Балшой Грофаман
№44968 "Благодать божья "

Благодать божья

К утру дождь притомился, ослаб и пошёл на убыль. Солнце ещё не растолкало тучи, но в сплошном сизом саване, затянувшем небо, стали появляться первые светлые прорехи.

— Ох, наконец-то, - сказал Камень, приподняв полог и выглянув наружу. - А то я уже беспокоиться начал, что дары прохудятся.

Камень задёрнул полог и вернулся к костру, разложенному в центре шатра.

— Что дарам станется, - Лентяй зевнул и сплюнул на землю. - Ну, подмокнут малость, так высохнут.

Камень поморщился. Зря они Лентяя взяли, говорил же он Холму: не надо Лентяя, дома пускай сидит. Проку от него нету, одни зевки да плевки. Они с Топором сами бы всё сделали или, может, Столба бы взяли, он пусть и дурковатый, зато не плюёт где ни попадя. Не послушал старый Холм, не твоего, сказал, Камень, ума дело. Мало ли, что толку нет, зато у Лентяя язык подвешен. Глядишь, и вымолит что-нибудь полезное.

Лентяй прикрыл рот ладонью, подавив затяжной зевок, и сказал:

— Спать охота. Жаль, дождь заканчивается, я бы подремал ещё малость.

— На том свете подремлешь, - обнадёжил Топор. - Давай, собирайся, сходи, лошадей посмотри.

— Да что им станется, - Лентяй сплюнул. - Сам сходи, если невмоготу.

Топор укоризненно покачал головой и принялся собираться.

К полудню размытая дождями ухабистая дорога упёрлась в опушку леса и переродилась в тропу.

— Приехали, - Топор, спрыгнув с облучка, отправился распрягать. - Дальше на себе тащить придётся. Повозку в лесу схороним.

— Долго тащить-то? - зевнул Лентяй.

— К вечеру, авось, доберёмся.

К вечеру и на самом деле добрались. Лес поредел, а потом и вовсе сошёл на нет, оборвавшись на краю косогора.

— Вот он, храм, - благоговейно прошептал Топор, - который раз вижу, всё привыкнуть не могу.

Храм и вправду впечатлял. Врытый между подножиями двух холмов, он, упёршись четырьмя когтистыми лапами в склоны, тянулся в небо острым копьём купола.

— Лошадей стреножьте, - велел Топор. - И поторапливайтесь, нам теперь таскать не перетаскать.

Последние мешки с дарами, браня Лентяя за нерадивость, спустили вниз уже в полной темноте.

— Всё, - утирая лоб, сказал Топор, - теперь ждать надо.

Ждать, впрочем, пришлось недолго. Основание храма внезапно осветилось, да таким светом, какого в первый раз паломничающие Камень с Лентяем отродясь не видывали. А потом зажёгся огонь на самом куполе, и светло стало, будто ночь закончилась, едва начавшись.

— Вот оно, чудо-то, - ахнул Камень,

Он упал на колени рядом с уже коленопреклонённым Топором и, сложив на груди руки, задрал бороду в небо. Лентяй, помедлив, опустился рядом с остальными.

— Сейчас выйдут, - прошептал Топор. - Глаза бы мои их не видели, ох же страшилища. Вот, вот они.

Камень испуганно охнул. Лентяй, собравшийся было сплюнуть, застыл с открытым ртом. Слуги божества были огромны, в два человеческих роста, с уродливыми кривыми ручищами по колено. Вмятины оставались в земле там, где её попирали чудовищные ступни.

Камень закрыл глаза и приготовился к немедленной смерти. Однако обошлось. Рядом заскрипело, ухнуло, лязгнуло, да и сгинуло.

— Иди, - велел Лентяю Топор. - И смотри, как следует молись, голову откручу. - Ты готовься, - повернулся он к Камню, - следующим пойдёшь. А я уж потом.

— Ну, чего у нас тут? - Морган брезгливо наморщил нос, глядя на восемь наваленных друг на друга пузатых мешков. - Давайте развязывайте, чего встали, - прикрикнул он на роботов.

Бобби отодрал мешок от общей кучи. Робби принялся сноровисто распутывать узел.

— Опять какое-нибудь дерьмо, - проявил скептицизм Коллинз. - Ставлю свои запонки против пинка под зад, что в мешке никому не нужный старый хлам или гнильё.

— Идёт, - Морган осклабился. - От лишнего пинка с моей жопы не убудет.

— Ну, что я говорил, - торжествующе сказал Коллинз, едва содержимое мешка вытрясли на пол. - Похоже на яйца старого марабу. Только лохматые почему-то.

