Антийожег
№45313 "Пандемия"

Пандемия

Отфыркиваясь и остервенело ковыряя в ухе пальцем, Митя вышел из душа.

— Три миллиона жизней - плата за независимость?! - вещала из кухни Таечка. - Три миллиона жизней, подумай сама!

Митя потряс головой, подергал себя за ухо. Звуки казались гулкими и неразборчивыми - словно Таечка набрала полный рот камней, как древнегреческий ритор Цицерон. Аромат пирожков с капустой разливался по квартире, будто лава по улицам Помпеи. Ммм!.. После купания Мите всегда зверски хотелось есть. Но дойти до кухни он не успел: наперерез ему выскочила бабушка с чистым полотенцем.

— Давай, давай, вытру поскорее, а то испортится, - Софья Ивановна вцепилась в пандью лапку и начала аккуратно промокать ее сухой тканью. - И не криви нос, на новую у нас денег нет, так что эту надо беречь. И так уже вся в залысинах, посмотри. Ты ею в футбол играешь, что ли?

Митя привычно, уже почти не отбиваясь, позволил бабушке совершить ежедневный ритуал. Потом сунул пандью лапку на шнурке обратно под халат.

— Вот так, хорошо, - одобрила Софья Ивановна, обняла внука. От бабушки пахло нафталином. Свой амулет она берегла и ежедневно пересыпала новой порцией вонючего порошка, чтобы не испортился. Даже вязала для него каждый месяц новый шнурок - сейчас, в июне, он был цвета фуксии, Митя про себя называл его "вырвиглаз".

Бабушка отстранилась, взяла внука за плечи, сказала твердо:

— А после обеда пойдем сдавать ДНК.

— Ты слышишь меня? Три миллиона! Это катастрофа! - не унималась Таечка. - Митя! Что ты молчишь, юное гражданское население?

— Твою статью даже в школьной газете отказались печатать, что ты от нас-то хочешь? - Митя прошел в кухню, цапнул с тарелки пирожок и начал с аппетитом жевать. - Лифно я не фочу сдавать это фаше ДНК, но бабуфка нам головы отъефт, если мы откафемся.

— Я - отказываюсь! - Таечка воинственно подняла над головой вилку с пельменем. - Считаю, что нужно провести референдум, уверена, люди будут против!

Бабушка вернулась из зала с молельными барабанчиками, отобрала у внучки тарелку с пельменями и поставила коробку на стол.

— Быстро покрути и подумай о хорошем.

— Но ба...

— Подумай о том, как ты должна себя вести, если ты настоящий гражданин, будущая мать и просто приличный человек. Ты молода, красива и здорова, так что постарайся сохранить это хотя бы в этой жизни, а еще лучше - и в следующей. А еще у нас в поселке показатели падают. Да еще Мкртчян Луиза в субботу в лабораторию ушла. Люди стали злыми, думают о недобром. Плохо вокруг...

Таечка вздохнула. Молельные барабанчики с рисунками, установленные по периметру коробки, тихонько шуршали запакованным в них рисом. Кажется, кроме риса в них обитали еще какие-то мелкие твари, жучки, может быть, но Таечка предпочитала об этом не знать.

— И сдавать ДНК ты с нами сегодня пойдешь! Я так сказала. Все. Молись.

Таечка рассеянно покрутила барабаны. Каждый по семь раз. Итого семьдесят семь. Один барабанчик на прошлой неделе выпал и разбился, бабушка собиралась купить новый, но не было денег. Вот бы у нас было много, много денег, подумала Таечка. Эх, мечты, мечты...

— Я сегодня на фабрику иду, - сказала она, снова меняя коробку на тарелку с пельменями. - У меня смена, отпуск закончился.

— После смены пойдешь. У вас там есть пункт приема? Я позвоню в секретариат, узнаю. Пусть проведут тебя по спискам.

