Александр Сергеевич
№45335 "В темноте"

В ТЕМНОТЕ

1.

— «Три миллиона жизней – это плата за независимость?!», - голос Блюма по мере чтения окреп, и на них уже начали оглядываться из-за соседних столиков. – «Знаете, что я вам скажу? Вы заплатили за свободу чертовски дешево. Это я заявляю как президент Соединенных Штатов Америки. Нашему народу демократические ценности обошлись гораздо дороже».

Блюм негодующе потряс пачкой листов.

— Каждый день. Каждый гребаный божий день я получаю по пять рукописей с таким дерьмом. Молодые авторы больше не хотят работать мозгами, Дик. Я уже забыл, когда последний раз читал книгу не в сортире. А знаешь, почему? Новое поколение пишет книги для сортиров. Это я тебе заявляю как Саймон Блюм. Где новый Дэвид Моррелл? Где новый Стивен, мать его, Кинг? Их нет, Дик.

Блюм наклонился через стол и его толстый палец уперся в грудь Ричарда.

— Ты неплохо начал, Ричард. Черт меня побери, ты начал просто отлично.

Они отмечали продажу сценария в дорогом японском ресторане. Молодой литератор Ричард Гудвин и его агент Саймон Блюм.

— Но если ты считаешь, что ухватил бога за яйца, то тебе конец. Книга, вот что тебе сейчас нужно. Крепко сколоченная история для парней, которые знают толк в биржевых операциях, имеют золотую карточку Американ Экспресс, но не могут понять, почему у их жен постоянно ближе к ночи болит голова. И никакого искусства, Ричард. Искусством ты займешься потом, когда любой твой пердеж будет расходиться тремя тиражами по двадцать долларов за экземпляр. Просто история. Крепко сколоченная история о гребаной одноэтажной Америке. - Саймон Блюм разбирался в литературе. А главное, он разбирался в литераторах. - Ты ведь не из Нью-Йорка, Ричард?

— Из Сандсити.

— Где это? Мэн?

— Нью-Хэмпшир.

— Какая разница. Просто поезжай туда и сделай это, Ричард.

Конечно, для Саймона не было никакой разницы. Все эти жопасити и говнотауны были для него просто гребаной одноэтажной Америкой, где трудолюбивые отцы семейств тихонько заходят вечером в спальни к своим четырнадцатилетним дочерям, а их жены предпочитают глотать пачками Валиум или Прозак, смотреть «Колесо фортуны» и делать вид, что ничего не происходит.

— …то место, откуда все эти ребята приехали в большой Нью-Йорк. – Саймон продолжал ему что-то втолковывать. – Но эти городишки сидят у них в голове, как мистер Бука в шкафу детской комнаты. Они все до усрачки боятся этих своих маленьких городков. Потому что там остались ребята с задней парты, которые поджидают их после уроков, там остались их строгие мамаши, и там остался овраг на окраине города, где три поколения назад нашли труп городского неудачника джона смита. Напугай их, Ричард. Пусть мистер Бука вылезет из своего шкафчика. Пусть мамочка застанет их за мастурбацией в туалете. Пускай долбаный джон смит выберется из оврага и сожрет половину города. Ты это умеешь, Ричард. Пойду погажу.

— Что? – Ричард очнулся от своих мыслей, но Саймон Блюм был уже на полпути к уборной. Вернулся он бледный. Судя по мокрым волосам, в туалете он умывался.

— Чертовы япошки. Никогда не знаешь, что они кладут в эти свои рулетики. Ты никогда не задумывался, Ричард, куда уходит все это дерьмо?

— Прости, Саймон?

— Этот город, - Саймон сделал неопределенный жест рукой. – Все эти ребята приезжают сюда, и будь я проклят, если они не высирают каждый день огромную кучу дерьма. Куда это все растекается?

— Саймон, я не думаю что…

Блюм наклонился к нему и накрыл его руку своей влажной и холодной как рыба ладонью:

— Просто поезжай туда и сделай это, - сказал он заговорщически…

Посреди ночи Ричард Гудвин проснулся, прошел в уборную, опустился на колени перед фаянсовым идолом и хладнокровно, словно совершая некий ритуал, принес ему в жертву съеденный накануне ужин.

Саймон Блюм знал о литераторах все. Не знал он только одного: Ричард Гудвин тоже боится своего родного города.

2.

