Ван
№45234 "Бог'зон"

Бог'зон.

— Три миллиона жизней – вот плата! За независимость, Боря!

Хряпнули.

— А почему за независимость, - невозмутимо поинтересовался Борис Прокофьевич, закусывая маринованным опёнком, - И почему три миллиона?

— Три миллиона жизней, Боря, три миллиона времен жизней свободного кварка. Теоретических, конечно. У меня вообще, дорогой ты мой, весь результат через теорию получен – на бумажке! В компьютере, вернее. Нет, ну, конечно, есть и несколько опытов, погоняли ускоритель немного, не без этого… но ты вот что рассуди – раскрасневшийся толстый Панкрат Матвеевич был, похоже, чрезвычайно доволен собой: упругие корнюшончики так и хрустели на его зубах, - никаких тебе тридцатикилометровых труб в Швейцарии, никаких миллиардов евро. Простой штатный запуск в Дубне – и все! А результат-то вот он! Давай еще накатим.

Накатили.

— Так, Панкрат Матвеевич, ты мне, простому человеку, объясни, что значат эти твои «три миллиона жизней» и «за независимость».

— А то, Боренька, то, что мы независимо от ЦЕРНа, от центрального финансирования, используя сторонний грант, решили проблему с бозоном Хиггса. Ты знаешь, сколько это – три миллиона жизней свободного кварка?

— Панкрат, ну я ж историк.

— То-то. А это ведь гораздо меньше, чем секунда, да что секунда – в десятки тысяч раз меньше чем время жизни любой известной элементарной частицы. Но нам хватило. Накопили данные и получили – смахнув со лба седую прядь, физик радостно рассмеялся, - не зря я на физфаке столько лет пыхтел!

— И что же вы получили? – в отличие от своего собеседника Борис Прокофьевич сохранял совершенное спокойствие и уже разливал по третьей.

— Нет его, бозона Хиггса! Хоть ты тресни – нет, и все!

— Ну, нет и нет – философски подытожил историк, ставя бутылку на стол, - А что есть?

— А есть, Боря, Бог.

Борис Прокофьевич поперхнулся и едва не выронил рюмку, выплеснув часть содержимого на пиджак и скатерть. Он беспомощно посмотрел на торжествующего, готового в любую минуту пуститься в пляс ученого и тупо переспросил:

— Бог?

— Бог-Бог – энергично закивал головой Панкрат Матвеевич, - Это он и никто другой придает массу всем телам и частицам. Эх, Боря, будь ты физиком-теоретиком, я бы тебе все объяснил и показал, у меня все на бумажке есть в виде финального уравнения… а так – просто поверь. Математически доказанный Бог.

— Бог… массу частицам… – пролепетал Борис Прокофьевич, сокрушенно покачивая головой, - Математически доказанный… ну, пусть будет Бог.

С этими словами он опрокинул остатки водки себе на голову.

Панкрат Матвеевич уже давно заснул, откинувшись на крашеном венгерском стуле из ольхи. Его громогласный храп, должно быть, был слышен ядерщикам из далекой Дубны, а может быть, и из пресловутого ЦЕРНа. А вот к Борису Прокофьевичу сон совсем не шел. Сначала он тщательно счистил с пиджака гроздья корейской моркови, появившиеся там в минуту душевной слабости, а теперь занимался куда более существенными делами – размышлял.

«Три миллиона жизней – это же очень много! Это как три миллиона поколений – гораздо длиннее всей человеческой истории. Хорошо ли, что Панкатик использовал их столько? Гуманно ли?»

Чем дольше историк думал, тем больше приходил к мысли, что нет – не гуманно. В углах стен ему мерещились рожицы несчастных кварков (Борис Прокофьевич почему-то представлял их в виде гномиков, вроде тех, что были у Белоснежки, но квадратной формы). Внезапно, внимание его переключилось и мысли приняли другой ход.

«А если Бог действительно есть? Нет, ну как же он может быть… никогда не задумывался. В школе все было проще – Марксизм-Ленинизм… в университете тоже… А вдруг есть? А как он посмотрит, на то, что его нашли и обосновали, да еще и ценой трех миллионов жизней кварков?»

«Господи! – взмолился он, – Я никогда не думал о Тебе, никогда не верил. Но если ты и вправду есть, дай мне знак!»

От раздавшегося в дверь звонка Бориса Прокофьевича парализовало. Он беспомощно посмотрел на часы – было без четверти пять. Панкрат больше не храпел. И не дышал. Изо рта тянулась длинная капля желтой слюны.

Щелкнул замок. Сидящего на стуле с трясущейся челюстью историка обошел незнакомый человек – молодой еще сухощавый, в белой сорочке и узком черном пиджачке. Он осторожно сдвинул посуду и ловко присел на угол стола, после чего наклонился и двумя пальцами взял полуживого от страха старика за подбородок.

— Борис Прокофьевич Мотин, если не ошибаюсь?

— А…ввав…ва – ответил несчастный Борис Прокофьевич, бешено вращая глазами.

— Очень приятно. Меня зовут Радошкович. Являюсь главным координатором проекта ЦЕРН в Российской, простите, Федерации. Если слышали.

Судя по трагически выгнутым бровям Мотина, он ничего такого не слышал.

— Все, о чем вы сегодня говорили с вашим другом Панкратом Семеновым, является вымыслом и бредом. Никаких работ нет. Никакого Бога нет. Бозон Хиггса скоро откроют на Большом Адронном Коллайдере. Очень жаль, что Панкрат маститый физик сегодня перепил, и слабое его сердце не выдержало. Но вы должны как можно скорее позвонить в скорую и сообщить о его состоянии…

Голова Радошковича склонилась еще ниже – губы практически прильнули к уху собеседника.

— Есть одна маленькая очевидная вещь, Борис Прокофьевич. Оставь кесарю – кесарево, а Богу – богово. Физику – физикам. Бога – семинаристам. Занимайся историей, Мотин, у тебя неплохие работы. Не выдающиеся, но неплохие. И все у тебя будет хорошо.

Да черт с ним – занимайся чем, хочешь, только в физику не лезь. Об одном прошу – оставь ее в покое.