Софья Ивановна, человек старой закалки, верила: если все граждане каждого государства будут вести себя так, как государство решило, то мир от этого только выиграет. А все проблемы - от разгильдяйства, безалаберности и переизбытка собственного мнения. С внуками ей приходилось тяжеловато, но воспитание дечери и четверых сыновей-погодков - хорошая закалка для характера. Софья Ивановна стала твердой, как хороший пармезан, напористой, как ледокол, и убедительной, как асфальтовый каток. Внуки - и они сами это понимали - сопротивлялись только для вида. Всеми внутренними процессами в семье заправляла все-таки бабушка.

— Какая же ты все-таки идеалистка, - покачала головой бабушка, глядя на поедающую пельмени внучку. Поправила седой завиток над правым ухом. - Жизни, люди, газеты... Вся в мать. И лицо... Как на фотографию ее смотрю. Тебе чай с бергамотом заварить?

Возвращаться послед отпуска на работу всегда немного странно: переступаешь порог чужого, незнакомого помещения, и с каждым шагом, каждым вдохом понемножечку узнаешь детали: вот выщербленная плитка в коридоре, о нее в темноте можно споткнуться, вот на стене кто-то написал "Фурманчук - осел", надпись видно только под определенным углом и знают о ней не все. Вот девица идет, да нет, плывет, огромная как корабль, да это же Мила из упаковочного! Ну и разнесло же ее! А вот тут курили всегда... Да и сейчас курят, когда же наконец починят вытяжку?

В курилке Таечку остановили и огорошили новостью: вчера запустили новый режим работы, новые цеха и новое оборудование. Будет повышена зарплата, обещают еще какие-то бонусы и надбавки.

— Одно плохо, приходится в маске работать и халат уже через десять минут грязный, - шепнула Таечке на ухо костлявая, снулая, вся какая-то линялая напарница Юля. Отпуск никогда не шел ей на пользу. - Зато - вот! - и Юля потянула шнурок из-под ворота, охватывающего тощую шейку. - Видела?

"Вот!" - повторяла Таечка всю смену. Такого она не ожидала, но и бонусы были велики. "Вот!" У бабушки будет новая лапка, и у брата, и у самой Таечки. "Вот!" Цех по упаковке колбасных изделий превратился в разделочный цех мясокомбината. Лапкокомбината. Таечка устала вытирать с прозрачной маски карминовые брызги, а ее белый халат - не соврала Юлька - давно уже покрылся алыми и багровыми разводами. Пятнистые тушки - по большей части белые, местами красные и розовые - с черными отметинами ушей, глаз, носов и лап - ползли по конвейеру, Таечка расправляла лапки, вжжжж, хрясь, очередной оберег падал в большую пластиковую корзину. С молодыми зверями было легче, у них кости помягче, хрясь и готово - а вот если тушка была большая, возиться с ней приходилось по три минуты. Пока перевернешь, пока надпилишь. Зато за выработку в конце каждой десятой смены обещали лапку. Новую! То-то бабушка будет рада.

Черный блестящий глаз из черного свалявшегося пятна шерсти уставился на Таечку, она поморщилась. Лапки всегда были лапками, уже отдельно от самого зверя. Лапки носили все, круглосуточно, не снимая. Так положено. Впрочем, Таечка еще помнила времена, когда такого закона не было - ей исполнилось семь, а Митю еще водили в ясли, когда где-то далеко, на востоке, в одну ночь, неожиданно, вдруг... выросла горная гряда. А за ней словно вывернулся наизнанку мир. Весь мир вокруг небольшого островка старой жизни. Долгие месяцы творилось что-то неправдоподобно страшное. Телевизионные дикторы начинали каждый день с мрачных сообщений о новых перерожденных, корреспонденты истерично орали в микрофоны, что никто не знает причин происходящего, и никто в самом деле не знал, и кармические показатели каждого города стали измеряться ежедневно, а потом и вовсе круглосуточно, и все в панике баррикадировались в подвалах, и это не помогало... А потом кто-то придумал использовать лапки. Наверное, китайцы - панды же у них живут. Жили... А потом наладили разведение в неволе, оранжереи, питомники, импорт, экспорт, поставки, распределение, Митя свою первую лапку променял в яслях на грузовик, и бабушка в ужасе носилась по собесам с просьбой выдать новую. Ну а теперь... Хрясь, вжжж. Наверное, хорошо, что рядом построили оранжерею площадью семь тысяч гектаров. Хотя Таечка все равно была против. На перерыве она сбегала в молельную комнату и долго крутила барабаны, даже пообедать не успела.

