Ри
№45031 "Покой и воля"

- ...Три миллиона жизней - это плата за независимость? Или это чудом вырвавшиеся из-под гнета...

— Стоп-стоп-стоп! Мартин, мы на прошлом занятии как раз поднимали эту тему - в данном контексте правильный перевод этого слова не «жизнь», а «душа». «Три миллиона душ - это плата за независимость?». Это отсылка к крепостному праву, существовавшему в России вплоть до конца 19 века. Взаимоотношения жителей планеты Рейнфаллия с владельцами ее земель наиболее близко к взаимоотношениям крепостных крестьян с хозяевами - по крайней мере так кажется современной публике.

— Тогда почему в английском тексте используется «жизнь», а не хотя бы «раб»?

— Западные социологи традиционно обращают внимание на иные аспекты этих отношений.

— Вы думаете, что внешнее главнее внутреннего?

— Ангелина, у нас урок английского, а не обществоведение. Если хотите, можете обсудить эту тему на следующем дискуссионном клубе. Вернемся к уроку. Мартин, продолжайте.

— Три миллиона жизней - это плата за независимость? Или это чудом вырвавшиеся из-под гнета несчастные люди, которым амбиции их хозяина чудом подарили долгожданную свободу? ООН согласилась признать суверенитет Рейнфаллии только в обмен на возвращение на родину трех миллионов душ...

— Стоп! Теперь вы решили везде использовать это слово?

...

Ее губы дрожали. Антон отвернулся к окну, чтобы она не заметила, что он сам едва не плачет.

— Для вас это в любом случае будет лучше. Из всех «отпущенников» только пятеро попросили о встрече. И вы. О чем это говорит, доктор Веллерс?

— О неустойчивом эмоциональном состоянии, стремлении к переменам, ярко выраженной пассионарности, словом, отклонениям, тем более странным, что коррекционный срок пребывания уже прошел.

— То есть мы брак, да? Брак? Отбросы! Но смотри, смотри, неплохой процент, а? Из трех-то миллионов, а?

— Успокойся, пожалуйста. Никакой ты не брак. Просто промахнулась, бывает...

— Не отпускай меня, я прошу...

Антон тяжело вздохнул и покосился на доктора. Тот пожал плечами. Документы на всех отпускаемых уже были выписаны, медосмотр проведен и задержать даже одну сентиментальную дурочку означало нажить себе серьезные неприятности с международной полицией.

— Может мне на ней жениться?

— Угу. И на остальных полутора миллионах. Или ввести законы о равноправии и жениться сразу на всех трех, включая мужчин и несовершеннолетних.

— А что? Аль я не царь?

— Будешь. Как три этих миллиона отпустишь, так и будешь. И тогда женись хоть на всей планете. - доктор протер очки салфеткой и кивнул секретарю:

— Пожалуйста, проводите девушку. У нас всего час на прощание с остальными... - он хмыкнул, - ...бракованными.

Девушка прижала пальцы к губам и почти бегом вышла из комнаты. Антон устало потер руками лицо.

— Ну что ты так переживаешь, а? Будут у тебя новые поселенцы, больше прежних. Суверенитет дело такое - как налетят...

— Налетят, да не те... Приедут за независимостью, а не...

— Да ты даже не помнишь, как ее зовут!

— Да и не знал никогда.

— А я о чем!

— Зато я знаю, что она не никогда не может выбрать между айс-капуччино и латте, ненавидит звонить по телефону, чтобы заказать еду на дом, а дверной звонок каждый раз вытрясает из нее душу и она выкуривает три сигареты, чтобы успокоиться.

Доктор махнул рукой. Он сверился со списком, лежащим на его столе:

— Следующий... впрочем, что тебе имя.

Секретарь открыл дверь подтянутому блондину в спортивном костюме и темных очках.

— Тратит все свободные деньги на благотворительность для кошек, боится разговаривать с мамой...

— Да я понял уже, понял. Что скажете, юноша?

Его губы дрожали...

Вечером в учительской было довольно людно. Во второй половине дня в расписании все чаще возникали «окна» и преподаватели решали личные дела, пока есть возможность. Кто-то пил чай, расположившись в глубоких уютных креслах, кто-то проверял тетради, чтобы не тащить их домой, кто-то созванивался с домашними, раздавая указания по поводу ужина детям и супругам. Гвалт стоял немыслимый, но шум, производимый десятком взрослых людей несравним с шумом полного класса детей и воспринимается учителями практически как тишина.

