Макарка и Гыррр
№45316 "Буран"

Буран

Буря длилась третьи сутки - постоялый двор и до неё-то был переполнен, а теперь жильцов и вовсе приходилось селить по трое-четверо. Сабрина заносила постояльцев в амбарную книгу и тихо дулась.

Это было несправедливо. Новоприбывших парня с девушкой поселили вместе, хотя отчим прекрасно осознавал, что пара не обвенчана, а Грегору отдали её комнату, куда, повинуясь не столько его должности управляющего, сколько магическому блеску золотых, поставили отцовскую кровать от стены до стены, её же выселили к какой-то престарелой мымре, воображающей себя аристократкой. Мымра возлежала на подушках, вся из себя чистенькая, со взбитыми и напудренными волосами, а на прикроватном столике горело аж четыре свечи. Старуха критически осмотрела Сабрину, тяжко вздохнула и уставилась в древний роман позапрошлого века. «Бесприданница Луиза и коварный искуситель Родриго» - прочла Сабрина на обложке, содрогнулась и постаралась как можно быстрее позабыть о нём. Роман принадлежал перу классика Упрекалова и рассказывал о трагической любви Луизы к мерзавцу-соблазнителю … На взгляд Сабрины сей шедевр ничем, кроме почти полного отсутствия точек в тексте, от современных «Крайностей любви» не отличался, но отрывки из него почему-то заставляли в гимназии заучивать наизусть. Что-то типа: «О, Луиза, бедная Луиза, зачем мчишься ты под этим затянутым тучами небом навстречу своей погибели? Так мчится челнок по бурной реке, влекомый неудержимым мутным холодным потоком, так мчится к погибели человек, сбившийся с пути истинного…»

Сабрине казалось, что у древних писателей было своеобразное соревнование – кто меньше точек поставит на страницу книги. Упрекалов точно его выиграл, и потому завоевал право считаться классиком на веки вечные. В «Бедной Луизе…» точки и многоточия ещё попадались, а вот в «Трагедии излишней мудрости» счастьем было найти хоть одну точку на три страницы. И даже риторические вопросы классик умудрялся ставить так, что вопросительного знака к ним вроде как и не требовалось, а требовалась всё та же запятая…

Престарелая аристократка сделала вид, что испытывает небывалое наслаждение от неудобочитаемых и непонятных архаизмов, ещё раз демонстративно глубоко вздохнула и перевернула страницу. Небось искренне думает, что та древняя ахинея, которую нёс в народ Упрекалов, и в самом деле могла осуществиться.

Сабрина села на кровать, размышляя, как бы ей так обратить на себя огненный взор Грегора, чтоб он не догадался о её чувствах, но сам при этом воспылал страстью. Желательно всепоглощающей. На помощь она призвала все прочитанные ей любовные и рыцарские романы, куртуазные сцены в которых были воистину романтичны и, в отличие от изысков древнего классика, вполне подходили для воплощения в жизни.

Она представила, как пьяный в стельку управляющий перепутал двери и наутро очнулся в её нежных объятиях… Она, конечно, спала сном глубоким и праведным, и ничего не ощутила, поэтому для неё присутствие Грегора в постели тоже должно оказаться сюрпризом. Тут в мечты ворвался очередной возвышенный вздох аристократки, и Сабрина внезапно осознала, что, скорее всего, первым, что он увидит, будет древний классический роман и тщательно завитые букли старухи. Она вздохнула, едва не тяжелее самой бабки, потеребила молитвенник, легла на кровать, и продолжила блаженно предаваться сладостным грёзам…

