Мартин
№32946 "Карма"

- Три миллиона жизней - это плата за независимость?! - переспросил он, не в силах смириться с услышанным.

Мастер кивнул.

— Именно столько, по нашему учению, включает цепочка перерождений, избавляющая от кармы.

— Но где же справедливость?

— Справедливость в том, что тебе дали, что просил. Ты просил тело и твои молитвы были услышаны.

Таких подробностей он не помнил. Он просто проснулся однажды утром с ощущением неправдоподобной, тотальной свободы. Свободы от проблем, от навязчивых мыслей, от обязательств, которыми сам себя обложил и припер к стенке. Он подумал было, что умер во сне и от души над собой посмеялся.

Однако веселье быстро закончилось. Вместе с окончательным пробуждением вернулась ноющая боль в правом колене, уже три недели трепавшая ему нервы. А также графики продаж, унылыми кривыми скользящие вниз по стенду. Он ночевал на диване в офисе и графики были первым, что бросилось в глаза, когда он их открыл. Чертов кризис.

Он знал, что пора собираться. В кармане пиджака лежал билет на утренний рейс. И командировка, вторая за месяц, обещала стать еще более хлопотной, чем предыдущая. Вставая, он искренне считал, что ненавидит свою работу.

Конечно, это было преувеличением. Просто в последнее время все шло не так. Чехарда нелепых случайностей, срывавших сделки, создавала иллюзию бега на месте. Почти новая машина, за которую еще предстояло отдавать кредит, барахлила и получила чуть не постоянную прописку в гарантийном сервисе. Даже его пальто в химчистке умудрились потерять. И уж совсем неожиданно ушла Ольга.

Они жили вместе больше года. Молодая, красивая, уверенная в себе девушка нравилась и родне, и всем его приятелям. Он всерьез подумывал о женитьбе. Удерживала его от решительного шага нелепая мысль. О любви. Нет, он не сравнивал Ольгу с одноклассницей, при виде которой обмирал в четырнадцать лет. Он сравнивал свои чувства. И как не уговаривал себя, сравнение выходило блеклым. А, вернее, никаким. И он все тянул, пока девушке, грезившей о надежном тыле, не надоело ждать.

Задержка вылета его ничуть не удивила. И не расстроила. На фоне бесконечных неприятностей она выглядела пустяком. Так же, как и отвратительно кислое пиво, поданное в баре аэропорта. А вот странной внешности дядька, косматый, небритый, увешанный бирюльками из бусин и когтей, зацепил его по-настоящему. Он предусмотрительно отсел подальше, но дядька, взяв только кипяток в пластиковом стакане, нагло плюхнулся на соседний стул, протолкавшись через ползала.

— Вместе полетим, - сообщил он бесстрастно, сыпанув в стаканчик щепоть травы, мгновенно окрасившей пойло в ядовито-зеленый цвет.

Так и получилось. Места оказались рядом, а поменяться в набитом под завязку самолете было нереально.

Дядька, надо отдать ему должное, первые полчаса молчал. А потом заговорил тоном, не допускавшим возражений, сразу переходя на "ты":

— Не пытайся бороться с кармой. Не ищи виноватых. Ты же сам напросился.

Поддерживать идиотский разговор не имело смысла. Как и выяснять, на что он, собственно, напросился. С неуравновешенными личностями, мнящими себя избранными для связи с потусторонним миром, он предпочитал не связываться. А дядька явно был из таких. И его последующая реплика лишний раз это подтвердила.

— Вспомни, кто ты.

Ах, как многозначительно это было сказано! Оставалось только скривить физиономию и уставиться в окно. Что он и сделал. Правда, на автомате провел беглую самоидентификацию, определившись как тридцатилетний менеджер по продажам оборудования, холостой, без сомнения, мужчина, с еще вполне нехилой потенцией. Ах, да, чуть не забыл. Звать Гришей. "Черт, вот ведь гад какой! - закончив анализ, выругался он про себя в адрес назойливого дядьки, - Все-таки заставил делать то, что требовал. Гипнотизер, что-ли?". Законное раздражение поднялось, покипело минут пять и как-то само собой затухло. Он очень устал. И задремал незаметно, даже не ослабив пристегнутый ремень.

