JD
№34 "Они того не стоят"

Аплодисменты. Бурные овации. Поклоны. Занавес опускается.

Я иду в свою личную гримерку. Вежливо, но твердо выставив из нее гримеров, костюмеров и прочий обсуживающий персонал, который жаждет помочь мне привести себя в порядок, я запираю дверь.

Стягиваю с головы тяжелый парик и, откинувшись на спинку кресла, закуриваю. У дверей театра меня ждут десятки поклонниц, к встрече с которыми следует морально подготовиться. Мысли попытаться этой встречи избежать, меня уже давно не посещают. Поклонницы у меня сообразительные, а потому одна половина всегда после спектакля дежурит у служебного входа, а другая – у главного. Можно, конечно, попытаться сбежать через крышу, но моя физическая подготовка заведомо обрекает подобную попытку на провал. Я никогда не играл суперменов ни в кино, ни на сцене, а в реальной жизни и тем более не имею к ним ни малейшего отношений. При моей охране опасаться этих восторженных и доброжелательно настроенных девушек не стоит. Да я и не опасаюсь. Дело в другом. Как и все актеры, я люблю популярность, а вот прилагающихся к ней фанаток – не особенно.

Я слышу, как у меня за спиной хлопает створка окна.

– Привет, Андрей, - раздается голос.

– Здравствуй, Эрика, - отвечаю я, не поворачивая головы.

Я и так прекрасно знаю, что она сидит на подоконнике, облокотившись на него обеими руками и закинув ногу на ногу. Волосы собраны в конский хвост или «мальвинку». Одета она в какие-нибудь темные джинсы, светлую футболку и темную джинсовую курточку. На ногах туфли со сверхмягкой подошвой, специально созданные для бесшумного передвижения. На плече какая-нибудь маленькая сумочка или рюкзачок.

Я никогда не спрашивал ее, где именно она прячет оружие. Есть вещи, о которых лучше не знать.

– Ты хорошо сегодня играл. Мне понравилось, - произносит она.

И вот тут я уже поворачиваюсь к ней лицом. Кое в чем, я,кстати,ошибся. Волосы она постригла – и теперь издалека, должно быть, похожа на мальчишку-подростка.

– Ты была в зале?

Я чуть приподнимаю брови. Она кивает, слегка пожав плечами.

– В светлом парике и деловом костюме. Ты не мог меня узнать, - после короткой паузы поясняет она.

– И тебе даже понравилось?

– Я никогда не говорила, что мне не нравится твоя игра. Мне не нравятся спектакли и фильмы, в которых ты играешь. А актер ты очень даже хороший, - хмыкает она.

Да, она действительно не любит комедии. Триллеры, детективы, фильмы ужасов – в любом количестве. Но только не комедии, какими бы смешными и остроумными они ни были. Так было всегда, сколько я ее помню.

– Рик, комедии несут людям позитивные эмоции… - привычно начинаю я.

– Андрей, мы это обсуждали уже сотню раз. Прекрати, - резко обрывает она меня.

Даже странно. На протяжении последних трех лет этот разговор в разных вариациях был неизменной составляющей нашего редкого общения.

– Я знаю, что ты всегда хотел стать известным актером, да при этом еще и нести людям добро, - с усмешкой продолжает она. – По-моему, это довольно лицемерная позиция, потому что в иллюзии нет ничего доброго и светлого. Но это не имеет значения. Ты получил то, чего хотел – и это самое главное.

Ну да. А ведь раньше она в этих моих мечтах ничего лицемерного не видела.

– А ты? Ты получила то, о чем мечтала? – неожиданно спрашиваю я.

Мы никогда не позволяли себе вести подобные разговоры всерьез. Шутки, подколы, дружелюбные насмешки – несомненно. А серьезных бесед мы избегали. Ни к чему это было, как всегда казалось мне.

– Мечты… Мечты… Да, Андрей, ты знаешь. Мне нравится быть всемирно известным наемным убийцей. И мне приятно, что мало кто знает, что я – женщина.

– А убивать. Убивать тебе тоже нравится? – с нажимом спрашиваю я.

Что ж, она начала первая. Хотя разве можно сравнивать убийство и лицемерие? Ведь это несопоставимые вещи. Тем более, что я не лицемер. На моих спектаклях люди смеются, им хорошо. Значит, мне удается привнести в их жизнь что-то доброе. А популярность… Это приятный, но побочный эффект.