Вот Грегор разлепляет веки, опушённые черными густыми ресницами под соболиными бровями, и первое, что он ощущает – сладкое посапывание у себя под мышкой. А потом почувствует стройную ножку Сабрины на своём животе – идеально плоском, совсем даже не волосатом, с великолепно прорисованными мышцами. Как раз таком, как у красавца Неждана в «Неверных друзьях». Грегор, правда, умудрился ей голым по пояс ни разу не показаться, но живот у него должен быть именно такой. Сабрина попробовала представить эту сцену подробнее, и с недоумением осознала, что если голову упрятать под мышку южанина, то ногу придётся положить ему на колени, до живота и… того что рядом… - она покраснела и отогнала непристойные мысли… - нога просто не дотянется. А если колено пристроить именно там, где требуется, то для запихивания головы под мышку ей надо быть на локоть-два меньше ростом, или Грегор должен быть на два локтя выше. Как же целоваться? Ему же неудобно наклоняться будет. Может, голову не под мышку, а на макушку пристроить? Тогда нога окажется именно там, где пишут в романах. Но при этом получится вообще наоборот - голова Грегора окажется у неё почти под мышкой. Это нормально? О таком что-то нигде не упоминалось… Зато если голова под мышкой, то и до груди недалеко… Сабрина опять покраснела. Только как же это всё устроить?

Под эти не особо весёлые, но сладостные размышления, а также под тяжкие, но все из себя благородные вздохи старухи, она задремала. Последней её мыслью было – обязан ли будет управляющий, как честный человек, на ней жениться, после того, как дверь перепутает? Пусть только попробует отказаться! Надо бы ещё слуг в этом случае подрядить уборку пораньше с утра в комнате затеять - чтоб свидетели были. Или попросить новоприбывших парня с девушкой её разбудить. Чем больше свидетелей – тем лучше.

Наутро никто никуда не поехал – стихший было к полуночи буран принялся свирепствовать с новой силой. Ветер завывал за окнами, видимость упала так, что различить на улице собственную вытянутую руку стало сложно. Слуги вывесили на заборе фонари – железные и застеклённые, и разожгли огромный костёр на ближайшем холме – чтобы заблудившийся путник смог увидеть его издалека.

Постояльцы заперлись в своих номерах и предались убиванию времени – в основном через проигрывание оного в карты и вливание его в себя из кувшина с водкой или грогом – пиво в такой холод не шло. Сабрине же пришлось выслушать лекцию соседки о правилах хорошего тона, женственности, благородстве, способах охмурения знатных кавалеров во времена её юности, ужасающую сплетню о похищении чудесного артефакта, тяжкие жалобы на судьбину младшего ( кажется, десятого или двадцатого) правнука или пра-правнука старухи, дважды за три года оставшегося вдовцом и возжелавшего жениться ещё раз, но от которого сбежала негодяйка невеста, почти прямо из-под венца, а вместо этого ему подсунули какую-то второсортную якобы родственницу, и теперь бедняга вынужден влачить жалкое существование в своей вотчине, потому как сил содержать на широкую ногу дом в столице не хватает, а молодая жена, как назло, никак не забеременеет… «и не помрёт, надо полагать», - добавила про себя Сабрина. Делами Дальнего Самой распоследней дуре должно быть понятно, что выходить замуж за человека, уморившего двух жён, мало кто пожелает. Никак у неё правнуку сочувствовать не получалось. От такого любая бы сбежала. А если бы она узнала, что Грегор тоже дважды вдовец? Бедняга, как же он должен был тогда страдать и нуждаться в утешении и понимании… ах, если бы он и вправду был вдовец… она бы тогда успокаивала его, и сочувственно выслушивала воспоминания о бывшей и, к счастью, навеки покойной жене…

На четвёртые сутки метели Сабрина выучила имена всех старухиных правнуков и пра-правнуков , рассмотрела миниатюры с портретами почти всех её внучек в возрасте от двух до сорока лет, и, выйдя развеяться в обеденную залу, обнаружила, что она полна, а Грегор сидит за общим столом с какими-то купцами и изрядно пьян. Мысль, что она даром теряет тут время со старухой, в то время как любимый уже дошёл до того состояния, в котором вполне способен перепутать двери… Стой, а почему именно он должен двери перепутать? Она что, сама не может этого сделать? Дыхание у Сабрины перехватило, и она бросилась наверх, чтобы поразмыслить об этом под скрипение и тяжкие вздохи соседки. Только… только бы получилось!

