flaminga
№32 "Не предай"

Не предай

—Входите, Секретарь. Можете не здороваться.

Вошедший сухо кивнул. Руки, скованные наручниками последние сутки, опухли и почти не чувствовались. Хорошо, что в кузове он ехал один и мог лечь.

—Присядете?

—Благодарю, Форк.

Симон огляделся. Хороший кабинет хорошего начальника. Удобный стол, шкаф для бумаг, отдельно стоящие кресла для посетителей. Небольшой экран в углу. Карта страны на стене. И еще одна – оккупированной страны. Ах, Альбия… Симон постарался скрыть слезы. Впрочем, их всегда можно объяснить болью в руках.

—Итак, господин Секретарь, у нас к вам предложение. Но сначала, почитайте вот это.

Стопка бумаг опустилась на колени.

—Что?...

—Отчеты нашей администрации. По Альбии.

—Господин министр, вы издеваетесь?

—Почти нет, Секретарь Веле, почти нет. Читайте.

Старясь не показать, как плохо движутся пальцы, Симон перевернул страницу и впился взглядом в цифры. Ему, опытному бюрократу, были не нужны объяснения. Строка за строкой, он будто приближался к дому. Информации было немного, местами очень хотелось взять со стола министра карандаш и поставить знак вопроса, но постепенно общая картина вырисовывалась.

—Вы не справляетесь, господин министр. Альбия не покоряется.

—Да. Но, видите ли, Секретарь, это и не было нашей целью. Мы хотели выжечь скверну, мы сделали это. Остальное не наша забота.

—А чья?

—Ваша, Веле. Если вы этого захотите.

Симону показалось, что он сейчас задохнется – так сдавило грудь. Последние два года он старался не думать о доме, о прошлом. Смирился с тем, что ничего не может изменить.

—У нас нет столько внутренних войск, чтобы установить порядок в стране. А простые солдаты не желают этим заниматься. Легко было посылать их убивать чудовищ, но трудно объяснить, зачем они там сейчас. Мы собираемся выводить армию.

—Когда? – Симон ужаснулся. Он хорошо представлял, кто придет на смену оккупационным войскам.

—Скоро. Но еще не сейчас. Мы кое-что придумали, Консул согласен. Думаю, вы тоже согласитесь…

Симон закрыл дверь за охранником и обессиленный опустился на кровать. Последние годы в офицерском лагере у него была своя комната, но, конечно, без внутреннего замка. Да и кровать была попроще. И уж тем более не было бумаг для записей.

Мысли роились в голове. Предложение халлийского министра казалось бредом – возглавить оккупационный режим, организовать переходное правительство. Интересно, у них есть запасная фигура, на случай если он не согласится? Почти наверняка, какой-нибудь отсидевшийся в тылу аристократ. Или нет? Они же убивали всех, кого подозревали в наличии симбионта? Надо будет завтра спросить. И не только это…

Пересев с кровати за стол, Симон подвинул стопку бумаги и медленно, будто смакуя, поточил карандаш. Вопросы, планы, идеи – все это надо записать. Ах, Секретарь, как же ты устал быть военным.

Утром, прочитав записи, Секретарь Веле подумал, что сошел с ума. Спрашивать такое у врагов? У тех, кто разорил твою страну, и продолжает это делать? А есть ли у него выбор. Другого источника информации нет, и еще долго не будет. Так что, войдя в кабинет, он первым делом задал страшный вопрос.

Форк поморщился.

—Они умерли. Или умрут, неважно. Никого в живых мы не оставим. Не думайте, что от вас что-то зависит – этим займутся другие.

—Вы убили тысячи ни в чем неповинных людей, мою семью, и ждете, что я соглашусь на это нелепое предложение?

Министр будто не слышал его.

—То, что вы вдовец нам подходит. Вы же понимаете, что, занимая такую должность, нельзя быть одиноким? Так вот мы вас женим. Среди выродков нашелся кое-кто ценящий свои корни. Мы понимаем, что это будет не легко.

—Жените? – вот ты и попался Симон. Кое-кто из выродков, говорите? Много ли вариантов, если имя предателя давно известно?

—Да. Об этом неловко говорить, Веле, но гипноз хорошая вещь. Хотите посмотреть запись?

—Нет

Но экран уже засветился.

—Поговорим о самом дорогом для вас человеке.

—Аме… Аме, как же я скучаю.

Симон закрыл глаза. Как все просто. Правильный вопрос – правильный ответ. Таким тоном говорят только о женщине. О любимой женщине. И ведь не объяснишь, что прикасался к ней только на официальных приемах. Аме…

—Нам жаль, что ваша жена умерла. Женщина, с которой вы свяжите судьбу, не ждет от вас любви и близости. Собственно, она будет рядом с вами не для этого.

—О чем вы?

—О принцессе Рахме. Вы с ней кажется знакомы?

—Да.

