А.Г.
№45280 "Росинка"

Росинка

«Три миллиона жизней - это плата за независимость?!» - припомнился мне сорванный плакат местных контрреволюционеров.

— Сам удивляюсь, - сказал Михель. - Негры плохие вояки. Чтобы эти добродушные по сути ребята истребили друг друга в таких количествах, их нужно было мастерски стравить, или, раздав ножи и гранаты, плотно закатать в одну тесную банку. И то, скорее всего, дело кончилось бы танцами. Хотя, тысяч двести положили бы точно.

— Так уж и плохие, - не поверил я, пригибаясь пониже, когда пули зацокали по правому борту машины, за которой мы укрывались. – Густо палят.

— Это да. Патронов они не жалеют, - усмехнулся Михель. – Помню, в прошлом году один пожилой датчанин с двумя сыновьями отбился от сотни налетчиков, запершись в своём фургоне. А у них на троих была всего пара пистолетов и одно охотничье ружьё, правда, с оптикой.

— И как же? – поинтересовался я не столько из интереса, скорее просто, чтобы поддержать беседу для успокоения нервов.

— В соответствии со стилем боевых действий! – рассмеялся Михель и высунулся из-за машины, поглядеть, что происходит. – Да вот, как и сейчас. Бравый налетчик в приметном ярком прикиде выходит полуприсядя из кустов, дает очередь от пуза в небо над нами, затем, покричав для бодрости, неторопливо пятится обратно в кусты…

Тут мой бывалый спутник вскинул свой глок и выстрелил:

— …на этом этапе его и кладут в пыль, - закончил Михель. – Тактика, проверенная временем. Главное не паниковать, они не умеют целиться. А самое главное, как я уже тебе говорил, никогда не стреляй в спину. Бурские патрульные этого не любят и могут создать тебе финансово-правовые трудности.

Я вообще не собирался стрелять, хотя вот уже месяц таскал в кобуре подмышкой легкую беретту, а на лодыжке крохотный револьвер неизвестной мне марки. Это на случай внезапной попытки грабежа. Михель сказал, что негры не оставляют ограбленных в живых, они наивно полагают, что мы их можем потом как-то отличить и опознать. Да и машины тут угоняют весьма радикальным способом: никакой возни с сигнализацией и проводами, - ствол к глупой голове хозяина, после чего короткая напряженная поездка за пределы поселения, и выбрасывание трупа бывшего владельца в неприметный тенёк. Так проще. Поэтому, чем больше при себе оружия, тем лучше.

Признаюсь, не ждал я таких крутых переплётов, соглашаясь на эту поездку. Ведь, когда Михель, - плотный, лоснящийся жизнерадостностью и самодовольством, пришел ко мне, и с порога, не ответив даже на приветствие, спросил: «Алексей, ты поедешь со мной в Африку?», у меня закружились в голове образы пустынь, саванн, львов, носорогов, дивных закатов, волшебного неба, жирафов, и иные картинки из туристических журналов.

— У меня нет загранпаспорта, - зачем-то соврал я тогда.

— Сделаешь, - парировал Михель. – Я помогу.

— Да и с деньгами…

— За мой счет. Еще и заработаешь, если повезёт. И не ври больше. С работой у тебя сейчас хреново и скучно, обязательств и долгов не имеется, свадьбы не намечено, больных родственников не наблюдается. Едем.

И тут я сдался. Сразу, без боя и трепыхания. Пять минут назад я ел пересоленную яичницу с помидорами на своей подмосковной квартире, а теперь вдруг выяснил, что еду в Африку.

— Хорошо! – кивнул Михель. – Собирайся, надо сделать прививки, я отвезу тебя в клинику.

— Но!

— Я уже обо всём договорился. Ты виски пьешь?

— Пью… - я совсем растерялся.

— Отлично!

И я оказался в Африке. Вернее в самой заднице Африки – в новообразованном государстве с невнятным названием, поглотившем собою в результате революции, несколько издревле беспокойных районов. На флаге этого государства привычно чернел силуэт автомата имени моего соотечественника.

Печальный этап акклиматизации, привыкания к насекомым, к воде, к пище и общему оригинальному темпу жизни благополучно миновал. Мне постоянно казалось, что все вокруг непрерывно куда-то едут. Мы, по крайней мере ехали всё время по совершенно невыносимым безжизненным дорогам. Переезды разнообразились перелетами, но сколько бы я ни вглядывался в подробности окружающего ландшафта, никаких общеизвестных животных не замечал. Когда я поделился своим разочарованием с Михелем, он расхохотался:

— Алекс! Ты будешь очень разочарован, но в Африке нет животных!

— В смысле? – не понял я.

