Рваная Грелка
Конкурс
"Рваная Грелка"
18-й заход
или
Три миллиона оставленных в покое

Текущий этап: Подведение окончательных итогов
 

Zaraza2
№45015 "Шум"

ШУМ

 

«Три миллиона жизней - это плата за независимость?!»

Из-за общего шума фраза практически не выделялась. Но что-то в ней было знакомо. Она заставляла меня о чём-то вспомнить.

«Три миллиона! Ты берёшь большой грех себе на душу!».

Опять! Только цепляясь за эту фразу я могу выплыть из всепоглощающего шума! Мысль. Думать о фразе! Шум потихоньку сходит на нет. Что-то странное стало происходить вокруг. Всё стало… появляться. Я вижу. Я снова вижу. Бог ты мой! Шум больше не охватывает меня, он спрятался где-то там – глубоко в затылке! Залез в свою нору как испуганная гадюка! Залез, чтобы при удобном моменте снова выскользнуть! Выскользнуть и заполнить всё пространство вокруг. Не время думать о шуме. Я ничего не помню! Взгляд. Надо срочно увидеть что-то знакомое… Моя правая рука, кресло, разбитая ваза… Взгляд мечется по комнате как сумасшедший, будто бы я отдал ему все оставшиеся силы. Где я? Что чёрт возьми происходит?

«Они сами сделали свой выбор! Подумай о будущем! Мы теперь свободны!»

Я посмотрел на источник звука. На экране телевизора Константин Хабенский наставил пистолет на Виктора Вержбицкого. Вот откуда эти фразы! Нет. Я всё равно не могу ничего вспомнить! В ушах сильно звенит. По-моему я вчера хорошенько выпил.

Звон в ушах резко прекратился. Так же резко вернулась моя память. Весь мир на мгновение перевернулся с ног на голову. Я глянул на левую руку. Указательный и средний палец были в крови. Безымянный просто отсутствовал. О боже! Катя! Где она? Он не смеет её трогать!

— Катя – мой голос дрожит. Она не отвечает.

Просто молчит. Из её комнаты донёсся странный скрежет. Мир снова перевернулся, заняв изначальное положение.

— Катя – на этот раз я прошептал.

Надежда. Всё что заполняет сейчас мою голову – надежда! Я войду в её красивую разноцветную, уютную комнату, где как всегда будет гореть свет, и там будет сидеть она, играя со своим любимым мишкой Фредди. Я зайду, а она спросит: « Папочка! А что у тебя с рукой?». «Ничего страшного, дорогая»- как всегда совру я. Катя ещё совсем маленькая. 11 лет. Бывшая жена Лена оставила мне её на выходные…

Шаг за шагом, каждый следующий неувереннее предыдущего. Дыхание затаилось ещё пол минуты назад. Я аккуратно открываю дверь правой рукой. Полоса света слепит мой левый глаз… Вот он! Коварный удар, нанесённый самой жизнью! Нокаут, который лишает тебя желания жить, выбивая всю твою надежду похлеще боксёра, выбивающего дурь из соперника. Удар нанесён с такой силой, что сама жизнь становится болезнью, а смерть выглядит как болеутоляющее. С каждой увиденной деталью я всё меньше верю в реальность происходящего. Всё это - злая игра, а моё мнение о правилах никто не спрашивает.

Катя сидела на стуле. Она смотрела на свою левую руку, и улыбалась, улыбалась огромной кровавой раной от левой скулы – через рот – и до правой скулы. Неизвестный художник видимо нашёл это забавным, но он вовсе не собирался останавливаться на достигнутом! Девочка всё ещё играла с любимым мишкой Фредди. Он был прибит гвоздями к её правой бледной ладошке. Мишка улыбался своим ртом-швом и смотрел глазами-пуговками на левую культю Кати. Кисть с пальцами отсутствовала. Неизвестный художник отлично собрал придуманную картину: девочка как бы говорила: «Вот видишь, Фредди, теперь у меня тоже нет пальчиков, как и у тебя!».

