Песнь Сюзанны
№45217 "Дори Лейн"

Дори Лейн

— Три миллиона жизней - это плата за независимость! В патриотическом порыве они с лёгкостью отдали бы в три раза больше, если бы это было нужно. Хотя вся их планета насчитывает от силы десять миллионов душ. Мужественный, непокорный народ! Наш воздушный дивизион потерял в боях двадцать три человека, но, между нами говоря, я рисковал бы ещё десятком, включая себя, чтобы помочь кракийцам добить наглых агрессоров, - дедушка в волнении рубил руками воздух. Он ходил по кабинету взад-вперёд, позвякивая медалями на серебряном кителе, а я заворожённо следил за каждым его движением.

С раннего детства дедушка был моим недосягаемым кумиром. Я много слышал о нём от родителей, и только потом увидел собственными глазами. На редких снимках, которые разрешалось пересылать родственникам спустя полгода после выполнения задания. Про дедушку я знал только то, что он командир лётного звена братства галактической взаимопомощи, а попросту - спаситель обездоленных, униженных и сирых. Его звено билось с захватчиками на разных планетарных уровнях более пятнадцати земных лет, а потом дед ушёл в отставку в чине генерал-майора космической авиации. И я думаю, даже официально удалившись от активной работы, он продолжал деятельность авиационного консультанта, а возможно, и кое-когда участвовал в особо сложных операциях - что называется, инкогнито.

Когда я учился в младших классах, соседи по кварталу шептались мне вслед, а теперь в кадетском корпусе ребята не дают прохода. Расскажи да расскажи про деда. Что, как это ты ничего не знаешь? Не ври, сноб, ты просто не хочешь рассказывать! Ну и гуляй отсюда, на вечеринке в честь конгреационной мудрократии мы тебя и не ждём, жлоб, даже не надейся!

Несколько недель назад мой предок-супергерой спустился с заоблачных небес. Дело в том, что у моего знаменитого деда никогда не было настоящего дома - бесконечные командировки, гарнизоны других планет... Теперь же, на девятом десятке лет, ему пришлось задуматься о том, где он хочет окончить свои дни - в офицерском приюте для бывших гарнизонных крыс или в кругу родных, рядом со своими детьми и внуками. И, пораскинув мозгами, дед выбрал второе.

Вот уже более двух месяцев дед просыпался в доме моей мамы - своей единственной дочери, куда меня отпускали погостить по выходным, совершал утреннюю пробежку, принимал ледяной душ и усаживался в тени раскидистых корявых яблонь читать первую утреннюю газету.

В итоге кумиром толпы стал я. Окрестные мальчишки ходили за мной по пятам, девчонки из школы Розали бросали вслед многозначительные взгляды, и не скажу, чтобы мне это было неприятно. Что может быть стыдного в том, что и на меня легла тень героического деда, который, по счастью, был жив и здоров и исправно брился по утрам опасной бритвой, как наши прапрадеды в двадцать первом веке.

Но именно сегодня я не хотел с ним встречаться, поэтому и не отпросился домой на выходные. Или наоборот, так сильно этого желал, что даже уселся на скамейке перед Дорским аббатством, которое мрачной громадой возвышается через дорогу от кадетского училища, невзирая на холодный проливной дождь.

Дед ходил на службу по вечерам в воскресенье, я точно знал это. Знал час и минуту, когда он поравняется с колокольней, глянет на часы, вздохнёт, перекрестится и переступит благочестивый порог.

Я надеялся, что он заметит меня, и одновременно боялся этого: натягивал на глаза фуражку, кутаясь в промокший форменный китель, и подпрыгивал на скамье на целый фут, чтобы дед обернулся.

Просто я окончательно запутался.

А теперь стоял в кабинете деда, в центре приличной лужи, которую медленно пополняла капавшая с меня вода.

— Ну и как твои математические успехи? - внезапно оборвав поток воспоминаний, дед остановился напротив меня.

Я по кадетской привычке выпрямился, руки по швам, подбородок смотрит в сторону северной конгрегации.

— На уровне, то есть...

— Никаких "то есть", кадет Брэгшоу! Или "на уровне", или "виноват"!

— Виноват, Ваша честь! - выкрикнул я и зашмыгал носом.

— Джон, - дед сбавил тон, улыбнулся, качая головой, и сразу стал похож на самого обыкновенного дедушку, одного из тех пенсионеров, которые летними вечерами, опираясь на трость, прохаживаются в садах Донегольских гор или гуляют в большом парке аббатства. - Сколько тебе лет?

