Toma Karas
№45192 "Последняя песня Карлсона"

Нет ничего лучше тревожного февральского океана. Свинцовые волны с рокотом бьются о берег, злобно кусают гальку, и в воздухе висят водяная пыль и беспокойство. Восходит Луна, ее презрительный свет растекается по воде, и волны трусливо ползут назад, оставляя на камнях раздавленных aurelia aurita, панцири liocarcinus vernalis, тлеющие тушки clupea и всякую другую живность, что мы проходили на четвертом курсе. А под утро на берег спускается туман, и все вокруг становится неверным и размытым, словно после фильтра гаусса в фотошопе. Зима на берегу океана. Нет лучшего места действия для добротной, леденящей душу мистической истории. Истории, вроде той, что приключилась со мной, когда по заданию журнала “Нэшанэл Географикс” я отправился в пустыню Невада снимать прерийных собачек. Была середина июля. Стояла жара.

“Три миллиона жизней - это плата за независимость?!" - патетично восклицал заголовок статьи о войне с отделившейся Калифорнией, и мне сразу расхотелось читать дальше. Я отбросил газету и уставился в окно. Автобус, на котором я ехал, едва подобрался к южным границам штата Айдахо и впереди меня ждали еще тридцать шесть часов дороги. Вдруг вдалеке, за дорогой, я увидел трейлерный парк, от одного взгляда на который мною овладело тягостное предчувствие: я понял, что там, в этом парке, меня ждет что-то, что я не могу пропустить ни за что на свете. Я встал и начал пробираться к водителю.

Я стоял на пороге трейлера, который арендовал на две недели и разглядывал свое временное жилище. Стол, стул, настенные шкафчики, кровать - все, что может представить себе человек, видевший трейлеры только в голивудских фильмах. Я кинул сумку на пол и отправился знакомиться с соседями.

Соседями оказались шведы, фрекен Бок и господин, или как он просил себя называть, “дядюшка” Юлиус. Они оказались приветливыми людьми: мы устроились на пороге их трейлера, дядюшка разлил по бокалам и потекла неторопливая беседа. Но едва мы заговорили, как на нос мне уселся комар и сразу тягостное предчувствие овладело мною: я понял, что здесь и сейчас меня ждет что-то такое, что я не хочу допустить ни за что на свете. Нужно было срочно что-то предпринять.

— Когда я был маленьким мальчиком… - сказал я и надолго замолчал.

Шведы ждали.

— Так вот, когда я был маленьким мальчиком, то мечтал о собаке. Говорил о ней день и ночь, умолял о ней родителей и, едва мне исполнилось восемь, мне ее подарили. Я назвал ее Бимбо. Свет моей жизни, огонь моих чресел, грех мой, душа моя. Бим-бо.

Я криво усмехнулся. Фрекен Бок прижала ко рту платок, а дядюшка Юлиус как-то странно на меня посмотрел.

— На следующий день, - продолжил я, - Когда я гулял с Бимбо в парке, его переехал трамвай.

Фрекен Бок вскрикнула.

— Да, трамвай. До сих пор я вспоминаю эту картину по ночам и плачу в подушку. Правая нога — хрусть, пополам! Левая — хрусть, пополам! Вот до чего доводят трамваи… Впрочем, в депо знали свою вину и трамвайные люди сделали бедному Бимбо удобную коляску с колесиками. От трамвая. А там колесо пудов десять. Каждое. Я выгуливал Бимбо ежедневно. Двенадцать лет подряд. И крепко затвердил себе, что с желаниями нужно быть поосторожнее.

Повисла пауза и дядюшка Юлиус откашлялся.

— Занятно, - сказал он, - У нас в полку был похожий случай. Служил у нас один солдат, хороший парень, но дурак. Нашел он как-то на улице шестьсот крон…

История обещала быть длинной и скучной, и я взмолился неведомо кому: “Неведомо кто! Как же мне длинно и скучно, ну пожалуйста, ну сделай так, чтобы в этом трейлерном городке со мной приключилось хоть что-нибудь интересное!”

— Полно вам о военных делах, - немедля перебила дядюшку фрекен Бок, - Лучше расскажите юноше о призраке.

Я насторожился.