— Скорее, на кокосовый орех, - возразил Морган. - Робби, отнеси в анализатор.

Вслед за первым мешком на пол вытрусили второй, в котором оказались продолговатые розовые корнеплоды, вызвавшие у Коллинза жизнерадостное реготание, а у Моргана нездоровые ассоциации.

За вторым мешком последовал третий, затем четвёртый, роботы теперь трусили к анализатору и обратно по очереди.

— Ладно, - сказал Коллинз, ознакомившись с содержимым последнего мешка и определив его, как “поносные шайбы”, - стрихнина нет, и то хорошо. Дуйте за следующей партией, - напутствовал он роботов. - А мы пока послушаем, что хочет в обмен на сомнительного качества жратву этот абориген.

— Большой невозможно идентифицировать могучий, - выдал включённый Морганом транслятор, - невозможно идентифицировать невозможно идентифицировать мужчина невозможно идентифицировать. Много невозможно идентифицировать очень много невозможно идентифицировать женщина. Восемь невозможно идентифицировать крепкий упругий невозможно идентифицировать.

— Ну и? - Коллинз повернулся к напарнику. - Что это было?

— По-моему, у него проблемы, - Морган почесал в затылке. - С бабами. Большой могучий это, надо понимать, у него. Был, судя по всему. Ну, и бабы были, соответственно. А теперь не стало.

— С чего ты взял, что не стало? Возможно, наоборот, не знает, куда от них деться. Вон же ясно сказано - слишком много баб, восемь.

— А ‘крепкий упругий’ куда деть? Я вот думаю, он имел в виду восемь раз. Ну, этого самого. И хочет, чтобы его большой могучий снова стал крепким. И упругим, само собой.

— Ладно, - сдался Коллинз. - Возможно, ты прав. - Его пальцы забегали по клавиатуре терминала. - Так, виагра, левитра, циализ, замечательно. Выпишем ему упаковок двадцать.

— Не слишком ли? - заволновался Морган. - Проглотит ещё всё сразу, с него станется.

— Его проблемы. Эти проглотит, за новыми придёт. К тому же, мы ему сейчас растолкуем, - Коллинз переключил транслятор на передачу. - Одна, - заорал он в диктофон. - Одна пилюля за один раз, понял? Одна пилюля, одна баба. Восемь баб - восемь пилюль, ясно тебе?

— Много пупырышника, сам-десять земляной сливы, - молитвенно сложив на груди руки и обратив лик к многочисленным немигающим глазам Божества, перечислял виды на урожай Камень. Список необходимых сельчанам растений он заучил наизусть. - Волосатого помидора как можно больше, прыщавой ягоды, ежистой шишки. Не для себя прошу, для людей. Чёртовой колючки не надо, - покончив с полезной флорой, начал борьбу с сорняками и вредителями Камень, - пиявочной осы тоже не надо, хвостатой ползучки ни в коем случае, смердячей разноцветки, слюнявой мохнорылки…

— Знаешь что, - Коллинз выругался в сердцах, - я думаю, этот парень над нами издевается. - Давай, разгружай, бросил он ввалившемуся в помещение с последней партией мешков Бобби. - Я за то, чтобы дать ему от ворот поворот. Ты как?

— Да не хотелось бы, - задумчиво возразил Морган. - Отошьёшь его раз-второй, больше не придёт. Глядишь, и провороним что-нибудь действительно ценное. - Морган любовно погладил кругляш из жёлтого металла размером с кулак. - Как бы им ещё втолковать, чтобы тащили золото, а не эту дрянь, - Морган пнул ногой обломок базальта. - Ладно, давай одарим его чем-нибудь. Граммофон дадим или там магнитолу. Кухонный комбайн, на худой конец.

— Техника в руках дикаря, - глубокомысленно заметил Коллинз. - Обойдётся. Ступай отсюда! - заорал он в транслятор. - Сам не знаешь, чего хочешь, так не морочь людям головы. Нету у нас твоих волосатых хвостов и вонючих шишек. Свободен.

Обратно возвращались налегке. Лентяй, потребивший с десяток голубых кругляшей, не зевал больше и не плевался, а лишь смущённо отводил глаза. Его состояние внушало попутчикам определённую тревогу, и Топор с Камнем договорились не спать по очереди по ночам.

На привале Топор бережно расчехлил дар божий, доставшийся ему в ответ на проникновенную, от сердца, молитву о доброй охоте.

— Хорошая вещь, - уверенно сказал Топор, осмотрев блестящий увесистый предмет с рифлёной шершавой рукоятью и насаженным на неё гладким удлинённым наконечником. - Надо только понять, для чего она.

