Одна Сатана
№44982 "Пропащие"

Настоящее

«Три миллиона жизней - это плата за независимость?!».

Я вздохнула и чуть покачнулась на насесте – он был не слишком устойчивым, сляпан из подручных средств. Ноги инстинктивно поджались, и я сохранила равновесие. Не хотелось мне вниз. От одной только мысли об этом к горлу подкатывала тошнота.

— Слышь, Ром, - крикнула я, не отрывая взгляда от монитора – смотреть на то, что делает Ромка, тоже не хотелось. – Как думаешь, сколько дураков в мире?

— Гораздо больше, чем ты думаешь, - весело отозвался он. – А что?

— Просто тут такое…

— Очередной Пророк опять выдал ценную идею?

Я всё-таки скосила глаза в его сторону. Роман невозмутимо помешивал в кастрюльке белёсый с синеватыми прожилками студень. Отвратительный запах почти исчез, но всё равно воняло так, будто кто-то оставил неподалёку давно нестиранные носки. Впрочем, это не от студня. Этот запах теперь был повсюду, многие уже привыкли, но для меня он был таким же мучительным.

— Ты прав… - я покрутила колёсико мыши, поднимая страницу. – Он обещает всё вернуть обратно. Нужно всего-то три миллиона добровольцев.

Ромкин смех заставил меня поёжиться.

— А что они должны делать? Пойти на корм червям?

— Нет. Послушай: «Чтобы очистить Землю от скверны, необходимо набрать три миллиона добровольцев и отправить их в то место, какое я укажу. Скверны там не будет. Чистый воздух, чистая земля, чистая пища. Что ожидает их? Я не могу сказать, но это единственный наш шанс».

— Очередная брехня, - ложка стукнула о край кастрюли. – И срач на тыщу каментов под ней.

— Если бы. Военные проверили то место – оно действительно чистое. – Я физически ощутила, как Рома напрягся. – И теперь набирают всех желающих. А срач на тыщу каментов стал на три миллиона каментов больше.

Рома поставил передо мной тарелку, и желудок сжался в спазме.

— Ешь.

Я подняла на него глаза.

— Ром, я не хочу…

Он схватил моё лицо пальцами, заглянул в глаза. Взгляд у него был упрямый и колючий. Ни нежности, ни понимания. Так смотрит убийца перед тем, как лишить жизни. И так смотрит хирург перед тем, как спасти.

— Ешь. Если мы не будем жрать, пусть и это дерьмо, мы сдохнем. Я не хочу, чтобы это произошло с нами.

— А, может, лучше…

Он зачерпнул студень ложкой, клейкая масса ткнулась мне в губы. Я отшатнулась.

— Меня сейчас вырвет!

— Блюй. А потом ешь. И не вздумай блевать, когда поешь. Это чистый белок.

Зажмурившись, я наклонилась и меня вытошнило прямо на сине-серую массу, лениво шевелящуюся на полу. Она уже облепила ножки насеста. Я отстранённо подумала, что скоро нам придётся искать более чистое место. Выпрямилась, утёрла выступившие слёзы.

— Лада… - Роман попытался обнять меня, я его оттолкнула, придвинула тарелку к себе и, задерживая дыхание, закрывая глаза, стала быстро черпать студень, засовывая его в рот, давясь и глотая.

Промытые в нескольких водах и вываренные черви не имели вкуса, обладали лёгким затхлым запахом и, главное, никаких галлюцинаций. Вся «кислота» уничтожалась при варке.

Когда тарелка опустела, я зажала рот рукой и замерла. Роман крепко прижал меня к себе, я больше не стала отстраняться.

— Ладушка, - зашептал Роман. – Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты умирала. Пожалуйста, делай, что я говорю. Я знаю, это трудно, но никак нельзя иначе.

— Можно, - хрипло сказала я.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Рома покачал головой.

— Не надо поддаваться чужому безумию…

— Нам некуда идти. И мне осточертел этот запах, эта жратва, эти постоянные передвижения с места на место. Я хочу нормально жить, Рома! – Стиснула его в объятьях. – Хотя бы несколько дней, но нормально. Пожалуйста, родной!

Он закаменел, пока я говорила всё это. Я знала - он относится ко всему скептически, и сама не доверяла пророкам, но этот предлагал не будущее, этот предлагал настоящее, а ещё – немного надежды.

Прошлое

Размножаться, размножаться, размножаться.

Вот и вся миссия, предназначенная мне. Постоянно рожать новых детей и отпускать их на верную смерть. Что было вчера? Что будет завтра? Нет ответа в памяти, занятой лишь единственной задачей.

Поплачь над своей жестокой судьбой и делай своё дело. Я не разрушаю этот мир и не спасаю его. Всего лишь винтик в такой сложной системе, что никому не осознать, тем более, червю.

Я постоянно зову кого-то, но приходят совсем другие. Их задача та же, что у меня.

Наши дети – воины судьбы, оружие в её руках.

Остальное мне неведомо.

Я червь. Я царица. Я бог своего мира.

