Саша Осташко
№89 "Черная метка"

Черная метка

Дверь класса тихонько заскрипела, и в щель просунулась встрепанная голова Генки Короткова. Маргарита Васильевна недовольно повернулась к дверям и нахмурилась. Класс радостно оторвался от четвертной контрольной по химии и приготовился к веселью, поскольку опоздания Генки обычно сопровождались интереснейшими объяснениями, в которых если и встречались крупицы правды, то в пренебрежимо малой концентрации.

— Ну, Коротков, - строго вопросила Марго, - чем порадуешь на этот раз? - И сдвинула очки на лоб. Похоже, ей тоже наскучило сидеть и смотреть за семиклассниками, чтобы не списывали, и рассказ Генки вполне годился в качестве развлечения.

Генка втянулся в класс, привычно брякнул рюкзак на пол, почесал в затылке и наконец выдал:

— Меня, это, инопланетяне украли.

Класс с готовностью грохнул, и даже Марго сдержанно улыбнулась. Но волна хохота очень скоро затихла, потому что Генка, вопреки обыкновению, не стал доказывать свою правоту и честность, приводя несокрушимые аргументы. Он просто стоял и растерянно смотрел на своих одноклассников, на учительницу, и это было так на него не похоже. В глазах его плескалось недоумение пополам с запоздалым страхом.

— Подожди-ка, Коротков, - озадаченно протянула Маргарита. - Ты что же, хочешь сказать, что прилетели зеленые человечки и забрали тебя в свою тарелку, так, что ли?

— Ну, вообще-то, они зеленые только когда им интересно что-нибудь, а так они цвет меняют... - Генка говорил почти неслышно, и это тоже было совсем не в его духе. Обычно он старался всех переорать и смотрел гоголем. Кто-то неуверенно хихикнул, но Марго грозно сверкнула очами и повелела:

— Садись, Гена. Возьми листочек и пиши контрольную, первый вариант. Время еще есть, сколько-нибудь успеешь решить. Остальные тоже не спите, урок не резиновый.

Генка подхватил рюкзак и побрел на свое место. И только он один услышал, как Марго сказала, когда он проходил мимо:

— После урока ко мне подойдешь.

А когда прозвенел звонок, она собрала работы и сама подошла к парте Короткова.

— Скажи мне, Гена, когда ты врать-то перестанешь? Ведь смотреть и слушать тебя тошно, как ты выкручиваешься. Неужели тебе мать не жалко? Она одна на трех работах крутится, чтобы тебя, оболтуса, в люди вывести, а ты...

Генка поднял на нее тоскливые глаза и промолчал. Марго споткнулась посреди воспитательной работы, и конец оказался скомканным.

— Мать пока вызывать не будем, но к директору пойдешь как миленький. Сегодня в два часа.

Развернулась и вышла из класса.

А за ее спиной несчастный Генка Коротков бухнул свою буйную головушку об парту и тихонько завыл.

В два часа в кабинете директора собрался целый педсовет. Учителя, до крайности заинтригованные рассказом Маргариты Васильевны, заявили, что поведение Короткова уже давно заслуживает того, чтобы его разобрали и заклеймили, а также приняли разнообразные меры по пресечению и перевоспитанию, и поскольку Коротков им не чужой, и все они готовы принять участие в его судьбе, и т.д. В общем, набилось человек пятнадцать.

Генка, как и ожидалось, опоздал. Бочком втянувшись в кабинет, он бормотнул:

— Здрасть... - и попятился к отдельно стоявшему стулу, предназначенному специально для подобных ему разгильдяев.

Владимир Павлович, который стал директором совсем недавно и еще не успел обрести необходимую вальяжность манер, прокашлялся и попытался как можно суровее спросить:

— Ну и что это за история с инопланетянами? - Но в голосе его против воли проскользнула нотка жгучего интереса.

Генка долго молчал, и кое-кто из учителей уже начал терять терпение, но директор жестом пресек все попытки надавить на школьника. Наконец, Генка решился.

— Хорошо. Я все расскажу. Но только с одним условием.

— Ничего себе! Он еще условия нам ставить будет, паршивец! - Физрук Сергей Петрович, как всегда, был несдержан в мыслях и их выражении.

— А какое условие? - спросила Маргарита Васильевна.

— Маме не говорите. А то испугается. - И Коротков обвел всех присутствующих суровым решительным взглядом. Учителя переглянулись. Похоже, Маргарита не обманула, мальчишка действительно на себя не похож.

