№45328 "Чародей"

ЧАРОДЕЙ

Нос я зажал еще в подъезде и, поднимаясь, надеялся, что запах идет не из той квартиры.

Когда я вошел, захотелось еще и зажмуриться. Ничего особенного, вроде бы, не было, но

груды наваленной грязи, тряпок, кусочков, клочков создавали ощущение сумасшествия и

ужаса. Я оглядел эту свалку зловонной дряни, желая убедиться, что среди них не валяются

частицы недавно живого.

— Света нету, - пробубнили с кухни. - Это вы, который по мозгу доктор? Да вы в обуви, что

уж... видите, что тут.

— Вижу. Что за запах?

— Да вы идите к нам, мы тоже вот по звонку приехали, по-товарищески... Сейчас уж

пойдем. Не придет он.

— Подождешь, - ответил ему грубый голос. - Не развалишься.

Трясущимися руками я закурил сигарету и прошел. В темной кухне сгорбились двое, как

грифы, клюющие труп. Я поймал себя на том, что не хочу смотреть на разделочный стол

(«если поверю в то, что оно там есть – оно там окажется»). Но стол был пустой.

— Что за запах? - спросил я.

— А ничего. Запах как запах. Да вы садитесь.

— А там, в комнате... нет его?

— Не заходили мы… Да не смотрите вы, нету там ничего такого. Это жильем его пахнет.

Тряпкой пахнет.

В самом деле, запах уже становился привычным. Убитых я не видел ни разу, но уже

чувствовалось, что трупа тут нет. Омерзение сменилось горечью. Я был наслышан об

удивительном даре хозяина, и вид гнусного жилища с помятыми упырями, которые,

очевидно, были самыми близкими ему людьми, ошеломил меня. Я все-таки был настроен

на чудо.

— Давно его нет?

— Его уже неделю считай как нет, - рявкнул грубый, похожий на гориллу. – Вон,

любуйтесь – все, что наколдовал, перед вами.

— Голубчик, не было с ним ничего такого. Какой он тебе колдун. Хороший он человек был,

хороший. Что ты как это самое... Я же рассказываю, сейчас вот и доктор послушает.

— Ну говори, не перебиваю.

— Так вот... История-то вышла необычная, и даже как это... сверхъестественная, что ли. А

только не было тут этого всего... магия, там, и все это… Я уж сейчас даже стал замечать,

что вокруг со всеми так происходит. Со всеми. Обычное это. А если уж это магия, то,

значит, запеклась она в человека так же плотненько, как биология всякая, и остается

только рукой на нее махнуть, и ничего уж тут не поделать...

Я, доктор, так рассуждаю. Вот вы меня выслушайте. Ну, сидит в нас вот это (он обвел

руками обстановку). Да пусть… Главное не будить и не замечать, и делать вид, что всего

этого нет. Я вот не думаю об этом, не думаю. И вообще не думаю.

Лень думать, доктор. Так вот это нас и спасает, и впредь спасет! Вот знаете, говорят, что

когда появляется угроза какая-то человечеству, вирус там или что-то... сначала многие

умирают, конечно, а потом природа приспосабливается, вырабатывает что-то там в нас...

все это как-то хитро в природе устроено. Сам человек себя спасает. Появляются у него

привычки там, частицы какие-то – ну, и самые приспособленные дальше живут. Вот я

думать не умею и не люблю – а значит, пока все спокойно.

Пусть она, эта магия, в голове сидит, и ждет, пока на нее посмотрят, только глаза вбок

скоси… А не надо смотреть! Говорят, в одного на прошлой войне попал такой снаряд-то

вот разрывной, небольшой, застрял и не разорвался... был, был такой случай. И вот в

любую же секунду могло взорваться – а ничего, долго терпел, и прооперировали. А кто-то

с язвой нутряной живет - проколется оно, и сразу мучительная смерть. И вот каждую

минуту может случиться. И ничего, до старых лет тянут... Тихо надо только жить,

спокойно. Звезд с неба не хватать, я к этому веду. Думать не надо. Можно вполне жить,

если совсем не думать, тут и усилий не нужно прилагать никаких. Водка вот тоже

помогает хорошо... если не совсем горькую пить, а все-таки регулярно... И мозг она,

говорят, убивает хорошо – понемножку. Именно, чтобы жить как человек, а глубоко не

копать...

Грубый зашевелился.

– Хорош ты про водку, про Мокиша давай. Тошно слушать твой треп. От него заразился,

что ли?

– Типун тебе… Так вот, доктор, как вас… э? Вы Мокиша-то знали хорошо? Ну, хозяин-то,

кого мы ждем, который точно от мысли умер, его Мокишем звали. Потому что весь был

убогонький, кривенький немножко. Ну там, знаете – ротик такой, губенками набочок,

пожевывал все. Запах-то вот тоже теплый, лежалый от него шел. Как все, в общем,

приникший такой. Оплывший. Хороший человек. Да вот, даже на вас, доктор, чем-то

похожий. И работа уважаемая тоже, был у нас судебным исполнителем.