Они не догадались. И действительно если твою жену звали Амелия, то зачем вспоминать семейное прозвище особы королевской крови?

—Этот брак сделает ваше правление легитимным.

—А какая разница?

—Сейчас – никакой. Но мы смотрим в будущее.

—Почему сейчас? Зачем так спешить? Нелепая свадьба.

—Форки считает, что меня в любой момент могут убить. Он хочет, чтобы у вас к тому моменту был титул. Будете официальный вдовец.

—Я уже вдовец.

—Сочувствую.

Голос Рахме звучал абсолютно равнодушно. Впрочем, стоит ли удивляться?

—Вы не хотите меня ни о чем спросить?

Симон удивился.

—Например?

—Почему я так поступила? Почему я предала?

—Не хочу.

Принцесса рассмеялась.

—Они вам рассказали, да? Шикарный анекдот.

Симону стало страшно.

—Рахме, вы мне сами рассказывали, вы разве не помните?

—Я?

Что-то менялось в ее лице. Вдруг смазались губы, поплыл овал. Шея будто стала длиннее. Симон вскочил, но не решился подойти. Проведя всю жизнь рядом с королевской семьей, он неоднократно видел подобное преображение. Вот только…

—Они тогда убили вас, да?

Существо горестно кивнуло. Преображение почти не затронуло тело, но это горло явно не предполагало речевого аппарата. Принцесса смогла успокоиться, и процесс не закончился. Но так ли легко вернуть все обратно?

—Вам хватит получаса, чтобы привести себя в порядок? Хорошо. Раз вы ничего не помните о том дне, значит, солдаты вам не поверили. Сам момент смерти помните?

Рахме кивнула.

—А причину смерти?

То, что изобразила преображенная принцесса, Симон озвучил как «затрахали до смерти».

—Рассказать вам о том дне?

И заговорил, не дожидаясь ответа.

Общий обыск на рассвете не любят ни заключенные, ни охрана. Руки за голову, лечь на землю и ждать-ждать-ждать… А эти опять ищут. Что? Что можно искать в лагере военнопленных, расположенном в центре чужой страны? Нет сочувствующих, неоткуда ждать помощи. Вести с фронта приносит новая партия пленных, и вести эти давно неутешительные. Желающих бежать нет – там, за оградой, испуганные обыватели, в любом альбийце подозревающие чудовище. И не важно, что всех носителей убивают сразу (а потом еще раз, и в крематорий), и что вы все не в том возрасте, чтобы получить пересадку. Вы из Альбии, а значит – чудовища. И попадись вы в руки тех, кто ни в чем не разбирается, а просто боится – вас убьют. На всякий случай. А то, что за вашей смертью ничего не последует, будет воспринято как новая хитрость врага.

Так что лежи, Симон, уткнись лицом в песок и помалкивай. Вспоминай жизнь довоенную. Как ты перебирал пять сотен отчетов за неделю и считал, что нет ничего ужаснее. Как стоял за спиной Их высочеств на совещаниях, и слушал и запоминал…Можешь даже семью свою вспомнить, бывший Личный Секретарь… Только не надейся, нет смысла надеяться. Просто вспоминай…

—Номер сто семнадцатый, встать!

И ты автоматически подскакиваешь. И на вытяжку перед незнакомым офицером. Или знакомым? Проверяющий, наверно.

—Что это за фотография?

—Моя семья.

Ты уже отвечал на этот вопрос, сотни раз отвечал.

—Где они сейчас?

—Не знаю, господин офицер.

Ты сам слышишь, как глухо звякает в твоем голосе отчаяние. Это хорошо. Этого обычно достаточно чтобы все закончилось. Но не в этот раз.

—А где сделана фотография? Что это за здание?

—Я там работал, госпо…

—Кем?

И ты уже понимаешь, что попался, но еще не понимаешь на чем. И ответы твои все известны заранее, не соврешь теперь. «Кем были до войны?»

—Секретарем.

Офицер кивает, будто потеряв интерес. Вот только не тебе кивает.

Так что через пять минут ты оказываешься в помещении охраны, а потом тебя везут на перевалочный пункт и оставляют в подвале «до приказа». А там, привыкнув к темноте, ты понимаешь, что не один. Не видишь еще, кто рядом, но слышишь плач. И он кажется таким знакомым по той, прежней жизни, что, прежде чем подумать ты уже говоришь.

—Аме, не плачь, все хорошо, не плачь.

И наступает тишина.

А потом ты обнимаешь ее, а она плачет уже громко, взахлеб, и говорит. Такое говорит, что будь ты настоящий патриот… Впрочем слышать это все равно тошно.

—Ненавижу! Какое они имели право! «Так надо, девочка». Кому надо?! Я человек, и человеком останусь! Да и не помогает этот их ужас – тетя Эльза три дня промучилась, а потом ее убить пришлось. Хорошенький способ жить вечно!