— В прямом. Всех зверей съели негры еще в конце двадцатого века. Не куксись, это чистая правда. Те стада антилоп, зебр, слоников и бегемотов, которых старательно снимают все зоопрограммы мира, - это жалкие остатки, проживающие в усиленно охраняемых заповедниках всего двух стран. Да и их уже начали подъедать. Ополченцы, оставшиеся не у дел после революции, весело зачищают национальные парки. После бегства охраны натуралистов, они истребляют ради еды все живое, что только могут найти, в том числе редкие виды. Так что, не верти головой, если будет что-нибудь интересное, я тебе свистну.

Я не поверил. И очень напрасно, поскольку ту единственную дикую обезьянку, которую мне довелось углядеть за все время поездки, - немедленно застрелили местные и сожрали в жаренном виде. Впрочем, несмотря на отгремевшую революцию, которая вроде бы кого-то освободила, население не проявляло особой агрессии, хотя оружие было почти у всех. Нам чаще радостно махали руками и пытались продать что-то совершенно никчемное за сумму немыслимую даже по моим меркам, так, словно бацилла египетского корыстолюбия и торгашества поразила весь континент. Но так было в мелких селениях, которые мы проезжали, а на дорогах случались и внезапности, вроде засад и обстрелов.

— Всё, - заявил Михель, убирая пистолет, - атака захлебнулась. По машинам!

— Вот так просто? – удивился я, глядя, как наши чернокожие спутники поднимаются из дорожной пыли, деловито отряхиваются, расчищают дорогу и лезут в фургон. – Один выстрел?

— Да. Они поняли, что мы зубастые и отступили. Зачем нарываться на неприятности.

— А нам не надо закопать тело?

— С сугубо христианской точки зрения, конечно, надо. Но я бы не хотел приближаться к зарослям, в упор могут случайно и попасть. Посему ограничимся минутой молчания, смиренно простим заблудших врагов своих и двинемся дальше. Запомни, Алексей: особенность африканских войн – полное пренебрежение законами и принципами гуманизма.

Никак не привыкну. А ведь Михель не расист. Я прямо у него спросил, еще на третий день после прилёта. Тогда он нанял машину, но от водителя отказался, сел за руль сам, и начал рассказывать об особенностях местного стиля вождения:

— Негры всегда ездят по трое, - со смехом рассказывал он, – водитель, механик и штурман. Так вот, водитель нужен для непосредственного ведения машины, он умеет крутить руль и давить на клаксон. Бибикать - обязательно! Кто не погудел, того не заметили. Механик умеет при поломке открыть капот и констатировать: всё, приехали. Если полезет чинить, «всё» становится необратимым. Самый пикантный персонаж – штурман. Он всегда ездит на крыше и, когда видит встречную машину, начинает колотить по крыше кулаками, привлекая внимание коллег к своему открытию. Работа ответственная, не каждый штурман доезжает до цели, поскольку водители, вписываясь в повороты не всегда сбрасывают скорость, тормозить тут недостаточно шикарно. Так что, я предпочитаю не передавать ответственность за мою шкурку этим…

Вот тогда я и спросил:

— Михель, ты расист?

Он серьезно задумался ненадолго и уверенно помотал головой:

— Нет, Алексей. Я не расист. Я работаю тут восемнадцать лет с перерывами, и мне даже стали нравится эти чернокожие засранцы; многие из них мои хорошие друзья. Просто я отдаю им должное – они, действительно, засранцы. А так сложилось, что я привык называть белое – белым, а…

— Черное - черным, - закончил я виновато. – Извини. Последнее время нас насильно пичкают толерантностью, вот мне и рыгнулось…

— Это что! – оживился Михель. – Вот мистер Майкл Эванс, вот он был в шоке, когда услышал, что я зову местных ребят неграми.

— Он американец?

— Гораздо хуже! Он афроамериканец. Отличный мужик, но долго и настойчиво доказывал мне, что и местных надо называть афроамериканцами. Потом вроде понял. А потом совсем понял и даже проникся.

— А теперь? – рассмеялся я.

— Мертв и похоронен. Несчастный случай. Так что, теперь его работой займешься ты. И эта работа напрямую связана с белым и черным.

Тут-то мне и поплохело.

Не знаю чем именно я траванулся, но было совсем погано.

— Ты пил сегодня виски? – строго спросил Михель, посетив меня страдающего.

— Сегодня нет, жарко же… - проблеял я.

— Всегда пей виски после еды. И сейчас выпей. Через не могу. Если тебе претит виски и хочется водки, скажи, я достану тебе холодной русской водки.

Лекарство пришлось ко двору.

— Ну вот, - заявил Михель, с удовольствием наблюдая, как моя зеленая рожа постепенно приобретает более естественный цвет и выражение. – Поскольку ты сейчас думаешь, что хуже уже не бывает, а организм укрепляется, извини, оптимизмом… Давай махнем еще по одной, и я тебе расскажу о работе.

В процессе этого рассказа я белел, на сей раз от страха.

«Нас мало интересуют проблемы местного населения, если это их проблемы».