— Пятнадцать, Ваша честь! - я вновь вытянулся в струну, будто проглотил палку. От стыда, что я чуть было не разревелся, как девчонка, лицо пошло неровными красными пятнами.

— Дедушка Ричард. Называй меня так. Мы с тобой - кровные родственники, живём под одной крышей, и в частных разговорах ни к чему нам всё эти формальности. Ты хороший мальчик, я вижу это. Так расскажи мне честно, что у тебя там стряслось с математикой!

— Не у меня, дедушка. Вернее, не только у меня. Это всё миссис Гэллахан. Она слишком придирчива. Даже лучшие ученики у неё никогда не заработают десятку. Что говорить о тех, кто прогуливает. Я раньше неплохо учился, но не в этом году, - я глубоко вздохнул, - в общем, за триместр у меня выйдет не больше пятёрки.

— Потому что ты отвлекаешься на занятиях и вместе с другими ребятами пропускаешь уроки?

Я понурил голову.

— Всего один раз, дедушка. На крыше хозяйственного корпуса Билли обустроил голубятню.

— Ясно, - дед подмигнул мне. - Молодость.

— И эти интегралы... Я совсем ничего не понял, а на вопросы она не отвечает. Говорит, мол, раз тема давно пройдена, это не её проблемы.

На дом задала целую тетрадь упражнений, - я расхрабрился и точь-в-точь как мой дед, Ричард Данмор, генерал-майор космической авиации, заходил взад-вперёд по комнате, размахивая руками.

— Так в чём проблема, Джон? В этой старой голове ещё остались кое-какие знания, - дед шутя постучал себя по лбу. - Будем заниматься по выходным. Можем начать хоть сейчас. Это всё, о чём ты хотел мне сказать? - дед вопросительно поднял густые седые брови.

— Нет. Вовсе я не об оценках. Мне нравится миссис Гэллахан. Она такая педантичная, аккуратная, настоящая леди. И пахнет от неё приятно - лавандовым мылом, а не как обычно от стариков. Ой, прости, дедушка, я не тебя имел в виду! - спохватился я, бросив на деда быстрый испуганный взгляд.

— Продолжай

— В пятницу ребята украли у неё любимую кошку. Эта кошка миссис Гэллахан, она такая же старая, как и хозяйка. Если пересчитать её годы на человеческую жизнь, пожалуй, будет даже постарше. Билл пока держит её в голубятне. Я думаю, за всё это время никто так и не покормил мисс Мэгги. Голубятня далеко от главного корпуса, за большими тисовыми деревьями, поэтому мяуканья там никто не услышит, - я перевёл дух.

— И кто же соучастник сего преступления? - дед внимательно смотрел на меня. - Билл и...

— Дэниел, Герман и я. Но я не хотел. Дедушка, это не всё. На понедельник ребята запланировали кое-что ещё. Кабинет миссис Гэллахан на втором этаже. Прямо в стене над классной доской проходит вентиляционный короб. Шахта открывается двумя этажами выше. Во время урока Дэниел привяжет кошку за хвост и опустит туда. Будет дёргать вверх-вниз, чтобы кошка кричала. Я должен стоять на страже, чтобы кто-нибудь его не засёк, а если это случится, я должен дать сигнал, он просто бросит верёвку с привязанной к ней кошкой и убежит.

Я не выдержал и на самом деле заплакал.

— Но я не хочу, - я отвернулся к стене, слёзы душили меня. - Это жестоко и несправедливо по отношению к миссис Гэллахан. И к несчастной полосатой мисс Мэгги.

— Ведь ты уже принял решение, Джон? - дед мягко развернул меня к себе. - Но продолжаешь сомневаться.

Я кивнул, глотая слёзы:

— Если я расскажу обо всём директору, это будет предательством.

— Не совсем так. Ты должен предупредить друзей, что их намерение бесчестно, и если они от него не откажутся, только тогда ты сообщишь обо всём миссис Гэллахан и директору кадетского корпуса.

Я поднял на деда полные надежды глаза:

— А это не будет считаться, гм... подлостью по отношению к моим друзьям?

— Гадостью и подлостью будет как раз твоё бездействие. Понять это в сто раз проще, чем интегралы, которых ты так боишься.

Я вздохнул с облегчением. Только сейчас я почувствовал, что промок до нитки. Холодная одежда противно липла к телу.

Тёплой рукой дед растрепал мои влажные волосы.

— Дождь, град и снег только закаляют солдата. Но если ты заболеешь воспалением лёгких, твоя мать задаст мне трёпку! Не посмотрит на ордена и регалии старика отца. Поэтому шагом марш к камину сушиться! И зачем же ты, скажи на милость, мок под проливным дождём?