—У госпожи Эльзы был ранний, непроверенный вариант симбионта, подсаженный в зрелом возрасте. – ты говоришь все это и поражаешься менторскому тону. Как быстро вернулись привычки. Будто и не было трех лет войны. – Она знала о риске и посчитала своим долгом…

—А я не считаю! Что это за жизнь такая – с тремя руками и дельфиньей головой? И молодцы халлийцы, что войну начали, люди должны быть людьми, а не чудовищами.

Ты все еще не веришь услышанному.

—Аме, но ведь это величайшее достижение нашего века! Симбионт сохраняет мозг и оживляет тело. И скоро совсем не обязательно будет делать пересадку. Есть новые разработки, которые позволят…

Она смеется. Истерически смеется и стучит по тебе кулаками.

—Идиот! Веле, какой же вы идиот! Нет больше разработок! Нет, и не будет! Все ваши тайные проекты у меня вот здесь! Достижение века! Из-за этого достижения у папы даже нет могилы!

—Ваш отец умер? Соболезную. – ты автоматически переходишь на официальный тон.

—Умер! А то, что появилось вместо него, уползло в пруд и сожрало осьминога! Хорошая жизнь!

Она вдруг вскакивает и подбегает к двери.

—Откройте! Откройте! Я должна вам что-то рассказать!

—Аме, не надо…

Ты встаешь, но дверь уже скрипит. На пороге качается пьяный охранник.

—А кто это у нас громкий такой? Чего надо?

Аме пятится.

—Я… Мне поговорить надо…

—Поговорить! – непонятно чему радуется солдат. – А идем, поговорим, поговорим.

Силуэт принцессы мелькает в луче света, дверь захлопывается, а ты вдруг понимаешь, что ей уже не шестнадцать, что прошло три года, а ты упустил единственный шанс. А еще позже тебе становится страшно от мысли о том, сколько вреда может принести одна испуганная девушка всей стране. Сколько секретов она знает, о скольких догадывалась, сколько мельком услышала. Хорошо, что ты так и не сказал ей о самом важном, хотя был готов. Нашел время для откровений, дурак.

И когда ты слышишь крик, то почти готов молиться о ее смерти. Но не можешь. Ведь это же Аме, малышка Аме.

А когда через два года ты случайно узнаешь, что королевский пруд был осушен и трупы его обитателей сожжены (в новом, привилегированном лагере вам давали газеты), ты втайне чувствуешь гордость. Она поставила цель и добилась ее. Но это почти не мешает ненавидеть.

—Это все не важно.

Пришедшая в себя принцесса убрала пудреницу в сумку.

—Форки знает, что я не человек. И знает, что я не изменила своего мнения. Никто не имел права делать со мной такое! Никто.

—Но вы живы только потому, что с вами это сделали!

Рахме прошлась по комнате, остановилась перед Симоном и издевательски оскалилась.

—А ваших детей убили только потому, что вы сделали с ними это.

Симон поднял руку… и аккуратно заправил прядку, выбившуюся из прически девушки.

—Жизнь сложная штука, Рахме. Церемония послезавтра в десять.

Уже у двери он развернулся и небрежно бросил.

—Привет Форки.

Принцесса еле заметно кивнула. Она явно опять перестала себя контролировать – по краю стула постукивали когти.

Новая встреча с халлийцами проходила отвратительно.

—Стельм?

—Убит.

—Корой?

—Убит.

—Клинс?

—Нет. – Форк, доселе молчавший, отвлекся от разглядывания карты.

—Но должен же я с кем-то работать! Если вам нужна бездействующая марионетка – зачем было уговаривать меня? Выдайте Рахме замуж за своего адъютанта, и пусть он правит Альбией во славу Халлии!

Форк скривился, но промолчал.

—Мне нужно не меньше двадцати человек. Думающих, знающих страну, желающих ей помочь! Не трясущихся перед вашими проверяющими.

—Мы предоставили вам список лояльных сотрудников – адъютант, уставший ждать реакции начальника, подал голос.

Симон устало усмехнулся.

—О да, я просмотрел ваш список. И отчеты тоже. Эти люди занимают свои должности не по одному году. Если бы они хотели что-то делать, то уже делали бы. Из одиннадцати провинций только в трех приличные администрации. Остальные…

Он махнул рукой.

—Мне нужны мои люди. Те, кто боролся за свою страну, а не отсиживался, когда убивали их детей.

Форк нервно прошелся по кабинету.

—Они не захотят с вами работать.

—Некоторые захотят.

Дискуссия длилась уже полтора часа. Этого времени хватило, чтобы найти трех человек. За одним уже послали, еще двое узнают об «интересном предложении» завтра.

—Мы убивали чудовищ.

За все время разговора толстенький человек в углу не сказал ни слова.

—Это вы сделали из детей чудовищ, которых мы должны были убить!

Напыщенный тон, напыщенные слова… Глупо. Впрочем, так ли много в этом мире умных правителей?