Так начал Михель свою неподражаемую историю.

Однако, когда дело касается в том числе и приехавших европейцев: нарастает беспокойство. А уж если проблема касается обособленно только белых – быть вою. Основа понятна. В частностях же у нас извечный бич континента, эхо гражданских войн и революций… мины. Тут рассказывать особенно и нечего, художественные фильмы, статьи, призывы пацифистов и берущие за душу фотографии черных мальцов в газетах. Африканский континент изрядно напичкан механическими игрушками всех сортов, размеров и времен. Здесь при желании можно найти всё, даже антиквариат вроде американского «Ананаса» BLU-3B, или «Claymore», русской “Бабочки», а если совсем хорошо поискать, то и великолепный немецкий GMMI-43 в стеклянном корпусе попадется. Но такого еще не было.

Мина, убивающая белых. Избирательно. С большой точностью. И я должен был помочь Михелю в её исследовании.

Мы всё время говорим об этом с Михелем, ему интересно рассуждать вслух, а я нервничаю поменьше. Когда говоришь о том, что страшно, постепенно привыкаешь.

— Без сбоев? – спросил я, когда мы отъехали от «места одинокого выстрела». – Мина работает без сбоев, только по белым?

— В основном, - зевает Михель. – Механизм такой. Если по тропинке пройдет тысяча африканцев, она будет лежать смирно, но если тысяча первым пойдет белый, - эта сука ударит с трех метров направленным взрывом, точно в цель, что почти невероятно. Осколков там всего около двух десятков, но ударная волна… Короче, я же тебе все рассказывал.

— Расскажи еще раз, может, скумекаем.

— Смешное слово, - ухмыляется Михель. – Ладно бы мы одни «кумекали», нет. К этой проблеме тянут лапки куча народу. Мины доставали, рассматривали. Говорят, даже вскрывали, хотя в это я не верю. И все вытянули пустышку. Никто не смог определить отчего она работает на белых. И цвет тут ни при чем. Хитрая штука, причем того же типа, что и «ананас», то есть бомбардировочного размещения.

— Их можно просто раскидать с самолета?

— Верно. Проблема в том, что революция давно закончилась, а мин с каждым месяцем всё больше. Такое ощущение, что они просто вырастают по утрам.

— Выпадают, как роса на полях… - задумчиво добавил я и немедленно уткнулся лбом в бардачок. – Эй! Не так резко тормози!

Михель без улыбки смотрел на меня. Внимательно. А потом кивнул.

Чем больше вооруженных людей во встречных машинах, тем ближе мы к цели.

Алмазы. Гуще всего новыми минами засеяны районы, где добывают эти занятные камешки. Здесь у Михеля нашлось множество знакомых, и дня три без роздыха мы колесили по окрестностям нанося визиты вежливости. Мне удалось познакомиться с людьми самого разного толка. Особенно запомнилась встреча со «старым революционером», оказавшемся совсем молодым негром по имени Хондо, не вылезающим из камуфляжной формы, густо украшенной орденами. Узнав, что я русский, он немедленно приосанился и сказал мне несколько теплых слов про СВД.

Михель говорил с революционером о минах, время от времени переводя мне отдельные фразы.

— Ну что? – спросил я, когда мы, максимально вежливо отвязались от пышущего гостеприимством «генерала» и уехали.

— В его распоряжении теперь осталось сто сорок солдат. Он не доволен. Говорит, что рано закончили революцию, не всё успели сделать, как положено. В сущности, он прав – фарс, а не революция, подчистили недовольных. А Хондо подумывает начать сольную карьеру, только патронов мало. Осталось всего два ящика. Было три, но один ящик расстреляли в воздух на радостях, когда была объявлена победа. Думаю, года два он еще продержится, как раз успеют отпраздновать пару годовщин этого знаменательного события. Потом патроны кончатся, и его войско рассосется в поисках нового генерала, посолидней.

— А о минах?

— Плохо, говорит. «Белые мины» - напасть похуже мора. Жуткая штука – в одной деревне местные расстреляли волонтеров красного креста, когда те хотели войти в селение.

— При чём тут мины?

— При том! В соседней деревне эти мины начали взрываться, когда белые приближались. Человек десять убитых – реакция, сам сообрази. Хондо обеспокоен. Обозлятся и уйдут белые, а нет белых, - нет денег, работы. Обещал дать полезного человека.

С тем и уехали. Полезным человеком оказался улыбчивый парень, представившийся, как Сипо. Он смирно сидел на заднем сиденье и с удовольствием глядел по сторонам, непрерывно скаля зубы.

Полезность Сипо проявилась на следующий же день.

Михель решил познакомить меня с «белой миной», так и сказал.

— Спасибо! – испугался я. – Надеюсь знакомство будет дистанционным.

