— Три миллиона жизней – это плата за независимость?
— Нет, дорогая моя Любовь, независимость, свобода, власть – это совсем другая категория желаний, они стоят намного дороже.
«Черт! Кто придумал этот весенний лед, кажется, что он такой прочный, но мгновение – и твой ботинок уже погрузился в холодную мутную воду. И эта трещинка на подошве, человеческий глаз не способен ее разглядеть, но предательская вода точно знает, в какую сторону надо бежать… Брр, я представил как сейчас поплетусь к дому и, кажется, даже ощутил это мерзкое, столь знакомое каждому, хлюпанье в правом ботинке.
— Вот, возьмите, пожалуйста.
Этой-то что еще надо! Вот привычка у людей лезть не в свое дело! Будто нам, неудачникам, без них проблем мало. Я оглянулся. Эта была та встреча, о которой нормальные люди рассказывают потом своим детям, внукам, некоторые даже правнукам, но… Но я, я с детства понимал, что не могу, не имею права относить себя к ним.
— Возьмите платочек, – повторило мое чудо.
Не удивляйся, Любовь. С первой секунды нашей встречи я называл тебя только «моим чудом», иногда «счастьем». Понимаешь, я не могу позволить себе даже сейчас, когда я просто рассказываю тебе мою… нашу историю говорить о тебе как о девушке, женщине… Ты, понимаешь, ты не подходишь под эти истертые определения, ты другая, ты мое чудо.
— Берите, ну что же вы, берите. Этот весенний лед. И кто его придумал?!
Знаешь, наших встреч было так мало, я помню каждую деталь, кажется, я даже ощущаю прикосновение платка к моей ладони. Хотя даже если бы я мог видеть тебя каждую секунду своей жизни, я бы все равно жадно впитывал все, что хоть как-то связано с тобой, мое чудо, любое движение, вдох, звук.
«Скажи ей что-нибудь. Останови, не дай уйти!» – проносилось в моей голове. А я только смотрел на тебя и не мог заставить себя даже выдохнуть.
— Что же вы не вытираете ботинок, промокнет же совсем.
— Спа..кхм…(голосовые связки напрочь отказывались меня слушаться) спасибо, – наконец-то, я выдавил из себя хоть слово. – Как Вас зовут?
— Любовь. А Вас?
— Любовь, любовь, я всю жизнь ждал нашей встречи. У каждого должна быть любовь. А меня – Совесть, – что, что ты несешь? Теперь она точно думает, что ты сумасшедший, местный псих. – То есть я хотел сказать – Сева. Но все называют Совесть, потому что я всем надоедаю, про меня постоянно забывают, стараются избавиться. Вот я опять начинаю ныть, простите, у меня такая роль в этом мире. У каждого своя роль в этой пьесе, моя не самая удачная, но я с ней неплохо справляюсь.
Тогда ты первый раз улыбнулась. А я умер. Больше не существовало Всеволода Крючкова. Моя жизнь влилась в твою и растворилась в ней.
Ты разрешила мне проводить тебя. Первый раз в жизни, я чувствовал, что мир со мной заодно, даже хлюпанье в ботинке было каким-то особенным, смешно сказать, но оно доставляло мне удовольствие, как бы было подтверждением, что все происходит со мной, что я не сплю. В тот день я узнал, что мы живем в соседних дворах, позже, конечно, я знал и номер твоего телефона, и где ты работаешь, и когда просыпаешься. Позже я узнал о тебе все. Не смей думать, что я сумасшедший! Да, я следил за тобой! Но как же я мог не делать этого? Ведь наши встречи были такими редкими. А я жил твоей жизнью, у меня не было своей, я отдал ее тебе!
Знаешь, даже самый жалкий неудачник имеет право на мечту, имеет право верить, что и его желание когда-нибудь сбудется, даже самое нескромное желание. Но с каждым днем, с каждой минутой, с каждой секундой я все четче осознавал, что ты никогда не будешь принадлежать мне, я никогда не смогу владеть тобой. И это разъедало меня изнутри, как червь миллиметр за миллиметром выгрызает дыру в яблоке, пока оно не сгниет.
Десятого сентября, ровно через полгода после нашей встречи, я решил раз и навсегда изменить свою жизнь, доказать всем, что я Человек!
Я прекрасно понимал, что помочь завладеть тобой, мое чудо, мне может только Бог. Только как я мог его заставить? Месяц, два, три, четыре я искал, искал в библиотеках, архивах, ездил к бабкам, колдуньям, ясновидящим. Третьего декабря ко мне попала та самая книга, книга о Боге племени колхидов Ануге. О существовании этой книги знают только четыре человека, с тобой теперь – пять. Колхиды берегли свою тайну, они боялись, что силой книги может воспользоваться тот, кто рожден уничтожить наш мир. Не буду мучить тебя, мое чудо, рассказами о том, чего мне стоило найти эту книгу. Это не имеет никакого значения. Главное, что я ее нашел. Я находился в одном шаге от своей мечты.
Уже четвертого декабря я сидел за одни столом с Анугом, умоляя его исполнить мое желание.
— Понимаешь в чем дело, я не могу тебе отказать, – выслушав меня, произнес Ануг, – я вынужден исполнить желание каждого несчастного, кто меня попросит. Твое желание стоит три миллиона жизней.
— Хм, я никого не смогу убить, ты что издеваешься? Тем более три миллиона.
— Тебе не надо никого убивать. Успокойся. Видишь ли, на жизнь каждого человека влияют другие люди. Вот ты едешь в автобусе, а тебя кто-нибудь толкнул, задержал, и ты вышел на долю секунды позже, и жизнь твоя сразу изменилась. Мне надо уничтожить всех, кто может помешать тебе завладеть Любовью, а их ровно три миллиона. Подумай. Я даю тебе две недели.
— Нет! Стой! Я согласен, мне не надо думать. Приступай!».
— Сегодня я должен вычеркнуть последнее имя из своего списка. Только последний человек должен знать, за что он умирает. Любовь, теперь ты знаешь все. Прости.
— Ты не можешь убить мое чудо! Это… это… это несправедливо! Ты должен был меня предупредить! Я отменяю желание! Остановись!
— Поздно, слишком поздно. Надо быть аккуратнее со своими желаниями, Совесть.
— Нет! Нет! Нет… Об одном прошу: оставь ее в покое…