Буран застал Штефана в чистом поле. До города оставалось ещё пара суток пути, по карте на дороге числилось несколько постоялых дворов, и зона шириной в десяток вёрст, свободная от упырей и волколаков, так что он гнал Пчёлку по верстовым столбам до тех пор, пока не понял – и лошадь сейчас упадёт, и столбов уже не видно. Тогда они нашли небольшой холмик, встали около него, и позволили бурану намести вокруг себя изрядный сугроб. Там они собирались в обнимку хоть немного переждать метель. Выбравшись вечером из сугроба, уже почти отчаявшийся Штефан увидел вдали отблески огня – так трактирщики оповещали заблудившихся путников о близости жилья. Штефан не мешкал – откопал Пчёлку и помчался на огонь, пока тот горел ровно и мощно – видимо, только разожгли.

Он был не единственным, кто увидел зарево в эту ночь. Почти одновременно с ним к дверям подъехали двое саней, запряженные четвёркой лошадей с не менее чем пятью почти полностью замерзшими пассажирами в каждых. Стандартный обоз – обычно для переезда из города в город дожидались компании в десять-двенадцать человек, и ехали на двух-трёх крытых санях – и теплее и безопаснее. За тесноту Штефан не волновался – в случае чего они лягут вповалку прямо в коридоре, лишь бы тепло было.

Расселять такую прорву народа было для трактирщика не впервой. Он прикинул, и пришёл к выводу, что самые отзывчивые посетители у него – пара из восьмой комнаты и клиенты из четырнадцатой и шестой. Именно их он и собирался попросить потесниться. Хорошо бы еще подселить кого-нибудь к Грегору – он всё равно вторую ночь проводит в объятиях дамочки из второго номера, так что сильно возражать не должен. Да, так и сделает – половину к Грегору в пятый, а с остальными как-нибудь…

Когда трактирщик изложил просьбу постояльцам из восьмой комнаты, молодые люди, конечно, несколько расстроились, но сказали, что проблем нет, они отправятся в пятый – там на кровати полк поместится…

В принципе, можно к ним в этот номер и ещё кого подселить - все же понимают, буран, не до комфорта, живыми бы доехать. Трёх женщин, направляющихся куда-то с благотворительной миссией, трактирщик заселил в бывший номер пары, еще шестерых – в шестой и девятый, двух священников отправил в четырнадцатый, прискакавшего путника решил втиснуть опять же в пятый, двух ямщиков уложил вповалку со слугами - вот и распихал помаленьку. Впрочем, разрешения управляющего всё же для порядка спросить требовалось. Мирон постучал во второй - открыл ему полупьяный и абсолютно неодетый Грегор.

— Грег, - обходительно начал трактирщик, не обращая ни малейшего внимания на хихиканье дамы из глубины комнаты, - в связи с разыгравшейся метелью, не позволишь ли ты временно поселить в твою комнату ещё несколько человек?

— Ну… и.. ик.. не возражаю, - пошатнулся Грег, вцепившись в косяк, - только деньги за ту комнату отдай тогда… мне. Слышишь? Лично мне.

Мирон поспешил закрыть дверь, пока управляющего не увидела какая-либо из благочестивых дам – приводить её потом в чувство у хозяина не было ни малейшего желания.

Штефан немного погрелся у печи, потом сел за стол, выпил всё, что принёс ему слуга, едва не обжигаясь, и понял, что заболел. Его начало трясти, лица постояльцев расплылись перед глазами в серый хоровод упырей и оборотней. Он ещё помнил, как к нему подбежали приехавшие в кибитках дамы, взяли под руки и отвели в комнату. Там он упал на постель и отключился.