— Подумать только, она, такая же как я, будет работать ТАМ, - шептались за дверью молельной, мешая Таечке думать. - Я вчера сдавала. Думаю сдать еще раз, как думаешь, разрешат?

— Погоди, пусть запустят первую партию.

— Я верю, что это только на пользу.

— Вы городите чушь! Сегодня будет митинг в центре города, против вашего клонирования, и мы собираемся стоять до последнего...

Кто-то толкнул дверь, встал рядом с Таечкой, закрутил барабаны. Она закрыла глаза. Клоны, точные копии жителя города - ее самой, Мити, бабушки, Юльки, Милы - пойдут ТУДА. А ТАМ, по ТУ сторону гор остались ее родители, папа и мама. Когда началось светопреставление, они как раз ехали в поезде в отпуск, к теплым морям. Бабушка первое время бегала к барабанам по тридцать раз на дню, не помогло, ничего не помогло, родители не вернулись. Первое время кармодатчики слегка шелестели у фотографий, потом умолкли. Что с ними стало, с мамой, с папой, с остальными? Ни следа от них не осталось, ни частички души.

Спутники передавали картины ОТТУДА - засыпанные песком города, остовы зданий, по улицам носится перекати-поле, только оно не настоящее. Люди там тоже ненастоящие, издалека не разглядишь, но видно - неправильные совсем, ходят, словно в дурмане, едят отбросы. А еще ТАМ живут странные твари с суставчатыми ногами, растут лишайники неприятных глазу цветов, и кармические датчики, отправленные ТУДА зондами - молчат, молчат, молчат. Ни единой живой души. Ни одной.

Граница, горная гряда, очень скоро тоже стала условной. Вблизи нее - только огороженные зоны, колючая проволока, набитые учеными лаборатории и кишащие военными базы. А что толку с военных, если угрозы никакой нет? Нет угрозы, ничего не происходит, никто из-за гор к нам не идет, просто если ты забыл надеть или потерял пандью лапку - ты просыпаешься, а ты уже не человек. Ты зеленая разрастающаяся наледь на простыне, и от тебя веет холодом. Ты лишайник с колючими ароматными цветками, брызгающий едкой кислотой в каждого, кто приблизится. Ты колченогое нечто с пучками глаз - неприятных, похожих на бородавки - вокруг шипастой головы. Но самое главное, у тебя нет души, и твой личный кармометр показывает ровно столько же, как если бы ты прислонил его к асфальту или булыжнику. Пусто. Ноль. Потерял лапку - потерял душу. Впрочем, Таечка не верила, что колченогие твари с шипастыми головами волнуются об этом. Да и помнят ли они, что были учениками средней школы или отпускниками на круизном лайнере? Вряд ли. Кому достались души тех, кто сгинул, изменился, стал выродком, существом из иного мира? Неизвестно. Что послужило причиной такой напасти, сколько людей ежедневно исчезают навеки, навсегда, без возможности родиться снова? Никто не знает.

Я в будущей жизни стала бы баобабом, подумала Таечка. Наверное, у баобабов какая-то особая душа, ее так просто не сожрать. Спутники докладывают, что растения на зараженных территориях трансформируются в последнюю очередь. Так и я, тысячу лет буду стоять посреди прерии и смотреть, как меняется мир... Ко мне будут приходить люди, а уходить - колченогие шипастые твари. Но если впереди у тебя тысяча лет, ты не станешь этого бояться...