История о призраке, навещающем парк, поразила меня. Бестелесный дух, бродящий меж заброшенных трейлеров и нарушающий ночное спокойствие душераздирающими звуками - что могло быть лучше? Три ночи я устраивал засады впустую, но на четвертую мне повезло: я увидел белую фигуру, бредущую меж забитых окон заброшенных трейлеров. Я хотел было приблизиться к ней, но тут призрак остановился, и жуткие звуки раскололи тишину ночи. Я замер, как громом пораженный, кровь застыла у меня в жилах, ледяной ужас сковал мои члены, маска безумия исказила черты моего лица и с десяток других не менее избитых вещей также приключились со мною. Пока я предавался рефлексии, призрак откинул капюшон и оказался моим соседом, доктором Карлсоном.

У доктора Карлсона была скверная репутация. Поговаривали, что в тысяча девятьсот восьмидесятом году он проводил тошнотворные, неописуемые эксперименты над паровыми машинами. За это его исключили из парижской палаты мер и весов, где он работал эталоном красивого, умного, в меру упитанного мужчины в самом расцвете сил и даже грозились судить. Он бежал, сначала к бабушке, оттуда в Америку и осел, наконец, здесь. Кое-кто из местных жителей попробовал было обращаться к нему за помощью, но после того как он без всякого трансформатора включил утюг в трехфазовое напряжение прямо на глазах у изумленной хозяйки, такая практика прекратилась. Я был уверен, что за дверьми своего трейлера он продолжает заниматься мерзостями, которые в его представлении называются “конструирование”.

На следующий день я спрятался недалеко от трейлера Карлсона и принялся наблюдать. Не прошло и трех часов, как появился почтовый курьер. Карлсон вышел на порог. День был солнечный, но доктор был закутан в тяжелую белую простыню и что-то зловещие было в его пухлом лице, растрепанных волосах и огромном горбу на спине. Карлсон взял посылку и скрылся в трейлере, я подкрался ближе, чтобы заглянуть в окно. Посылка уже была распакована и доктор крутил в руках что-то, в чем я с удивлением опознал вставную челюсть. Вот Карлсон засунул ее в рот и сильно шепелявя спросил:

— Ну, мамочка, что думаешь?

Я перевел взгляд и сердце мое рухнуло. В углу, на кровати, лежало страшное существо замотанное с ног до головы в бинты. Его круглые неподвижные глаза страшно таращились на меня. Я попятился прочь, потом развернулся и побежал.

По возвращении домой меня ждал неприятный сюрприз. На стене, над кухонной плитой, молотым кофе было написано: “ТВАЯ МАЛИТВА УСЛЫШАНА — БИРИГИСЬ! ГНУМ.” Но я знал, что никакой это не гнум, а все тот же негодник Карлсон. Несколько минут я изучал надпись, а затем вышел вон и отправился к Боссе, местному изобретателю, который жил на краю трейлерного парка. Он давно зазывал меня в гости, а сейчас мне нужно было развеяться.

В трейлере Боссе меня поджидал сюрприз — все пространство внутри занимала огромная, сложно-переплетеная железная дорога. Паровозики бегали взад и вперед, переключались стрелки, зажигались семафоры. Я был совершенно очарован. В последний раз я видел такое чудо в “Семейке Адамсов”, после чего достал окружающих, упоминая о нем к месту и ни к месту. Я рассыпался в комплиментах, Боссе скромно отнекивался, утверждая, что это, дескать, пустяки и дело житейское и у него на чердаке старого летнего домика спрятано десять тысяч таких железных дорог. Мы засиделись допоздна, обсуждая достоинства Шинкансена 500 перед Веларо И, но затем я, размахавшись руками в ходе спора, сбил на пол банку с дутыми стеклянными крабиками и понял, что мне пора. Я сердечно распрощался с хозяином и вышел наружу. Была глубокая ночь.

Я шел, вспоминая вечер, и внезапно обнаружил, что стою перед трейлером Карлсона. Я хотел было повернуть назад, но тут двери распахнулись и на порог шаркающией походкой вышел он сам. В белой простыне с байковым подбоем, со вставной челюстью во рту, он производил странное и жуткое впечтление. В руках доктор сжимал крохотную губную гармошку. Вот он поднес ее к лицу и ночь разорвали пронзительные завывающие звуки, похожие на плачь малютки привидения. Я замер. Вдруг небеса пошатнулись, громыхнуло и к ногам доктора рухнул, разметая мелкую гальку и песок, самый настоящий метеорит. Карлсон, однако, не впечатлился.