Будущее

Рассвет принёс клубящийся, белесый туман. Высунувшись было наружу, я понял: в таком «киселе» заблудиться можно легко, надёжнее остаться в пещере, на которую так повезло наткнуться вчера. Подсвечивая себе зажигалкой, я обошёл временное убежище. И удивился, обнаружив не скалу, а бетонные завалы. Задолго до всего я ходил в походы и ночевал в пещерах – настоящих, засыпанных щебнем, влажных от подземной воды. Эта же была рукотворной и сухой. Вернее, люди построили здание, которое разрушилось потом. Часть перекрытий обвалилась, и получился грот, который держался до сих пор только чудом. Стены были покрыты копотью: неизбежное последствие выжигания червей.

Не желая рисковать, я решил переждать туман на улице. Чащоба, из которой мне повезло выбраться накануне в сумерках, грозно темнела. Капли маслянистой, колюче-холодной влаги оседали на лице, закатывались за воротник куртки.

Куда меня занесло? Вчера не было возможности подумать об этом. Сначала возникло ощущение вырывания из реальности чьей-то могущественной рукой, а потом – темнота, и жёлтые глаза, и хищное рычание. Какие тут могут быть мысли? Только действия.

Вчера я просто тупо бежал, не разбирая дороги, спотыкаясь в темноте. Мне сильно повезло: чащоба кончилась быстро, и хищник – или хищники? – остались там, почему-то не решившись последовать за мной в развалины. Вчера я был благодарен судьбе за это, сегодня голова гудела от домыслов. Ведь звери избегают плохих мест…

Но память жгла меня и вела к своей цели.

Помню, что не отпускал Ладу от себя – в той ситуации это казалось самым верным решением. Чёрт возьми, оно и было таким. До сих пор, когда я оказался тут, а она... Я стиснул зубы.

Туман поредел. Не развеялся, но уже можно было идти, не боясь заблудиться. Я встал и, застегнув плотнее куртку, двинулся прочь от закопчённых развалин.

Когда-то здесь жили люди. Много людей – пустые здания устремлялись ввысь, на улицах ржавели брошенные машины. Всё это выступало из поредевшего тумана, как призрак счастливого прошлого. Призрак времён, когда имело значение, что ты носишь и на чём ездишь. Однако и «Бентли», и «Жигули» ржавеют одинаково, своего рода торжество демократии. Я шёл по гулким, пустым улицам, заросшим травой и деревьями. Стёкла в домах были разбиты, кое-где ветер вытянул на улицу занавески – и они реяли теперь, как белые флаги поражения.

Когда-то город был огромен. Миллионы жителей, триллионы доходов, блеск и нищета, свобода и ограниченность. Столица одной шестой части суши, один из центров мира. Я смотрел на прикреплённые к домам таблички, и понимал, что иду по улицам, о которых знал до сих пор лишь понаслышке. Шёл по многорядным шоссе, обходя вереницы машин, застрявших в вечных пробках. Всё обветшало и медленно разваливалось. Везде следы пожаров и погромов: чёрные языки сажи на бетонных стенах, разбитые стёкла, мусор…

Запустение.

Я шёл вперёд. По когда-то людным улицам. Туда, куда вело сердце.

Настоящее

Гул турбин военного самолёта нагонял дремоту. Положив голову на плечо Романа, я думала, что всё. Ад закончен. По крайней мере, на какое-то благословенное время. Внизу осталась земля, наводнённая червями. Позади обеды из червей – нас кормили скромным солдатским пайком, и он казался нектаром и амброзией. Впереди лишь неизвестность.

Неизвестностью началось и ею же всё закончится.

Откуда появились мерзкие твари, не знает никто. Но однажды люди их обнаружили у себя в пище, на одежде, в собственных постелях. Черви не кусались и вообще были относительно безвредны, но их зловонием пропитывались еда и одежда. И бесконечное отвращение, когда натыкаешься ладонью на шевелящийся склизкий клубок в кровати, или на хлебе и в воде, или у себя в карманах.

Постепенно их стало больше. Они ползали повсюду, и нигде не было от них спасения.

Религиозные фанатики объявили начало Апокалипсиса, но полезных советов, кроме молиться и поститься, от них так и не дождались.

Поэтому на их место пришли Пророки. Так называли тех, кто галлюцинировал, надышавшись испарениями червей. Позже выяснилось, что испарения содержат в себе малую дозу диэтиламид d-лизергиновой кислоты, проще говоря, ЛСД. На открытых пространствах кислота рассеивалась, и массовых галлюцинаций не наблюдалось.

Первый пророк оказался в запертом помещении, набитом червями. Его нашли совершенно случайно и даже не хотели спасать, полагая, что он давно мёртв – черви полностью облепили его, тело едва угадывалось под этой массой. Лишь один спасатель заметил, что масса движется странно, судорожно подёргивается, и позвал на помощь. Пророка вызволили из объятий червей, но он оказался совершенно невменяемым, бормотал несвязный бред. Кажется, он так и не пришёл в себя.

Нашлись, конечно же, умники, которые повторили эксперимент и стали Пророками добровольно. Увы, от них тоже, кроме галлюцинаторного бреда, не было никакой пользы. Польза была Пророкам, которые собирали вокруг себя персональные секты обезумевших людей. Новых мессий кормили, отдавая последнее, содержали, переносили на чистые места, всячески защищали. Ибо нет лучшей охраны, чем фанатично преданная человеческая масса, которая порой напоминала массу копошащихся червей.