Вжжж! Таечка очнулась, поправила лапку под халатом. Кстати, халаты надо менять дважды за смену, подумала она рассеянно. Иначе работать невозможно, рукава так пропитываются, что не согнешь. Вжжж, хрясь. К вечеру у нее будет новая лапка для бабушки. Может быть, даже эта. Вжжж.

Серая форма делала всех одинаковыми, как оловянные солдатики: ровные плечи, прямые спины, широкие пояса с таким богатым арсеналом средств защиты, лекарств и продуктов, что становилось ясно: программа продумана досконально, вложены немалые средства, но все равно правительство не очень надеется на успех. А может, наоборот. Только на успех и рассчитывает - ведь нельзя же так жить вечно.

Клоны стояли шеренгами. Ровные ряды людей-нелюдей, умелые, умные тела, которые возникли из ниоткуда, по воле и желанию ученых. Таечка не была религиозной, но в мире, где души стали чьей-то пищей, разменной монетой, допингом - чем еще? - производить новых бездушных созданий казалось ей неправильным. Жаль, в стенгазете ее статью отказались печатать, даже на смех подняли. Впрочем, что бы это изменило?

Провожать последнюю партию клонов, двадцать тысяч, на центральную площадь пришло всего сто человек. Может, сто пятьдесят. Остальным - Таечка даже удивилась - оказалось неприятно смотреть на людей, как две капли воды похожих на них самих. Пришли, в основном, дети и старики. Стариками двигала ностальгия - клоны все были одного возраста, расцвет сил, двадцать пять-тридцать лет, и бабушки в платочках украдкой смахивали слезу, замечая в шеренгах себя, юную красавицу, и мужа, молодого и сильного. Некоторые подбегали, старались попрощаться или хотя бы потрогать собственное прошлое, клоны вежливо принимали прикосновения, но никак на них не реагировали. Мальчишки тщетно искали в толпе себя-взрослых, некоторым даже удавалось найти похожих, но уверенности все равно не было. Только Таечка без сомнений направилась к своему второму "я": бабушка не обманывала, мамина точная копия, как с фотографии, стояла чуть в стороне от всех, с краю шеренги, и рассеянно смотрела на небо.

Мама, прошептала Таечка, и женщина обернулась. То же лицо, прическа, правда, попроще - клонам всем сделали самую простую короткую стрижку, чтобы локоны не мешали работе. Над правым ухом кучерявился седой завиток - такой же, как у Таечки, мамы, бабушки и Мити. И глаза - синие. У мамы были синие глаза? Таечке почему-то достались серые, цвета штормового моря.

Она смотрела синими глазами в серые.

— Мамочка, пожалуйста, береги себя, - вдруг зашептала Тая, не успевая удивиться, откуда берутся эти слова. - Там за горами неизвестно, что творится, но ты будь осторожна, ты вернись ко мне, хорошо? Нам обещают, что если все закончится, вы вернетесь и будете жить с нами. Мама?

Женщина снова смотрела в небо над серыми коробками корпусов лаборатории. На площадь выходили только они. Без окон и дверей, словно слепые лица из кошмарных снов, эти стены навевали тоску. Позавчера сюда, говорят, ушла еще одна соседка, Тамара Миронова. Ей срочно понадобились деньги, а за вклад в науку много платят. Она вошла в маленькую серую дверь, сдала на вахте код ДНК, а в подземном бункере - лапку, и ее сын теперь будет лечиться в лучшей клинике города, ему дают шанс - 25 процентов, а может, целых 30.

— Мама, мама. Ты меня слышишь? Посмотри на меня. Мама!

Женщина смотрела на нее и улыбалась. Грела улыбкой, выстужала душу холодным безразличным взглядом. Потом погладила по голове. Таечка достала кармометр, прислонила к груди клона - вдруг? Молчание. Женщина вежливо ждала. Клоны - идеальные работники и идеальные бойцы для ТЕХ мест, ведь перерождаются только люди, которые имеют душу, а клонам это не грозит.