—Да господин Консул, вы правы – Форк низко склонил голову. – Вы абсолютно правы.

Толстенький человек приободрился.

—Мы оказываем вам великую честь. Вы поднимите Альбию с колен! Вы дадите ей новое будущее и смоете грязное прошлое! Мы отдаем вам драгоценную Рахме, оставшуюся в стороне от скверны. А ведь у нас были планы, другие планы. – человечек многозначительно погрозил Симону пальцем.

Форк закусил губу. Интересно, Рахме сказала ему о вчерашнем преображении? И к чему обманывать Консула?

—Вы оправдаете наши ожидания? – Человечек встал.

—Да, господин Консул – Симон склонил голову. Впрочем, такому нельзя говорить правду. Слишком легко все испортить.

—Министр Форк, дайте ему тех людей, которых он хочет. Но контролируйте!

Вогнав подданных в оторопь последним распоряжением, правитель Халлии покинул кабинет.

—Церемония сейчас начнется. Господин Секретарь, почему вы еще не одеты и что с вашими руками?

Мрачный Симон пнул плохо начищенный сапог.

—Ваши денщики отвратительно работают! На свадьбе все должно блестеть!

Форк издевательски поклонился.

—Добавить к списку вашего денщика?

Вчерашний вечер закончился ужасно. Сколько друзей оказалось убито! Если бы не приказ Консула, Симон не произнес бы и половины фамилий. Но кое-кого он все же вытащил. Некоторых по доброте, но большую часть потому, что надо было работать. А кто не захочет – пусть катится на все четыре стороны! Для себя Симон решил, что уговаривать никого не будет. Хотят жить прошлым – их право. А он будет искать будущее.

—Он погиб. Да и не чистил он сапоги. Это делал Жей. А какой он кофе варил…

Форк приподнял брови.

—Жей? Ваш ученик? Вы взяли мальчика на войну?

Симон хмыкнул.

—Я взял? Он прятался в рундуке четыре дня. И был настроен очень серьезно. Завяжете мне галстук?

—Может лучше я? – неожиданно появившаяся Рахме, оттерла министра в сторону. – Форки, не ухмыляйся, ты не соорудишь приличный узел за все богатства Альбии. Веле, что у вас с сапогами?

Министр издевательски захихикал.

—Господин Секретарь, обязуюсь вернуть вам вашего слугу. В качестве свадебного подарка.

—Он не слуга. Он ученик – говорить с задранным вверх подбородком было сложно. – Но все равно спасибо.

Церемония прошла спокойно. Консул нежно целовал ручку Рахме и даже прослезился. Двоих из новых подчиненных Симона успели привезти, и теперь они нервно жались в углу под присмотром адъютанта.

Праздничный прием, послы, курьеры с поздравлениями… Рахме, прекрасная и язвительная. И охрана. Это было и понятно и противно одновременно. Для своих он теперь предатель. Пройдет не один год, прежде чем что-то изменится. Но скорей не изменится никогда. Что ж, Веле, к насильственной гибели ты давно готов. Смерть во имя Альбии тебе обеспечена.

Занятый невеселыми размышлениями Симон пропустил несколько речей. Да и что там слушать? Про родину очищенную от «скверны» руками «верных соседей»? Еще наслушается. Как и стоило ожидать, к Службе Безопасности отношения он иметь не будет. Так что никаких спасенных чудовищ, никаких шпионских приключений. Исключительно рутина. А поиски, погони, и грязь тюрем остаются любимой жене. Прекрасной Рахме.

—Я доеду с вами до границы. – Форк, вежливо поклонился. – Кое-кого из ваших людей не выпустят без моего присутствия. Господин Принц, вы меня слушаете?

Симона передернуло.

—«Господин Секретарь» лучше звучит.

—Как вам будет угодно. – министр пожал плечами. – Рахме оценит. Отъезд в шесть.

По территории столицы консульский поезд ехал медленно, останавливаясь на каждой стрелке. За окном еще мелькали дома, когда пассажиры собрались на очередное совещание. Прошедший час Симон потратил на разговор с прибывшими друзьями. Слава богу, этих уговаривать не пришлось. Несколько сводок, рассказ о будущих полномочиях, четкая расстановка приоритетов («нет, мы никого не будем спасать»), и вот уже рядом с ним настоящие коллеги, те, с которыми можно обсуждать планы и придумывать программы. Те, для кого Альбия не дыра, которое нужно очистить от «скверны», а страна, которую нужно поднять из руин.

Местом сбора оказалась вполне приличная гостиная. Симон уселся за стол и жестом предложил другим присоединиться. Рахме пришла последней. Она переоделась в форму, даже надела перчатки. Вежливо поздоровалась с присутствующими, и решительно придвинула стул. Оставаться в стороне она явно не собиралась. Вопреки логике, Симон почувствовал гордость за жену. Умение добиться желаемого он всегда считал ценным качеством.