— С-скотина, - сказал он выражением, - Спокойствие, только спокойствие. Все распределяется по гауссиане. Ноктюрн ноктюрну рознь… Скоро я ее настигну и тогда мы похохочем.

Он скрылся в трейлере, а я остался стоять, пораженный ужасной догадкой. Я понял, чего добивается добрый доктор.

Несколько месяцев назад в “Вестнике Астронома” я прочел занятную статью о корреляции флюктуаций орбиты Венеры с первыми тактами шопеновского ноктюрна в фа-диез миноре. Детали стерлись у меня из памяти, но основная идея была понятна.

— Резонанс, - бормотал я, - Ну разумеется. Он хочет ввести своими звуками Венеру в резонанс и столкнуть ее с Землей. Какой ужасный план. Я должен его остановить!

Я развернулся и побежал обратно к трейлеру Боссе.

Когда я закончил, Боссе встал и пожал мне руку.

— Вы отважный человек, Малыш, - сказал он, - Я помогу вам. Вместе мы его остановим.

Мы работали до самого рассвета, потом вздремнули и снова вернулись к работе. Гунилла, немая сестра Боссе, носила нам тефтельки и плюшки. Тягостное предчувствие владело мною, я знал, что зловещий Карлсон как никогда близок к своей цели, что сегодня ночью он подберет наконец нелепое и бессмысленное сочетание дурацких деталей, чтобы осуществить свой неправдоподобный план. Наступил закат. Солнце по макушку ушло в горизонт и тьма накрыла трейлерный парк. Исчезли мусорные баки, протянувшиеся от ступенек трейлера дядюшки Юлиуса к забору вагончика Рулле, опустилась с неба бездна и залила спутниковые тарелки возле дома Фриды, двухэтажный автодом Филле с дополнительной грядой фонарей на крыше, трейлеры, пропановые баки, остовы машин, ржавые газонокосилки, резиновые бассейны… Пропал трейлерный парк, пропал, как будто и не существовал на свете. Но труд наш был закончен и мы были готовы. Освещая дорогу фонариками, мы с Боссе отправились к трейлеру доктора.

Карлсон, закутанный в простыню, стоял на пороге. Челюсть и гармошку он держал наготове. Вокруг, в неведомом и зловещем порядке, были раскиданы пятиэровые монетки. Вот он поднес ко рту гармошку и заиграл. О, эти наполненные первобытной силой звуки! Задрожало небо, сдвинулись со своих мест звезды, но тут Боссе повернул рычаг и сначала издалека, потом все ближе, послышался гудок паровоза. Карлсон покосился на нас, но не прервал своего занятия. Он выводил ноту за нотой, звезды трепетали, но и поезд приближался, его гудок раздавался все сильнее. Игра доктора изменилась. Сначала одна нота, потом бэнд, потом триоль — гармошка не могла не ответить гудку паровоза, таков закон блюза. Крохотный паровозик вырвался из-за угла и помчался на нас по рельсам, что мы с Боссе проложили днем. Мелодия Карлсона изменилась окончательно и вот уже вместо последней песни Земли он заиграл что-то из Сонни Терри. Наконец он замолк и опустил гармошку.

— Карлсон, - закричал я, - Умоляю, откажитесь от своей затеи! Хотите, я дам вам десять тысяч банок варения? Об одном прошу: оставьте ее в покое!

— Кого?!

— Венеру!

— Венеру? Вы думаете, я призываю Венеру?! Вы никчемный идиот! Мне нет дела до вашей Венеры!

Словно в ответ на его слова звезды дрогнули еще раз, небо разорвалось пополам и гигантское бледное лицо взглянуло на нас сверху.

— Малютка-привидение из Вазастана, - выдохнул Боссе, - Так вот кого он звал! Какая чудовищная гордыня.

Карлсон тоже увидел призрака. Он страшно закричал и отбросил простыню в сторону. То, что я принимал за горб, оказалось пропеллером моторчика и Карлсон взмыл вверх и понесся прочь. Гигантская рука потянулась к нему, Карлсон заложил бочку, ушел в штопор…

Я до сих пор не могу точно сказать, что произошло в следующее мгновение. Была ли это вспышка молнии или призрачная рука все-таки дотянулась до Карлсона, но небо загрохотало подобно гигантской погремушке, воздух сотрясся и доктора не стало.

И это меня сразу насторожило.