Рваная Грелка
Конкурс
"Рваная Грелка"
18-й заход
или
Три миллиона оставленных в покое

Текущий этап: Подведение окончательных итогов
 

Alp
№44969 "Цепкие лапы церкви"

Три миллиона жизней – это цена независимости?! Нет, это всего лишь аванс, задаток. Чтобы полностью освободить народ от цепких лап церкви потребуется гораздо больше крови – уж слишком глубоко засела религиозная чушь в умах простолюдинов, слишком слепо верили они слову Божьему. Морис прекрасно знал это, как и то, что именно ему придётся запачкаться в этой крови; но всё равно ему тяжело было примерить на себя роль палача. Его утешало лишь одно – у них не было другого выбора. Как только не пытались остановить возрождение церкви за эти три года: её облагали налогом, шантажировали, забирали земли, преследовали послушников, и, наконец, запретили и поставили вне закона. Но ничто не было способно остановить распространение религиозной эпидемии, возвращающей страну в средневековье. И теперь, как и в случае с любой другой эпидемией, не поддающейся лечению, у них был только один выход – изолировать и уничтожить.

– Изолировать и уничтожить, – Морис беззвучно шевелил губами. Наконец, собравшись с силами, он зажмурился и нажал на курок.

– Аргх! – завопил священнослужитель в чёрном одеянии, корчась на полу и прикрывая рукой сквозную дымящуюся рану на плече.

– Чёрт возьми, – Ари, только что вошедшая в храм, успокоила епископа точным выстрелом в голову, – неужели так сложно попасть с двух метров?!

– Морис, за тебя моей девочке опять пришлось выполнять всю работу? – в дверном проёме показалась усмехающаяся фигура Фрэда.

– Да идите вы куда подальше, парочка маньяков. Вы, знаете ли, подходите друг другу. А я в армию не сам записался. Это, конечно, мой долг, но...

– Но что? – перебил его Морис, – Страшно убить человека? Могу дать тебе совет: не относись к ним, как к людям, это ведь и не люди уже вовсе – фанатики, потерянные для общества, грязь, мусор.

Фрэд сел на тумбу для чтения проповедей и закурил, то и дело стряхивая пепел на библию. Ари устроилась рядом, а Морис, расценивший это как начало перекура, сел на лавочке для посетителей, недалеко от трупа, и тоже закурил, разглядывая дыру во лбу епископа.

Возникла неловкая пауза, и Ари успела потратить не меньше минуты на изучение каждого из витражей, через которые разноцветный свет проникал в помещение, прежде чем тишина нарушилась.

– Эй, Морис. Раз уж я оказался на месте этого «мученика», – Фрэд указал на труп священника, – то, пожалуй, расскажу свою проповедь. Знаешь, чего я хочу? Я хочу жить в нормальном мире, я хочу, чтобы мои дети учили астрономию, а не Ветхий Завет, чтобы они жили в достатке, а не гробили себя голодом и самоистязанием, чтобы хотя бы думали своей головой, а не делали то, что им велят эти вымогатели денег в белых воротничках…

– Я тоже хочу, чтобы мир изменился в лучшую сторону.

– В этом и есть наше отличие. Ты хочешь, чтобы мир изменился, а я хочу изменить мир. Я хочу оставить след в Истории, лично очистить землю от этой мрази, пустить пулю в лоб каждому, кто мешает этой цели. Вот только людей, думающих точно также как я, крайне мало, все хотят отсидеться дома. Поэтому и нужны вы, призывники. И ты, наоборот, должен поблагодарить своего дядю губернатора за то, что он не отмазал тебя от армии, ведь это не просто выполнение гражданское долга, это ещё и великая честь изменить наше с вами будущее.

– Хорошая речь, Фрэди, – улыбнулась Ари, – да только и ты сам ещё никого не убивал.

Фрэд лишь огрызнулся, но ничего не ответил. Место этого он спрыгнул с тумбы и схватился за ноги епископа, видимо, желая уйти от темы:

– Ладно, Морис, хорош рассиживаться, надо вынести пастыря на улицу.

– Странные они всё-таки, фанатики, – Морис поднял тело за руки, – он знал, что я иду в храм, но не стал прятаться, не стал убегать, а просто лупил кулаками по полу. А теперь вот висит бездыханный, на что же он надеялся?

– На то они и фанатики, – голос Фрэда был искажён, из-за необходимости нести лишний груз, – чтобы дурить по-всякому.

Оттащить на свежий воздух тело священника, не отличающегося худобой, оказалось не так-то просто, учитывая, что развернуться между лавочками для прихожан было трудно и одному человеку. Однако, вспотев и хорошенько выругавшись, им всё-таки удалось донести его до дверей.

– Погоди, что он делал? – Фрэд внезапно отпустил ноги, озарённый догадкой, и те с грохотом упали на деревянный паркет, – стучал по полу?

– Ага, – растерянно бросил Морис, продолжая держать повисшее тело за подмышки.

Фрэд подошёл к тому месту, где лежал убитый и присел, шаря руками по полу:

– Да тут у них тайный ход, – заключил он.

– Что? Ты о чём?

– Сейчас узнаем, – выпрямившись, Фрэд сделал несколько выстрелов туда, где должен был находиться, по его мнению, замок замаскированного люка и затем проломил доски сапогом. Покрытие, и правда, провалилось под землю, обнажив пустоты под храмом. Свет постелился только на первых нескольких ступеньках, но из глубины помещения доносилось чье-то дыхание и шелест людского движения.

– Думаете, я только болтать умею? Сейчас вы увидите меня в деле, – Фрэд отцепил от пояса импульсную гранату и бросил в темноту.