Но однажды, когда один из Пророков сказал: «я поведу вас в рай», а сам привёл в такое место, где от червей было не продохнуть, толпа разъярилась и разорвала того, кому раньше поклонялась.

С тех пор экспериментаторов поубавилось, а пророчили они исключительно в Интернете, который, на удивление, работал исправно. Связь, топливо, электричество, все эти ресурсы пока оставались в достаточном количестве. Проблема заключалась в том, что червями были заражены пища и земля, поэтому начался массовый голод. Червей уничтожали огнём, больше их ничего не брало – и случились массовые пожары и разрушения. К счастью, выяснилось, что сами черви довольно-таки съедобны, если их правильно обработать.

Все эти мысли я полусонно перебирала в голове. Я каждый день думала о том, что произошло, анализировала, но так и не поняла: зачем? Кому всё это надо? Есть ли в этом медленном истреблении человечества смысл? Или проще сосредоточиться на выживании, выбросив из головы ненужные вопросы, всё равно они не помогут сохранить жизнь. Покажите мне того, кому помогла пустая игра ума.

— Приготовиться, - раздался голос пилота в динамиках.

— Приготовиться! - по привычке рявкнул сопровождающий нас майор.

И добровольцы засуетились, стали нервно проверять парашютные сумки, судорожно вспоминать спешное обучение ещё там – дома, молиться, кто вслух, кто шёпотом.

Пятьдесят человек добровольцев, примерно столько же военных. Угрюмые измождённые лица.

Те, кто поверил. И те, кто проверил.

Этот Пророк не врал. Единственное чистое место без червей было здесь, на безлюдном острове в Тихом океане. Рай на Земле. Кто бы мог подумать, что обычный палаточный городок, раскинутый на острове, будет раем. И кто бы мог подумать, что добровольцев окажется больше трёх миллионов и отбор будет жёстким – от каждой страны брали не столько здоровых физически, сколько психически.

— Может, это не единственный остров? – предположил Роман ещё до полёта. – Разве проверили все острова на Земле?

— Не все, - отозвался инструктор. – Но те, что смогли проверить, тоже были заражены. Пришлось поверить этому чудику, - военный хмыкнул. – Выхода-то нет.

— Всё-таки вера победила знания, - заметила я.

Прошлое

Дети мои заполнили всю Землю. От небес до недр, от северного полюса к южному. Смерть не имеет значения. Так же как нет значения вообще ни в чём. Только бесконечное размножение себя, копирование генома, жизнь ради жизни, бессмысленная и вечная. Солнце погаснет – дети мои будут жить. Земля станет куском холодного камня – дети мои будут жить. Я буду жить вечно.

Имя мне – легион.

Так ползите же, дети мои!

Есть ли разница между двумя биологическими массами?

Ни та, ни другая не умеют летать.

Будущее

Почему меня выбросило в столице, я и понятия не имел, но счёл это хорошим знаком. Ибо Пророк ранее обитал там.

Первого человека я встретил неподалёку от центра. Он деловито разбирал вынесенные из разграбленного магазина вещи – примерял на себя, раскладывал по кучкам. На меня он сначала не обратил внимания, поглощённый своим занятием. А когда понял, что я стою рядом, было уже поздно.

— Не отдам, - быстро выговорил он. – Я это честно взял. Оно всё равно никому уже…

— Остынь, старик. Не нужны мне шмотки.

Человек испугался ещё больше:

— Еды у меня нет! И я сам старый уже, жёсткий!

— Ничего мне от тебя не надо! – прикрикнул я, и человек затих, прижав к груди вещи. – Я хочу знать, где Пророк?

— Пророк?

— Именно. Где Пророк, обещавший всем избавление ценой трёх миллионов?

Человек тихо завыл.

— Говори, придурок, быстро! – я пнул его по ноге. Хватать за грудки бомжеватого вида мужика было противно. Впрочем, я сам не был ни чистым, ни ухоженным.

— Он… он в Кремле. В специальном месте.

— Каком таком специальном?

— Его охраняют… Все… И армия, и церковь.

— Церковь-то тут при чём?

— Было сказано, что черви и избавление от них – промысел Божий…

Я горько усмехнулся. Вот значит как. Промысел. Да ещё Божий. Непонятно только, зачем Богу выходить на промысел, используя в качестве приманки вонючих червей.

— И что, сложно нынче пройти в Кремль?

Человек посмотрел на меня так, будто хотел сказать: «Издеваешься? Я думал, ты вещи отберёшь, как приличный грабитель, а ты спрашиваешь, как пройти в библиотеку».

В любом случае, с ним всё было ясно.

Я оставил человека в покое и стал искать относительно целый киоск с газетами. Там, среди всякой ерунды, наверняка были карты – самые простые, для туристов, впервые в жизни добравшихся до столицы, и не имеющих понятия, как пройти пешком к Кремлю. Заметив такой киоск, я пробрался внутрь и перерыл кучу макулатуры, прежде чем нашёл нужную мне вещь. Сориентировался по названиям улиц.

Берегись, Пророк. Я иду.

Мне ничего от тебя не нужно. Просто задать один важный для меня вопрос.