Хелен с Дунканом посидели в обеденной зале, но так как народу в неё набилось уйма, торговцы начали напиваться, приехавшие дамы – нервничать, а к ним вознамерились подсесть два священника явно Западного течения, то они переглянулись и решили, что святым отцам будет удобнее без них – вступать в дебаты по вопросу догматических различий Северного и Западного течений молодым людям совсем не хотелось. Отец Пётр, конечно, обучал их вести корректные и вежливые богословские споры, но сегодня молодые люди что-то не были настроены применять свои теоретические познания на практике. Поэтому они наскоро выхлебали травяной настой с вином и поднялись в комнату. Там бредил недавно приехавший путник. Он метался из стороны в сторону и что-то бессвязно бормотал. Дункан попытался дать бедняге воды, но только облил парня. При этом не совсем ясно было – действительно ли сосед так тяжко болен, или он всего лишь слегка простудился, зато перепил горячего вина, потому как очень замёрз, испугался и хотел согреться. На всякий случай Дункан предложил оставить непогашенную свечу – мало ли что, вдруг бедолага кончаться вздумает. Раздеваться они не стали и легли как можно дальше от бредящего мужика. Впрочем, выпитое вино скоро дало о себе знать, и они провалились в тяжкий сон без сновидений… Буран завывал за окнами, но поскольку трактир давно занесло почти по окна второго этажа, то слышно его было плохо. Часа через два все начали разбредаться по номерам, так как дальнейшее убивание времени могло привести к тому, что спать пришлось бы под столами.

Вот тогда Сабрина, до этого чутко прислушивающаяся к разговорам внизу, посчитала, что пора действовать. Она осторожно сползла с кровати, стараясь не разбудить похрапывающую старуху, и решила осторожно прокрасться в комнату Грегора. Но не могла же она вот так просто взять, и туда войти? Следовало придать своим действиям видимость правдоподобия. Хотя бы для себя самой. Сначала она выбралась из трактира и добралась до отхожего места. Несмотря на то, что путь туда шёл под навесом - почти по коридору, и впритирку к стенам скотного двора и хлева, замёрзла она изрядно. Поэтому ничего удивительного, что по возвращении ей тоже понадобилось согреться. Ведь, если от неё не будет нести перегаром, Грегор не поверит, что она перепутала дверь нечаянно… Наверно, для храбрости она выпила больше, чем требуется. Потому как первые две попытки найти комнату Грега привели её сначала к священникам, а потом к каким-то торгашам, которые недвусмысленно пригласили её к себе «поразвлечься». Сабрина испугалась и поспешила захлопнуть дверь. С третьей попытки она попала, куда надо. Правда, в номере спали ещё какие-то парень с девушкой - с их стороны едва теплился свечной огарок, но зато вся левая половина комнаты со стороны Грега была очень удачно погружена в беспросветный мрак. Утром у неё будут свидетели! О таком везении она и мечтать не могла! Как оно там, в «Хеельве - обольстительнице зеленоглазых»? «Ты что, девчонка, не знаешь, что провела ночь с наследным принцем эльфов?» Вот-вот, именно так.

Она попыталась прилечь с краю, и тут обнаружилось, что для этого Грегора требуется подвинуть. Или перекатить. Это оказалось нелегко – но Сабрина справилась. К счастью, спал он одетый, иначе она сгорела бы со стыда. Грега знобило. Она прижалась к его спине и попыталась согреть. Ему это явно понравилось. Вот только ногу на живот ей никак пристроить не удавалось – возлюбленный лежал спиной к ней - думать, что он демонстративно повернулся к ней задом, Сабрине не хотелось. Ну ничего – на бок ногу тоже можно пристроить. К середине ночи оказалось, что лежать в одном положении немыслимо – голень затекла, колено свело, по ступне предательски побежали мурашки. Тогда Сабрина решила, что ничего страшного – она перевернётся на другой бок, а утром проснётся пораньше. Нервное напряжение потихоньку отступило, и она заснула.

Гортензии не спалось. Она всё думала – не умрёт ли ночью тот симпатичный путник, которого они привели из обеденного зала в номер. Когда достаточно рассвело – если рассвет в такой буран вообще можно распознать, она решила всё же проведать больного. Может, ему нужен врач. Или уже священник.