— Непременно, - утешил он меня. – Алексей, твоим делом как раз и будет общение с миной на безопасном для здоровья расстоянии. Я обещаю тебе приятный во всех отношениях бункер, кофе с коньяком, бутерброды, окопный бинокль и свою компанию. Ты знаешь, как тут варят кофе? У-у-у…

— И что я буде делать?

Михель расплылся в самодовольной улыбке:

— Будешь устанавливать с ней контакт.

— Какой контакт? Я статистик-аналитик, Михель! Я думал, что буду составлять для тебя таблицы, отчеты, ну, не знаю… формировать конечный анализ показателей! Ты же знаешь мои возможности!

— Само собой. Но в первую очередь ты нужен мне в качестве носителя оригинального типа мышления.

— Я?!

— Именно. Ты образованный клерк, не лишенный фантазии, интеллекта, умеренно доверчив, достаточно высокомерен, качественно алчен. И, главное, - ты русский.

— При чем тут это?

Тут Михель назидательно поднял палец и поцокал языком:

— Ц-ц-ц. Это самое интересное. Видишь ли, Алексей, мне изрядно повезло. Прежде, правда, не повезло пилоту самолетика, с которого и разбрасывали эти «белые» мины. Но из обгорелых остатков мне достался любопытный трофей, а именно тара из под наших мин. Так что, друг мой, я один знаю, какое имя было дано этим минам создателями.

— И?

— «Росинка».

— Как это переводится?

— Никак, - зевнул Михель. – Просто «Росинка». Как ты там сказал: «Выпадает росой на поля». Русский мой второй язык, поэтому кроме изящного поэтического смыслового наполнения, я усмотрел в названии некоторый каламбур. Понимаешь?

Поразмыслив, я кивнул:

— Изящно, если вдуматься. Росинка, мина-расистка. Вообще, похоже. Но я то тебе нахрен сдался?

— А ты замечательный образец среднестатистического белого, да еще и русский. Думаю, вы сумеете найти с «росинкой» общий язык. Кроме того, ты мне друг, а значит, я могу тебе доверять.

Вот тут Михель явно слукавил: он был близким другом моего отца, а не моим. Но доверять мог, поскольку, во-первых, у меня не было здесь своих интересов, а во-вторых, без Михеля я представлял собой довольно беспомощную фигуру.

Однако, бункер бункером, а нам нужны были образцы. Рабочий материал, как говорил Михель.

С этим проблем не возникло. Почти сразу по приезду на «запасной аэродром», как называл это странное место Михель, наш обретенный Сипо немедленно нашел «Росинку», буквально в трёх десятках метров от дороги. У него прямо таки чутьё оказалось на эти мины.

— Ойохоро! – крикнул он, подняв над головой сверкающий в солнечном свете перламутровый диск, чуть больше радиусом и толще консервной банки со шпротами. Мина была очень похожа по форме на миниатюрную летающую тарелку, красивая штука.

— Отлично, - кивнул Михель. – Не зря мы его взяли, глазастый. И опытный - не боится.

— А не рванёт? – опасливо поинтересовался я.

Михель поглядел на меня, как на душевнобольного:

— Он же негр! Сколько раз повторять, «росинка» взрывается только… А чего он её сюда то тащит? Эй…

Сияющий оскалом улыбки Сипо направлялся к нам, самодовольно потрясая миной.

— А ну, назад! – заорал Михель, затем добавил пару слов на французском и начал пятиться. – Стой, сукин сын! Уйди, дурак! Назад я тебе говорю!

Но Сипо неспешно приближался, радостный и безмятежный. Я успел подумать, что раньше он всегда приносил такие мины своему «генералу», а тот не испытывал в присутствии «росинок» никаких сложностей. Возможно, Сипо и вовсе не знал о принципе их действия. Михель вырвал из кобуры пистолет и прицелился:

— Стой, сука! – и, видимо, повторил это же затем еще на совершенно неизвестном мне языке.

Не знаю, что меня подвигло, но я вдруг шагнул вперед и на чистом русском заорал:

— Брось эту х… на х…, б…!!!

Очевидно, Сипо поразила внезапность моего выступления, как такового, поскольку он остановился и впервые попытался понять, что, собственно, происходит. Увидел направленный на него пистолет, и улыбка погасла.

Затем он имел долгую беседу с Михелем, очень извинялся, мне показалось, что он едва не плакал от огорчения, видимо, опасаясь, что его теперь уволят с такой перспективной должности. Однако, утряслось.

— Яркая речь! – хлопнул меня по плечу Михель. – Кажется, ты начинаешь осваиваться.

— Ты бы его пристрелил?

— Я испугался, Алекс. Я здорово струхнул, не успел сообразить, что делать, - честно ответил он. – Да, нет, не пристрелил бы… Пальнул бы в ногу, наверное.