Я иду по улицам и проспектам, узнавая – несмотря на пожары и разрушения – центр города, который все видели в новостях, и не по сотне раз. Но меня не оставляет чувство, что я уже был тут раньше. Был, но забыл почти всё. Помню только о Ладе, о её руке в моей. Её глаза. Её улыбку. Вкус её губ.

Память обжигает. И ведёт к цели.

Настоящее

Полёт был столь захватывающим, что от восторга я забыла обо всём на свете. Свежий ветер бил в лицо. Морской воздух после зловонного города сводил с ума. И только услышав знакомый окрик, я пришла в себя, рывком дёрнула кольцо.

Упав в тёплый песок, сжав его пальцами, я радостно засмеялась и заплакала одновременно.

Свобода!

И неважно, что впереди – сейчас я нормально дышу, живу, сейчас я летала! И больше ничего не надо. Слышите?

— Лада, - я вздрогнула. – Ты в порядке? Всё хорошо?

Роман помог мне выпутаться из шёлкового полотнища и строп, потом ощупал меня осторожно.

Всё ещё плача от счастья, я обняла его, и он обнял меня в ответ.

— Всё просто замечательно, родной.

Мы поднялись с песка и, обнявшись, повернулись к морю, игравшему тысячей бликов. И так хотелось смотреть на эту игру всегда, не думая о плохом больше, полной грудью вдыхая запах моря, нагретого песка, тропической зелени.

— Всем построиться! Всем построиться! – кричал громогласный майор. Он пытался собрать рассыпавшихся по берегу ошеломлённых добровольцев. – Кто отстанет, тот останется! Кто-то хочет назад, придурки?

Это несколько отрезвило людей, с радостным смехом пытавшихся окунуться в тёплую воду.

Через двадцать минут все были в сборе и наш жалкий отряд отправился к наспех устроенному тут КПП, который охраняли солдаты в неизвестной мне форме.

— Американцы, - шепнул Ромка и поцеловал меня в ухо, заставив вздрогнуть. – Как обычно, на страже порядка.

Майор негромко переговаривался с человеком на пункте. Потом повернулся к нам и махнул рукой.

Я наблюдала, как у людей спрашивают имя, наверное, просто для формальности; забирают паспорта, и выдают номерки. От непрошеной тревоги у меня похолодели пальцы. А вдруг мы окажемся лишними? Вдруг нас отправят обратно, или бросят умирать прямо здесь. Какая разница, где умирать?

Я бросила взгляд на Романа. Ромка был спокоен как танк.

— Всё будет хорошо, - коснулся губами моих волос, ободряюще погладил по спине.

Мы подошли к проверяющему, и он с интересом посмотрел на нас. Молодой ещё, полный сил, улыбчивый парень. Но в глазах его читалось всё то же: «Сколько дураков в мире!». И это даже не было вопросом.

Рома толкнул меня к парню с такой силой, что я подумала – упаду ведь сейчас.

— Name? – спросил меня человек.

— Лада.

— Document, - он требовательно протянул руку, и я отдала ему паспорт.

Человек протянул руку к фанерной коробке, выудил оттуда номер, снова с интересом посмотрел на нас. Мы глянули на кусочек жести, я похолодела.

2 999 999.

— Go.

Но я застыла, глядя на своего мужа. Вдруг он не успеет? Вдруг оттеснят? Ноги ослабели так, что я не смогла идти.

— Go! – прикрикнул на меня парень, перестав улыбаться, и кто-то, подхватив меня под локоть, потащил в лагерь.

— Рома! – закричала я.

И словно через вату услышала:

— Я здесь, родная. Всё хорошо, я здесь.

— Номер? – прошептала онемевшими губами.

— Трёх миллионный. Я последний.

Во рту у меня пересохло. И прежде чем позади нас раздались крики отчаяния, повалилась на руки Роману.

Прошлое

Имя мне – легион?

Нет…

Когда-то меня звали иначе. Меня звали Иначе?

Дети путают мою память, мои мысли, мои чувства. Я ощущаю себя бесформенной материей, заполонившей вселенную, способную лишь раздуваться до бесконечности.

В центре этой вселенной в отчаянии бьётся кто-то маленький, жалкий и беспомощный, в гордыне своей поверивший в то, во что верить нельзя. Он желает родиться, но не так, как мои дети.

Родиться это – обрести себя, вспомнить, вернуться.

Найти.

По первому прикосновению.

И пусть мир снова погрузится в Хаос. Разве это не отличная цена за то, чтобы родиться?

Будущее

Люди попадаются всё чаще. Они настороженны и запуганны, предпочитают исчезать во дворах и переулках, оставляя без присмотра добычу – одежду, просроченные консервы и лекарства. Никто не даст гарантии, что всё это безопасно, но видимо, у них есть смысл идти на риск.

Туман то редеет, позволяя разглядеть здания вокруг и редких людей, то становится гуще. И тогда маслянистые капли оседают на лице и волосах, пропитывают ткань куртки, скатываются по коже, оставляя неприятное ощущение.

Очередной проспект плавно переходит в спуск, и я почти бегу по нему. Дальше только площадь, невероятно, непривычно огромная. Знакомые по трансляциям здания выглядят сейчас иначе: вместо праздничных растяжек на их стенах копоть и трещины.