31 октября 2005 года в Сандсити было солнечно. Алан Фог расписался в накладной и получил из коричнево-желтого фургончика UPS заказанную два дня назад посылку (в закрытой непрозрачной упаковке, как и было указано в виртуальном магазине для взрослых), Майкл Спенсер подрался с толстым Бобом и был отстранен от уроков («Я хотел бы побеседовать с вашим отцом, мистер Спенсер, прежде, чем вы продолжите обучение в моем классе»), Дора Майлс наконец-то лишилась девственности, а Ричард Гудвин уверовал. Нет, Ричард Гудвин УВЕРОВАЛ.

В 16.41 жизнь Ричарда Гудвина разделилась на то, что было ДО, и то, что будет ПОСЛЕ. ДО был Калифорнийский университет, два года неудавшегося брака, развод, несколько рассказов в мужском журнале, один проданный сценарий для телевидения и много виски. ПОСЛЕ мир накрыла тьма. Из той жизни в настоящее перешел только старенький «Шевроле» Ричарда, початая бутылка «Джим Бин» в сером бумажном пакете на заднем сиденье и пара граммов кокаина в кармашке для визиток его темно-серого блейзера. В 16.41 его жизнь переломилась, как переламывается лист стекла в зеркальной мастерской старика Иеремии. Тот кладет полотно на деревянный стол, покрытый древним верблюжьим одеялом, проводит по нему искусственным алмазом, затем совмещает линию надреза с краем стола и – крлак! От этого звука сердце всегда будто прилипает к позвоночнику. Господь Иисус на небесах взял жизнь Ричарда Гудвина, провел по ней стеклорезом, немного примерился, и – крлак! «…прежде, чем вы продолжите обучение в моем классе, мистер Гудвин». И Ричард Гудвин уверовал.

Когда старик Иеремия выпивал лишнего, и его рука бывала не так тверда, случалось, что по стеклу шла трещина, и ломалось оно далеко от линии надреза. Но жизнь Ричарда Гудвина раскололась точнехонько пополам. И края вышли такими острыми, что чуть дотронься, и из глубокого пореза потечет кровь. Много крови…

3.

Ни один врач не скажет вам, что кокаин помогает при мигрени. Не скажет, потому что врачу ежемесячно надо выплачивать по кредиту за новый дом и отстегивать кругленькую сумму за обучение своей прыщавой дочки в хорошем колледже. У меня нет нового дома и, тем более, у меня нет дочери. Поэтому я говорю вам – кокаин помогает при мигрени.

Ричард навсегда запомнил, как в шесть лет мать привела его к окулисту. Конечно, в шесть лет он не мог сказать «Мама, у меня болит левая лобная часть головы». Он всегда говорил, что у него болит глаз, поэтому его и привели к глазному врачу. Кабинет показался Ричарду огромным, но там еще была дверь в стене. Доктор что-то капнул ему в глаза, потом завел за эту дверь в совершенно темную комнату и оставил одного:

— Посиди тут пару минут.

В комнату не пробивался ни единый луч света. Там было холодно и пахло лекарствами. Маленький Ричард продержался ровно полминуты, прежде чем описался от страха.

— Глазное дно в порядке. С возрастом, думаю, боли пройдут, - сказал врач, брезгливо глядя на мокрые следы, оставшиеся на клеенчатом стуле.

В тот момент маленький Ричард отчетливо понял, что когда он обоссался в темной комнате, мигрень победила окончательно. И боль останется с ним навсегда.

4.

Отец Пол Дилан начал пить с полудня, и к четверти третьего, когда Ричард вошел в «Старый Сандсити», чтобы перекусить с дороги, преподобный уже изрядно набрался. Поэтому едва Ричард успел устроиться за столиком и сделать заказ, как старый священник уже сидел напротив него, брезгливо глядя в свой стакан. После долгой паузы преподобный поднял вверх указательный палец, словно предупреждая возможные возражения, и сказал:

— Сегодня они купят тыквы, нарежут в них дыр и зажгут огни. Они думают так отпугнуть гостей с той стороны. Вот я испрашиваю, - пожелтевшие глаза преподобного вперились в лицо Ричарда, - кого можно напугать дырявым овощем, купленным за десять долларов?

Бармен из-за стойки вопросительно кивнул Ричарду на священника, но он отрицательно качнул головой.

— Они думают, что живут в прекрасном светлом мире, а толпы мертвецов только и ждут, как бы ворваться сюда. Черта с два! – Священник залпом допил остатки виски. – Тьма здесь. Здесь, вокруг нас. И мы сидим в этой темноте, как зрители в городском кинотеатре. В нашем гребаном «Парамаунте». Мы сидим во тьме и смотрим на живые картинки на экране. Мы – те самые мертвецы, и сегодня ночью наш праздник. Ибо сказано: «Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?». Ты ведь придешь сегодня на вечерний сеанс, маленький Дик?

