Злой Бабай
№44980 "Путь Щидушного"

ПУТЬ ЩИДУШНОГО

— Три миллиона жизней – это плата за независимость? – вскричал доктор Крафтман, потрясая над головой чашкой Петри.

— Мой друг!.. – заведующий лабораторией Щидушный грузно приподнялся из-за стола, прижав ладони к груди.

Доктор Крафтман затравленно зыркнул и вдруг одним мигом оказался на столе Щидушного. Носом он почти касался носа завлаба, а задницей – носа посетителя.

— А этих несчастных вы спросили?! – взвизгнул доктор и подался вперёд.

Щидушный отшатнулся и с грохотом упал, успев, впрочем нажать коленом в потайную кнопку под столом.

Входные двери распахнулись, громко хлопнув о стены, и в кабинет ввалились два дюжих референта. Из их ноздрей шёл пар. Крафтман повернулся к ним всем телом, метнул в голову левого чашку Петри (попал) и, подпрыгнув, повис на люстре. На всё это у него ушло не больше секунды.

Правый референт плавно шагнул вперёд и его взметнувшаяся вверх рука надёжно ухватила докторову лохматую ногу в полосатом (белое с оранжевым) носке. Последовал рывок и Крафтман с люстрой рухнули на пол. Референты двинулись на выход. Правый волок за ногу орущего доктора, а левый – испорченную люстру.

Щидушный встал, прошлёпал по кабинету и закрыл двери.

— Ах, простите, простите, - сказал он, всплеснув руками, улыбающемуся посетителю, - это так печально! Вчера мы вынуждены были пустить с молотка бактериальную культуру Крафтмана, чтобы расплатиться по кредитам. Вы не пострадали, надеюсь? – завлаб положил мягкую ладонь на плечо посетителя и проникновенно заглянул ему в глаза.

Улыбающийся посетитель медленно помотал головой.

— Вот и славно, вот и славно, пропел Щидушный и, суетливо вихляясь, вернулся за стол, - Ну давайте уже ваши бумаги, я подпишу.

Посетитель щёлкнул замками портфеля и оттуда выскочили на стол несколько листов. Завлаб аккуратно пальцами вынул из стола очки и, вдвинув в них своё лицо, уткнулся носом в бумаги.

— Это, знаете, такая морока, - говорил он посетителю, рассматривая один лист на просвет, - управлять учёными. Право, не знаю даже, за какие прегрешения наслал на меня гос…

Щидушный вдруг выронил лист и, выпучив глаза, звонко запечатал себе рот обеими ладонями. Посетитель продолжал улыбаться как неживой.

— Я говорю, - осторожно разведя руки вымолвил завлаб, - что право, не знаю, за какие грехи государство ниспослало мне это наказание.

Посетитель не шевелился. Щидушный подозрительно смотрел на него, пытаясь понять, сделалась ли улыбка шире или же осталась прежней.

Вроде бы осталась.

Облегчённо выдохнув, завлаб торопливо расписался в бумагах, выудил из-за пазухи печать, хорошенько облизнул её и размашисто проштемпелевал каждый лист. Посетитель распахнул портфель и бумаги юркнули в его тёмное нутро. Щёлкнули замки. Посетитель поднялся и, не переставая улыбаться Щидушному, двинулся к двери. Завлаб радушно привстал и, упёршись пухлыми ладонями в столешницу, прощально улыбался и кивал, пока двери не захлопнулись.

Когда шаги посетителя затихли в коридорах, Щидушный со стоном плюхнулся в кресло и откинулся на спинку, свесив руки до пола.

— Боже мой! – пробормотал он, - я чуть было не погиб! Всё! Решено! С этого дня молчать, молчать! Говорить только тогда, когда без этого не обойтись, - он торжественно выпрямился в кресле, - И никаких светских бесед! – ладонь завлаба звонко шлепнула по столешнице, закрепляя клятву.

* * *

Жил на свете один врач (хирург) по фамилии Щидушный. Он очень старался, но раз от разу пациенты умирали у него на операциях. Это приводило Щидушного в совершенное отчаяние. И однажды после очередной смерти пациента воскликнул хирург с горечью:

— Господи, если есть ты, ну сделай уже что-нибудь! Не могу я больше смотреть на смерть тех, кого призван спасать! Вот руки наложу на себя, будешь знать.