Я не уставал поражаться тому факту, что «росинки» совершенно не реагируют на присутствие местных. Чернокожие ребята с удовольствием разыскивали мины в окрестностях «запасного аэродрома», выкорябывали из грунта, или просто подбирали и стаскивали их в наши удаленные закрома. Михель платил за эту охоту, скромно, но честно и без задержек.

Бункер соорудили за один день, натаскав бетонных плит, возведя навесик и принеся пару кресел, в которых мы с Михелем вольготно и расположились. Он не обманул ни с кофе, ни с бутербродами. А вот на счет абсолютной безопасности – слукавил. В стене бункера по его распоряжению было оставлено довольно широкое окошко, через которое мне и предстояло «входить в контакт».

Испытательная система поражала простотой и дешевизной. Мина грузилась на кусок фанерки с бортиками, к которой была привязана верёвочка. Самым дорогим элементом являлся небольшой микрофончик, цеплявшийся на ту же фанерку.

— Высокие технологии! – заявил я, постаравшись раскрыться в сарказме, когда увидел эту конструкцию.

— Не беспокойся, - утешал Михель. – чем проще система, тем надежнее. Из самых достоверных источников известно, что «росинка» прежде чем взорваться, издает тихий щелчок за две секунды до детонации. Значит, я сижу в наушниках и тяну за верёвочку, ты беседуешь с соотечественницей, а когда я слышу щелчок, даю тебе знак.

— И что же это за достоверные источники?

— Помнишь, я рассказывал о мистере Майке Эвансе? Так вот, в глубине души он был уверен, что он негр. А оказался типичным афроамериканцем. В общем, в больнице, он мне и рассказал про щелчок. Микрофонов у меня штук двести, так что, только в путь. И чтоб тебе было спокойнее, я продемонстрирую.

Михель встал в полный рост напротив окошка и что-то прокричал Сипо, после чего принялся осторожно тянуть за верёвочку. Он тянул с улыбочкой ехидного каймана.

— Берегись!

Взрыв последовал тихий, скорее просто громкий хлопок. В окошко мимо вовремя отшатнувшегося Михеля влетела жесткая волна серой пыли вперемешку с осколками. Всё это завязло в расположенной напротив окошка стене из мешков с песком.

— Ну вот, - радостно заключил Михель, - Расчеты верны, технология отлажена. Приступай!

— Я похож на самоубийцу?

— Немного.

— Это…

— Пятьдесят Евро за взрыв.

— Э… Мэ… А разориться не опасаешься? И не надо так улыбаться, я еще не согласился.

А куда бы я, собственно, делся?

Сипо грузил очередную «росинку», щёлкал пальцами, подтверждая активность микрофона, и нёс нам веревочку, после чего ложился на раскладушку и отдыхал. Я вообще заметил, что местные чернокожие мужчины всем прочим удовольствиям предпочитают отдых в тенечке.

Мы бестолку израсходовали пять мин. На меня «росинки» реагировали совершенно однозначно – на дистанции в три метра – взрывались. Михель не торопил. Он, полагаю, просто ждал, когда я привыкну к процессу. Ну, я вскоре и привык. Не в первый день, и не на следующий. Но вскоре.

— Говори с ней, - требовал Михель. – Не вслух. Мысленно, но четко. Я не знаю как, я не знаю о чём и зачем, просто зови её на контакт. Сосредоточься. Любое изменение, от дистанции до времени после щелчка – это сдвиг. Мина реагирует на мозги. Это доказали немцы, упокой Господь их вместе с их полевой лабораторией.

Я начинал официально: «Дорогая «росинка», не могу не засвидетельствовать вам своё глубочайшее…»

— Берегись! – кричал Михель и толкал меня в бок.

Детонация. Сипо восстаёт ото сна, поднимается и идет перезаряжать механизм. Кофе, коньяк, бутерброд и всё заново: «Я свой, свой, не злись, расслабься, всё хорошо, всё спокойно, мы дома...»

— Берегись!

Детонация, красивые керамические осколки вязнут в песке, Михель лениво крестится.

Я пытался призвать к родственным чувствам: «Дорогая, мы же свои люди, у нас один язык, одни корни, к чему эта нервозность, давай просто посидим, вспомним родину…»

— Берегись!

Я объяснялся «росинке» в любви, призывал её к патриотизму, умолял, грозил, ругался, проклинал и снова просил. Но всякий раз мина реагировала одинаково.

На третьи сутки бессмысленных испытаний Михель сказал:

— Хорошо. Как говорят у вас, Алексей, отсутствие результата тоже результат.

— А ты не думаешь, что я просто стою напротив окошка с тупой мордой и качаю из тебя деньги? – спросил я.

— Неа, - отмахнулся он. – У тебя лицо честное. А когда ты с миной разговариваешь, скулы двигаются и мимика, мимика такая страдальческая на лице… Ну, или ты очень крутой актер, что, согласись, маловероятно.

— И на том спасибо, добрый человек.