—Бюджет оккупированных территорий в прошлом году составил… – Форк медленно зачитывал данные. – На данный момент затратная часть охватывает…

Мартин, будущие обязанности которого хорошо описывались словами «министр экономики и финансов», делал пометки и задавал вопросы. Валютные курсы, связи между регионами, налоги, еще раз налоги… Форк пытался не уступать, но Симон знал, кого вносил в список – халлиец сдавал позиции. Аргументы, контраргументы, выписки из международного права – и вот уже вопросы «не подлежащие обсуждению» три дня назад, решаются, будто сами собой.

Если бы не слуга, деликатно поинтересовавшийся будут ли господа ужинать, они просидели бы всю ночь. Вечер грозил закончиться хорошо, но все испортила Рахме, капризным голосом потребовавшая «свои» отчеты. Форки радостно удовлетворил просьбу принцессы.

—За год поймано девяносто четыре чудовища. Выявлено три лаборатории. Правда, все давно заброшены. Случайных жертв порядка четырехсот.

—Сколько?! – Симон в бешенстве сжал кулаки.

—А что такого? – Форк удивился – Это война на уничтожение. Никакого другого способа проверки кроме смерти до недавнего времени не было. Рахме кое-что придумала, так что скоро случайных смертей станет меньше.

—Что придумала? – Секретарь в упор смотрел на жену. Вопрос «почему я не убил ее тогда?» вдруг стал невероятно насущным.

Чуть-чуть улыбаясь, Рахме сняла перчатку. На правой руке не было двух пальцев.

—При определенных условиях кусочка мертвого тела достаточно чтобы проверить. Так что готовьтесь господа. Многим придется пожертвовать,… например ухом.

—Целым? – Мартин нервно теребил мочку.

—Нет. Половины будет достаточно. И, извините, но вы недостаточно молоды, чтобы представлять угрозу.

—Я думаю, на сегодня хватит. – Симон посчитал возможным прервать затянувшуюся паузу. – Завтра нас станет больше, а я не хочу повторяться.

Расходились в молчании. Симон остановился у окна. Весна еще не пришла в Халлию, на холмах лежал снег. Рахме, бросив перчатки на столе, подошла к мужу.

—Ты сможешь избавиться от меня через четыре года.

—Ты о чем?

—Обычно этого срока достаточно чтобы новое правительство было признано на международном уровне. А потом… Форки тебе еще не рассказал, как меня убивать?

—Я знаю.

Принцесса рассмеялась.

—Ах, ну да, о чем это я. Все не могу привыкнуть к тому, что зануда-политик стал военным.

—Я тоже.

За спиной скрипнула мебель.

—Дорогая ты идешь? – вопрос прозвучал как-то очень просительно.

Симон развернулся.

—Извините, министр, но мне надо поговорить с женой.

Форк как-то вдруг стал меньше и отступил назад.

—Да. Да, конечно. Спокойной ночи.

Хлопнула дверь.

Рахме с интересом смотрела на мужа.

—По-го-во-рить?

—А почему нет?

—И тебе не будет противно? Я же чудовище.

Симон пожал плечами.

—Дорогая, ты слишком долго прожила в Халлии. Я альбиец.

Принцесса тихонечко хихикнула.

—Бедный Форки.

На четвертый день поезд пересек границу.

Команда Симона теперь состояла из одиннадцати человек. Кое-кто не захотел присоединиться к «предателям», другие отказались из страха привлечь внимание. В последнем вагоне в закрытом купе ехал полусумасшедший старик – один из лучших аналитиков с феноменальной памятью. Симон надеялся что в нормальной обстановке ему полегчает.

Но людей все равно не хватало. Катастрофически.

На пропускном пункте Форк покинул свежеобразованное правительство Альбии. Последний разговор превратился в свару, но Симон был этому скорей рад – расставить все точки над «и» бывает полезно.

Началось все почти безобидно. Форк поздравил «коллегу» с установлением «настоящих семейных отношений» и посетовал на будущую бездетность брака. Симон, понимая, что министром движет банальная ревность, ответил в том смысле, что приемных детей никто не отменял. Форк вдруг посерьезнел и посоветовал воздержаться от подобных действий, так как принцесса совершенно не адекватна в вопросе маленьких детей. Может странно реагировать, не дай бог убьет ни в чем не повинное дитя. Оно же будет не повинно? Господин Секретарь же не собирается открывать тайные лаборатории и возрождать эксперименты? Потому что это может закончиться плохо. И, кстати, о плохом, когда вы думаете убить свою жену?

—А почему я должен ее убивать?

Симон, раздраженный нелепыми наставлениями, обдумывал, не дать ли министру по морде, в целях установления близких дипломатических контактов, так сказать.

—Но она же предательница! Альбия ее не примет. Я думал, вы понимаете, что Рахме нужна исключительно для соблюдения преемственности.

Симон пожал плечами.