— Обещаем, - серьезно кивнул директор.

Генка вздохнул и заговорил.

В общем, я тут в школу шел, а возле остановки автобусной увидел Веньку из восьмого "в". Он все время мне какие-то предъявы кидает, а если я не отвечаю, то без базара в подзубальник выписывает. Так что встречаться мне с ним не в тему совсем. И я спрятался за будку трансформаторную, за кусты. А Венька не уходит и все время в мою сторону палит, как будто знает, что я там сижу. Я разозлился и как врезал по будке кулаком. Тут свет такой вокруг, и шум стих. Я подумал, что это я все поломал, и будке кирдык пришел. Испугался, конечно. Стою и прикидываю, как бы слинять половчее, чтобы и к Веньке в лапы не попасть, и от будки подальше. Не успел ничего придумать, как чувствую - вверх поднимаюсь. И тут мне совсем не страшно стало. Даже прикольно. Потом вижу, все, приехали. Оказался я в таком зале огромном, круглом, а вокруг меня эти человечки зеленые. Я не сразу догнал, что случилось. А они мне и говорят, мол, привет тебе, землянин. Я такой, а вы, типа, кто. А они такие, мы, типа, давно тут сидим и пытаемся вас, землян, понять. Дальше еще много разного базара было, но я больше смотрел, чем слушал. Они такие прикольные оказались. У них, это, цвет меняется вместе с мыслями, ну или там чувствами. Им когда интересно, они зеленые, а когда грустно - синеют. Когда весело, красненькие такие, с оранжевыми точками. Я-то сначала подумал, типа, круто так цвет менять. Потом догнал, что тут ведь ничего не скроешь. И захочешь соврать, так не сможешь. Все на виду. Они у меня все расспрашивали про разное там, типа, про театр и кино. У них же нету. Я не сразу въехал, почему, а потом понял. В театре же, и в кино тоже, притворяются актеры, изображают то, чего в реале не чувствуют. А у этих притвориться никак не прокатит. Сразу видно, если он, например, рассказывает, как боится, а сам не фиолетовый от страху, а желтый, потому что у него живот болит. Потом еще про Бога спрашивали, кто такой, да что там у него за дела. Я им сказал, что в этом деле не очень шарю, а потом вспомнил, что у меня в эмпэтришке записано это, как его, "Иисус Христос - суперзвезда", во. Ну, я им дал и сказал, что там, типа, все и расскажут, как там один чел взял и воскрес после смерти, вот и стал, типа, Богом. Они взяли послушать. Вообще, я у них жил несколько дней, сейчас все и не вспомню, о чем перетирали. А потом они меня позвали, типа, мы тут приготовили тебе сюрприз. И пошли в тот зал большой, где я сначала был. Смотрю, а они там устроили что-то вроде сцены. Собрались все, и начали они про Иисуса Христа зажигать. И так круто у них получалось, прямо заслушаешься. Потом ихний главный подходил, спрашивал, похоже вышло или нет. Я говорю, очень похоже, не отличить. Ну, он доволен остался. А потом они меня обратно вернули, по той же схеме, что и забирали. И снова я в кустах оказался, за будкой трансформаторной. Гляжу, а Венька все еще на остановке ошивается. Тогда я мобилу достал, смотрю, а число и месяц те же самые, как когда меня забрали, и времени совсем немного прошло. Ну я в школу и почапал. Все ж таки контрольная четвертная, не хрен собачий. Ну вот, типа, все.

Тишину в кабинете директора можно было резать на куски и продавать многодетным матерям в качестве успокоительного. Учителя переглядывались, но никто не решался высказать свое мнение. У директора был вид мальчишки, которому дали посмотреть на велосипед, а покататься не разрешили. Наконец, он сморгнул, сглотнул и проговорил:

— Ну и здоров же ты заливать, братец.

— Это правда, - угрюмо буркнул Генка.

— А вот я верю Короткову, - решительно заявила биологичка Ноябрина Николаевна. Она училась во времена Лысенко, пережила травлю и восстановление доброго имени генетики, торжество и травлю дарвинизма, и теперь радостно погрузилась в учение Малахова и Порфирия Иванова. - Почему вы не допускаете существования внеземного разума?

— Да допускаем мы все, - раздраженно махнул рукой физик Эдуард Андреевич. Он терпеть не мог биологичку, но пробить ее логику обычными методами было невозможно, и поэтому он предпочитал с ней формально соглашаться. - Просто доказательства нужны.