— Угу. Меняй тактику. Не с ней говори, а настроение себе делай. Вспоминай о хорошем, ерунду какую-нибудь. Ты спортом занимался? Ах, да… Ну, экзамены вспомни, попойки, девок. Или страшное что-нибудь. Собак боишься? Нет? Вспоминай пауков, или крыс. Поиграй настроением.

— Ладно. Пошли!

— Ни-ни-ни. Не сегодня. Давай, сгоняем на копи, тебе не помешает посмотреть алмазную выработку. Тут правда совсем крохотная, но общее представление получишь.

— Зачем?

— Поймешь.

С экскурсии я вернулся пьяный в кашу. Причем напился на обратном пути.

— Почему? – спрашивал я, прикладываясь.

— Менталитет. Каждый из этих замечательных парней, что копаются там в грязи ручными драгами - верит, что однажды ему повезёт. Он найдет алмаз величиной с грецкий орех, ему заплатят за это тысячи три Евро, и на эту сумасшедшую сумму он и его семья будут счастливо существовать двести лет.

— Часто находят?

— Очень. Именно здесь последний раз случился еще при Маргарет Тэтчер. А самое смешное, только ты не огорчайся, Алексей, тут можно собирать урожай трижды в год. Но все голодают. Сельское хозяйство по всему континенту ориентировано только на экспорт, себя они прокормить не в состоянии. Мы заразили их азартом. Дали шанс, когда можно всё и сразу, это как болезнь завсегдатаев Монте-Карло. Они даже мрут в этих алмазных ямах, но надеются на свой шанс до последнего.

— Но ведь у них была революция?

— Опытный цирюльник спустил горячечному больному кровь, - рявкнул Михель. – Не в первый раз.

— Какая пошлость… Какая пошлость…

Я повторял это пока меня не выгрузили из машины и не накрыли противомоскитной сеткой.

Здравствуй «росинка», ну что, гулять так до конца. Кажется меня уже боялись местные мухи. Жесткая борода, колючие усы, безжизненный взгляд, два пистолета под руками. Прошло всего три дня с посещения алмазного ада, а я уже внушал неграм уважение очевидно большее, чем Михель. Я работал с минами.

— Берегись!

Надо было настраиваться, но я думал. Смотрел на сверкающее перламутром блюдечко «росинки» и размышлял.

Зачем? Зачем здесь белым убивать белых? Ведь сами местные ребята навряд ли бы сподобились изготовить такую штуку. Значит… Мысль заходила в тупик. Напугать? Спровоцировать? Выгнать? Устранить конкурентов, или навести панику? Или ещё проще – засыпать африканцев бесплатным страшным оружием, которое убивает белых? Рано или поздно. Чтобы понять это надо с головой нырнуть во всё хитросплетение интересов промышленников, политиков, дипломатов и прочей гордой шушеры, во взаимоотношения которых я вникать попросту не имел времени. Явно, что кто-то грязно играет. Смиримся с этим, забудем, и вернемся на землю.

— Берегись!

«Росинка» бьет только белых… Нет! Неправда. Убила же одна из них того американского негра Майкла. И еще кое-кого из администрации, как рассказывал Михель. Значит дело не в цвете кожи, не в гормонах, не в запахе или генетическом коде. А в чём? В образе мысли? В традициях?

— Берегись!

Одно из двух. Либо эта мина срабатывает на превышение неких параметров, в пользу чего высказался бы мой предшественник Майкл, не стань он покойником. Либо напротив: датчик мины фиксирует нехватку какого либо параметра, что несколько скребёт по самолюбию, но, скорее всего. Зачем Михель притащил сюда меня? Я не психолог, не актер, да и аналитик всё больше финансовый… Это просто мина. Или «наступил», или нет. Всё должно быть просто.

— Берегись!

Кровь на рукаве, больно. Что же такое надо от меня отхреначить, чтобы я не наступил на неё, или нарастить, чтобы перешагнуть. Бред. Выпить. Они тоже пьют, значит можно.

— Прогресс на лицо, но график рваный, - морщился Михель через неделю, разливая ром. – Вот, смотри, в субботу ты подтащил нашу «капельку», тьфу, «росинку» на полтора метра. Кстати, вот тебе перекись водорода, извини, рикошетов больше не будет, окошко уже расширено и обложено мешками. Да! Но в этот же день ты больше ни разу не продвинулся дальше двух сорока. А в воскресенье, ты трижды подряд сделал два метра, и затем провал: до среды вообще без результатов.

Он был прав, но не вполне, и я возразил:

— Дело не в расстоянии. Метр или полтора, ерунда. Важно время. Я на какое-то время попадаю в нужное настроение или, если изволишь, состояние души, и дистанция тут уже роли не играет. Если удержаться в этом настроении, то я смогу даже взять «росинку» в руки. Только я не могу его для себя определить. Совсем.