И бог услышал его мольбу и наделил чудесным даром исцеления. С тех пор всякий, кого ни взялся бы он лечить, выздоравливал. Слава о чудо-докторе распространилась по всем странам. Но тут в государстве, где жил Щидушный, случился переворот и к власти пришёл кровавый тиран. Много людей он истребил (по слухам – ровно 3 000 000 человек), обуянный жаждой власти. Но тут заболел. И на краю жизни повелел тиран привезти к нему чудо-доктора. Щидушный сначала отказывался, но тиран пригрозил каждый час казнить по тысяче человек, пока хирург не согласится его лечить. Что было делать? Щидушный согласился. Тиран выздоровел. И в благодарность он повелел запереть своего спасителя в подвале президентского дворца, чтобы тот всегда был под рукой. И вот однажды в дверь узилища громко постучали.

Щидушный с криком очнулся от страшного сна, весь в холодном и липком поту. В дверь требовательно стучали. Подхныкивая и волоча ноги, завлаб прошёл в прихожую и открыл дверь. Два плоских, как бы вырезанных из бумаги, силуэта стояли перед ним, подсвеченные сзади ослепительной лампочкой.

— Гражданин Щидушный! – сказал один из силуэтов, - Вы арестованы по обвинению в совершении религиозного акта. Собирайтесь.

— Какак арестован?! – тонко вскрикнул Щидушный щуря спросонья глаза и превращаясь из завлаба в подследственного.

Силуэты надвинулись и вдавили подследственного вглубь квартиры. При комнатном освещении они оказались совсем не плоскими. Один был высокий и худой, другой ниже среднего и тоже худой. Оба были нездорово бледны, носили чёрные пальто, полумаски и шляпы с широкими полями.

— Вот ордер, - высокий сделал глубокий выпад и Щидушный увидел прямо перед носом листок бумаги.

Бросились в глаза слова «Ордер», «обыск» и «арест».

— Вы одевайтесь, - мягко сказал низкий, - а то нам ехать ещё долго.

— Да, да, - промолвил Щидушный и кинулся в комнату одеваться.

От волнения у него тряслись пальцы, пуговицы не хотели пролезать в петли, некоторые отрывались и стуча скакали по полу. Подследственный громко сопел. Ему было стыдно своей неловкости и ещё он страшно завидовал тем двум: сейчас они отвезут его в тюрьму, а сами приедут в свои дома, лягут в тёплые постели (возможно даже с жёнами в них) и сладко заснут, а он, Щидушный, будет сидеть в холодной и злой камере и дрожать от страха и холода. И жены-то у него нет и не было. Подследственный даже заплакал, но тихонько, чтобы те двое этого не видели.

Наконец он оделся и вышел в прихожую.

— Готовы? - сурово спросил высокий.

— Да, - ответил Щидушный и робко улыбнулся.

Те двое подхватили его под руки и быстро понесли вниз по лестнице. Гулко захлопнулась за спиной дверь квартиры, как бы отрезая всю прошлую жизнь.

* * *

— Встать, суд идёт! – раскатился по залу густой торжественный баритон.

Щидушный встал и превратился в подсудимого.

Из-за высокой спинки судейского кресла вышел хмурый судья и опустился на рабочее место. Он развязал тесёмки папки с делом, устроился поудобнее, закинув ноги на стол, и погрузился в чтение. Зрители молча смотрели на него. Кто-то хрипло покашливал, затыкая себе рот носовым платком. Слышались поскрипывания стульев. В окно остервенело билась муха.

Закончив чтение, судья почесал бородавку над ухом и произнёс:

— Ну в общем дело-то ясное.

Он посмотрел на адвоката. Адвокат обиженно надулся.

— Ладно, ладно, - замахал руками судья, - соблюдём процедуру. Прокурор, что у вас?

— Показания свидетелей, Ваша Честь, - буркнул, тряся брылями прокурор.

— Ну давайте, - разрешил судья и уронил голову на руку.

— Свидетель №1, - объявил прокурор.

В зал стремительно вошёл доктор Крафтман. Он нервно обозрел зал, вскочил на трибуну и принялся ногтями царапать её края.

— Свидетель, скажите, - спросил прокурор, - какие слова сказал подсудимый третьего мая этого года в двадцать часов сорок три минуты и двенадцать секунд?

— Он сказал… - Крафтман взглянул на прокурора, - А мне за это ничего не будет?