— На капкан непохоже, - засомневался Камень. - Вообще ни на что непохоже. Знаешь что, Топор, не наших умов это дело. Пускай Холм думает. Ты, Топор, прибери пока это обратно в чехол, а то, неровён час, прохудится.

— Да чего ему станется, - сказал Лентяй. - Ну-ка, дайте я посмотрю.

Лентяй забрал у Топора божий дар, повертел в руках, понюхал круглое отверстие в наконечнике, лизнул его и нажал на серповидный крючок.

Лентяя по обычаю поминали всем селением.

— Вдову и восемь детей оставил, - сказал, деликатно высморкавшись, Холм. - Хороший человек был, тихий, безобидный, а что не богатырь, не силач, то теперь без разницы.

— Молил силушки ему прибавить, - всхлипнул Топор. - В таком хозяйстве-то с восемью ребятишками на горбу. Вот и наградили его. Кругляшами. А силы от них и нет никакой, непотребство одно.

— Я думаю, нечисто тут, - поддержал Камень. - Несправедливо. За что Божество с Лентяем так обошлось? Вымолил Топор на его голову. Лучше бы уж оно с Топором, как со мной: иди, мол, убогий, отсюда прочь, и вся недолга.

— Вот и я про то, - согласился Холм. - Давайте-ка припомним, чем Божество людей одарило. Вода горькая вонючая, от которой дураком становишься - раз. Где та вода, спрашивается?

— Её Столб выпил, - подсказал Топор. - И как выпил, так и нырнул головой в колодец. Помнишь, Столб, как тебя вытаскивали?

— Дрянь вода, - кивнул, стыдливо понурившись, Столб.

— Затем ящик, что Кизяк вымолил, чёрный, квадратный, который картинки показывал.

— Больше не показывает, - признался Кизяк. - Прохудился ящик.

— Так. Теперь коробка круглая, гладкая, из которой орут дурным голосом и бренчат, да так, что понять ничего невозможно. Тоже прохудилась?

— Дым из неё повалил. Сгорела коробка. Хорошо, дом вместе с ней не сгорел.

— Так что же получается, люди? - Холм возвел очи горе. - А дары ли это божьи на самом деле?

— А ведь правда твоя, - ошеломлённо сказал Камень. - Надо же, голова у тебя какая, недаром тебя старостой выбрали. И верно, кто сказал, что все эти вещи - божья благодать, а не наоборот? Толку-то с них нет никакого. Но ладно бы просто толку не было, а тут что же получается… Столб в колодец вниз головой ухнул, у Коромысла дом едва не сгорел. О Лентяе я и говорить не стану, о покойнике. И, выходит, мы Божеству молимся, самое лучшее отдаём, а оно нам что же взамен?

— Вот что, - подытожил, поднявшись, Холм. - Как оно к нам, так и мы к нему. Ещё неизвестно, что оно за Божество такое. Может, это и не Божество вовсе, мало ли, что оно с неба рухнуло.

— Идут, - прильнув к иллюминатору, сказал Морган. - Ого, да тут целая толпа.

— Опять, небось, нанесут всякой дряни, - проворчал Коллинз. - Эй, вы, опухли, я смотрю, от безделья, - гаркнул он роботам. - Давайте, работёнка привалила.

Через два часа, бранясь и сквернословя, Морган зажёг бортовые огни и принялся поспешно готовить корабль к взлёту. Коллинз, с распухшим от укуса пиявочной осы глазом, лихорадочно пытался отодрать от штанов стреляющую сквозь ткань шипастыми побегами чёртову колючку. Бобби, отчаянно размахивая манипуляторами, героически сдерживал атаку хвостатой ползучки, а Робби сражался у входа в шлюз с интенсивно поступающим из него поголовьем слюнявой мохнорылки.

— Дикари, они дикари и есть, - сказал Морган, когда корабль, оторвавшись от земли, пробил стратосферу и вышел на круговую орбиту. - О какой честной торговле может идти речь, когда партнёр так и норовит тебя облапошить.

— Воистину, - согласился Коллинз. - Дебилы. У нас ещё полный трюм товара, одной электроники полста наименований. Большое дело, что немного с брачком, эти питекантропы и через тысячу лет о таких вещах будут лишь мечтать.

— Ладно, на всё воля божья, - философски сказал Морган. - Мы тоже хороши, нашли, с кем деликатничать. Почти новую телеприставку фирмы ‘Филипс’ за мешок гнилой картошки отдавали. Да ещё неизвестно, картошки ли. Ничего, впредь будем умнее.

Коллинз кивнул.

— Опыт дорогого стоит, - сказал он и принялся прокладывать курс к базе.