dmipopov
№45246 "ЕСЛИ ТОЛЬКО МОЖНО"

ЕСЛИ ТОЛЬКО МОЖНО

Это был самый обычный еврейский холм, каких полно в окрестностях Иерусалима, - пыльный, в меру каменистый, с чахлыми пучками травы и парой низкорослых облезлых кустов. Солнце нещадно жгло, но назаретятнин продолжал стоять на вершине, обратив лицо к небу. Он что-то говорил, то шепотом, то почти срываясь на крик. И тогда одиннадцать учеников, сидевшие на земле у подножия, слышали обрывки фраз.

Как всегда, первому молчание и безделье надоело Петру. Он ткнул локтем полулежащего рядом Андрея:

— Как думаешь, Иуда устроит нам нормальный ночлег?

— А когда так было, брат, чтобы у этого пройдохи что-то не вышло? Будь уверен, он уже обо всем договорился. За то время, что мы здесь сидим, половину города обойти можно.

— Вот и ты назвал его пройдохой. Зачем мы его таскаем за собой?

— Не нам решать. Он почему-то очень нужен учителю. Да и польза от него есть.

«Если только можно, Авва Отче…» - донеслось сверху. Ученики встрепенулись и увидели, как назаретянин закрыл лицо руками и рухнул на колени. Андрей вскочил, намереваясь взбежать на холм, но учитель уже встал и начал медленно спускаться с горы.

Иуда расстарался. Дом, где он договорился о ночлеге, хоть и стоял не в центре города, был просторен и чист. К вечеру в самой большой комнате устроили трапезу. Слуги хозяина принесли хлеб, сыр, вино и воду для омовения. Некоторое время все ели в полной тишине. Ученики не решались завести разговор с учителем, который, как им казалось уже с середины дня, совсем перестал замечать все бренное. Он был спокоен и нетороплив. На его отрешенном лице лишь изредка появлялась грустная улыбка. Вот и сейчас он улыбнулся, обвел глазами сотрапезников и тихо сказал:

— Сегодня ночью один из вас предаст меня.

— Кто? – Петр вскочил, опрокидывая чашу с вином, и схватился за меч. – Скажи нам, кто?

— Кто? Кто? – загалдели все разом.

Учитель отхлебнул вина, еще раз улыбнулся.

— Успокойтесь. Так надо. Сядь Петр, тебе скажу – это не ты.

Петр, покраснев от удовольствия, схватил кувшин и начал пить прямо из него.

— Ты всего лишь трижды отречешься от меня, еще до того, как прокричит петух.

Кувшин разбился об пол. Остатки вина забрызгали сидящих рядом.

— Учитель, это неправда! – выдавил из себя Петр. – Зачем ты так говоришь?

Назаретянин лишь спокойно и ласково смотрел на своего самого пылкого ученика. Петр отвел взгляд и за весь вечер не проронил больше ни слова. Даже когда учитель объявил, что будет ночевать не в доме, а в саду за городом, он не стал роптать как остальные. Молча взял свое походное одеяло, факел и отправился к черневшим вдалеке деревьям.

На небольшой поляне улеглись кто где. Но все старались выбрать место ближе к учителю. Лишь Петр и Андрей, не сговариваясь, устроились под кустами, между которыми шла в сад основная дорога от Иерусалима. По давно установленному порядку, который нравился обоим, Андрей лег спать первым. Петр отошел в сторонку по нужде, а потом уселся, подложив под спину сверток из одеяла.

Луна плыла над садом. Листья деревьев слегка подрагивали от теплого ветра. К середине ночи ветер переменился, посвежел и стал пахнуть дальними дорогами, простором, кострами ночлегов в бескрайних пространствах. Петр закрыл глаза, пытаясь представить себе необъятность мира и ту его малую часть, что он исходил вместе с учителем.

Разбудил его шум, который может производить лишь вооруженный отряд. Среди деревьев мелькали факелы, отблески огня плясали на лезвиях мечей и наконечниках копий.