А ещё на площади полно военных. Грузовики с откинутыми тентами, костры…

Вижу, как солдаты греются возле огня, собравшись вместе – то ли чтобы не потеряться в тумане, то ли просто скучают. Один шумно ест из котелка (звуки разносятся в тумане неожиданно далеко), и я понимаю, что дрожу не только от ярости. Сразу вспоминается и вчерашняя стометровка, и промозглый зябкий туман.

Пророк там, за рядами солдат. И я не супермен, чтобы разобраться с ними в одиночку. Вообще у меня сейчас есть лишь одно оружие – разум.

Я подхожу к ближайшей группе. Слышен лязг металла: живой огонь костра расслабил не всех. Старший довольно грубо спрашивает меня, кто я и зачем сюда иду.

Называю имя, говорю правду – захотелось посмотреть на Кремль, побыть немного возле Пророка.

Офицер хмыкает:

— Так ты из этих…

Я не отрицаю и не соглашаюсь. Вместо этого я говорю:

— Хороший у вас костёр. Живой.

— Грейся, - разрешает офицер. Перед тем, как обратить внимание на меня, он теребил упаковку сухого пайка, будто сомневаясь. Теперь колебания позади, офицер уверенным движением срывает пломбы, и я ловлю себя на том, что не отрываю глаз от банок с едой.

На то, чтобы не думать о еде, требуется усилие воли.

— Зря ты пришёл, - говорит офицер, щёлкая автономным нагревателем на миске. – Нет тут Пророка. Ну, или скоро не будет.

— Как это? – замираю я. Мне очень нужно увидеть этого типа, вытрясти из него душу, узнать ответ на важный для меня вопрос.

— А вот так. Здесь слишком много поклонников, - с этими словами он протягивает мне открытую, исходящую паром миску с едой и одноразовую ложку. Я замираю, ошеломлённый двумя вещами разом: неожиданным сообщением и нежданным гостеприимством. Голод быстро возвращает мне разум, и я принимаю еду с благодарностью. Ем и размышляю – стоит ли расспрашивать дальше. Отсутствие любопытства может погубить меня так же, как излишняя заинтересованность.

— Если бы ты знал, как вы все надоели, - беззлобно говорит офицер. – Шатаетесь тут, ждёте, когда Пророк изречёт с балкона новое откровение. – Он ест с размеренностью человека, давно забывшего о голоде, и я стараюсь подражать такой манере, хотя желаю проглотить всё и сразу. – Но все его предсказания – чушь, кроме того, единственного.

— По-моему, этого достаточно.

— Для чего? Для пожизненной охраны с полным пансионом?

Я улыбнулся:

— Пожизненная охрана мне не нравится. А вот против пансиона я бы не возражал.

Офицер тихо рассмеялся:

— Вашему Пророку не нравится ни то, ни другое. Он хочет проповедовать, нести людям свет истины… только ему не дадут этого сделать.

— Почему?

— Он же не принадлежит ни к одной из церквей. Сам по себе.

Я фыркнул. Тоже мне, причина. Если бы в той, прошлой жизни, изолировали всех желающих открыть человечеству истину – пришлось бы строить много особых тюрем, с отделениями карательной психиатрии. Да и какой резон офицеру рассказывать правду бомжу, поклоннику Пророка? Никакого. Всё, что он рассказал мне сейчас – шелуха. За исключением одного.

Как он выразился? «Ждёте, пока Пророк изречёт с балкона новое откровение»?

Я поднял глаза над краем миски. Осторожно, чтобы не привлечь внимания, окинул взглядом здания вокруг площади. Уцелевших было мало: офисы и магазины разграблены и сожжены уже давно. Часть из них обвалилась, погребя под собой стоявшие рядом дома. Ещё часть снесли, будто специально очистив пространство вокруг «сталинской» многоэтажки. С балконом.

Снова прислушался к офицеру – он говорил что-то про реформы, про свет новой эры, что скоро уже, совсем скоро, вот-вот, трудности закончатся и всё будет хорошо. Скептик во мне цинично издевался над уверенностью «государева человека»: пройдя по городу, я понял, что власти никак не наведут порядок в пределах столицы, что уж говорить обо всей стране? Аккуратно доел угощение, поблагодарил и встал.

Мне ещё предстояло понять, как можно проникнуть в это отдельно стоящее здание.

Туман, на моё счастье, опять сгустился. Обжигающе-холодные капли снова поползли за ворот куртки, и я передёрнул плечами. Костры превратились в размытые пятна, когда я услышал под ногами хруст щебня – незаметно для себя я оказался на той части площади, что граничила с нужным мне домом.

Я замер, проклиная туман. Что делать? Отступить? Или, шалея от собственной наглости, идти дальше? Что я скажу тем, кто остановит меня? Заблудился в тумане? Это правда, да. Но почему я оказался именно здесь? Из-за чего?

Из-за кого. Из-за Лады.

Пригнувшись, я быстро пробежал туда, где – по моим прикидкам – могла быть стена. Начал искать её, вытянув вперёд руки. Громкий скрежет заставляет меня замереть.

— Зря ты окно открыл, - бархатный низкий голос тёк по волнам тумана, - опять всё в разводах будет.