— Говорите уже, - томно простонал судья, качая ножкой, - В этом контексте можно.

— Ага, - Крафтман подался к залу, шерсть на нём встала дыбом, - Он сказал: «Слава богу!» «Слава богу!» он сказал! Вы поняли? «Слава богу!» «Богу!» «Богу!» А?! «Богу!»

Доктор в волнении стал несколько подпрыгивать, трибуна жалобно скрипела.

— Ой, ну достаточно, - сказал судья и почесал бородавку на носу, - что там у вас дальше?

Судебный пристав схватил Крафтмана за волосы и выволок из зала.

— Свидетель №2, – объявил прокурор.

В зал вошёл улыбающийся посетитель. Улыбаясь судье, он текуче пересёк зал, плавно взошёл на трибуну и улыбнулся судье.

— Свидетель, - спросил прокурор, - Вы можете точно воспроизвести слова подсудимого, которые он произнёс во время подписания ваших бумаг вчера вечером?

— Конечно, - ответил улыбающийся посетитель и вдруг голосом Щидушного сказал, - Это, знаете, такая морока, управлять учёными. Право, не знаю даже, за какие прегрешения наслал на меня господь кару сию.

— Всё понятно, спасибо, - сказал судья и, зевнув, почесал бородавку на шее.

— Ваша честь, - сдавленно воскликнул Щидушный, - но это неправда!

— Ох, подсудимый, - укоризненно сказал судья и почесал бородавку на затылке, - Не встревайте, вам ещё дадут слово. Обещаю. Свидетель свободен.

Улыбающийся посетитель, улыбаясь судье, стёк с трибуны и сел в зрительном зале.

— Прокурор, - сказал судья, - у вас там много ещё?

— Свидетелей общим счётом пятьдесят восемь персон.

— Да ты в уме ли?! – взвился судья, - Хочешь, чтобы мы тут неделю сидели с этим делом?

Все его бородавки гневно тряслись.

— Коли Ваша Честь так не хочет слушать всех, так может послушает хотя бы одного? – спросил прокурор, двигая брылями.

— Одного послушаю, - мгновенно остыв, сказал судья и рухнул в кресло, роняя голову на руку.

— Свидетель №33, - объявил прокурор.

— В зал, подёргиваясь, вошёл лохматый, давно брившийся, не очень молодой человек в чёрной куртке с железными бляшками, чёрных штанах и чёрных же сапогах, в котором Щидушный мгновенно узнал своего ненавистного соседа справа. Громко топая и тихо напевая что-то себе под нос, свидетель взошёл на трибуну и, остановившись, принялся всячески двигать и шевелить членами, жуя при этом резинку.

— Свидетель, - спросил прокурор, - расскажите, что происходило шестого апреля этого года в два часа десять минут и три секунды?

Свидетель не ответил, продолжая двигаться и жевать с отсутствующим взглядом. Судья изумлённо приподнял бровь. Прокурор дал знак приставу. Пристав отвесил свидетелю подзатыльник и вырвал наушники из его ушей. Свидетель несколько присел, скривил черты лица и загундосил:

— А чо я сделал-то? А?

— Свидетель, - повторил прокурор, - расскажите, что происходило шестого апреля этого года в два часа десять минут и три секунды?

— А. Вы в этом смысле, - успокоился свидетель, - Ну так, значит, он бил в стену тяжёлым тупым предметом и кричал «Господи, когда же это кончится? Боже, дай мне покоя» и всё такое.

— Стопроцентная молитва, Ваша Честь, - сказал прокурор.

— Ну да, - согласился судья, - Ладно, свидетель свободен. Что у адвоката?

— Ваша Честь, - рассудительно произнёс адвокат, сложив все руки на животе, - всё, что мы тут слышали от свидетелей – это же просто фигура речи. Уверяю вас, мой клиент никогда не вкладывал в известные слова никакого религиозного смысла.

— Понятно, - сказал судья, - Достаточно. Подсудимый, хотите что-нибудь сказать?

— Ваша Честь, - сказал Щидушный, в волнении схватившись руками за прутья клетки в которой сидел, - Ваша Честь, Христом богом…

— О! – сказал прокурор, поднявши указательный палец.

— Тьфу! – сказал адвокат, спрятавши все руки за спину.