— Мы не торопимся. То есть, нам, конечно поспешить не возбраняется, но… В любом случае ты уже молодец. Фактически, получено подтверждение именно ментального, если изволишь, спуска мины.

— Если это не повальный брак.

— Это не брак, аналогичных прецедентов нигде более не отмечено. Я регулярно беседую со своими коллегами… Несмотря на отгремевшую революцию – связь хорошая. Так вот, они весьма заинтересованы в результатах и готовы хорошо платить за любые сведения о «росинке». Признаюсь, я до сих пор никому не продал даже открытого названия мины, и уж тем более наши основные наработки. Информацию о «белой мине» пока старательно глушат, поэтому серьезные структуры еще не подключены, но воду в решете не удержишь. В исследовании мы пока идём с отрывом, если, конечно, идем в правильную сторону. Варварски идем, не скупясь на материал, и в этом наше бешеное преимущество. Так что – продолжай.

Специалист будет копать глубоко, сопоставлять, рыться в исторических прецедентах, проводить опыты на собаках. Я не специалист. Значит, я мог решить задачку, только если она достаточно проста. Мина – это простая задача, она не должна была быть априори слишком мудрёной.

Я здорово пристрастился к кофе. Здесь добавляют в молотый кофе еще и порошок какао, - просто, но вкусно. Вот в Египте любят поиграть с пряностями – это на любителя. Еще Михель говорил, что в пустыне медную турку зарывают по горлышко прямо в раскаленный на солнышке песок и ждут, пока не пойдет пенка. « Я на солнышке лежу, и на солнышко гляжу… Всё лежу, и лежу…».

Наблюдая за Сипо в окопный бинокль, я заметил как он с некоторым даже сочувствием перебирает и раскладывает по ящикам привезенные накануне «Росинки», протирает их ветошью, любуется, как на перламутровой керамической глади играют блики. Я его понимаю, - красивые игрушки, как морские раковины.

Озарение пришло настолько внезапно, что я едва не подавился последним глотком кофе.

— Михель!

— У-у?

— «Носорог, рог, рог идет, крокодил, дил, дил плывет. Только я все лежу…!» Твою мать!

— О-о! – Михель медленно выбрался из гамака и поглядел на меня с великим сочувствием. – Белым не стоит работать в Африке слишком долго. Некоторые сходят с ума, но в основном человек становится ленивым, у него опускается, так сказать, планка социальных потребностей, апатия, инфантильность… В твоём случае, похоже на размягчение мозга.

— Ты не понял? – усмехнулся я. – Смотри, вернее, слушай!

И я принялся, захлебываясь словами от нетерпения, делиться возникшей идей:

— Отбросив индивидуальные особенности… Кого они тебе напоминают? Наши родные и любимые твоему сердцу негры? Они шумные, утомительные, прилипчивые. Они любят оружие и военную форму, но плохо воюют. Они храбро лезут в атаку, но немедленно сбегают, если запахнет жареным. Их местечковым «генералам» кажется, что имея армию в двести стволов, они могут бросить вызов целому миру, но не делают этого, предпочитая праздновать старые победы и палить в воздух. Ты сам говорил, что они не признают принципов гуманизма и убивают легко и без зазрения совести, ни в цент ни ставя чужие жизни. Они не любят работать, но готовы вкалывать без отдыха в поисках «клада». Их легко увлечь, но только до тех пор, пока они не устанут. Они доверчивы, живут сегодняшним днем, но упрямы не по делу. Никого не напоминает?

— Итальянцы? - осторожно предположил Михель.

— Дети! – воскликнул я. – Это же совершенно детское поведение!

— Ты с ума сошёл, - зевнул он. – Дети! Милые детки, ничего не скажешь! Да любой из них…

— В том-то и дело! – воскликнул я. – Индивидуально, каждый из них, конечно вполне себе состоявшаяся взрослая личность, развитая ровно настолько, насколько позволили условия. Но общая картина складывается именно такой! Не по отдельности, а все вместе, весь их, если хочешь, этнос – это еще не повзрослевшая… Юная африканская раса.

— Это бред, Алексей, - покачал головой Михель, - Негроидная раса появилась за пять тысячелетий до нашей эры...

— Всё это время у них не было повода взрослеть! Питер Пен не хотел, а им было незачем… Ну, считай, что это гипотеза! Пусть в качестве бреда. Наши африканцы отличные по сути «юные» ребята, со своими перегибами, нюансами и болезнями роста, но и то, и другое закономерно. Соответственно, дело не в цвете кожи или строении черепа, а в потенциальном возрасте общего сознания социума... Они дети цивилизации, не индивидуально, а как… как…

— Я понял, - хмыкнул Михель и налил себе кофе. – А мы, значит, по твоему «взрослые». И тоже, не индивидуально, а исторически, как толпа, не взирая на лица. Ну-ну.

— Мне мама в детстве говорила: «Не водись, Алёша, с большими мальчиками, они тебя плохому научат…» - хохотнул я.