Кровь текла ручейками из раны на лице и ушей маленькой девочки. Где-то под сиреневой детской кофточкой ручейки сливались в один сплошной поток, стекая по синтетике штанов, и в конце концов падая маленькими капельками с большого пальчика ноги на пол, окончательно теряясь в огромной багровой луже.

В такое нельзя верить, даже когда это видишь. Я могу осознать такие вещи, когда их показывают по телевизору, или о них пишут в книгах. Но видеть перед собой – совсем другое! Я на мгновенье стал великим скептиком, самым неверующим человеком на этой проклятой планете! Катя просто не могла умереть! Она же ещё маленькая! Ну да! Вот всё и сходится! Ей всего лишь одиннадцать лет, а девочки в таком возрасте играют в песочнице со своими любимыми куклами, смотрят детские шоу по телевизору и приглашают своих подружек себе в комнату поиграть вместе или поделиться «важными» секретами. Они просто не могут сидеть мёртвыми на стуле, воплощая чью-то больную фантазию.

Но реальность и здравый рассудок решили всё же снова посетить меня. Желудок прочистился, сразу и без промедлений, прямо на порог. Я стою и смотрю на свой завтрак, превратившийся в лужу на полу. Голову поднимать нет смысла – будет только хуже. Хватит.

Надо собраться, начать трезво мыслить, пока всё не стало ещё хуже. Стрелка на наручных часах резво перескочила на двадцать три ноль ноль. Скоро придёт Лена. Я должен спасти хотя бы её!

Последняя мысль привела меня в чувство, надо срочно бежать на первый этаж! Открыть грёбаную входную дверь и добежать до соседей. От них я и позвоню в милицию!

Прыгая через несколько ступенек сразу я побежал на первый этаж.

Там сидел он. Сидел, по хозяйски развалившись на диване, нагло сгрузив ноги на чайный столик перед собой. На столике что-то лежало.

— Здарова Илюха! – играючи воскликнул он, не поворачивая головы- А мы тебя заждались!

— Кто это вы? – неосознанно произнёс я.

— Ну я и твои соседи!

Вот теперь я понял, что именно лежало на столике у его ног. Головы. Головы соседей. На их мёртвых лицах застыли всевозможные выражения: бабка Лида улыбалась, оголяя свои больные зубы, соседский мальчик Миша выпучил глазки, изображая удивление, его мать Анастасия открыла рот, её глаза закатились как у доведённой до оргазма. Мой рассудок извратился от увиденного: такое ощущение, что Анастасии срубили голову в то время, как она делала кому-то минет. Шум. Долбанный шум раздался где-то в глубине затылка. Он постепенно нарастал.

— Ох! Илья! Ну перестань! Что это за выражение застыло у тебя на лице? Ты же сам знал, что так оно всё и будет! Я же тебя предупреждал! – незнакомец закатился мерзким смехом.

Смех показался знакомым. Точно! Он доносился как будто бы из прошлой жизни. Складывалось впечатление, что перед тем как достигнуть моих ушей, он пробился через завесу времён, через тысячи лет.

— Кто вы, и что вам нужно? – всё, что я мог выдавить из себя.

— Всё как обычно – совершенно серьёзно сказал незнакомец – нет смысла тебе всё объяснять, когда ты умрёшь, ты и сам всё поймёшь. А точнее вспомнишь.

Он сказал это так ненавязчиво, будто убивал меня каждый день. Мурашки пробежали по коже. Незнакомец пристально смотрел на меня. От его взгляда шум в затылке зашевелился, затем произвёл первую попытку вырваться наружу. Я напрягся изо всех сил, стараясь не выпускать его. Вроде получается.

— Илья! Не стоит сопротивляться! Каждый раз одно и тоже! В глубине души ты знаешь – я всё равно сломаю тебя!

— Как и твою мелкую сучку Катю! – голос был агрессивным, и он не принадлежал незнакомцу.

Шум сделал ещё один рывок, посильнее предыдущего, но всё ещё безрезультатно. Я разглядел того, кому принадлежал второй голос. Со мной разговаривала голова бабки Лиды. Шевелился лишь рот. На каждую согласную букву в слове между зубов проскакивала слюна вперемешку с кровью.

— Да! Сучку Катю!