За кофейным столиком в углу, образованном шкафами для пособий, отделяющими «зону отдыха» учительской от официальной части, сидела учительница английского и преподаватель обществоведения. Она явно кокетничала, но он, утомленный избытком неприкаянных женщин и двумя ставками, этого то ли не замечал, то ли сознательно игнорировал. А сейчас особенно - он был чрезвычайно зол:

— И зачем вы мне навесили такой груз на шею? Дискуссионный клуб! Сначала попробуйте его сами повести, а потом подкидывайте идеи этим товарищам. Что мне теперь делать? Они требуют отменить тему «Расцветка пешеходного перехода» и поставить эту вашу Рейнфаллию и ее рабство!

— Там не рабство... - робко пискнула учительница английского, глядя на разбушевавшегося мужчину грустными глазами спаниеля.

— Да мне все равно! Вы вообще понимаете, что на эту тему ведутся дискуссии на уровне правительства? Вы слышали, что хотят запретить миграцию туда? Что за агитацию хотят ввести уголовное преследование?! Вы меня под монастырь хотите подвести?

— Я думала...

— Думала? Да вы вообще умеете думать?

— Позвольте...

— Не позволю! Таким как вы там и место - чтобы кто-нибудь более умный думал за вас! - преподавать обществоведения так разбушевался, что не заметил, что в учительской уже давно стало тихо и почти все присутствующие прислушиваются к разговору. После этой фразы кто-то тихонько ахнул и это его враз отрезвило. Он подскочил с кресла, схватил свой портфель и быстро вышел из комнаты. Учительница английского сидела с пунцовым лицом и смотрела в пол. Все на цыпочках отошли в дальний угол комнаты, сделав вид, что не замечают текущих по ее лицу слез.

«13 ноября 20... года Организация Объединенных Наций признала суверенитет планеты Рейнфаллия и существующих на ней государств: Новый Эльдорадо, феодал - Ян Лонгберн, Алерод - феодал Люция Алерод, Ирро, феодал - Мао Фучан, Светоносная, феодал Антон Мельников, Союз Независимых, феодал - Дэвид Руковски. Каждый хозяин внес плату за независимость - три миллиона душ. ООН было вынуждена выступить в качестве практически рабовладельца, заключая данную сделку. Сразу по прибытии на Землю каждому из пятнадцати миллионов отныне свободных людей были выданы вольные грамоты, подтверждающие их свободу. Также правительства входящих в ООН стран выделило средства на психологическую реабилитацию бывших «крепостных».

«Российские Новости»

Доктор Веллерс задумчиво пощелкал мышкой по тексту, выделяя слова «рабовладелец», «крепостные» и захлопнул ноутбук.

— Что скажешь? – Антон, ходивший из угла в угол, остановился у окна и резко обернулся:

— Ты посмотри, как только нас не ругают! И души у нас, и рабы, и крепостные.

— Нет, чтобы порадоваться, а ты опять гадости ищешь, Антон. – Веллерс побарабанил пальцами по крышке ноутбука.

— Устал я. От ненависти этой всегосударственной. – Антон ткнулся лбом в стекло, - Они по всем телеканалам крутят исключительно интервью со «спасенными». Причем я по глазам вижу, что подстава, но кому докажешь? – он обернулся к Веллерсу, - Кстати, ты знаешь, что эта сумасшедшая секта марсиан, которые объявили себя потомками исконных жителей Марса, приперлась в ООН, чтобы заявить, что у них в языке появилось новое слово. Язык, мол, много тысячелетий как мертв, изучается только по найденным табличкам, но такое социальное явление, как наша планета обойти вниманием они не могли, поэтому придумали специальное новое слово для обозначения наших... ээээ.... прости господи, «рабов».

— И как? – доктор заинтересовался явно не только из любопытства. Второй его специализацией была клиническая психиатрия.

— Вахенне. Означает - оцени - «человек, подаривший свои эмоции недостойному человеку и утративший право мыслить».

— Фигня какая.

— Ну, а то. Не ради слова пришли, конечно, а высказаться хотели так оригинально.

— Кстати, это хорошая тема для исследований в области филологии какой-нибудь.

— М?