— Встать! – римский легионер больно ткнул Петра концом древка. – И пошел вон туда, к своим приятелям!

Окруженные со всех сторон злыми от того, что их подняли ночью, воинами, ученики толпились вокруг учителя. Петра толкнули к ним.

— В чем нас обвиняют? – оказавшись среди своих выкрикнул он.

— Мы ищем опасного преступника, сколько можно повторять! – рявкнул старший отряда. – И он может быть среди вас.

Иуда обернулся к учителю:

— Прости, это ищут меня. Я нарушил твою заповедь, украл. Помнишь ту рыбу, что ели мы за день пути до города?

— Ты покаялся, Иуда. Никто из нас не без греха.

— Дай я поцелую тебя, учитель. Тогда я буду знать, что ты не отвернулся от меня.

— Подойди.

Обняв и поцеловав назаретянина, Иуда вдруг рванулся из толпы.

— Не трогать! – раздалась команда.

Через мгновенье Иуду уже нельзя было разглядеть за деревьями.

— Почему его отпустили? – снова вылез вперед Петр.

— Потому что вы все свободны. Нам нужен только он, - указал на учителя старший.

Прокуратору совсем не хотелось заниматься делом назаретянина. Хлопот и без того хватало: год выдался неурожайным, налоги собирались плохо, а тут еще со Средиземного моря шла тьма, грозившая накрыть ненавидимый город. Но слухи о новом мессии уже дошли Рима и там требовали отчета.

Потерев воспаленные веки сухими пальцами, прокуратор спросил, глядя не на арестованого, а на цветущий за парапетом сад:

— Ты утверждаешь, что ты царь иудейский и сын божий?

— Я знаю это.

Прокуратор поморщился. Назаретянин был явно чокнутым, а местное население любило сумасшедших. И этого, судя по донесениям шпионов, тоже.

— Ты понимаешь, что своими речами подрываешь основы государственного устройства, расшатываешь вертикаль власти? За это тебя могут приговорить к смерти.

— Это должно случиться. Делай, что должен, добрый человек, и будь, что будет.

Прокуратор удивился и наконец взглянул на задержанного.

— Почему ты ищещь смерти?

— Я не ищу ее. Но это неизбежно. И я не отрекусь от своих слов, так что выноси приговор. Покончим с этим.

— Barcala! Inesperto! Я пытался помочь. Увести!

Двое других арестованных не доставили прокуратору хлопот. Это были вульгарные разбойники и душегубы. Но сегодня был праздник и один из трех должен был быть отпущен по воле народа.

Вокруг помоста на площади уже собралась толпа. Трое приговоренных стояли под конвоем. Сойдя с колесницы, прокуратор прошествовал по образованному солдатами коридору и тяжело поднялся на помост.

— Люди Иерусалима! – начал он, и шум мгновенно стих. – Перед вами преступники. Этот разбойник, этот убийца, а этот – смутьян и бунтовщик, утверждающий, что он царь иудейский. Кого отпустите вы на свободу, кому даруетет прощение?

Тишина держалась не долго.

— Царя отпусти нам для праздника! – раздался голос, смутно знакомый прокуратору.

Он с удивлением увидел, что кричал тот самый человек, который день назад получил от него тридцать монет серебром.

— Царя! – поддержала какая-то женщина.

— Царя! Царя! Царя! – начала скандировать толпа.

— Вы слышали, - бросил прокуратор солдатам и, улыбаясь, поспешил к колеснице.

Холм был самым обычным еврейским холмом, каких полно в окрестностях Иерусалима. Назаретянин стоял на вершине и смотрел в небо. По лицу его текли слезы. Он шептал:

— Отец, почему ты допустил это? Почему? Я был готов. Я хотел спасти людей… Я хотел привести их в царство твое…

Ответа не было долго. И лишь когда солнце коснулось горизонта, измученный, уже рухнувший на колени, назаретянин получил его.

— Твоя молитва была услышана, - прошептал ветер.

1