Ему приснилось, что он ангел. Не тот, одиозный, с лебедиными крыльями и висящим над головой веночком из проволоки. Просто ангел, настоящий. Или не ангел? Короче, у него не было тела. Он парил под облаками, легко проходил сквозь землю, мог мгновенно перенестись на Марс, вблизи полюбоваться на солнечные протуберанцы. Не мог лишь их потрогать. Впрочем, как и все остальное. Но мир и без того был прекрасен.

А лучше всех была девчушка, темноволосая, черноглазая, каждое утро набиравшая глиняным кувшином воду из ручья. Брызги летели в стороны, она звонко смеялась и, пританцовывая, возвращалась в убогую мазанку, в которой жила со всей многочисленной родней. В этот хлев он предпочитал не заглядывать. На девчушку же готов был смотреть часами. И обмирать, слыша ее смех.

Она о его существовании не подозревала. Играла с соседскими детьми в тряпичный мячик, нянчила братьев и сестер, прибавлявшихся по одному в год. Подрастала. Хорошела. Однажды он не выдержал и встал у нее на пути. Она прошла сквозь него и не обернулась. Наверное, ничего не почувствовала.

Он загрустил. Умчался прочь, куда-то к центру галактики. Мысленно пожимал ее холодные щупальца, горящие миллиардами звезд, впервые так остро осознавая свое одиночество. А потом вернулся. Что-то неудержимо влекло его к неказистой мазанке.

Была весна. Ручей, в другое время не больше десяти шагов в ширину, превратился в бурную реку, несущую в предгорья целые валуны и обломки нападавших за зиму веток. А девочка, сейчас уже почти девушка, сидела на берегу и плела венок. За водой, прижимая к груди кувшин, полез ее младший братишка. Оступился, упал и его мгновенно подхватило течением. Девочка бросилась следом, кричала, звала на помощь. Успела вытолкнуть мальчишку на отмель, где река поворачивала. А сама утонула.

Он все это видел. Видел, как поток швырял о камни ее уже неживое тело. Видел, как оно всплыло в долине, слишком далеко, чтобы кто-то из родных отправился за ним. Видел, и ничего не мог поделать. И тогда его затопило отчаяние. Его свобода была бесполезной. Он проклял ее и проснулся. В заходящем на посадку самолете, весь в слезах.

Странный сосед-гипнотизер куда-то делся. Может, провел остаток полета в туалете. А может, все-таки пересел.

Командировка не задалась. Партнеры требовали непомерных скидок, начальник по телефону ругался матом. В результате, после долгих уговоров, сделку приостановили. Конечно, хорошо, что совсем не отказались, но на фоне трех полностью убитых дней утешение было слабым. От расстройства он купил бутылку коньяка, заперся в номере гостиницы и выпил ее в одиночку, под завывания попсовой группы из телевизора. И отрубился под те же звуки не раздеваясь, лишь сбросив ботинки. Простыня пахла сыростью.

Как и его сон, наполненный холодным осенним дождем, отбивавшем дробь по листьям желтого клена. Он был дождем. А черноглазая девочка стучала зубами, кутаясь в насквозь промокшие лохмотья. Ее босые ножки утопали в вязкой жиже, она спотыкалась, но продолжала идти по разбитой дороге, иногда зовя: "Милка! Милка!" вконец осипшим голосом. Он знал, что она ищет корову, заблудшую кормилицу семьи. Знал, что девочка замерзла и больна, каждой своей каплей, нежно касавшейся ее лба, ощущая жар нарастающей лихорадки. Но не мог остановить сам себя.

С утра жутко трещала голова. И снова ныло колено. В очередной раз задвинув подальше здравую идею посетить врача на предмет лечения взбунтовавшегося сустава, он побрел умываться. Долго плескал в лицо водой. А поняв, что это не помогает, засунул гудящую башку под струю. И чуть не захлебнулся эмоциями, на долю секунды снова став каплями, стекающими по волосам.

Вернувшись домой, он полез в Интернет. Проштудировал с десяток ссылок на слово "карма" и столько же на связанное с ним "реинкарнация". Не вынес почти ничего ценного. Решил все забыть. Не получилось.