Она оделась, взяла свечу, и отправилась совершать дела милосердия.

Бедняга метался в бреду посреди огромного ложа, с обоих боков от него бессовестно дрыхли какие-то парни, явно не собираясь оказывать больному ни малейшей помощи. Вот так – бросили умирающего на шестиспальную кровать, поселили к нему ещё каких-то беспечных пьяных постояльцев, и забыли! Путник был на последнем издыхании – он уже хрипел. Гортензия ахнула, наскоро прочитала над ним молитву и побежала будить падре – надо исповедовать беднягу перед смертью! Что парень может принадлежать к другой ветви церкви, она как-то не подумала. Отец Томас просыпаться не хотел. Он обругал Гортензию паникёршей, что-то ещё добавил, потом извинился и захрапел. Ей пришлось будить падре Джона – тот тоже ругался и препирался, но в итоге соизволил подняться и принялся медленно одеваться. Ей пришлось выйти и ждать за дверью, потому как за попытку помочь ему быстрее натянуть сутану падре Джон обозвал её «бесстыдницей».

Сабрина проснулась от того, что простыня под ней промокла насквозь. Ни в одном романе она не читала, что мужчина может настолько вспотеть. Грегор, похоже, действительно сильно заболел. Она попыталась шевельнуться, но тут выяснилось, что он во сне так крепко её стиснул, что отцепить его от себя она не может. И голову повернуть в его сторону не может – он едва не вдавил её в кровать. Вот! Вот оно! Теперь только дождаться, чтобы кто-нибудь вошёл, или Дункан с Хелен проснулись! И не задохнуться при этом в железных объятиях. Сабрина затаила дыхание, боясь потревожить храпящего суженого.

Грегору потребовалось проветриться. Проветривался он долго, потому как был в стельку пьян, и трижды забредал в хлев. Вернувшись обратно, он понял, что страшно замёрз, потребовал у слуги кувшин горячего вина, и обнялся с ним у стойки. Там его нашла возлюбленная… как её там… Р-роза? Нет, вроде не Роза… Омела? Офелия? Розалия? Георгина? Он не мог вспомнить. А он вообще-то спрашивал, как её зовут? Он не помнил. Но не выяснять же сейчас – ещё обидится, придётся идти в свой битком набитый номер ночевать… Он поцеловал взасос сначала кувшин вина, потом даму, потом они по очереди ещё несколько раз приложились к кувшину и друг к другу, потом Грег обнял её… ладно, пусть повис на ней, и пошёл наверх в надежде ещё предаться любовным утехам… когда немного протрезвеет. А там уже и буран кончится. Взять у дамы что-нибудь на память без её разрешения, конечно, не получится. Если имя спросить, то потом можно бы её немного шантажировать, если вдруг у неё дома безупречная репутация. Хорошо бы, но вряд ли. Но это всё потом, когда протрезвеет. Они нежно обнялись у дверей спальни, Грег привычно распахнул дверь…

— Ой, - прошептала Сабрина, - выглядывая из объятий какого-то совершенно незнакомого мужчины. – Гр…Грег? Что ты там делаешь? Да ещё с ба… дамой?

— Н-нет, - икнул Грег, - это что ты д-делаешь в моей постели с …ик… мужи-ик- ком? Не, что делаешь – понятно, а почему ...и-ик… в моей постели?

Тут он сообразил, что перепутал двери и вошёл в свою уже бывшую комнату. Потому как сам вчера разрешил хозяину её заселить. Он глянул на кровать и скривился. Мужик вцепился в Сабрину мёртвой хваткой, при этом ещё и закинул ногу ей на живот, изрядно придавив. Выползти из его объятий она не могла, и тупо таращилась на вошедших. Неужели эта невоспитанная хамка может вызвать у кого-то приступ такой страсти? Это как же надо нажраться! Он бы точно столько не выпил!