Послышались неразборчивые вопли людей, догадавшихся о том, что произошло, но через секунду все голоса прервал звук разрывающегося снаряда.

– Будь же ты проклят, – помимо едкого дыма к выходу по ступенькам устремилась женщина с полу-обгорелой, полу-оторванной рукой и бешеным взглядом, но, не успев пройти и полпути, рухнула к ногам Фрэда, встретившись с выстрелом его дробовика.

Приспособив фонарь к своему оружию, и подождав, когда дым рассеется, Фред знаком показал, что пойдёт один, и осторожно, шаг за шагом, спустился в комнату.

– Выживших нет, – выкрикнул он снизу, освещая груду разорванных тел, мебели и радиотехники.

 

***

 

Ари завтракала в одиночестве. Фрэнк последнее время ложился поздно, и потому всё ещё спал. Она увеличила громкость телевизора, чтобы звук закипающего чайника не заглушал диктора:

– Ряды армии сегодня пополнят двести тысяч новобранцев, поскольку военная кампания по истреблению сект фанатиков, изначально планирующаяся как молниеносная, затягивается, и, похоже, продлится до конца зимы. Кроме того, возникла необходимость содержать гарнизоны во всех поселках населением свыше…

– А! – раздался крик Фрэда. Ари тут же вбежала в спальню и застала его, сидящего на кровати в холодном поту, – та женщина, она снова говорила со мной… во сне.

– Фрэд, это было четыре месяца назад. Всё уже давно позади.

– Нет, не позади! Как ты не понимаешь?! Это останется со мной навсегда, ведь я УБИЛ тех женщин.

– Их надо было убить. Они же вели религиозную пропаганду. Более того, найденные в их убежище документы помогли выйти на целую подпольную сеть…

– Да знаю я! – Фрэд вскочил с кровати и схватил со стола памятную стекляшку «За значимый вклад в истребление религиозных сект» и, замахнувшись, хотел было разбить её, но, быстро успокоившись, лишь мягко отбросил её на подушку, – Это сводит меня с ума.

Фрэд трясущимися руками принял кружку кофе, за которым сходила Ари, и сделал несколько маленьких глотков, стараясь не обжечься, прежде чем продолжить:

– Умом понимаешь, что всё сделал правильно, но чувство какой-то тревоги, оно словно преследует меня.

Ари посмотрела в глаза мужа, но не увидела того Фрэда, которого знала. Это был какой-то другой, загнанный в угол человек, и то, насколько этот человек отличался от Фрэда, вселяло ужас.

– По-моему, тебе нужна профессиональная помощь, – она стала одеваться, – я скоро вернусь.

Завернувшись в пальто и поцеловав мужа, она спешно удалилась, но, выходя из квартиры, лицом к лицу встретила бывшего сослуживца:

– О, Морис, привет, – сказала она шепотом, – ты как раз кстати. Фрэду совсем плохо: депрессия его, похоже, доконала. Я сейчас иду за врачом (он мой знакомый), ты бы с ним поговорил пока, успокоил. Ну, сам знаешь…

Морис невольно согласился, и, проводив Ари взглядом до лифта, вошёл в квартиру, хлопнув дверью. Он снял куртку и разулся, и только теперь понял, что остался незамеченным, поскольку из спальни, помимо запаха кофе, теперь доносилось ещё и бормотание Фрэда. Морис сначала не мог разобрать его, а когда еле слышные звуки стали вырисовывать в слова и фразы, то не мог в это поверить. Он, стараясь не дать себя обнаружить, тихо прошёл в спальню, так, что мог теперь видеть затылок старого приятеля и снова прислушался.

– Боже, сохрани мою грешную душу, прими покаяние моё, да отпусти грехи мои…

Морис щёлкнул затвором пистолета. За четыре месяца службы в армии он всё-таки научился попадать в цель с двух метров.

 

***

 

Дождь, тоскливо барабанящий по стеклу, паршивая еда и скучный собеседник. Что ещё нужно для того, чтобы предаться размышлениям? Морис сидел в кафе со своим дядей, который что-то горячо ему рассказывал, но мысли его были заняты совсем другим.

Семь миллионов жизней – это цена независимости?! Где проходит та незримая грань, после которой цель уже не оправдывает средства? За время службы Морису пришлось казнить многих, даже знакомых, и конца этому не было видно. Ведь чем сильнее притесняется церковь, тем привлекательнее она кажется для народа. Чем больше мучеников у учения, тем охотнее верится в его праведность. Чем больше насилия и убийств творится вокруг, тем чаще люди обращаются к богу. А заварив такую кашу, никогда не знаешь, чья идеология пошатнётся первой.

– Да ведь и я сам уже не знаю, чему верить, – поймал себя на мысли Морис, и, вспомнив о дяде, изобразил интерес.

– А знаешь, какая новая зараза появилась у нас в городе, – дядя с одинаковым увлечением разделывал окорок и рассказывал о своих делах, что невозможно было представить его за этими занятиями по отдельности, – они называют себя «исследователями». Ха! Формально, это и не секта, и не церковь. Но, знаешь, чем они занимаются? Они собираются по субботам, смотрят на небо и ждут пришельцев. И книжки у них уже появились, блин. Ничего запрещенного, конечно, но эти ребята ходят по лезвию бритвы, понимаешь? Сегодня они ждут пришельца, а завтра будут поклоняться какому-нибудь осколку метеорита. В общем, я поднял им пока налоги. Если не подействует – пригрожу. Потом придётся президенту писать… долбанная секта.

– Дядя.

– Что, – он оторвал взгляд от салата.

– Об одном прошу: оставь её в покое.