— Жарко тут, отец Дионисий, - будто извиняясь, произнёс второй голос, по-юношески высокий.

Решив, что голоса доносятся из нужного мне дома, я подкрался поближе, стараясь не шуметь разбросанным вокруг щебнем.

— Жарко? - обладатель бархатного голоса словно улыбнулся. – Не ценишь ты земных благ: на улице-то холодно. Ладно, дыши тут… туманом. Потом прибери только. И окно не забудь закрыть, а то опять солдаты ругаться будут.

Я вытянул вперёд руки и наткнулся на стену дома. Ощупал её, уцепился за выступ, подтянулся выше. Голосов больше не было слышно, единственным ориентиром служило окно, распахнутое в туманный день. Медленно и осторожно, цепляясь за выступающие кирпичи, за выбоины в стене, я поднимался, мысленно благодаря себя за то, что однажды решил выучиться скалолазанию. Когда голова оказалась на уровне подоконника, я быстро обшарил комнату взглядом.

Комната, похоже, была пуста. Наверное, юноша вышел из неё вместе с обладателем бархатного голоса.

Я поднялся выше, перекинул руки через подоконник, подтянулся – и рывком втянул себя в комнату. Снова осмотрелся, надеясь от всей души, что никого тут нет.

Испуганное мычание заставило меня чертыхнуться.

Парень – а потрясённое, испуганное лицо принадлежало парню лет шестнадцати от роду – стоял в углу, зажав рукой рот. То ли ругательство сдерживал, то ли крик.

— Тихо, - попросил я. – Ради Бога, тихо.

Парень закивал и отнял руку ото рта.

— Ты к Пророку, что ли? – спросил он, когда я боком двинулся к выходу. – Нельзя тебе туда. Никому нельзя.

— Это ещё почему?

— Он не настоящий Пророк. А тебя сейчас арестуют.

Должно быть, сигнализация находилась где-то возле двери – рванувшись к ней, парень скользнул мимо меня. Перехватить его не стало проблемой, а вот удержать… Он вырывался, царапался и кусался, больно заехал коленом в бок – почки отозвались прострелом в поясницу. Я взвыл от боли.

Навалившись на брыкающегося подростка, я пережал ему шейные артерии и держал ровно шесть секунд, пока ретивый монашек не обмяк подо мной. Убедившись, что парень жив, я отволок его к окну. Прислонил к стене, заботливо прикрыл занавеской… От входа вроде не видно.

Аккуратно закрыв за собой дверь, я оглядел коридор. Пусто. Ни солдат с оружием наизготовку, ни попов с крестами наперевес. А я рассчитывал увидеть нечто подобное. Ну, или указатель: «к Пророку – это вон туда». Зато можно было почти беспрепятственно двигаться по дому, осматривая этаж за этажом, время от времени прячась от степенных людей в рясах.

Пророка я нашёл на шестом этаже.

Как ни странно, возле его комнат не было охраны. Возможно, рассчитывали на солдат, лагерем стоявших на площади. А может, имелись свои, непонятные мне соображения.

Коридор был пуст, дверь – открыта. Её можно было толкнуть и войти.

Что я и сделал.

Настоящее

Рома жадно целовал меня, вжимая разгорячённым телом в подстеленный спальный мешок.

— Рома…

— Что? Все заняты собой. Ну, Ладушка…

И я поддалась его желанию. А потом мы смотрели на огромные тропические звёзды, блаженно улыбаясь.

— Всё это так нестерпимо романтически, - сказала я.

— Нестерпимо? – Роман лениво потянулся.

— Ещё вчера мы думали только об одном – как найти чистое место и как заставить себя съесть студень. А потом уснуть, молясь о том, чтобы завтра проснуться и увидеть – всё стало как раньше.

Роман усмехнулся.

— Чудес не бывает, дорогая. Мы делаем их своими руками. Твоими, - он погладил пальцами мою щёку. – Спасибо, что решилась на эту авантюру.

— Спасибо тебе, что не стал отговаривать и не бросил меня.

Он перевернулся на спину и тихо вздохнул.

— Сбылись наши молитвы хотя бы в этом. Всё как раньше.

Надолго ли? – неуместная в такой расслабленный момент мысль испортила мне настроение.

И ещё: вдруг сейчас мы зачали ребёнка? Вот это было бы уж совсем неуместно.

Наша часть лагеря, куда нас отвезли на машине, состояла из россиян. Хотя порой встречались и люди из других стран, как я поняла – они сами вызвались жить здесь по каким-то причинам – то ли кормили лучше, то ли люди не такие смурные. Военных тут уже не было. Добровольцы сами поддерживали порядок, а продукты нам сбрасывали с вертолёта. Днём нас представили местному старосте – это был благообразный седой старичок, который попросил называть его просто Виктором. Он оказался весьма словоохотливым.

— Ну а что, - задумчиво говорил он, - я войну пережил, хоть и дитём. Но как от бомбёжек с матерью бежали – помню. Страшно было и… интересно.

— Интересно? – переспросил Роман.

Старик кивнул.

— Сердце в груди ухает и даже какой-то азарт – ты от неё убежишь, или она тебя накроет. На всю жизнь это запомнил, и всё время хотел вернуть это… - он замялся, пожевал губами.

