно лежал прижавшись щекой к жесткому ковру сухой травы. В голове не было ни одной мысли, остекленевшим взглядом , практически не моргая, он смотрел как кочевники проходят мимо. Кони фыркали от металлического запаха свежей крови и нервно кося глазами старались обогнуть по широкой дуге распростертое на земле тело. Самих всадников так же мало интересовало скорченное в луже крови тело подростка. Земля гудела и дрожала под ударами сотен копыт. Вряд ли кто мог разглядеть на щеках мальчика мокрые дорожки слез. Он молча плакал от боли, плакал жалости к себе и от того что подвел весь хутор. Каждый день староста посылал одного из мальчишек сторожить степь. Сегодня была очередь Стасика. Как он был счастлив когда староста одел ему на шею маленький мешочек с трутом и огнивом и наказал зорко смотреть за степью. Он вспомнил теплый взгляд матери собиравшей ему узелок, невысказанную гордость отца – сыну доверили серьезное дело! Стасик снова застонал, зажмурив глаза и сжав до боли кулачки. А он – подвел! Подвел!

Приподняв голову он посмотрел вслед уходящей сотне. Стоит кочевникам перейти реку и взобраться на высокий правый берег как беззащитный хутор окажется прямо перед ними.

Стасик схватился рукой за мешочек на шее – тут! Не потерял, еще не все потеряно, еще можно успеть предупредить! Он почти не чувствовал боли, только было странно ощущать как холод расползается по всему телу, несмотря на то, что жаркое степное солнце стояло высоко в зените. Плохо слушающимися руками он начал сгребать в кучу сухую траву. Высушенного до невесомости ковыля было много, скот здесь не пасли из за обилия слепней. Злые колючки впивались в его руки но Стасик этого не замечал. Он торопился, чувствуя что слабеет. Где ползком, где на коленках, оставляя за собой кровавый след, он рвал руками пучки сухостоя и и бросал их в общую кучу. Кочевники уже приблизились к реке, когда паренек окончательно выбился из сил. Немеющими пальцами он сжал кремень и провел по нему кресалом. Боги любят отважных – трут, а затем и трава, занялись практически мгновенно. Пламя, почти невидимое на ярком солнце, жарко пожирало траву однако почти не давало дыма. Стасик беспомощно завертел головой, но вскоре его взгляд остановился на мокрой кровавой дорожке оставленной им же в траве. Он стал рвать и бросать в огонь бордовые пучки травы. Пламя на мгновенье просело, а затем заклубилось мощными сизыми кольцами дыма. Темный столб поднимался все выше, мальчик стоял на коленях, задрав голову в небо и улыбался. Коварное пламя уже подкрадывалось к его ногам, одежда начала парить, но Стасик продолжал улыбаться, ему казалось что он разглядел в клубах дыма собственную душу. Вот же она кувыркается в столбах солнечного света! Его глаза закрылись, голова склонилась к груди. Едва слышный звон тревожного колокола мальчик уже не услышал.

* * * * * * * * * *

Первым столб дыма заметил отец Стасика, сегодня он поневоле чаще обычно поглядывал в сторону реки. Сердце тревожно сжалось, но ноги сами понесли его к центральной площади хутора, где висел на помосте сборный колокол. Конечно, площадь, это слишком громкое слово для крохотного хутора из десятка домов и одной улицы. Но пришедшие на новое место люди соскучились по земле и простому крестьянскому труду,поэтому строились серьезно, с размахом, планируя для будущей деревни просторное лобное место . Царь батюшка не скупился для ветеранов отслуживших свое. Пожелавшим осесть на землю выдавали молодуху из сиротского приюта, телегу с лошадью и двадцать рублей серебром на подъем хозяйства. Тем же кто соглашался податься на пограничные рубежи, дозволялось сохранить оружие и бронь. Не глуп был царь батюшка, не глуп кормилец.

Отец Стасика бил в колокол и призывал во весь голос:

— К оружию братья!!!

На удачу, большинство мужчин вернулись к тому времени на хутор, пообедать чем бог послал и переждать в тени жаркое полуденное солнце. Годы службы не прошли даром, минуло не более минуты, как ветераны собрались вокруг звонившего. Они оглядывались на дымный столб и понимающе хмурились. Наконец подбежал староста, единственный из всех успевший не только схватить мечь со щитом, но и натянуть кольчужную рубаху да покрыть голову островерхим шлемом.

Староста тут же взял командование в свои руки:

— Николай! – указал он на отца Стасика, - бери коня, скачи к реке, узнай что там. Остальные – вздеть брони и ждать во всеоружии! Бабы, - он повернулся к женщинам пугливо собравшимся тут же – хватайте детишек и к лесу! Бегом! И не останавливаться пока не добежите до урочища, пошлем за вами коли все ладно будет. А ежели не будет... То идите лесами до городища, далеко, но что делать. Детей берегите...

Воины снова бросились по домам. Действовали они быстро, но не суетливо. Их скромное воинство насчитывало всего десять человек. Две полные ветеранские пятерки. Всем уже было далеко за сорок, но при этом они не выглядели стариками. Каждый скорее напоминал матерого волка или медведя шатуна: руки что лопаты, широченные плечи, рубленые подбородки. Тело покрыто множеством шрамов, не раз штопаное армейскими коновалами. Отслужить полный срок и выжить – одного этого достаточно что бы относится к такому человеку с уважением и опаской.

Староста, тревожно поглаживая короткую бороду, провожал взглядом Николая. До реки оставалось лишь несколько сот шагов, когда из деревьев теснившихся у воды повалили кочевники.