— Да, Коротков, что ты можешь предъявить в качестве доказательства? - сурово вопросил директор. Генка развел руками.

— Не допер я прихватить что-нибудь у них. Разве ж я знал, что все рассказать придется, да еще доказывать?

— Постойте, постойте. - Это в разговор вступил молодой математик Вадим Петрович. - Доказать можно и без материальных ценностей. Обычно фантазеры попадаются на нестыковках. Лично я вижу в рассказе Короткова несколько моментов, которые помогут нам понять степень его правдивости.

Все воззрились на математика, потом на Генку, а потом одобрительно загудели, благословляя Вадима Петровича на допрос третьей степени. Тот повернулся к Генке и спросил:

— Ну что, согласен?

— Как будто у меня выбор есть...

— Это правильно, раз уж сказал "а", придется договаривать весь алфавит. Приступим. Во-первых, на каком языке они с тобой разговаривали?

— Ну так, это, на русском. Я других-то не знаю.

— Ясно. А спектакль свой они на каком языке показывали?

— Ээ... Кажется, на инглише.

— А ты какой иностранный язык учишь?

— Инглиш и учу.

— И что, ты не мог его на слух определить?

— Да я, если честно, не очень на нем шпрехаю. - И Коротков с опаской покосился на англичанку, которая высокомерно поджала губки, мол, я-то бы английский в любом виде опознала бы, не то что ты, разгильдяй Коротков.

— Ладно, пойдем дальше. Ты дал им послушать рок-оперу "Иисус Христос - суперзвезда", так? Но если ты не понимаешь, о чем она, зачем ты ее слушаешь?

— Так там музон клевый, реально доставляет!

— С этим трудно не согласиться, когда-то я тоже заслушивался. Впрочем, оставим эти лирические отступления. Ты говоришь, у них нет театра и кино.

— Ну, нет, и че?

— То есть, не было, до тех пор как они показали свой спектакль, так?

— Ну так. А я-то че?

— Да ниче, слушай дальше. По твоим словам, они меняют цвет в соответствии со своими эмоциями.

Коротков заерзал, нутром чуя, что беседа заворачивает куда-то в нежелательном для него направлении, но кивнул.

— И притворяться или лгать они не умеют.

Генка снова кивнул.

— Как же они его показывали, этот спектакль? Они цвета меняли во время исполнения?

— Да, там так четко все было, зашибись просто! Никакой цветомузыки не надо!

— Значит, выходит, они должны были действительно испытывать все те чувства, которые изображали?

— Выходит, так.

— И все события в спектакле должны были происходить в реальности, так?

— Ну.

— А вот скажи мне, Гена, когда там женщина пела вот так, - и математик запел неожиданно приятным звучным голосом, - "Try not to get worried, try not to turn onto problems that upset you", она какой цвет приняла?

— Она стала такая сиреневая, это у них значит успокоение, они такого цвета становятся, когда с детьми разговаривают.

— Так у них и дети есть? Интересно, интересно. Но сейчас не это важно. А вот когда такая песня была, "Hosanna Heysanna Sanna Sanna Ho", они как цвет меняли?

— О, это вообще круто было! Там вся толпа стала такая малиновая, это значит, полный восторг и улет! Даже у меня сердце прям так и подпрыгнуло!

— Угум, угум. А вот это: "See my eyes, I can hardly see, See me stand, I can hardly walk, I believe you can make me whole, See my tongue, I can hardly talk...", ну и так далее, там что было?

— А тут было непонятно. Их собралось очень много, просто до фига. Ой, простите... Они стали на этого, главного-то, наступать, и это вот пели, и были такие серые, мрачные, угрюмые, и еще желтые, значит, больные. И у многих там ноги перевязаны, или руки, или головы. Даже на носилках были. А он их потрогал, и они встали и пошли. И желтизна вся исчезла, и серость. Стали снова малиновые и немного красные, веселые, значит.

В рядах учителей наметились разброд и шатание. Видно было, что верят они Короткову только наполовину, но и этой половины им достаточно, чтобы прийти в крайнее возбуждение. Однако Вадим Петрович пресек все выкрики с мест и продолжал расспрашивать Генку.

— Ну ладно. А такую песню помнишь? "I only have to say, if there is a way, take this cup away from me, for I don't want to taste its poison"?

— Помню. Только тут я ничего не понял, потому что цвета были очень редкие, он сначала был такой, бежевый, что ли, а потом становился все больше коричневым, темным, а в конце снова посветлел.

— Кгм, - откашлялась биологичка. - Скажите нам, Вадим Петрович, а о чем эта песня?