— Дедушка, я молился, чтобы ты прошёл мимо. Я ждал бы столько, сколько потребовалось.

Дед добродушно хмыкнул:

— Занял боевую позицию, курсант? И долго же ты так сидел?

— Около двух часов, дедушка, - я зашмыгал носом и уставился на узконосые форменные ботинки, с которых всё ещё стекала на пол вода.

— Почему же ты не подошёл ко мне дома?

— Я не мог решиться, дедушка. Потому что ты...

— Легенда? - дед ухмыльнулся в густые усы. - Я живой человек, Джон, такой же, как и ты. Со всеми кишками, сосудами и греховными мыслями в несовершенной голове. Разве что во мне гораздо больше безрассудства. Столько, сколько тебе и не снилось. Не скажу, что это положительная черта. В этом тебе на меня равняться не стоит.

Дед изучающе смотрел на меня. Пальцы левой руки выбивали дробь по каминной доске.

— Мне бы хотелось, чтобы страдания несчастной кошки были единственной и самой великой подлостью, к которой ты волей-неволей оказался причастен. А поэтому расскажу тебе одну историю.

— О тебе и бабушке Бидди? - перебил я. - О том, как в юности ты увёл её у аристократа Глена Монтгомери, который ко всему был командиром твоего лётного звена? Мне её уже раз сто рассказывала мама.

Дед хохотнул:

— Ну что ты, глупый! То была истинная любовь. Я говорю об истинной подлости, обо всей той мерзости, на которую может быть способен каждый из нас.

Он подошёл совсем близко к электрическому камину и, поколебавшись мгновение, достал из-за книг небольшой свёрток. Развернул, и я увидел камень необыкновенной красоты, величиной с голубиное яйцо. Он был нежно-розового цвета с золотыми прожилками, солнечные блики играли в его прозрачной глубине. Мои руки невольно потянулись к камню, но дед покачал головой и положил его на каминный столик.

— Это адрокцит, один из самых прекрасных камней, которые только добываются на Эйре. За один такой камень у мервиян можно купить полконтинента. Хочешь знать, как он очутился у меня?

Я обрадованно закивал головой, предвкушая очередной захватывающий рассказ о приключениях деда.

— Тогда я уже вышел в отставку и жил в колонии Пулберг, которую эйрияне некогда использовали как перевалочную базу и хранилище драгоценных камней. Там они отлёживались положенный срок, пока покупатели оформляли необходимые документы. Практиковались и межгалактические аукционы, а для разной мелочёвки - даже заказы по каталогам. Ну, со временем там развилось ещё кое-какое второстепенное производство, и я, сказать честно, вовсе там не бездельничал. Впрочем, это неважно.

Так вот, эта колония, или искусственный спутник Эйре попросту представляла собой гигантский металлический шар, опутанный сетью хранилищ, помещений для колонистов и цепочек эстакад, по которым с жуткой скоростью сновали рельсовые автомобили. Маленькие и большие фургоны, гружёные драгоценными камнями. Как ты понимаешь, естественной зелени на Пулберге не было, потому что не было почвы. Впрочем, некоторые колонисты завозили землю контейнерами, и те, у кого было время и истовое желание с ней возиться, организовали в разных местах скромные садики и клумбы. Но все их можно было пересчитать по пальцам.

И вот однажды я ехал по эстакаде от Востерда до Барста, слушая музыкальную передачу по радио. Приёмник в машине был уникальным: при желании я слышал не только голоса радиостанций, но и переговоры полицейских кордонов, экипажей дежурных самолётов, курсирующих над Пулбергом, а также крикливых командоров межпланетных челноков, когда они слишком уж близко подходили к спутнику. Я ведь не только в интегралах разбираюсь, внучек.

Крутанул я ручку настройки, и вдруг слышу среди шума и помех выстрелы, крики и хриплый голос: "Он у неё! Вали стерву, уходит!", а потом пронзительный женский голос: "Помогите! Нападение на Дори Лейн!". И всё стихло.

Посмотрев на датчик частотных диапазонов, я понял, что произошло нападение на один из фургонов-перевозчиков. У этого транспорта всегда несколько вооружённых сопровождающих, но ограбления тем не менее случались. Не часто, но было. Всякий сброд из разных краёв Галактики, который ещё не уяснил себе, что у него нет никаких шансов разжиться чем-либо у эйриян.

Включив реверсный двигатель, я развернул водительское кресло своего фургона на сто восемьдесят градусов и помчался на Дори Лейн.

Я прибыл на место раньше полицейских.