— Ну ты и потаскуха, - ошарашено произнёс Грег, - вся в свою мамашу!

Этого, конечно, говорить не стоило, хозяин несколько ревнив… авось ему не донесут…

— Молодой человек! - раздался сзади гневный женский голос. - Как вы смеете так разговаривать с дамой? Что вы вообще здесь делаете! Вам должно быть стыдно, может, это его законная жена! Падре, вот он – смотрите, парень почти при смерти! Девочка, это ведь твой муж? Ты что, не видишь, насколько он болен?

Какая-то тётка, замотанная в бесформенную серую накидку, бесцеремонно отпихнула Грегораа с дороги, и протиснулась к постели, волоча за собой священника – явно Западного течения, судя по тщательно выбритой тонзуре. Или лысине…

Гортензия прекрасно понимала, что девчонка – никакая умирающему не жена. Но нельзя же было не прореагировать? Пусть этот полудохлый мерзавец, опозоривший невинное, или не очень невинное создание, теперь только попробует на ней не жениться! Как же она раньше не разглядела, что это девица! И даже если несчастная девочка сама к нему в постель прыгнула – это говорит только о том, что бедняжка совсем отчаялась найти себе мужа, или хочет скрыть беременность. Как не помочь крошке? А то бросит младенца, или сама утопится, как бедная Луиза, соблазнённая жестоким Родриго. Грех-то какой! Про таком количестве свидетелей от свадьбы презренный соблазнитель не отвертится. Тем более что ему, похоже, достаточно всё равно – вон как хрипит, недолго уже осталось… Что умирающий может быть женат, Гортензия опять как-то не подумала.

Сабрина с ужасом увидела, что к ней направляется какая-то женщина, а за ней семенит полный лысоватый священник. При этом Грегор – её возлюбленный Грегор! – по пояс голый стоит у дверей, повиснув на какой-то не совсем одетой престарелой тётке. И, - о ужас! - торс у него абсолютно волосатый – ну совершенно чёрный от покрывающей его шерсти! Этот факт добил Сабрину окончательно…

«Говорила мне мама, - тоскливо подумала она, - учись, доченька, падать в обморок – это так полезно для женщины! Дура я была, всё боялась ушибиться! А кто же тогда меня придавил? Не Дункан же?»

— И…- застонала она, - и-и-и…

Рванулась, повернулась, и обнаружила, что в объятиях её сжимает какой-то мокрый полухрипящий мужик, а с другой стороны кровати на них пялятся Хелен с Дугласом, причем губы у Дугласа совершенно белые, и он с ужасом шепчет:

— Неужели помер? Я так и знал! Как мы могли заснуть, Хел? Нет нам прощения!!!

— Да вроде храпит, - резонно ответила Хелен, - не переживай так… - она призадумалась, - …или хрипит, не пойму я что-то…

Перелезла через Дугласа, и принялась трясти Штефана за плечо.

Всю ночь Штефан провёл в сугробе с Пчёлкой. Сначала их завалило так, что он начал задыхаться, и ему пришлось откапываться. Когда он откопался, внутрь рванул холодный воздух, и они едва не окоченели. Ему пришлось всю метель прижиматься к Пчёлке, пытаясь отогреться у её морды – она дышала ему в спину, и его не так сильно трясло. Под конец этого кошмара сугроб начал таять, за шиворот потекла горячая вода, и он обнаружил, что всю одежду на нём можно выжимать.

«Оттепель?» - подумал он. – «Сейчас я промокну, а потом прихватит мороз…» Тут он почувствовал, что кто-то трясёт его за плечо. «Хвала небесам, откопали!» - перекрестился Штефан и открыл глаза.