– Есть люди, для которых смерть – достойное наказание за совершенные ими преступления, - чуть помедлив, отвечает она. – И тогда я – не убийца. Я – Возмездие. Есть люди, для которых смерть – избавление от боли и страданий. И тогда я – Милосердие. А если не пытаться изображать нездоровый пафос, то нет. Это просто моя работа. Как я считаю, полезная. Но от процесса удовольствия я не получаю.

– Давай я не буду говорить тебе, что твои слова смахивают на слова психически больного человека, - усмехаюсь я.

– Не говори. В конце концов, я за свою работу получаю приличные деньги. Мир при этом становится немного лучше или чище или свободнее, но это побочный эффект, который не является самоцелью, - улыбается она мне. – И который не все видят.

***

Я уже не помню, в какой именно момент наши пути разошлись. Мы с Рикой дружим с детства. Вместе играли в песочнице, вместе пошли в детский сад, затем в школу, а потоми и в колледж. Мы и правда очень много мечтали. Представляли, как вырастем - и сделаем мир лучше, чище, добрее… Мы хотели быть великими и добрыми. Мы много чего хотели. Как все дети. А после колледжа мы пошли к своей общей мечте разными дорогами.

Я поступал в Щуку. Поступил с первого же раза, не имея ни родителей-актеров, ни знакомых в приемной комиссии. Как позднее сказал мне один из преподавателей, такой комедийный талант они просто не могли упустить. Амплуа героя-любовника из авантюрных комедий за мной застолбили почти сразу же и надолго. Возможно даже – навсегда. Рика же пошла в Академию Космофлота и улетела учиться на Меркурий. Назло родителям, которым в страшном сне не могла привидеться дочь, служащая в армии. Да еще и космической. Мне и самому как-то не приходило в голову, что Рика может подобное отколоть.

В выпускном классе у нас с ней завязался любовный роман, длившийся почти целый год. И оборвавшийся для меня очень болезненно и внезапно. Я любил Рику безумно. Как мне казалось, она отвечала взаимностью.

В ночь перед выпуском я предложил ей пожениться. А он грустно улыбнулась, погладила меня по щеке и сказала, что ей очень жаль, но это невозможно. По крайней мере, пока. Нет, меня она любит. Очень. И рассказала мне о своих планах. Сказать, что я был в шоке – ничего не сказать. Она знала. Знала, что улетит учиться на другую планету. Давно знала. И ничего не говорила. Конечно, я разозлился. Конечно, я ее отпустил. Конечно, я ее простил. Конечно.

И она улетела. Присылала мне из Академии длинные видеописьма об учебе, о своих успехах и достижениях, рассказывала, как она довольна новой жизнью. До сих пор не понимаю, чего ей не хватало на Земле. Наверное, для нее тут все было слишком однообразно и скучно. Ей хотелось свободы, риска, опасности. Академия дала ей все это, и даже немного больше.

В двадцать одни год я окончил Щуку. К тому моменту у меня было уже несколько небольших ролей в кино и стабильное место в Театре Комедии. Рика, закончившая Академию с отличием в ранге космолейтенанта, была направлена на «Цербер», самое престижное и самое опасное космическое судно интернациональной космоармии, охранявшее границы земной территории в космосе. Рика продолжала присылать мне письма, я ей отвечал. И ее, и моя карьера шли в гору, но не пересекались.

А потом, через два года после окончания Рикой Академии, ее родителям пришло извещение о ее гибели. Не помню, что было написано в извещении. Помню только страшные слова, произнесенные ее матерью: «Рики больше нет». Известие было просто громом среди ясного неба.

Нет. Я не запил. И не забросил карьеру. Я продолжал играть в кино и театре, получать выгодные предложения. Моя популярность росла. Вот только поклонниц я с тех пор стал недолюбливать. Уж не знаю, почему.

А примерно через год после своей гибели Рика явилась ко мне домой. Я вернулся домой после спектакля – и обнаружил ее у себя на кухне. Она сидела на кухонном столе, пила кофе из моей любимой чашки и курила мои сигареты.

– Ты галлюцинация? – почему-то абсолютно спокойно спросил я ее.

– Нет. Я живая, - сказала она и улыбнулась.

Я молча ждал продолжения.

– Про Смерч читал? – неожиданно спросила она.

Еще бы я не читал! Про этого убийцу на тот момент уже с полгода только и писали в Интернете и газетах. По всему миру начали погибать главы мафиозных кланов, крупные наркодельцы, да и просто обеспеченные бизнесмены с нечестно нажитыми капиталами. Умирали они все от странного, незнакомого землянам оружия, оставлявшего на теле убитого лишь небольшую черную точку. Определить, где и когда Смерч ударит снова, было невозможно. Убийства могли затихать на месяц, а то и на два, а потом произойти подряд в трех или четырех разных концах света.

