Ekim
№45314 "Танец с бубнами."

Танец с бубнами.

— Три миллиона жизней - это плата за независимость! – натужно, но с каким-то вымученным надрывом, проскрипел аукционист и его усталый обессмысленный взгляд скользнул по полупустому залу. – Господа, неужели никто не предложит больше?

Похоже, что дураков в зале практически не было. Все равнодушно смотрели по сторонам: кто любовался вычурным мозаичным панно, на стене, кого-то интересовали переливающиеся радужным светом, слегка позвякивающие хрустальные люстры.

— Три миллиона жизней – раз. – Неуверенно начал аукционист.

Я подобрался.

— Три миллиона жизней – два!

Я судорожно сглотнул слюну.

— Три миллиона жизней …

И тут я не выдержал и, набрав полной грудью воздух, выкрикнул:

— Три мильёна пятьсот! – воздуха мне почему-то не хватило и последнее слово сорвалось на острый и пронзительный фальцет. Так что весь зал с недовольством посмотрел в мою сторону. Я почувствовал на себе десятки укоризненных взоров и невольно съежился, по ушам расплылся привычный жар, но взгляд от Неё я не оторвал.

Аукционист и ухом не повел, а продолжал равнодушно скрипеть:

— Три миллиона пятьсот жизней – раз, три миллиона пятьсот жизней – два…

С замирающем от восторга сердцем, я обернулся назад: никто не проявлял к торгам никакого интереса.

— Три миллиона пятьсот жизней – три! – Аукционист сделал приличествующую паузу и со смаком опустил молоток.

— Продано!

Я нетерпеливо вскочил и бросился получать покупку.

* * *

С деланным равнодушием я смотрел, как три мильёна пятьсот моих жизней неторопливо переползали через границу. За ними тянулся склизкий желеобразный след.

— Вот эта – слишком худая! – ворчливо заявил приемщик.

— Эта – тяжелая! Эта – слишком сложная, а эта – через чур веселая. Эта – долгая. А вон та, вообще, вольная! Эта уж ни в какие ворота не лезет!

— Лезет, причем, совершенно спокойно, - с задором возразил я.

Приемщик возмущенно умолк, лишь изредка выражая негодование негромким ворчанием.

В конце концов, с формальностями было покончено, и я наконец-то получил независимость.

Я долго рассматривал ее при ярком свете и странное дело: там, в полумраке аукционного зала она казалось прекрасной, загадочной и даже манящей. Здесь же, в моих руках, она выглядела какой-то потертой, невзрачной и совершенно никчемной. У меня даже мелькнула мысль: что я буду с ней делать? Но это была минутная слабость. Я взял себя в руки и отправился домой.

* * *

Придя домой, я поставил независимость на середину и сел в позе лотоса, собираясь с духом. Но духа пока что не было… Тогда, я попрал независимость. Потом я её немного подушил, и наконец, в полном соответствии с инструкцией, надругался над ней три раза. Это возымело эффект.

Дом заволокло черными клубами дыма, раздался гром, а где-то за окном мелькнула молния. Клубы дыма сгущались, клубились и концентрировались – дух свободы обретал свою плоть. Это было невыразимо величественное зрелище, у меня даже перехватило дыхание – пованивало сероводородом.

Наконец, дух свободы предстал передо мной во плоти: низенький, плешивый мужичек с трехдневной щетиной на подбородке и с фонарем под левым глазом. Отвислые на коленках треники, были заправлены в дырявые носки. Большие пальцы ног трогательно торчали из разорванных шлепанец. Серая, в винных разводах майка, не закрывала жирное, вываливающееся пузо. На груди, сквозь реденькую рыжеватую шерсть проглядывали татуировки: «Mort aux rois!» и сердце, пронзенное стрелой. В правой руке он держал пятую балтику, а левой почесывал брюхо.

— Ну? – дух свободы прервал воцарившееся молчание, - Чо надо?

Я решительно сжал кулаки, подтянулся и твердо отчеканил:

— Что бы - ВСЕМ!!!

Дух свободы равнодушно кивнул:

— Сделаем…

* * *

На следующий день я никак не мог решиться подойти к независимости. Но все же она притягивала меня. Несколько часов я ходил вокруг да около и, наконец, решился. В этот раз все произошло еще проще и быстрее, чем в первый. Я осторожно подушил ее, а потом надругался настолько нежно, насколько это вообще возможно. Особенно во второй раз.

Дух свободы был тут как тут. Он был немного навеселе и беспрерывно икал.

Я хотел рассказать ему про счастье. Но дух заявил, что свобода и счастье понятия несовместимые. Пришлось заменить счастье бутылочкой коньяка. Замена вышла достойной.

* * *

Утром ужасно болела голова, и я решился на прогулку. Я взял независимость и вышел в полдень. Полдень был яркий и солнечный, пронизанный светом и теплом. Мне ужасно хотелось показать свою независимость, и я не стерпел. Я проверил, сколько у меня осталось жизней, выходило, что совсем немного, но должно хватить…

Непрерывно озираясь, я свернул на проспект и зашагал в сторону. И наконец, я заметил её – прекрасную незнакомку. Сердце загрохотало в груди, ладони покрылись испариной. Я сжал губы и подошел к ней.

— Привет!

Она с удивлением взглянула на меня, лишь тень улыбки скользнула вдаль.

— У меня есть независимость! – с еле сдерживаемым восторгом заявил я и сжал рукой жизни.

— Вижу, – усмехнулась незнакомка.

— И как она тебе?

— Никак.

— Но почему? – растерянно прошептал я.

Незнакомка насмешливо прищурилась:

— Над ней слишком часто надругались!

Я вздрогнул, будто получил оплеуху, и сбился с шага, растерянно озираясь вокруг. Никчемные жизни, бессмысленно сочились сквозь пальцы, оставляя на ладонях свой влажный след. Было душно и страшно. Я научился бояться.

Я брел домой и размышлял. Как же так. Я так хотел ее, я так мечтал о ней, я так молился на неё и все впустую? Зачем нужна независимость, если над ней нельзя надругаться? Зачем нужны жизни, если они сочатся сквозь пальцы? Неужели, все это нужно лишь затем, что бы научиться бояться? Как много вопросов, и где же найти ответ?

* * *

Очень долго я не мог заставить себя попрать независимость. Ходил кругами, смотрел на нее, изнывал от желания, но решиться не мог. Наконец пообещав, что этот раз будет последним, я начал душить ее. Было горько, но я пересилил и надругался над независимостью, как и положено три раза…

Дух свободы неодобрительно посмотрел на меня и цыкнул зубом.

— Ну чо тебе ещё надо?

— Я получил независимость, но это же обман. Выходит, я не могу ни душить ее, ни попирать, ни надругаться… Зачем же она нужна?

Он усмехнулся.

— Ты – дурак! Независимость нужна сама по себе! Над ней нельзя надругаться или попирать ее. Она должна просто быть. – Он усмехнулся и самодовольно добавил:

— Так же как и дух свободы!

— Но разве она будет моей, если я не смогу прикоснуться к ней? Я же заплатил за нее три мильёна пятьсот жизней! – я с трудом сдерживал крик, слезы катились по щекам.

— Независимость бесценна! Когда-нибудь поймешь.- с этими словами дух свободы начал растворяться. Клубы черного дыма заполнили дом.

Я вскочил и подбежал к исчезающему духу свободы. Но лишь с трудом разобрал последние его слова:

— А сейчас – просто живи, дыши и люби. Береги свою независимость. Лишь об одном прошу: оставь ее в покое.