—Увы, Форк, вы неверно информированы. Большей частью простые люди не верят в ее предательство. В офицерском лагере никто не воспринимал всерьез ее заявления, считалось, что она такая же пленная, как и любой другой. Да, к тому же, молоденькая девушка.

—Молоденькая… Вы знаете, сколько лет принцессе? Ах, вы же давно знакомы. Так вот, ее возраст – еще одна проблема. Видите ли, с того печального события она не взрослеет. Ее внешность не меняется. Так что через некоторое время вам придется отвечать на неприятные вопросы.

—Глупости – Симон начал злиться. – Женщины-аристократки всегда озабочены своей внешностью. Распустим слухи о пластической операции, и никаких вопросов.

—В Халлии не принято выглядеть моложе.

—Но принцесса будет жить в Альбии. А здесь, знаете ли, вопрос молодости, здоровья и длинной жизни ставился на первое место.

Форк в бешенстве сжал кулаки.

—Это предательские слова, дорогой Веле. Эти слова дают причину считать, что вы все еще охвачены скверными идеями вашей родины! Я начинаю сомневаться, что был прав в своих поступках.

—Не переигрывайте. Вы всегда знали, что я альбиец. Человек должен жить хорошо и долго. Да, возможно, мы ошиблись с направлением, и зря пытались вернуть умерших. Но и то – это были только первые эксперименты! Каких-то пятьдесят лет после первой подсадки. Но раз этот путь для нас закрыт, мы найдем другие. Будем учиться лечить болезни, от которых сейчас умирают, разработаем программы профилактики. Да мало ли возможностей! Главное захотеть.

—И вы ни за что не вернетесь к старым идеям?

—Пока это будет грозить смертью детям – нет.

Форк мрачно кивнул.

—Не понимаю, как такая идея вообще могла прийти в голову! Превращать мертвого человека в чудовище.

—Да ладно вам. Разве Рахме – чудовище? Да, предыдущее поколение не могло контролировать облик, но даже они сохраняли разум и оставались людьми!

—То есть вы считаете принцессу человеком?

—Конечно. И я не понимаю – к чему этот разговор? Ваши люди все контролируют, никаких шансов возобновить подсадки нет – наверняка вы зачистили все инкубаторы. Да и вообще – я не считаю эти вопросы первоочередными. Есть вещи поважнее.

На этом они расстались. Форк отдал множество распоряжений, высказал еще парочку ультиматумов, и, уже прощаясь, сказал, что помнит о свадебном подарке и даже примерно знает, где Жея искать. Симон, посмеявшись, предположил, что в колонии для малолетних преступников, поблагодарил, а потом быстро выбросил ненужные мысли из головы. Чтобы не сглазить. Надеяться на лучшее не приходилось.

Альбия встретила новоявленного правителя моросящим дождиком. Поезд громыхал по заброшенным полям, без остановок проезжая опустевшие городки. Да и что там было смотреть? Сухие цифры отчетов яснее всего показывали, в каком состоянии страна. Процент засеянных полей обескураживал – четыре! Четыре процента довоенных площадей! Что ели люди – оставалось непонятным. Правда и людей было не так много как раньше. Почти тридцать процентов населения погибло, еще десять сидело в лагерях. Единственное, чем существовала страна – шахты. Объявляя войну, Халлия не скрывала, что не нуждается в новых территориях, и воюет исключительно с «чудовищами». Так что почти ничего из невоенных объектов не было уничтожено. А некоторые так и не прекращали работу, вывозя товары на экспорт с оккупированных территорий.

Вид полуразрушенной столицы испортил настроение всем прибывшим. На месте королевского дворца был разбит небольшой скверик, здание парламента приветствовало зрителей обрушенной стеной. Единственным подходящим для жизни местом оказалась загородная резиденция кабинета министров. Рассчитанная на одновременное пребывание двадцати особ с женами и детьми, она позволила поселиться всем вместе. И выделить половину дома принцессе.

Первые недели Симон почти не видел жену. Иногда они сталкивались на завтраке, иногда превращали ужин в совещание. Но чаще не пересекались, и это, скорей, радовало. Потому что Рахме устанавливала порядок, не считаясь со средствами и жертвами. Первую сотню мародеров она отправила на казнь без расследования. Любой встреченный на улице с оружием и без документа оказывался в тюрьме.

Но она сдержала свое слово – в столице перестали убивать ради проверки. А в окружении принцессы почти не осталось подчиненных с десятью пальцами. Процедура грозила стать обязательной – по крайней мере, для людей определенного возраста.

Количество преступлений резко уменьшилось. Настолько, что когда по прошествии двух месяцев залетная банда устроила разборку столичным коллегам, Симон посчитал необходимым лично посетить место событий.

Шофер – молодой парень с отрезанным пальцем – уверенно лавировал среди развалин пригорода. Адъютант Рахме докладывал ситуацию.

—Перестрелка началась в полтретьего ночи, количество убитых уточняется. По последним данным порядка пятидесяти человек проникли в столицу через северный пост, ваша жена сейчас разбирается, кто их пропустил.