— Спасибо, доченька, - помедлив, ответила женщина. - Я постараюсь к тебе вернуться, я обещаю.

Лицо у нее было бесстрастное. Таечка убрала кармометр обратно в сумку, пока не сработала сигнализация в Центре контроля. Нет души. Клон. Генные технологии.

— А что ты чувствуешь? - неожиданно спросила она.

Женщина молчала. Кажется, соседний отряд начали собирать к автобусам, тут и там раздавались приказы командиров.

— Я пойду, - сказала она. Сделала шаг, обернулась. - Мне кажется, что я здесь случайно, что меня и вовсе нет. Это очень странно. Но если ты просишь, я постараюсь себя сберечь.

Таечка проводила ее взглядом. Женщина встала в строй, с краю, совсем как мама - она всегда старалась держаться в стороне от больших сборищ, была "сама по себе", как вспоминала бабушка и как сейчас смутно, словно бы эхом, вспомнилось Таечке. Командир отряда ушел на другой конец строя - там кого-то недосчитались.

— Мама, - Таечке пришлось сделать всего два шага. - Я так не могу, я подумала... Вот, возьми.

Шнурок от лапки зацепился за волосы, будто не хотел расставаться с хозяйкой. Таечка дернула посильнее, шнурок покорился судьбе, отпустил ее, принял новую вахту.

— Только давай спрячем его за пазуху, чтобы никто не увидел, - Женщина смотрела на Таечку со спокойной улыбкой, а та уже расстегнула пуговицу гимнастерки, приладила лапку в ложбинке между ключицами... И там уже висел один шнурок. Вязаный. Цвета фуксии.

Всего двадцать шагов до лаборатории.

— Там моя бабушка! Она потеряла амулет! Помогите, я не знаю, где ее искать!

Вахтер нехотя нажал кнопку интеркома.

— Обратитесь в собес, вам выдадут новый. Сколько лет бабушке?

— Шестьдесят девять! У стариков все происходит быстрее, вы же знаете, нужно срочно, помогите! - Таечка стукнула кулаком в пуленепробиваемое стекло, вахтер даже не поморщился.

— Мы проверим по кармодатчику и вышлем за вашей бабушкой наряд. Простите.

— Ее зовут Софья Ивановна Демкова! Проверьте, вдруг кто-то нашел ее, вдруг был сигнал!..

Вахтер смотрел на нее, прямо в глаза.

Таечка молчала. Ждала.

— Шестьдесят девять лет - это возраст за гранью адаптивности, - с расстановкой сказал он. - Вы понимаете? У вашей бабушки было не больше десяти минут. Мы найдем ее, но вы должны отдавать себе отчет... Ладно.

Он отпустил кнопку, нажал другую. Заговорил с микрофоном, установленным на стойке рядом с рабочим местом. Сквозь стекло голос доносился гулко, неразборчиво, словно вахтер говорил с набитым камнями ртом, как античный ритор Цицерон.

Потом он обернулся.

— Ваша бабушка не пропала. Она в лаборатории.

— Что? - Земля медленно ползла из-под ног, Таечка цеплялась за стекло, но оно вдруг стало скользким, гладким, будто масляным. - Повторите.

— Боюсь, это было ее осознанное решение. Сейчас принесут бумаги, доверенность и чек. Вам нужно будет подписать документы, чтобы получить выплату согласно договору. Я сожалею... Девушка, куда вы?

Когда из лаборатории им пришел конверт с договором, подписанным красивым бабушкиным почерком, и чеком на крупную сумму денег, Таечка спрятала его в дальний ящик стола. Через пару месяцев Митя нашел конверт и хотел порвать. Таечка не разрешила, и Митя на неделю ушел из дома. Потом, правда, вернулся.

Деньги кончились только через четыре с половиной года. Пятьсот кредитов и три лапки про запас Таечка держала в заначке до последнего, пока не стало ясно: ни один из клонов в город уже не вернется.