— Состояние? – подсказала я.

— Состояние, милая. Всё время искал чего-то такого. Играл со смертью. А ну, кто догонит?

— Зачем же вы сюда приехали, Виктор?

Старик вскинул на нас глаза – яркие, блестящие, совсем ещё молодые.

— А тут тоже неизвестность. Либо пан, либо пропал. Всё лучше, чем от этой гадости скрываться. Я не червь, нет, - он помотал головой. – Пусть они в своих норах ползают, от света белого прячутся.

— Тут столько народу, больше, чем в обычном городе, - сказал до сих пор молчавший Роман. – Как же с преступлениями? Не думаю, что тут три миллиона праведников, которые мгновенно возлюбили друг друга.

Староста довольно улыбнулся и погрозил нам пальцем.

— Правильные вопросы задаёшь, парень. Нельзя тут убить. Ну, пока нельзя. Оживает мертвяк сразу. - Я вздрогнула. – Не бойся, милая, - Виктор похлопал меня по плечу. – Нет тут зомби, просто нет смерти. Да и убийств было – раз-два и обчёлся.

— Но странно это, - задумчиво произнёс Роман.

Старик развёл руками.

— А черви не странно? Чему уж дальше-то удивляться?

На этом разговор наш закончился тогда.

Так проходил день за днём. Мы бездумно загорали, занимались любовью, отсыпались, и постепенно в наши сознания стала закрадываться робкая мысль, что так и останется.

Может, мы даже хотели поверить местному Пророку, что мы – три миллиона праведников, которые обрели свой рай, и что за пределами острова уже никого в живых не осталось.

Действительно, вертолёты перестали барражировать над нами, а попытки пройти обратно к КПП увенчались тем, что люди просто заблудились и вышли обратно в свой лагерь.

Неизвестность постепенно сменялась расслабленностью, пока однажды Виктор не сказал нам, глядя куда-то в сторону:

— Вы я вижу, ребята хорошие, хочу вас предупредить. Другие ещё не знают, а мне паника тут не нужна. - Мы с Романом тревожно переглянулись. – Люди стали пропадать.

— Может, они просто пошли погулять и заблудились? – осторожно предположил Роман. – Остров-то большой.

— Ага, вышли из палатки ночью поссать, прости, милая, и заблудились. Навсегда.

Старик посмотрел на нас внимательно.

— Будьте осторожны, молодые люди. Это ещё не всё.

— Не всё?

— Черви стали появляться. На месте тех, исчезнувших. И их нельзя убить, сжечь тоже не получилось. Эти черви просто неистребимы. К ним теперь боятся даже подходить, так и лежат в своих палатках. Смердят.

Эта новость оказалась для нас такой неожиданностью, что мы вернулись к себе и дотемна сидели молча, обнявшись. Тропические звёзды, казалось, прожигали нас насквозь. От романтики не осталось и следа.

— Мне кажется, всё понятно, - разлепила я с трудом губы. – Эти люди превращаются в червей. Наша участь – стать червями.

— Но зачем?! – он так громко выкрикнул это, что мне пришлось прижать пальцы к его губам.

— Я не знаю, родной. Может, они так размножаются?

Роман издал сдавленный рык, и я вцепилась в него.

— Они и так размножаются, до бесконечности!

—Ну, может, это их… матки? Царицы и самцы.

— О, боже! – он почти застонал. – Как ты можешь такое говорить?

Я пожала плечами.

— Просто предполагаю.

Он встряхнул меня с силой и зашептал.

— Бежать надо отсюда.

— Куда? Кругом океан… И никто так и не нашёл КПП.

Он снова зарычал.

— Что же делать?

Я промолчала.

На следующий день в палатке Виктора обнаружили гигантского сине-сизого червя, который возлежал на спальном мешке, и лишь колышущиеся его склизкие бока говорили о том, что он жив.

Наш побег ничего не дал. Мы скитались по острову, натыкаясь то на один лагерь, то на другой. Все они были переполнены червями. Паникующие люди срывались с насиженных мест, но нигде им не было приюта больше. Просыпаясь, они находили вместо своих товарищей тварей, которые с божественным величием заполняли наш маленький райский мирок.

Один лагерь полностью состоял из червей. Там был лишь один человек. Пророк.

Безумными глазами пялился он на Ромку, который тряс его, давал пощёчины и призывал к ответу.

— Ну ты, долбанный Квизац Хадерах, говори, что дальше? Что дальше, чёрт тебя дери?

Я оттаскивала Рому от несчастного, но на него словно что-то нашло. Будто он выплёскивал из себя накопленные за всё это время страх, боль и отчаяние.

— Говори! – кричал Роман. – Говори, паскуда!

— Оставь его!

Мой муж очнулся и посмотрел на меня налитыми кровью глазами.

Пророк что-то мычал, хрипел натужно, протягивая к нам скрюченные пальцы.

— Время… - бормотал он. – Время повернётся вспять… И станет человек, кем он должен быть, и откроет новую эру… И лишь тот, кто открыл новую эру, закроет её…

— Что это за херня? – закричал снова Роман.

Я взяла его за руку, сжала пальцы.

— Пойдём, дорогой.