—Надеюсь, кто-то живой там останется.

—Принцесса не убивает без причины.

«Лучше б она вообще не убивала» - произносить это вслух Симон не стал. Незачем подчиненным знать, что у правителей есть разногласия.

Впереди показался кордон. Машина затормозила.

—Дальше пешком – Адъютант первым выпрыгнул на дорогу.

Симон медленно пробирался по катакомбам. Никогда еще он не посещал бандитской малины. Охрана держалась сзади, переговаривались шепотом – полиция считала, что здесь есть живые.

Трупов было немного. Большая часть ран – ножевые. Симон подозвал молодого офицера.

—Вы выносили тела?

—Нет.

—Смотрите, здесь почти не стреляли, наверное, где-то рядом склад взрывчатки, поэтому все старались быть аккуратными.

Офицер кивнул и принялся раздавать приказы.

—Не ту работу выбрали, Секретарь. – голос Рахме звучал почти ненасмешливо. – Я б не догадалась.

—Ты не была на фронте. Как расследование?

—Прошли ночью, подкупили смену.

—Живые остались?

—Зачем?

Симон вздохнул. Вот и говори с ней после этого.

—Кстати, Форки тебе привет прислал. И подарочек.

На секунду секретарю показалось, что жена меняет тему.

—Какой подарочек?

—Он нашел твоего Жея. Но, ты не радуйся заранее.

—Почему? – Симон постарался успокоить дыхание. – Он болен?

—Здоров! И ругается как сто чертей. Говорит, что не будет предателю служить, и пусть его хоть убьют!

Что-то в голосе жены заставило Секретаря промолчать. Может, Форки не только ему привет прислал?

—О, смотри какой нож. – Симон наклонился над телом. – Чей-то родовой клинок.

—Не наш, – Рахме хватило одного взгляда. – Такими степняки пользовались. Идем отсюда.

—Идем – согласился Симон.

Загородив тело от жены, он вытащил клинок из раны и, не обращая внимания на хлынувшую кровь, одним махом отрубил у бандита несколько пальцев. Потом, не поворачиваясь, завернул добычу – и нож, и пальцы – в кусок тряпья, и, держа сверток слегка на отлете, отправился к выходу.

О том, зачем он это сделал, Симон старался не думать. Чуть задержавшись на выходе, он проводил глазами машину жены.

—Скотина, мразь! – крики Жея были слышны от ворот. – Правитель! Господин Приииинц!

Начальник охраны отвечал сдержано, слов было не разобрать.

—Да мне плевать, что он предпочитает! Не буду я ему служить! И вы все – предатели!

Начальник что-то иронично спросил.

—А что принцесса? Ее заставили. – в голосе юноши не было ни тени сомнения.

За время дороги Симон успел разделить свою добычу на части. Нож вытер и приспособил в рукав, из остатков тряпки сделал мешочки, разложил по ним пальцы. Рассовал по карманам, стараясь запомнить, где что. Никакого продуманного плана у него не было, но Симон не терял надежды.

—Меня заставили? Как интересно… - Что-то в голосе Рахме опять показалось Симону подозрительным. Таки Форки воспользовался оказией!

—Принцесса… - тон юного шалопая явно изменился.

Решив, что ждать больше нечего, Симон ускорил шаг.

—Ну, здравствуй, Жей.

Мельком глянув на жену, поморщился – охота не прошла даром. На виске девушки темнел синяк, рука была перевязана. В темноте подземелья он этого не заметил, а теперь, на ярком солнце, Рахме больше напоминала юную жертву насилия, чем главу Службы Безопасности.

Этой секунды рассеянности хватило Жею. Миг – и с диким воплем «Предатель, скотина, убью!» он напал на бывшего работодателя. И даже повалил его на землю.

Но на этом его успехи закончились. Да, и, правда – разве можно сравнить шестнадцатилетнего подростка, и взрослого мужчину, проведшего четыре года на фронте? Полминуты возни – и вот уже Симон скрутил мальчишку, предусмотрительно оставив левую руку почти свободной.

—Ах, ты, ублюдок – почти ласково проговорил секретарь. – Нахальный маленький ублюдок…

Жей рванулся. Кусок остро отточенного стекла мазнул по щеке Веле. Решив, что главное не переигрывать, Симон позволил ножу скользнуть в ладонь и почти ласково черканул им по руке нападавшего.

Мальчишка закричал. Пальцы упали на землю. Рахме сорвалась с крыльца.

—Молчи, ублюдок, – успел еще сказать секретарь, прежде чем начавшая преображение жена с гортанным рычанием сбила его на землю. Падая в нужную сторону, Симон подхватил отрезанные пальцы (мизинец и кусок безымянного) и, молясь всем богам, вытряхнул на землю те, что были в кармане.