– Читал, конечно.

– Смерч, Андрей, - это я, - сказала Рика, глядя мне прямо в глаза.

Кажется, я нервно рассмеялся и совершенно не по-мужски бухнулся в обморок.

Пришел я в себе в той же кухне, на полу, с мокрым полотенцем на лбу.

– Ох уж мне эти актеры с нежной психикой, - хмыкнула Рика, глядя на меня со снисходительной улыбкой.

– Ты ведь это не серьезно, про Смерч? – уточнил я, неловко поднимаясь с пола.

– Почему же? Абсолютно серьезно, - проговорила она. – Только не падай в обморок во второй раз, ладно?

– Не буду, - пообещал я, но на всякий случай сел, потому что ноги подкашивались.

– Рика, я не понимаю

– Да. Это сложно. И я не могу тебе всего рассказать. Я вообще приходить не должна была. Если уж на то пошло. И тебе придется поклясться мне, что ты будешь хранить тайну, - сухо и по-деловому сказала она.

– Рика…

– Ты рад меня видеть? – не дала она мне договорить

– Рад.

– И ты хочешь, чтобы я еще пришла?

– Хочу.

– Тогда поклянись, что никогда и никому не расскажешь того, что я расскажу тебе здесь и сегодня. Я сомневаюсь, что тебе кто-либо поверит, если ты начнешь болтать. Но откроешь рот – и ты не жилец.

Я поклялся. А что мне еще оставалось? Я действительно не хотел, чтобы она снова исчезла.И ее присутствие всегда оказывало на меня почти гипнотическое воздействие. Я верил ей практически всегда и во всем. А когда не верил, просто старался поменьше об этом думать.

Рассказала она мало. Ни в какой бойне она на Цербере не погибала, естественно. Ее вообще в тот момент на борту Цербера не было. К тому моменту, когда ее родителям пришла похоронка, она уже несколько месяцев работала на какую-то тайную земную организацию, поддерживающую «баланс» на Земле и других планетах. Какая-то красивая идеологическая чушь, в общем. О которой часто фильмы снимают. Поверил ли я ей? Нет. Но поверить пришлось, потому что перед уходом она сказала мне, чье имя появится в завтрашних новостях в качестве новой жертвы Смерча. И – черт возьми! – она не ошиблась.

Когда она снова появилась у меня дома через несколько месяцев, я не стал задавать никаких вопросов. Просто предложил ей поужинать и посмотреть вместе фильм.

Так мы и общались. Она появлялась у меня дома ил в гримерке тогда, когда ей вздумывалось. Наши встречи имели на первый взгляд ровно столько же системы, сколько и совершаемые Рикой убийства. Уверен, и там, и там система была, но я предпочитал об этом не задумываться. Она приходила – мы болтали, спорили, смеялись, обсуждали новые фильмы или книги. Она подтрунивала над моей профессией, а я, несмотря ни на что, над ее. А потом она уходила. Она никогда не оставалась на ночь. И наше общение никогда не длилось дольше пары часов. Я не знаю почему. И не хочу знать.

Не единожды мне приходила в голову мысль, что Рикак - не Смерч. Она как-то связана с ним и с этой тайной организацией, но она - не убийца. Однако достаточно было внимательно посмотреть ей в глаза, чтобы понять - она убивала. У тех, кто убивал, взгляд приобретает специфическое выражение. Я как-то готовился сниматься в криминальной комедии. Пожалуй, это оказался один из немногих относительно серьезных фильмов в моей карьере. Актеров, игравших главные роли, водили на экскурсию в тюрьму. «Для ощущения атмосферы», как пояснил режиссер. Там я увидел точно такое же выражение глаз у заключенных, отбывавших срок за убийства.

Иногда я задавался вопросом, почему она рассказала мне часть правды и почему я, несмотря на это, еще жив. Я был уверен, рано или поздно мы оба заплатим за ее недопустимую откровенность. Но расплата не приходила – и через какое-то время я перестал переживать. Будь что будет, решил я.

Не знаю, как бы я смог смотреть в глаза ее родителям, но тут мне повезло, если можно так говорить. Ее мать умерла через несколько месяцев после ее «смерти» – сердечный приступ. Еще через полгода ее отца сбила машина на улице. Грустно. С Рикой мы никогда это не обсуждали. Но я бы не удивился, окажись их смерти неслучайными. Но – повторяю – после того первого разговора мы ни разу не говорили о ее работе.