Во-первых, над ним стоял священник. Это уже говорило само за себя. Во-вторых, он лежал в доме, на кровати, и сжимал в объятиях вовсе не Пчёлку, а какую-то женщину, чуть ли не всем телом вдавливая её в матрас, и в добавок припечатав к нему ногой так, что выползти из-под него бедняжа никак не могла. Радовало лишь то, что крепкие объятия и очень тесный контакт не оставили ему никакого сомнения, что это всё-таки женщина. И грудь у неё была очень даже что надо… Сфокусировав на ней взгляд, Штефан с ужасом обнаружил, что это вовсе не престарелая шлюха лет двадцати с лишним, а совсем молоденькая девочка, хорошо ещё, если достигшая совершеннолетия. Ко всему прочему, на него пялились: парень с соседнего конца кровати, какой-то полуголый смуглый тип у двери, висящий на явно непотребной девице, женщина неопределённого возраста, из благочестивых и добродетельных прихожанок храмов, посвятивших себя делам милосердия, и нечёсаная девица с другого бока.

— Вот видите, - сказала лохматая девица, которая, как выяснилось, и трясла его за плечо, - он жив ещё.

— Падре, он жив ещё! – заголосила добродетельная дама. – Его надо срочно исповедовать, пока он не отошёл в мир иной!

— Угу, - мрачно икнул пьяный тип, - всю ночь тра…кха-кха… валандался с Сабриной, теперь точно в рай не пустят! Ногу-то убери с неё, задушишь ведь!

— И- и-и, - просипела придавленная Штефаном девушка.

Штефан осознал, что только что обесчестил совершенно юное и невинное создание. И плевать на то, что ничего между ними не было…или было? То, что он одет, о чём-нибудь говорит? Как она вообще здесь оказалась? Неужели он напился до такого состояния, что заволок в постель первую попавшуюся женщину? Штефан попытался вспомнить вчерашний вечер, но ничего, кроме бешеной пляски снежинок у него перед глазами не возникло. Бедная девочка - ей теперь никогда не отмыться от такого позора. А он… судя по озабоченному лицу священника, он очень скоро предстанет перед Судом с несмываемым пятном на совести. И никакая исповедь ему не поможет. Тем более что падре принадлежит к западному направлению.

— Дитя, - выдохнул Штефан, - я опозорил тебя, прости…

— Как, - едва не упала в обморок дама в серой хламиде, - разве это не ваша жена? Какай позор! Как вы могли – так согрешить перед смертью? Падре, ему срочно надо помочь! Только… кто теперь поможет этой несчастной опозоренной девушке? Ей уже никогда не выйти замуж!

— Сын мой, - подал голос священник, - не желаешь ли ты покаяться? Есть такое подозрение, что тебе это сейчас необходимо.

Что ж. Штефану оставалось только умереть, как подобает мужчине. Но не каяться же ему священнику другого церковного исповедания? Это будет почти что вероотступничество… Исправить содеянное можно и другим способом.

— Дитя, - сказал он, с трудом ворочая языком, - я так виноват перед тобой – но я готов искупить свой позор. Хотя я принадлежу к Восточному течению, но, если ты относишься к Западному, то падре может прямо сейчас обвенчать нас. Это не запрещено. Прости меня. А потом я приготовлюсь, и оставлю тебя - свободной вдовой. И, пожалуйста, - на этом слове язык прилип к нёбу, - дайте мне воды…

Дама в голос зарыдала. Священник подавил всхлип. Нечёсаная девица смахнула слезу. Пьяный черноволосый тип икнул. Его дама хихикнула. Парень с другого конца кровати подскочил и бросился к выходу. Через пару минут он вернулся с кувшином воды и помог Штефану напиться. Прижатая Штефаном девчушка к тому времени уже вылезла из-под нежданного кавалера и сжалась в комочек, натянув на себя насквозь мокрое от пота одеяло. Она затравленно озиралась.

— Любовь моя, - Штефан вспомнил наконец, как подобает делать предложение девушке, или просто смог немного лучше ворочать языком, - не согласишься ли ты выйти за меня замуж?