…И я вот считаю, доктор, зачем такие грубые слова говорят про вырождение нации, что

ты там овощ, мол... зачем так обидно говорить? А все сейчас такие! Все! И я кого знаю –

все такие. И хорошо! Я же говорю, сейчас нужны вот такие люди. В них самое спасение и

есть. Такие и землю наследуют, это, говорят, и в Библии даже сказано так. Вот! В Библии

сказано.

Я и сам даже тоже в каком-то смысле верующий… а после этого, что с ним случилось,

особенно даже стал. Сам молюсь все время – чтобы так и дальше было! Чтобы тихо люди

жили. Тихо, понимаете? Беззлобно так, мягко. И все о том про себя молятся. Ну, наверное,

так.

Грубый снова пошевелился.

– Да хорош ты врать, пидор он был беспокойный! Суетливый какой-то весь (обратился он

ко мне). – Глазки бегали, слова бормочет скоро, будто он, мудила, скороговорку говорит.

Ему все же сначала мол: что? что? повтори! а потом только рукой махали, все равно

путного ничего не скажет. Говорил, как на пол нассал – струйки от лужи во все стороны

ползут, и не знаешь, куда от них ноги прятать!

– Да ну и пусть так, а за месяц-то, вот с тех пор, как началось с ним все это, видишь,

какого уважения добился от всех? И жениться даже выгодно хотел, и Алена к нему от

артиста этого ушла... ну, который поэт-то знаменитый был. Глаза и правда, бегали... и

слова тоже. Так это потому, что мысли тоже всегда в беспорядке, растекаются во все

стороны. Но ведь в сознании же был человек! Потом-то и оказалось, что слишком даже

недюжинного ума. Вы слушайте, доктор, как он чародеем стал.

Вдруг, недавно, с год где-то, он и стал заговариваться – воли, мол, у меня мало. Я,

говорит, жизнью своей не вполне доволен. Скучно все, уважения нет к себе. Интересного

совсем ничего. Желаю силу воли тренировать – так и для этого воли нет. Скучно, говорит,

жить. Хочу странного.

– Заткнись, дай я сам. Он, - обратился ко мне грубый, – потом уже мне доверился

Подсказали мне, говорит, надежный способ волю утвердить.

Я, говорит, к знающему человеку пошел. Есть такой знаток человеческой естественности.

Судьбу угадывать умел, каждого, как книжку читал, там, тело мял… брал только дорого.

На Вокзальной у себя принимал. Вот он ему и сказал – воля, мол, тут ни при чем. В

человеке, сказал, такой механизм от самого сотворения заложен, его стоит только

запустить, и остановить уже нельзя. Я, говорит, могу сказать, в чем тут фокус, только ты

учти – обратного пути не будет. Наш мудила ему: а что возьмешь за это? А тот: ничего не

возьму, мне это ничего стоить не будет. А вот тебе, говорит, будет. Так и сказал. Потом,

мол, рассчитаемся.

Наш козел согласился. И тот ему странную вещь сказал. Мысль человеческая, говорит,

таким образом устроена, что если чего пожелаешь, непременно получишь.

– Только-то?

– Тихо. Если, говорит, мысленно установишь связь – любую, самую нелепую – между

одним и другим, она начнет действовать. Главное, говорит, только допустить, что такое

возможно, и в этом допущении укорениться.

– Черные кошки, нечетные ступеньки, колодезные люки? То есть, он говорил, что в это

поверить нужно? Что-то вроде самовнушения?

– Вера? Никакой веры тут не нужно. Вера совершенно ни при чем. Для веры, говорил он,

как раз воля-то и нужна. А тут только допусти в своем уме: если в три часа дня в ладоши

хлопну, в Гималаях лавина сойдет. И попробуй. Есть, говорил, конечно, нюансы

небольшие, как всегда в таких случаях... задержки там, отягчающие обстоятельства. Да

хоть вот то, что он Алену получил, и у него мать умерла.

Наш чародей тоже про веру спросил: мол, неужели, одного допущения достаточно? А этот

ему – ты слушай, доктор! – вот, говорит, если бы я тебе этих слов не сказал и ты бы их в

себя не принял – может, и была бы просто блажь, так, от случая к случаю. А теперь, когда

знаешь, все тебе будет. Дерзай, говорит, желай себе странного.

Помолчали. Тихий потянул носом воздух. Я невольно потянул ноздрями – запах точно,

будто бы стал сильнее. Чувство того, что я прикоснулся к скверному, все усиливалось.

Бредовый говор моих собеседников сводил меня с ума. Я уже не различал, кто о ком

рассказывает, и невольно подумал, что оба они и есть – Мокиш, и теперь они

заговаривают мне зубы, чтобы спрятать от меня самое важное. Тихий еще посопел и

продолжил.

– И вот он сначала ничего такого не думал. То есть, встречались мы, он всерьез так все

это обдумывал. А потом приходит ко мне и говорит – вот, мол, дневник я стал вести.