Дори Лейн, надо тебе сказать, было одним из самых укромных и мест в колонии. Это был участок пересечения нескольких разноуровневых эстакад, а между ними благоухал подвесной сад, наверное, самый большой в колонии. От посадочной площадки одной из эстакад к саду вёл тонкий ажурный мостик. Высотой деревья были почти в рост человека, и если отвлечься от своеобразного пейзажа, можно было представить, что гуляешь по настоящему, земному саду.

Они были там: двое оборванцев землян и один кнорг. Фургона не было видно, верно, бросили его на другой эстакаде, а своего водилу отпустили до времени. Девушка в жёлтой форме торгового представителя эйриянских копей лежала на траве. Она была едва жива, тяжело дышала, постоянно судорожно сглатывала, как рыба, выброшенная на берег. Кнорг стоял на корточках у её ног и длинными костлявыми пальцами готовился вцепиться в одежду:

— Где же ещё женщина может спрятать такой камень? - каркал он, выпячивая чёрные челюсти с тройным рядом зубов.

Его я уложил сразу, даже не прибегнув к помощи оружия: кулаком левой проломил слабый хитиновый череп.

Один из землян, чертыхаясь, бросился на меня с ножом, но ударом ноги я вышиб ему предплечье. Вопя, он покатился к краю бортика, окружавшего сад, оступился и рухнул вниз, отвратительно визжа.

Третьего остановил только армейский бластер: сначала отрезал ему руку, в которой он сжимал лазерный пистолет, а потом смертельно ранил в голову.

Я подошёл к девушке. Она благодарно улыбалась мне. Девушка была миловидна, даже кровь и земля, размазанные по лицу, не скрывали приятных черт. И тут я...

Дед перевёл дух, глядя на меня.

— Как тебе объяснить то, что я сам до сих пор себе объяснить не могу? То ли место своей безлюдностью повлияло на меня, то ли это была временная одержимость, которой я заразился от кнорга. Я не знаю.

Я выстрелил ей в лоб. Она не успела ничего понять. Кажется, благодарная улыбка так и осталась приклеенной к разбитому лицу.

Взглянув на пересохшие губы девушки и вспомнив то, как она судорожно сглатывала слюну, я взялся за армейский нож.

Ещё кадетом я изучал анатомию человека, и короткие курсы в армии кое-что оставили в моей памяти. Но всё равно, мне пришлось изрядно повозиться, прежде чем я извлёк из её желудка драгоценный камень. Я держал его в окровавленных руках, понимая, что всё это бессмыслица. Я ничего не смог бы сделать с ним: ни продать. ни подарить кому-либо. Меня бы сразу нашли и справедливо осудили, невзирая на все бывшие заслуги перед межгалактическим советом. Первым порывом было бросить камень прочь, но инстинкт самосохранения взял верх, и я сунул его в карман брюк. Уже поднимаясь в своём фургоне вверх по эстакаде, я услышал вой полицейских сирен.

Вот так, мой милый Джон. Сам теперь суди, кто перед тобой - герой справедливых войн за независимость или чудовище, недостойное твоего доверия.

Дед закончил свой ужасный рассказ. Тем временем я старался дышать глубоко и ровно, хотя внутри меня всё клокотало от гнева и отвращения.

Дед взял со столика камень и протянул его мне. Я отшатнулся от него, как от ядовитой змеи, больно ударившись о каминную доску. Дед хрипло засмеялся. Он завернул камень и положил обратно на место, между книг над каминной полкой.

— Теперь, мой милый Джон, если у тебя возникнет непреодолимое желание совершить какую-нибудь мерзость и подлость, вспомни, что я уже сделал это за тебя и всех твоих будущих потомков.

Потом подошёл ко мне совсем близко, делая вид, что не замечает моих страданий.

— Я не буду просить тебя, Джон, чтобы ты молчал, и не буду брать с тебя бессмысленную клятву. Во-первых, потому что тебе всё равно никто не поверит, во-вторых, потому что твой рассказ не сделает чести не тебе, ни мне. И в-третьих, потому что ты и на самом деле никому ничего не расскажешь, а я ценю твоё простодушное доверие, - дедушка обхватил меня за предплечья, не обращая внимания на мою брезгливую гримасу, а я едва сдерживался, чтобы не ударить его по жёлтому старческому лицу.

— Об одном прошу: оставь её в покое, - цепкая костистая кисть деда, покрытая рыжими пигментными пятнами, оторвала мои пальцы от форменной пуговицы, которую я, сам того не замечая, яростно накручивал в разные стороны. - Она-то уж точно ни в чём не виновата.