— Достаточно, - сказал судья, зевнул и сделал знак приставу, - суд удаляется для вынесения приговора, - и сгинул за спинкой кресла.

Зрители терпеливо молчали. Щидушный неслышно заплакал и от этого за окном пошёл дождь.

Наконец пристав провозгласил:

— Встать, суд идёт!

Судья вынырнул из-за кресла, вскочил на него с ногами и прочитал из бумажки:

— Рассмотрев все обстоятельства дела суд приговорил гражданина Щидушного, - тут за окном сильно сверкнуло, - заточить в Башн… - раскаты грома заглушили последние звуки, - приговор окончательный, обжалованию не подлежит и привести в исполнение сейчас же.

— Простите, Ваша Честь, - сказал пристав, - я не расслышал, Вы сказали «Заточить в БашнЮ» или «Заточить в БашнЕ»?

— А что, есть какая-то разница? – удивился судья.

— О, и пребольшая, - заверил пристав, - поверьте профессионалу.

— Ах, - махнул рукой судья, - мне всё равно. Делайте, что хотите. Подсудимый, вам понятен приговор?

Щидушный замотал головой.

— Ну и ладно, - сказал судья и нырнул за кресло.

Так Щидушный превратился в осужденного. Или в осуждённого. В кого-то из них.

* * *

Жил на свете маленький человек по фамилии Щидушный. Он работал на заводе наладчиком станков с ЧПУ, а хотел быть писателем. Только писателем не получалось, потому что вся сила мозга уходила на работу. И тогда взмолился Щидушный и попросил у Бога, чтобы его руки и ноги делали работу сами, а голова бы осталась свободной для творчества. И стало так. Но вскоре правая рука осознала себя личностью и отделилась от тела. Вслед за ней отделилась и левая рука. А тут же и ноги, обе одновременно. И гениталии. А вот задница почему-то осталась верна телу. Хотя другие все отделившиеся органы настойчиво уговаривали её объявить суверенитет. А Щидушный кричал: «Об одном прошу: оставьте ее в покое!».

Машина подскочила на особенно зловредной кочке и Щидушный проснулся. Напротив него, упёршись клыками в пол, сидел пристав и бубнил:

— Заточить в Башню – оно, вроде как гуманнее, зато заточить в Башне, гораздо выгоднее. Стратегически. Можно ещё заточить в Башне, а написать в отчёте, что заточили в Башню. Тогда можно содержание себе забирать. Это надо обдумать.

Удар и скрежет оборвали его рассуждения, да и жизнь заодно. Потрясённый Щидушный увидел, что в том месте, где сидел пристав, в стене появилась огромная рваная дыра. От самого же пристава остались только нижние части воткнувшихся в пол клыков. «Метеорит! – подумал Щидушный, - В машину попал метеорит!» Он закрыл глаза и прыгнул в дыру. Земля ударили осуждённого по ногам, потом по спине и покатила по асфальту. Щидушный кричал, руки его болтались как попало, земля больно била его по чему придётся. Но всё когда-то кончается. Вот и осужденный остановился. Он ощупал себя, понял, что цел, огляделся и, дёргая ногами, неуклюже забрался в стоявшую рядом мусорку.

И сидя в этом вонючем убежище Щидушный вдруг с предельной ясностью понял, что возврата к старому быть не может, а впереди у него только плохое: скитания, тюрьма, скорая смерть. И он как бы увидел воочию всё своё скудное будущее и от отчаяния стал творить. Он взял какой-то ерунды, грязный бумажный комок, рыбью косточку, гнилое яблоко, тухлую баранью лопатку и сотворил из всего этого новую вселенную, и вдохнул в неё всю свою оставшуюся жизнь и всю нерастраченную душу. Он упрятал вселенную в пустую жестяную банку из-под тушёнки и заворожено смотрел, как родится новая жизнь. Щидушный был добрым создателем. В своей вселенной он не стал устанавливать никаких законов, чтобы тамошних людей было не за что наказывать. Хотя нет, один закон он всё же установил: всяк там должен был любить Щидушного. Просто хотелось, наконец, взаимности.

И когда его нашли в мусорке, и когда тащили в узилище, он кричал: «Об одном прошу: оставь ее в покое!». Его не понимали, думали, сошёл с ума. Всю оставшуюся жизнь (18 дней) он твердил эту фразу. Такими были и его последние слова:

«Об одном прошу: оставь ее в покое»