— Но последний вернётся… Последний… - хрипел Пророк, заваливаясь набок и синея, раздуваясь как утопленник. – Последний!

Мы бежали, взявшись за руки, куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда.

Прошлое

«Не все мы умрём, но все изменимся».

Будущее

Пророк стоял на коленях спиной ко мне, в мешковатой белой одежде, опустив голову в молчании.

Я тихо прикрыл дверь, бесшумно скользнул к нему, зажал рот ладонью, заломил руку за спину.

— Тише. А не то шею сверну. Поверь – легче лёгкого, особенно тебе.

Пророк дёрнулся, но сопротивляться не стал.

— Сейчас мы с тобой поговорим по-хорошему, и если я получу ответы на свои вопросы – ты отделаешься испугом. Если начнёшь звать на помощь, сверну тебе шею. Кивни, если согласен.

Он как-то слишком торопливо кивнул, но мне уже было всё равно.

Я отнял медленно ладонь от его рта.

— Что ты хочешь знать? – спросил Пророк дрожащим голосом.

— Тайны мироздания можешь не открывать. Скажи, как я могу вернуть свою Ладу?

Пророк нервно хихикнул.

— А кто это и что с ней? Я хоть и пророк, но не обязан знать всех Лад в мире.

Желание свернуть ему шею усилилось во мне, но я сдержался.

— Это моя жена. Послушав твоего пророчества, мы отправились добровольцами на проклятый остров. Твоё пророчество исполнилось – черви здесь исчезли, но…

Я почувствовал, как он весь замер, напрягся, его лицо побелело.

— Но?

— Добровольцы на острове стали превращаться в червей. В маток и самцов, как я думаю. Последней в червя обратилась моя жена. А потом…

Я прикрыл глаза.

Её тело, которое я ласкал совсем недавно, покрылось вонючей слизью как коконом. Запах был такой сильный, что я потерял сознание, а когда очнулся – увидел лишь червя. Огромного, отвратительного червя вместо моей Лады.

Ничего из этого я ему не сказал. Кадык пророка судорожно дёрнулся.

— Как тебя зовут?

— Роман.

— Послушай, Роман, я скажу тебе то, что никогда и никому не говорил.

Он начал медленно поворачиваться, и я позволил ему посмотреть в мои глаза. По его морщинистому лицу текли слёзы, губы дрожали, и он говорил, захлёбываясь собственными словами.

— Я дышал этими червями, я позволял им ползать по мне, ради того, чтобы узнать правду. И однажды мне открылось. Ты знаешь, что мне открылось – эту информацию слово в слово передавали на каждом углу. Роман, это всё, что я знаю! Но есть ещё одно. То, о чём я умолчал. В конце послания было сказано: твоё желание исполнится, но опасайся Последнего. Это слишком личное, чтобы рассказывать всем. – Он перевёл дыхание. – Ты – Последний, я так понимаю. И я хочу знать, что было потом.

Его глаза не могли обмануть того, кто пережил столько, сколько я, и я выдохнул ему в лицо.

— А потом всё исчезло, Пророк. Очнулся я уже здесь. Вот и вся история. Я думал…

Ладонь Пророка легла на моё плечо.

— Прости меня, я не знаю ничего, кроме того, что знаю. Ты искал меня узнать правду, теперь ты знаешь. Если хочешь меня убить – давай. Из-за моего пророчества погибли люди.

— Или не погибли, - прошептал я. – Они стали червями. Попали в прошлое, на Землю, дали потомство, а потом добровольцы, которыми черви были, отправились навстречу своему будущему. Круг замкнулся. Но кому всё это надо? Зачем?

Пророк покачал головой, его пальцы сжались на моём плече.

— Неведомо никому, даже Пророкам. Потому что мы не Пророки вовсе, а игрушки в руках судьбы.

Он поднялся. Я следом.

— Живи со своей виной, Пророк. Что может быть тебе лучшим наказанием?

Повернувшись, я вышел в коридор. Охрана, церковники, арест… Всё это меня уже не волновало. Я видел, как люди бегут мне навстречу и что-то кричат, слышал как Пророк останавливает их, приказывает пропустить меня. И я прошёл мимо всех, никем не тронутый.

Спотыкаясь, я шёл по разрушенной площади. В голове не осталось ни единой мысли, на душе было мерзко. Я рвался сюда, надеясь на ответ, чтобы вернуть Ладу – а получил только пустоту. Не хотел верить, что её нельзя вернуть.

— Святой Боже! – закричал кто-то за моей спиной. «Это не ко мне», машинально подумал я. Раздался треск автоматной очереди и крики: «ложись!».

Но и это было уже не для меня. Я упрямо шёл вперёд, а глаза резало от невыносимого света так сильно, что я не вытерпел и поднял голову.

С небес десантировались существа в рыцарских доспехах, похожих на средневековые; забрала в шлемах были подняты. За спинами шлейфом сияло зарево. Команду возглавлял «рыцарь» в тёмных доспехах. Его лицо показалось мне до боли знакомым, если бы не было столь сурово мужским.

— Лада?..

Рыцарь улыбнулся мне, отдал честь.

И я услышал его трубный голос.

— Об одном прошу: оставь её в покое.