Преподобный отец Пол Дилан захихикал, будто сказал какую-то очень удачную шутку. А Ричард почувствовал, как боль уверенно сжала левую часть головы, и тошнота подкатила к горлу. Он вскочил и бросился в уборную. Здесь, запершись в кабинке, прямо на бачке унитаза он раскатал две неровные дорожки, свернул первую попавшуюся купюру в трубочку и жадно втянул кокаин. Подождав, пока наркотик начнет действовать, Ричард разгладил банкноту. На него смотрело изображение Александра Гамильтона. Десять долларов – ровно столько стоил билет на вечерний сеанс в «Парамаунт».

5.

Он забыл. Он убедил себя, что этого никогда не было. Ричард Гудвин запер эту коробку в чуланчике в левой части своей головы. Там, где жила боль…

Сколько мальчиков и девочек стали жертвами извращенцев на задних сиденьях городского кинотеатра? Дик не помнил их лиц, но зато он вспомнил их руки, которые трогали его. Он вспомнил, что они заставляли его делать там, в темноте «Парамаунта» («Ты ведь придешь сегодня на вечерний сеанс, маленький Дик?»). Городской шериф, директор школы, дантист, преподобный отец - любители живых картинок.

Только сейчас Ричард понял, что об этом знали все в городе. Знали всегда. Матери и отцы молча выдавали своим детям десятку на вечерний сеанс. Саймон Блюм был прав. Эти ребята из провинции приезжают в столицу, чтобы высирать там свое дерьмо. И одному богу известно, куда девается такая куча говна.

Должно быть, Ричард слишком давил на газ и превысил скорость. Да, черт возьми, он несся как угорелый, спеша убраться из родного жопасити. Шерифу пришлось включить сирену, чтобы «Шевроле» Ричарда съехал на обочину и остановился.

— Предъявите ваши водительские права и держите руки на руле.

В зеркальных очках шерифа Ричард видел свое искаженное бледное лицо.

— Мистер Гудвин, выйдите из машины и предъявите содержимое ваших карманов.

«Да, господин шериф, я приду сегодня на вечерний сеанс».

6.

В «Парамаунте» пахло мышами и отсыревшей штукатуркой. Кинотеатр пустовал уже давно. Кое-где сиденья были выдраны целыми рядами. Темнота, уныние и похоть царили здесь.

Мигрень вовсю хозяйничала в голове Ричарда, и каждое резкое движение отдавалось новым приступом боли.

— Наручники с него не снимай. – Кажется, это голос преподобного.

Ричарда протащили через зал прямо к экрану и толкнули на груду сваленных здесь одеял. Бог ты мой, как же от них воняет. Ричард с трудом сдержал рвотный позыв.

— Ты ведь не забыл, как это делается, малыш Дик, - преподобный отец Пол Дилан торопливо расстегивал ширинку. – Ты ведь сделаешь это снова, порадуешь старика?

— Начинайте, святой отец. Я пока пойду помочусь.

Ботинки шерифа прогрохотали по старым доскам.

Ричард Гудвин не был религиозным человеком. Но 31 октября 205 года в заброшенном зале городского кинотеатра «Парамаунт», лежа на покрытом засохшей спермой одеяле, он сделал единственное, что мог сделать. Ричард Гудвин закрыл глаза и начал молиться. Я не знаю, о чем он просил в своей молитве. Но Господь Иисус на небесах в тот момент взял жизнь Ричарда Гудвина, провел по ней стеклорезом, немного примерился, и – крлак! «…прежде, чем вы продолжите обучение в моем классе, мистер Гудвин»…

Когда мотор кинопроектора вдруг застрекотал в операторской будке, и луч света осветил пустой зал, преподобный отец Пол Дилан все еще пытался справиться с застежкой своих штанов. Он так и умер, держась за собственную ширинку, когда Майкл Майерс из фильма 1978 года шагнул прямо в зал и одним движением перерезал ему горло.

Глаза Ричарда Гудвина были закрыты во время молитвы, поэтому он не видел, как Майкл Майерс расправился с шерифом, а затем склонил над ним свое лицо в белой маске.

«Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?».

Ричард Гудвин живет в Нью-Йорке и выпускает по бестселлеру в год. Он навсегда избавился от мигрени.