— А песня эта о том, что очень Иисусу умирать не хочется, и он просит отца своего небесного как-нибудь обойтись без этого, обвиняет его во многом, а потом смиряется.

Англичанка чопорно покивала, подтверждая правильность интерпретации. И тут биологичку понесло.

— Вот вы видите, что произошло?! Мальчик действительно встречался с инопланетянами! И установил контакт! Вы представляете, какая слава на него сейчас обрушится?! И на нас с вами тоже! И ответственность! Ведь он же сейчас станет круче Гагарина! Все человечество давно ждет этого, и вот свершилось!

Она подскочила к Генке, подхватила его со стула, обняла и, повернувшись к остальным, провозгласила:

— Вот человек! Который сумел наладить доказанный контакт с разумными существами с других планет! Взгляните на эти руки! Они пожимали руки наших братьев по разуму!

И схватив Генкину правую руку, она подняла ее вверх. Растянутый рукав толстовки съехал до локтя, и... Поток красноречия биологички немедленно иссяк. На предплечье Короткова пульсировало красное пятно размером с пятирублевую монету.

— Что это?.. Что это такое?..

— А-а, - протянул Генка, - это они мне поставили, типа, печать, ну чтобы я с ними на связи был всегда. Они сказали, когда оно позеленеет, значит, мне надо готовиться снова к ним, они меня заберут. А если почернеет, то они готовы открыться всем землянам и установить уже окончательный контакт. Как-то так.

— Ну и какие вам нужны еще доказательства, Вадим Петрович? - слабым голосом вымолвил директор.

— Невероятно, - пролепетал математик и осел на ближайший стул.

Генка смотрел на своих учителей и не узнавал их перекошенных священным ужасом и восторгом лиц. Директор взлохматил свою шевелюру и пытался собраться с мыслями, а пока беззвучно открывал и закрывал рот. Потрясенная биологичка задумчиво смотрела на свою руку, которая держала руку, которая пожимала руки братьев по разуму. Физик тер переносицу, сняв очки. Даже физрук выглядел ошеломленным. Перспективы контакта манили и завлекали даже тех, кто никогда не читал фантастических романов и смутно представлял, чем может помочь человечеству внеземной разум. Ясно было одно - жизнь на Земле изменится раз и навсегда.

Первым дар речи вернулся к математику. Вадим Петрович вдохнул, выдохнул и произнес:

— Ну ты даешь, Коротков. Что ж ты нам сразу не показал? Мы бы уж и расспрашивать тебя не стали. Впрочем, у меня остался один вопрос. Уже не для доказательств, а чисто из любопытства. Скажи, как у них выглядела сцена смерти и воскресения Иисуса?

— Ну смерть там у них не очень-то интересная получилась. Они просто стали прозрачными такими, почти невидимыми. А потом этот, который воскрес, стал белым, светился даже. А второй не воскрес.

— Погоди, погоди. Какой первый? Какой второй?

— Первый - тот, который жизнь покончил. А второй - которого на крест прибили.

— Ты что же, хочешь сказать, что Иуда воскрес, а Христос - нет?

— Да я-то откуда знаю, кто из них кто? Мы это не проходили.

И тут ожила историчка Элеонора Львовна.

— А я всегда говорила, что надо изучать закон Божий. Смотрите, какой пласт культуры выпадает! Ребенок в седьмом классе не знает, кто кого предал и кто воскрес!

— А вы-то куда лезете с вашим коммунистическим прошлым! - завопила русичка Ирина Глебовна.

— А вы хороши тоже, не могли ребенка научить правильно выражать свои мысли на родном языке! - не осталась в долгу историчка. - И на английском тоже! - повернулась она в сторону англичанки.

Тут подключились остальные, и скандал разгорелся нешуточный. Генка вертел головой и не понимал, что происходит. Тем не менее, чутье ему подсказало, что это надолго, и можно воспользоваться ситуацией, чтобы улизнуть. Он начал продвигаться к дверям и уже почти добрался до спасительного выхода, когда его крепко ухватили за ворот толстовки пальцы математика Вадима Петровича.

— Ну что, молись, парень, - похоронным тоном сказал он.

— А за что вы меня? - заскулил Генка, который уже почти поверил, что свобода близка.

— Молись, чтобы эта метка никогда не почернела.

— Это почему еще? Ведь контакт - это здорово.

— А ты подумай. Подумай, с чем придет к нам цивилизация, где Богом стал предатель.

И он разжал пальцы.