— Ладно, ладно! – замахал руками Михель, - Это всё наивная болтовня и пустая демагогия, причем какого-то нездорового толка. Переходи к делу. Что ты предлагаешь?

— Есть у меня мыслишка. Надевай наушники и берись за верёвочку. Бахнем пару другую «росинок»!

Стабильный результат. «Росинка» подпускает на два метра, Михель не верит, цыкает зубом и хмурится. На следующий день тоже самое. Дело трудное, но я справляюсь. Заставляю себя забыть о мине и забиваю голову всякой чепухой вроде кадров из старых мультиков, цветных книжек с картинками, мороженного, цветного мела и воздушных шариков. Поначалу получается неважно, но я приспосабливаюсь расслабляться и умиляться самому себе. Алкоголь способствует. Очень помогает также напевание: «Я на солнышке лежу…».

Мало! Нащупал, но мало!

В субботу, да, вроде бы в субботу Михель объявил перерыв в работе и собирался слетать к коллегам на север по поводу каких-то мутных переговоров о контроле за черными дилерами «камешков». Он звал меня с собой, развеяться и посмотреть большую шахту, но я отказался - не хотел сбиваться с настроя. А настрой был! Пару дней я полагал поработать без Михеля, тем более, что это не трудно – я уже пробовал. Веревочку вполне можно тянуть и самому, а наушники даже помогают сосредоточиться. И мы остались вдвоём с Сипо, если конечно не считать еще человек десять негров, числящихся у Михеля «служащими» его «запасного аэродрома».

Одному мне было даже спокойнеё. Я понял, что надо делать. Надо было вспомнить и погрузиться в момент самого наивного и глупого детского счастья и удержаться в нём. Трудно! Я перебрал множество приятных воспоминаний, пока не вспомнил… чердак на даче. В самой глубине забитой газетами коробки из-под телевизора, я нашел клад - целый мешок старых пластмассовых солдатиков. Солнышко пробивалось сквозь маленькое окошко, рисуя желтый овал на пыльном дощатом полу. И я вытаскивал пригоршнями игрушки, с упоением и щемящей радостью в сердце от обретения, осознания владения, удачи… Всего сразу и большой ложкой! Я расставлял их в этом солнечном кругу и едва не повизгивал от удовольствия и утоленной жадности кладоискателя. Сокровище! Моё войско! Смешное игрушечное войско. Море удовольствия!

«Росинка» была всего на расстоянии руки от меня и я отпустил верёвочку. Услышала. Она услышала и поняла мою песню минувшего детства, признала за своего. Я знал, что схожу с ума, знал, что нельзя, но не мог не коснуться пальцами Её роскошной перламутровой глади. Такой красивой…

— Бе-йе-рись!

Совершенно темно, жар, сердце пульсирует где-то в голове и в животе одновременно. Гул в ушах. Перламутровые брызги. Бредом в сознании плывут образы, ни одного из которых я не могу запомнить.

— Ну, могло быть хуже, - равнодушный голос Михеля возвращает меня к реальности. – Контузия и пара царапин. Просыпайся, эксперт по детским болезням!

Свет больно бьёт по глазам. Отмечаю для себя – по обоим глазам. Хорошо!

— Я не услышал щелчка… - кажется, сказал, хотя губы слушаются плохо.

— Да, уж. Ты себя буквально загнал в транс, Сипо говорит, едва слюна не капала.

— Он жив?

— Что с ним сделается! Руку вот только ему, ну, того. Левую кисть оторвало… Но, считай, парень нашел алмаз размером со сливу, ведь, кажется, теперь ты ему должен не меньше трети своего гонорара. А это по здешним меркам о-очень большие деньги. Наш Сипо теперь богатый уважаемый человек. Он тебя вовремя оттолкнул, так что хорош валяться, поднимайся и рассказывай, где прокололся.

Где я прокололся? В самом конце.

Я коснулся мины. Коснулся - не схватил, не принялся подбрасывать её с ладони на ладонь, любоваться ею в лучах этого проклятого солнца, и не стал жадно запихивать диковину в карман. Я проявил осторожность.

Где я прокололся? В самом начале.

Можно сыграть юность, вспомнить детство. Можно притвориться молодым, и даже почувствовать себя молодым. Но, обмануть смерть…

— Михель! – позвал я.

— Да?

— Ты ведь не бросишь это дело?

— Не брошу. «Росинка» - оружие нового поколения, и мы это доказали. Теперь весь мир вздрогнет!

— Хорошо, Михель. Но, пожалуйста, обещай мне одну вещь. Это важно. Если окажешься слишком близко к «Росинке», и тебе вдруг покажется, что твои молитвы услышаны, и теперь ты сможешь или должен пойти до конца… но не будешь уверен, что рад ей до смерти, как мальчишка! Я тебя, как друга… Об одном прошу: оставь её в покое!