Сны приходили раз в неделю, иногда чаще, яркие, осязаемые. Кем он только не был! Песком пустыни, который давили копыта ее белого верблюда. Листочком, упавшим ей за шиворот в ветреный летний день. Собакой, охранявшей дом. Менялись эпохи, страны, времена года. Лишь одно всегда было неизменным: паршивый конец.

Правда, ему кое-что перепадало. Когда он был ее котенком, она его гладила, чесала за ушком, таскала на прогулки в плетеной корзинке. В тот раз шальная пуля попала ей в сердце. Он сидел рядом, смотрел, как растекается кровь по булыжной парижской мостовой. Слышал шум боя на баррикаде неподалеку. И ненавидел людей за их глупую войну.

Однажды он сам стал человеком. Ее старым учителем музыки. В упоении он сжимал ее ладошки своими сухими узловатыми пальцами, поздравляя с прекрасным исполнением этюда. Девочка, чьи локоны цвета отполированного рояля блестели на солнце, сгорела за каких-то полгода. Чахотка. Она до последнего просила сыграть что-нибудь веселенькое. И он играл, вдохновенно, топя горе в музыке, давясь слезами. Она не видела. Он не оборачивался.

Поняв, что не в состоянии больше этого выносить, он занялся поиском. Хоть кого-нибудь, кто объяснил бы, как жить дальше. Вышел на гуру с сомнительной репутацией, но, вроде, просекающего тему. Взял отпуск на неделю и улетел к нему.

Мастер был весь в белом, потому что был в белом. А он оделся в белое по причине удушающей жары, стоявшей в Мумбаи. Они сидели друг напротив друга в крохотной квартирке на окраине города. Мастер в позе лотоса, а он вытянув ноги, рассказывая и обливаясь потом, под шуршание вентилятора, гоняющего раскаленный воздух. А услышав про три миллиона жизней он похолодел.

— Что же мне делать?

— Ничего. Ждать, пока карма исчерпает себя. Наслаждаться.

— Наслаждаться?! - он ушам не верил.

— Да. Каждым моментом. Ведь любая твоя жизнь сводит тебя с ней.

— И сколько их еще?

— Может, немного. Может, ты в самом начале пути. Кто знает?

Он был ошарашен. Подавлен. Возмущен. Поливал последними словами того шамана-гипнотизера в самолете. Жил бы сейчас себе спокойно...

— Он тут не причем, - покачал головой мастер, - Просто он вспомнил раньше. Ты тоже вскоре научишься распознавать в толпе себе подобных.

Только этого еще не хватало! Он представил тусовку крышелетов, мусолящих подробности кармических перипетий. Ахи, вздохи, рассуждения о духовности и высших сферах. Круговые медитации, открытие энергетических каналов. Ни за что.

Ничего из перечисленного мастер ему, к счастью, не предложил. На прощанье посоветовал лишь все же подлечить колено. И впредь быть поаккуратней с молитвами.

Он стал спокойнее. Нет, кроме шуток. Особенно после того, как нашел в социальной сети бывшую одноклассницу, предмет его воздыханий пятнадцатилетней давности. У нее все было о'кей. Жива, здорова, муж и двое детей. Почти не изменилась. С фотографии насмешливо смотрели все те же черные глаза. У нее, кажется, имелись цыганские корни.

Продажи неожиданно пошли в гору. Его хвалили в офисе. А он кивал рассеяно, прижимая к щеке ладонь. Там все еще чувствовалось прикосновение губ его озорной девчушки. Накануне он был ее карманным распятием и она целовала его на ночь. Он учился наслаждаться. И пребывая в том же благостном настроении вечером возвращался домой. Его машину, наконец, починили.

Она выскочила на дорогу прямо пред капотом. В сумерках ее темные волосы и курточка цвета асфальта были едва различимы, сливаясь с общим фоном. Но он успел отвернуть в последний момент. Машина пошла юзом, ее закрутило и впечатало в фонарный столб. Чуть прочухавшись, он выбрался и бросился через проезжую часть. Девчушка сидела на бордюре. Мелко тряслась. Бормотала какие-то извинения, глядя на него огромными испуганными глазами. Но была цела, ни одной царапины.

Он встал рядом на колени. Обнял, прижал к себе, успокаивая. Провел пальцами по черным волосам. А потом посмотрел в небо. Слова вырвались сами:

— Мне ничего не надо. Об одном прошу: оставь ее в покое.