Теперь они говорили синхронно. Не только незнакомец и голова старухи. К их хору присоединились головы Миши и Анастасии. Этакий квартет!

— Сломаю! Всегда ломал! Не сопротивляйся! Бесполезно.

Тысяча молоточков стучали по черепу со всех сторон – шум пытался вырваться наружу, мешая реальное с нереальным, чистое с извращённым, невинное с грешным; кромсая и перемешивая весь мир одним огромным холодным лезвием безысходности.

— Ты слышишь шум?

Казалось в голове вместо крови по венам тянут колючую проволоку. Шум нарастал. Он заставлял сходить с ума.

— Он заберёт тебя!

Только теперь я понял, что уже не принадлежу своему телу. Я воспарил над ним, наблюдая за всем этим спектаклем из верхнего угла комнаты.

Я вспомнил, как всё было. Две тысячи лет назад.

Я раб. Раб, на которого надели доспехи, дали в руки оружие. Какой в этом толк? Вместо оружия можно было дать смелость, а вместо доспехов – уверенность. Я не обладал ни тем не другим.

Хозяин смотрел на меня залитыми ужасом глазами, он теребил мои плечи и кричал, глядя сквозь меня:

— Они напали на мои владения! Все воины мертвы! Заслужи себе свободу – убей их! Не дай им убить меня и мою семью! Умоляю тебя!

Мне самому было страшно, даже возможность стать свободным не могла заставить меня выполнить просьбу.

Стрела пролетела через всю комнату. Хозяин всё ещё смотрел на меня умоляющим взглядом, когда кровь изо лба заливала его лицо. Я почувствовал удар в спину. Били не рукой. Я повалился животом на пол. Дрожа всем телом, я молился, чтобы меня убили быстро, не переворачивая на спину, не давая увидеть их страшные лица. Мой мочевой пузырь не выдержал напряжения, изливая своё содержимое. Только бы убили быстро.

Вокруг кто-то бегал. Затем раздался звук выбитой двери. Женский плач, плавно переходящий в хрип. Кто-то схватил моё правое плечо.

Мир развернулся. Теперь я видел потолок на фоне уставившихся на меня презрительных взглядов. Кто-то смеялся над моей трусостью и беспомощностью.

— Баба и та старалась сопротивляться.

Фразу проводил дружный хохот воинов. Один из них направил лезвие своего меча в мою сторону. Кишечник решил пойти по пути мочевого пузыря, извергая вонючее содержимое наружу. Снова раздался смех.

Никогда ещё мне не было так страшно. И тут появился он. Незнакомец. Он растолкал воинов, подошёл ко мне, и посмотрел прямо в моё лицо. В голове на мгновение возник какой-то шум.

— Ты был рабом в этом доме? – спросил он.

Я не мог ответить, а лишь махнул головой, в знак согласия.

— Отлично. Ты хочешь стать свободным?

Повторный кивок.

— Тогда слушай…

… рассказ длился очень долго, иногда перетекая в обещания. Он повествовал о великой силе и власти, которую мне даруют. Но главное – он обещали свободу, независимость. Я согласился. Это было самой большой ошибкой в моей жизни, но я согласился. Взамен перед моей смертью он будет забирать всех любимых мною людей на моих глазах. В той жизни я был одинок, и не представлял, насколько это может быть ужасно. Но это ещё не всё. Он придёт в мои следующие тридцать жизней, и выполнит наш уговор.

Воспоминания слегка привели меня в чувство. Я всё ещё парил в комнате. Когда-то принадлежащее мне тело лежало на полу. Незнакомец снял с него одежду, и вырезал смайлик на моём лобке, на прощание глумясь над моим сознанием. Внезапно раздался стук в дверь.

— Илья! Ты дома? – голос принадлежал Лене.

— Да-да! Секундочку! Сейчас открою! – незнакомец заговорил моим голосом.

Собрав всю свою волю, я попытался произнести последнюю в своей нынешней жизни фразу. Усилия не оказались напрасными: губы на моём изувеченном теле зашевелились, сквозь шипение послышалось:

— Об одном прошу: оставь её в покое.

А затем меня поглотил шум.