Прошлую жизнь свою всю охватил и обнаружил, говорит, закономерности. Вот, говорит,

точно, была у меня раньше примета такая.

Стоило, говорит, мне мысленно трижды произнести слово «абракадабра», и вскоре со

мной непременно происходило несчастье. В детстве, говорит, эта примета была особенно

сильной, но и несчастья были незначительные: ногу там вывихнуть, или в школе унизят.

Но, говорит, мучился, старался не произносить – однако ж тогда еще заметил, что если уж

вспомнишь про это слово, то никак не запретишь себе мысленно произнести его трижды.

Со временем оно стало забываться, но действовало и потом, и гораздо сильнее… Я,

говорит, только в суете забывал об этом часто. А теперь вот не мог удержаться,

попробовал снова – и тут же узнал, что с сестрой случилось… ну, вот то самое. Это с

месяц как было, да?

Теперь же, говорит, осторожно попытался установить связи иного рода. Так решил, что

если накануне увижу ворону на дереве, на другой день шальные деньги достанутся. И

нарочно ворон этих высматривал, однако прямой зависимости не чувствовал. Но стали

проявляться вещи иного рода.

А зависимость с мыслью была. Отметил. Если, говорил, не увидеть, а просто подумать о

тех же воронах, то связь установится. Действительно, говорил, работает. Но вот тут у него

и началось все страшное. С сестрой его как раз тогда и произошло.

А это, говорит, потому что связь устанавливалась с тем, что первое после этих проклятых

ворон в голову лезет. А в голову стало лезть скверное. Неприятное всякое стало

связываться в неразрывные эти узелки. Отчаяние, говорит, охватило меня: мысли все не о

том!! Не о том все мысли! Нельзя же сдержать этот ужас, который нападает на голову, и

ужас тянет за собой другой ужас.

Все это, говорит, с дурных слов моих началось. Спать страшно, потому что ум особенно

после пробуждения слаб. И если кошмар приснится – а мне они только и снились, вот

снилось, что на старой даче своей у себя из-под яблони пустой гробик выкопал, а потом

глаза к небу поднял, а на яблоне дощечка приколочена, и на ней вандалами ребеночек

мертвый из этого ящичка положен. Просыпаешься – сразу и начинаешь думать про связи

проклятые эти, и оно уже само себя запускает – и действует.

Это он потом уже мне рассказал, когда в последний раз приходил – перед сегодняшним-то

звонком. Выглядел еще так… рыхло, смертно выглядит. Шишки на лице появились такие,

злокачественные. И смотрел нехорошо, словно украдкой скоромным питается… Вот,

газетку достал какую-то, бумажку – записано у меня тут, говорит.

И рассказал все это, что с его близкими и родными произошло. А отчего, говорит, не

спрашивай.

Но вот сегодня, говорит, самое дурное со мной случилось. От всего этого отчаянья мне

вдруг в голову взбрело, что кто-то злой, другой со мной такие шутки шутит. На того,

знающего человека не подумал, не он это. Тот, другой, страшнее. А потом… привык ведь

уже. Думал, что как придумал я своего врага, так и избавлюсь от него. И так для себя

решил – если сразу вспомню сейчас сестру, когда она живой еще была, то избавлюсь. И

тут как толкнуло меня – понял в одну секунду, без слов понял – а если мертвую вспомню,

то, не избавлюсь.

Такая вот, говорит, абракадабра. Вы уж, говорит, помогите, если что… Он приближается.

Когда он придет, вы посидите там со мной немного. Я, говорит, почую, когда он близко

будет. Совсем был в нервном расстройстве человек – а говорил убедительно. Я ведь и сам

о том же частенько думал… раньше еще, прежде того… А потому что все думают!

Потому что ведь действовало, ясно же как божий день. Услышишь про обезьяну – не

можешь больше про нее не думать, была такая, знаете, восточная история. А обезьяны –

они всегда страх несут. Обезьяна – все одно как человек недоделанный, это же любого

чудовища страшнее… А вот что доктор скажет? Какое его ученое мнение?

– Ну, если допустить, что вы говорите правду, то мнение такое, что он это сделал

сознательно. Терпеть уже не мог. Молился, чтобы кто-то избавил его от этого кошмара.

Случай довольно типичный. Интересно только, что на этот раз могло прийти в голову

вашему чародею?

Запах стал сильнее. Я потянулся было к окну – окно уже было открыто.

– Нет, – сказал тихий, - не соглашусь с вами. Это все было от рассеянности и ужаса. Вы,

доктор, на меня морщитесь, а ведь если ум отпустить, в голову самые разрушительные

мысли приходят. Потому что человек простой, размякший, прежде всего страхом полон…

Да вот и вы, хоть и по мозгу специалист, я же вижу – вы тоже верите…

Хлопнула дверь в подъезде. Мы резко поднялись с мест и прислушались. И точно, кто-то

поднимался по лестнице.

– Это...

Шаги были странные. Кто бы это ни был, шел не человек – оно поднималось на

четвереньках.

– Пойдем отсюда, - сказал грубый. – Скорее. На верхней площадке переждем.