После этого он откатился в сторону, вскочил на ноги и, подхватив на руки то, чем стала его жена, прошел в дом. Тихонько плачущий Жей был уведен охраной.

—Что ты устроила? Зачем ты вмешалась? Стоило ли столько лет прятаться и так по-дурацки выставить себя на всеобщее обозрение?

—Пальцы… - слабый призыв Рахме был обращен явно не к разъяренному мужу. Она смотрела на адъютанта застывшего в дверях. – Пойди подбери… Принеси… мне.

Принцесса явно приходила в себя. Симон раздраженно стукнул по столу.

—Ты помешалась на своих проверках! Жей обычный пацан, сирота, кто бы устроил ему симбионта?

—Обычный… ублюдок.

Веле предпочел промолчать. Обстоятельства развивались лучше, чем он мог надеяться, но кто знает этих женщин. Особенно тех, кто, поучаствовав в убийстве десятка взрослых родственников, вдруг встречает юного племянника.

Охранник вернулся с найденными обрубками. Глядя, как с трудом двигающаяся жена встает, и идет в сторону лаборатории, Симон чуть не зарычал.

—Рахме! Ляг, пожалуйста, у пацана еще много пальцев.

Принцесса тихонько рассмеялась.

—Ты его больше не трогай, ладно? Я с ним сама поговорю.

—Ладно – ответил Симон и отправился на поиски Жея. Не трогать – всегда, пожалуйста. Но поговорить им придется.

Увы, разговора не получилось. Мальчишка сначала кричал и ругался, потом плакал, потом уснул, крепко держась перевязанной рукой за руку Симона. Ненадежное происхождение и статус военнопленного позволили ему достаточно легко прижиться в Халлии. Он никому не сказал, что служил не просто офицеру, не вступал ни в какие политические споры и довольно легко получил статус вольноотпущенного. Не задумывался о будущем, просто жил.

Когда Форки нашел его, Жей скорей расстроился, а, узнав, куда его везут, вдруг воспылал патриотическим духом, и решил убить предателя. Зачем? Это мысль была слишком сложной для юного героя.

Выслушав историю воспитанника, и пообещав ему «потом все объяснить», Симон отправился в лабораторию. Одно дело – подозревать, и пытаться спасти мальчишку, другое – знать. Говоря, что никто не подсаживал сироте симбионта, он не врал. Вот только отец мальчишки, бабник и дуэлянт Марк, был носителем не совсем обычного вида. Если ученые были правы, то дети любящего развлекаться лентяя должны были получить симбионта «по наследству». Симон хорошо помнил, как яростно размахивал руками господин Тоалви, объясняя, почему нужно взять мальчишку во дворец. «Мы должны знать» – доказывал ученый непонятно кому – «Это такой шанс!».

Лабораторию секретарь не любил. И не из-за какого-то там чистоплюйства. Просто ему казалось, что именно здесь ярче всего видна уродливая сущность Рахме. Юная красавица Аме, обещавшая стать прекрасной женщиной, превратилась в чудовище, видящее мир через призму «чистоты и скверны». Стремление оградить мир от преображенного посмертия, в случае принцессы перешло все разумные границы.

Лаборатория была занята – там работала принцесса. Аккуратными, точными движениями она разделяла ткани и помещала их в сосуды с питательными веществами. Сначала Симон не хотел заходить, но, уловив в поведении жены какую-то напряженность, пересилил себя.

—Как он? – Рахме заговорила, не поднимая глаз.

—Уснул.

—Хорошо. Я почти уверена, что анализ чистый – капельки крови на срезе сразу свернулись, и скорость остывания правильная.

«А если нет? Что тогда? Ты убьешь племянника, как и остальных?»

Ничего этого Симон не сказал. Да и зачем? Он сделал все, чтобы такого разговора не состоялось.

Притягиваемый вполне понятным любопытством, он подошел поближе. И взглянул на разделочное стекло.

ПАЛЬЦЫ БЫЛИ НЕ ТЕ.

Симон закрыл глаза. Вспомнил, как взмахивает ножом там, в подземелье. Как вживую увидел нестриженные ногти, каемку грязи. Открыл глаза и посмотрел еще раз. Никаких сомнений не осталось – даже если Рахме перед процедурой очистила образцы, вряд ли бы она стала чистить ногти. И подстригать их.

—Я почти уверена.

—Да дорогая. – Симон закусил губу. Вдруг захотелось пуститься в пляс. Ну, или, хотя бы, радостно закричать.

—Мы же может его как-то… объявить? Есть какая-то возможность?

—Да, никаких проблем. Устного признания достаточно. Бастард принца – Симон вовремя остановился. – Вот тут я не уверен, извини дорогая.

—Марка – махнула рукой с пинцетом Рахме. – Я уверена.

—Хорошо. Вот ты и сделала заявление перед официальным лицом. Завтра все оформим.

—Спасибо – принцесса подняла глаза. –Спасибо, Симон.

—Не за что, Аме.

«Не за что».