— Ну, по-русски «души», крепостничество, вот тебе, бабушка, и Юрьев день, Александр Первый и Второй, крестьяночки и крепостные актрисы... Барин ты такой, добрый, но с правом первой ночи.

— По-английски...

— Ага - жизни. Владелец жизней. Романтично. Не душой, не телом, а процессом существования правишь.

— Есть в этом что-то... инфернальное.

— Нет, думаю, это политкорректное название рабства.

Антон презрительно фыркнул. Доктор продолжил:

— Немцы изобрели красивое длинное слово – что-то про человека, продавшего душу дьяволу.

— Погорячился я с инфернальным английским. А ты, смотрю, филолог.

— Скорее социолог. Изучаю, вот, восприятие тебя миром.

— Вот спасибо! – Антон упал в кресло и налил себе воды.

— Всегда пожалуйста… хозяин.

— Хозяин, ага… - Антон устало потер лоб, - Знал бы, во что ввязываюсь… Как же хочется покоя…

Доктор хмыкнул.

В ноябре рано темнело. Когда заканчивались дополнительные занятия, уже зажигались фонари. Каждый вечер накрапывал противный дождь. Учительница английского возвращалась домой без зонта. В одной руке у нее была сумка, в другой – пакет с тетрадями с домашним заданием. Еще куда-то предстояло пристроить кульки из супермаркета, дома есть нечего, придется зайти. Зонтику места не было. От мерзкой мелкой мороси, ранней темноты и воспоминаний о безобразной сцене в учительской настроение сползло ниже уровня моря. Мысли о последних словах учителя обществоведения никак не желали испаряться. Кто-то другой думал за меня… решал за меня… А если придется отдать за это свободу…? А что такое свобода, как не право решать проблемы самостоятельно, не рассчитывая на помощь. Сомнительное право, надо сказать…

Как же все надоело… Хочется, чтобы все отстали, тишины, покоя. Чтобы не надо было дергаться, что Елена Семеновна опять зарежет тему, чтобы мать Оли из десятого не приходила потрясать своими связями, чтобы соседка снизу не звонила превентивно: «вы меня заливаете, то есть еще нет, но вы не смейте!», чтобы… Неужели я не заслужила этого покоя, а?

— Привет! О, не спрашивай. Я же сказала – не спрашивай. Черт, так и знала, что номер надо было сменить, всего несколько человек знало, но уже все отметились. Да, я теперь он самый. Она самая. Да-да, милая, рабовладелец. Рабовладелица. Феодалка. Да ничего я не делала! Я просто заполнила миграционную анкету, пришла на собеседование. А там этот Антон. Угу, Мельников. Да не знала я его никогда! Так сложилось. Ну и все. Он говорит, мол, на свете счастья нет, а есть покой и воля. Я и обрадовалась – за покоем туда и пришла. Он и начал рассказывать, что человек приезжает в Рейнфаллию, сдает документы, подписывает бумаги, что он теперь собственность такого-то и… И все. Я не знаю, что это за чудо или что.

Я просто хотела так же – чтобы кто-то за меня решал и говорил, что делать. Как мама. Как папа. И не делать больше вот этих ужасных социально значимых вещей. Ненавижу ходить на похороны и дни рождения детей, например. И соболезновать и поздравлять. Нет, теперь-то что, теперь ничего не поделать. Антон начал мне рассказывать, что когда-то, когда все начиналось, это и правда была секта. Но тот, кто желает власти не может быть феодалом. На него сваливается это все – наши страхи и неврозы, наша боль и беспокойство. Получается такой большой папа. Или мама, да. А они все живут в покое. А я так обрадовалась, я так устала…

Но смотрю, Антон, он сам усталый. Что-то меня дернуло, подошла, погладила по голове, знаешь, как первоклашку глажу, когда они пугаются… А он закрыл глаза и улыбнулся. И тут я почувствовала это все… Знаешь, Антон всегда не любил читать новости других стран, всегда переживал очень. Еще он не любит, когда с ним не здороваются и когда собаки без поводков. Он живет теперь в маленьком зеленом домике. Нет, я к нему не хожу, надо же оставить человека в покое. А у меня теперь много дел – новые миграционные законы, анкеты просмотреть. Что? Устала? Ну отдохни, маленькая, ничего не бойся… Кстати, Антон мечтал о жене…