— Тревога!!! – мгновенно проревел староста. Он закрутил головой, цепким взглядом оценивая ситуацию вокруг. Бабоньки с детьми, подхватив подолы, мчались к лесу, мужики обвешанные оружием выбегали из домов. Затем он снова перевел глаза на всадников – много, эх как много!

Не меньше полной сотни. Сердце предательски защемило – опыт подсказывал – не сдюжить, никак не сдюжить. Посекут и парней и баб с малышней. Глухое рычание вырвалось из его горла.

— Братья! Нельзя нам щас уступать - сомнут нас, растопчут и детвору нашу. Умоем же кровью супостата! За луки! – и подавая пример потянул из колчана остроносую боевую стрелу.

* * * * * * * * * *

Николай, прижавшись к шее коня, мчался к хутору. Кочевники быстро сокращая дистанцию неслись за ним. Словно стая собак, сорвавшаяся с цепи, они радостно гнали одинокую добычу. Открывшийся вид на ряд белостенных хат, вырвал из их глоток радостный вой. Сотня потеряла управление, каждый стремился первым ворваться в беззащитный хутор, взломать сундук с добром да потешиться всласть с молодухами. Всадники мчались со свистом и криками, поднимая тучу пыли и пугая птиц в голубом небе. А затем пришла смерть. Дружными залпами запели стрелы. Русичи били часто, острые жала вдоволь напились вражей крови. Спотыкались кони, кубарем летели всадники, судорожно бились в пыли и те и другие. Если б сотня могла слушаться команд, если б передние могли видеть какой кровавый урожай собрали стрелы позади, быть может тогда кочевников удалось бы остановить и судьба пошла бы по другой дорожке. Если бы...

Не меньше трети всадников удалось сшибить стрелами. Когда остальные ворвались на хутор русичи уже взялись за щиты и короткие копья. С грохотом кочевники врезались в стену щитов. Захрипели насаженные на копья всадники, заржали покалеченные кони. Стена прогнулась, но выдержала. Большая часть копий оказалась в телах врагов.

— В топоры их! – раздался рев старосты.

Засверкало на солнце каленое железо. Десяток работал. Работал как слаженный годами механизм, где каждая деталька давно притерлась одна к другой, где если и была какая щербинка, то давно уже проторила себе дорожку и лишь укрепляла целостность всего механизма. Задние всадники напирали на передних, а те же кто оказывался в первом ряду, по колено в нашинкованных телах, пытались в ужасе подать коней назад и умчаться подальше от этого безжалостного, многорукого, убивающего божества. Удар! Звон! Хрип! Мат! Стон! И снова удар, удар, удар! Самым задним повезло. Когда они оказались в первых рядах, то никто больше не давил в их спины и не смог помешать развернуться и в ужасе ломануться прочь. Широкая улица была завалена телами. Хаотично подергивающаяся масса, стонущая, плачущая, блестящая алым на солнце, равномерно покрывала землю. В центре побоища стояли пошатываясь четыре окровавленные фигуры. На руках висели расщепленные щиты, топоры покрыты выщербинами. Лица и одежда потеряли первоначальный цвет, все приобрело одинаково красно багровый оттенок.

Одна из фигур медленно осела на землю. Едва слышный голос тихо прошептал:

— Догнать. Вырезать до последнего...

Три оставшиеся фигуры пошатываясь пошли к лошадям. Подобрав по дороге копья и сбросив лохмотья щитов, они вскочили на коней и поскакали следом за кочевниками.

* * * * * * * * * *

Орда медленно накатывалась из степи. Великий хан, в окружении тысячников, смотрел на стену зарослей скрывающих реку.

Донесений от передовой сотни не было слишком долго. Неожиданно несколько всадников вылетели из за деревьев и понеслись по направлению к ханскому знамени. Вскоре, в них уже можно было узнать командира дозорной сотни в окружении своих людей. Подлетев к стягу, сотник практически рухнул с коня и встал на колени:

— Вели казнить меня великий хан!

Кольцо охраны нервно сжалось вокруг хана, но тот дал им знак расступиться.

— Встань воин. Где твои люди и в чем твоя вина?

По мере доклада лицо хана каменело. Ему больше не нравилась эта земля. Ему не нравились эти люди, где мальчик убивает воина, а десяток крестьян перемалывают конную сотню.

Жестом руки заставив сотника замолчать хан задумался. Неожиданно сквозь листву деревьев вылетели три всадника...

* * * * * * * * * *

Николай и два его его товарища шли по следам кочевников. Перебравшись через реку они пришпорили коней и проломившись сквозь жидкую завесу зелени, вырвались в степь. Та была черна от заполнивших ее всадников, кибиток, скота и лошадей. Пораженные русичи остановились и переглянулись. На душе у Николая неожиданно стало легко – он понял, что все уже предопределено. Жребий судьбы брошен.

— Братья! Покажем супостату как умирают русские воины?! За землю матушку, за отчизну нашу, за детей малых! Вперед!

Набирая разгон три всадника помчались на темную людскую массу. Они оставили копья в первом ряду врагов, стоптали второй, прорубились сквозь третий, четвертый, завязли в пятом... Отшатнувшаяся было толпа, пришла в себя и окружила, сомкнулась, поглотила воинов.

Потрясенный хан смотрел на три растерзанных тела и кровавую просеку пробитую в рядах его людей. Уже в слух он медленно повторил:

— Мы пришли сюда резать овец, а столкнулись с бешеными волками. Если мы пойдем вглубь этой страны, то это будет не славный поход, а война на абсолютное уничтожение. Или мы их, или они нас. Я видел как бьются их крестьяне, почти старики. Видел что могут сделать их дети... Что будет, когда мы столкнемся с их воинами?

Он оглядел хмурых тысячников.

— Реку не переходить. Разворачиваемся на запад.

Вновь заскрипели колеса, загудела земля. Орда уходила.