Сабрина моргнула. Вот влипла! Дура она, Луиза, хоть и не бесприданница! Принадлежала Сабрина к Западному течению, так что выйти замуж за мужика по закону вполне могла. Только ей этого совершенно не хотелось. Она Грегора на себе женить собиралась. С другой стороны – нельзя же отказать умирающему в последней просьбе? Надо скорее решать, пока до матушки не дошло… А что бы посоветовала матушка? Матушка бы сказала, что в положении молодой вдовы будет своя прелесть – она сможет выбрать себе любовника по вкусу. Каково это, Сабрина прекрасно помнила, как-никак всё детство наблюдала, и это казалось ей весьма и весьма выгодным. А отец? Отца Сабрина не помнила, но была твёрдо уверена, что он не позволил бы мужику умереть во грехе. Отчим же… пожалуй, придётся срочно убегать от него замуж, чтоб не извёл попрёками…

—Э..- замялась Сабрина, - а на тебе нету долгов, которые мне придётся потом выплачивать?

— Нет, - несколько обалдел умирающий.

— А приданое? – продолжала допытываться Сабрина, так, на всякий случай, вдруг он ещё не умрёт. - Ты подпишешь бумагу, что передаёшь его сразу после свадьбы в полное моё распоряжение?

— Подпишу, - ещё больше удивился жених.

— Тогда я согласна, - объявила Сабрина. – Я как раз крещена в Западном течении, можете нас обвенчать. Только бумагу о приданом пусть сначала подпишет.

Вот тебе и принц эльфов, вот тебе и король вампиров, вот тебе и могущественный герцог, вот тебе и красавец управляющий! Ничего, утешила она себя, зато молодая вдова может развлекаться как хочет. У Грега всё равно грудь и живот неприлично волосатые! И мужик помрёт без греха на совести. А то ей потом его отмаливать придётся. Вон маменька на помин папенькиной души едва не десятину выделяет. А Сабрине лень. И денег жалко. Теперь же и не надо будет. И приданое, если удастся его из матушки вытребовать, вполне можно будет по своему усмотрению потратить.

Священник в делах составления документов оказался весьма искусен – дольше перо и бумагу искали, чем он текст писал. А потом также быстро обвенчал Штефана с Сабриной. И все присутствующие рыдали, за исключением пьяного Грегора. Жених так в постели и полусидел – встать он не мог. В общем, вошла Сабрина в эту дверь девицей, а вышла молодой женой. И почти что уже вдовой. Новоиспечённый же муж срочно потребовал к себе кого-нибудь, принадлежащего к Восточному течению, можно и мирянина, потому как исповедоваться священнику Западного – едва ли не больший грех, чем вообще без исповеди умереть. К Восточному течению принадлежали два купца – один из них и принял исповедь у умирающего. После чего Штефан полностью успокоился, выпил ещё воды, и принялся ждать перехода в мир иной. Сабрина уселась рядом – не могла же она, в самом деле, развлекаться, пока муж у неё умирает. Да и старуха первым делом начала расспрашивать – где была, да кто по коридору бегал… Священник с благочестивой дамой рядом сидели – священник молитвы читал, дама плакала. Позвали к обеду – новоиспечённый муж переходить в мир иной и не думал. Он заснул. Падре с дамой пошли обедать, а Сабрина на дальней половине кровати пристроилась – воды там подать, мало ли. Надо ж всё-таки человечность проявить. До вечера Штефан так и не преставился. Зато прибежал отчим – с вытаращенными глазами. Ну и ладно, обозлилась Сабрина - не преставится, с мужем уеду! Больно надо в этой дыре торчать! Отчим пару раз глотнул воздуха и хлопнул дверью. Через некоторое время они с Грегом ввели в комнату матушку. Под руки.

— Матушка, благослови! – заголосила Сабрина.

Новоиспечённый муж прохрипел что-то похожее.

Матушка попыталась было упасть в обморок, но отчим с Грегором держали её крепко.

— Благословляю, - прошептала маменька, - подошла к Сабрине и пршептала ей на ухо:

— Ну и ладно, мои молитвы услышаны, я ведь так боялась, что тебя совратит этот нечестивец Грег…