И вот теперь она почему-то решила сама заговорить о ней.

***

– Рика, к чему эти разговоры? Мы не поняли друг друга в первый раз, еще тогда. Не поймем и сейчас, - пытаюсь я оборвать ее философствования.

– Я знаю, Андрей. Знаю. Просто… Наша организация хочет завербовать тебя. Не как убийцу. Нет. Как того, кто будет помогать нам вступать в связи с определенными личностями. Упрощать жизнь мне – и другим нашим агентам. Ты ведь откажешься?

Она смотрит на меня спокойно и мягко. Она знает меня.

– Разумеется.

– Ну, вот и я им так сказала, - криво усмехается Рика.

– Они знают, что ты…

– Андрей, ну конечно знают! Считается нормальным, что у наших агентов рядом есть кто-то близкий, кто знает о них правду или часть правды. Это… Как бы сказать… Своего рода психологическая разрядка. Эти люди тщательно выбираются из окружения агентов, оценивается, насколько опасно говорить им правду и тому подобное. В моем окружении таким человеком оказался ты.

– Почему ты мне не сказала сразу?

– А зачем?

– Затем что…

– Андрей, прекрати, - снова обрывает она меня. – Теперь это уже неважно. Правда. Важно другое. Если ты скажешь «да», то у тебя с завтрашнего дня начнется другая жизнь, куда более опасная, чем у меня. Если ты скажешь «нет», то больше никогда меня не увидишь.

– А как же… Ээээ… Психологическая разрядка? – с нервным смешком спрашиваю я.

Я не хочу, чтобы она уходила. Совсем не хочу. Но и работать на эту их организацию, состоящую из людей, возомнивших себя богами, тоже не хочу. Не могу. Не стану.

– Это не единственный способ сохранения душевного равновесия, - хмыкает она.

– Тогда… - я медлю всего лишь секунду. – Тогда я говорю «нет», Рика.

– Хорошо. Прощай, Андрей, - тихо говорит она и спрыгивает с подоконника на пол.

В ее голосе нет ни радости, ни сожаления. Простое равнодушное согласие.

Мне хочется ее остановить. Повернуть время вспять. Начать все заново. До того, как я пошел в Щукинское училище, а она – в Академию Космофлота. До того, как мы стали мечтать о добре и свете. Я хочу вернуться назад в те дни, когда мы просто дружили, просто были вместе. Я хочу вернуться назад, чтобы мечтать не о добре, не о популярности, не о свете, не о великих делах… Мечтать о нас. О нас двоих. И чтобы она мечтала вместе со мной. И чтобы ни мне, ни ей никогда не пришли в голову эти наполеоновские планы, которые в какой-то момент развели нас по разным мирам, заставили выбрать разные дороги, навсегда перечеркнули наше право на совместное счастье.

Я кидаюсь к Рике, хватаю ее за плечи, валю на пол. Она не сопротивляется. Мы занимаемся любовью на холодном полу гримерки, наплевав на все и вся. Как долго? Я не знаю. Мне плевать, сколько времени проходит между моментом, как мы падаем на пол, и моментом, когда она поднимается, одевается и поправляет перед зеркалом волосы.

– Андрей, не вздумай никому обо мне рассказывать. Никогда. Нигде. Они будут за тобой следить. Поверь мне. Мы – не какие-то самостоятельные Робин Гуды. Мы – вполне официальная организация, хоть и тайная. Будь осторожен.

Я молчу. Она тоже несколько секунд ничего не говорит, а затем произносит, почти извиняющимся тоном:

– Андрей, понимаешь… Ты не знаешь, какой уровень коррупции на Земле. И какое количество убийств совершается в день. Я про то, что есть на самом деле, а не про цифры из новостей. И на многое никаких законов не напасешься. Ты многого не знаешь. Поверь, мы несем добро. Просто иначе, чем ты его понимаешь. Попробуй понять наш взгляд, хотя бы задним числом.

Она становится на подоконник и при помощи какого-то приспособления перебирается на крышу. Это несложно – моя гримерка на последнем этаже.

***

Я отстраненно наблюдаю за тем, как колышется занавеска на окне.

Добро? То, что она делает – это тоже добро?

Я несу добро через радость и смех. Она – через кровь и смерть. Возможно? Возможно. Кто знает? Но только… Лучше бы лет двадцать назад мы не мечтали, ни о славе, ни о добре. Не стоят они того. Право. Не стоят.

1