Чужачка
№45344 "Дар"

Я отдернул шторы. Зевнул. Солнце только поднялось над строящейся многоэтажкой, загородившей мне прекрасный вид на линии электропередач. Небо все равно было красивое, свежее, у горизонта – с прожилками цвета пыльных роз.

Ну-ка, проверим, что у нас сегодня.

Как поживает любимый мэр? Спит еще, небось. Лениво тянусь к западу, дальше, дальше, за муравейники стоквартирных домов и одиночные домики на окраине. Вот и нужный «домик», если так можно назвать двухэтажный кирпичный особняк за высоченным забором. Ага, как я и предполагал, Александр Валерьевич дрыхнет. Поля его спокойны, мерцают беленьким. Спи себе дальше, дорогой товарищ. Меня больше интересует секретарша мэра!

Она вовсе не рядом с ним, как можно подумать. В кирпичном домике живет семья Александра Валерьевича, а семья для него священна. С помощницей они встречаются редко, скорее играя роль в социальном шаблоне: начальник-подчиненная, чем переживая роман на самом деле.

Секретаршу зовут Катя, ей двадцать восемь, и, потянувшись к женщине (теперь уже на восток), я вижу ее в блочной однушке, впрочем, довольно просторной, новой планировки. Она-то уже проснулась, достает что-то из холодильника. М-м, сладенькая попка.

Надо как-нибудь с Катюшей познакомиться.

Ладно, пора и мне заняться делами. Завтраком, например.

Яичница с помидорами удовлетворила мой желудок, и на улицу я выходил в приподнятом настроении. Как мало иногда нужно для счастья: весна, солнышко, полное брюхо и капелька всемогущества.

На подъездной лестнице я столкнулся со старичком. Старичок был совсем доходяжный, какой-то худой, нет, не так – тоненький. Сморщенный, с глазами-моллюсками, глубоко спрятавшимися в синих от проступивших вен глазницах. Губы тоже сморщенные, коричневые, как два червячка на осеннем пригорке. Я его знал, он совсем недавно переехал в наш дом. Точнее, его перевезли, с минимумом мебели и максимумом свободного пространства в квартире. Откуда я знаю? А пришлось помогать разгружать вещи.

Короче, я с разбегу врезался старичку в плечо, отчего тот едва не скатился по лестнице. Еле успел его подхватить. Пришлось сумбурно извиняться.

— Вам бы осторожней быть, Максим, - произнес старик, отпуская мой локоть.

Я кивнул и хотел шагнуть дальше, но замер, споткнувшись об его взгляд. Или как это еще назвать? Глаза задержали меня на несколько секунд, и я неуловимо почуял «своего». Надо же, я думал, что в стране один такой уникальный. Хотя нет, не «свой» он. Нет, что-то другое, другое… Да, собственно, мне и вовсе померещилось. Обычный дядька. Чего это я?

— Осторожней, - прошамкали два коричневых червячка.

Я с трудом оторвал ноги от асфальта. В словах мне послышалось не укоризна, а предупреждение. На будущее. Да ну, глупости.

— Извините, - повторно бросил я, и побежал в сторону автобусной остановки.

Через пару шагов столкновение вылетело у меня из головы.

Когда я еду к заказчику, стараюсь добраться на городском транспорте. Машина имеется, но пользоваться ей не люблю. Будем считать это моими частными тараканами, но я к ним привык. Да и не так уж далеко тот ресторанчик, в котором назначена встреча.

Думаю, Самого сегодня опять не будет. Я видел его лишь однажды, когда меня вызвали для личного знакомства, и, кстати, тогда мне тоже не понадобилась машина, прислали классический черный мерседес. Помнится, я даже позволил себе пошутить.

Ресторанчик был почти безлюден, трое за столиком у окна и парочка (похоже, не влюбленные, а коллеги) не в счет. Я уединился в дальнем углу, но спустя несколько минут мое уединение прервалось мужчиной лет сорока, одетым в джинсы и элегантную куртку из мягкой кожи. Несмотря на отсутствие делового костюма, выглядел он очень по-деловому.

— Максим?

— Добрый день, - отозвался я. – Присаживайтесь.

— Здравствуйте. Я – Антон.

С заказом мы разобрались быстро, поели, напротив, неторопливо, разговаривая о погоде и Порше Каррера GT. И только за напитками Антон перешел к делу.

— Владимир Георгиевич передает вам благодарность за помощь в прошлом деле, - сказал он. – Надеюсь, с гонораром проблем не было?

— Не было, спасибо.

— Хорошо. В этот раз у вас тот же объект, что в самом первом задании. Через неделю состоится его выступление в городской Думе. Время – примерно четырнадцать ноль-ноль. Надо, чтобы он озвучил подобные мысли.

Антон вынул из кармана мобильный, подвинул ко мне. На экране светился текст, довольно длинный.

— Запомните? Или вам записать?

Я дочитал до конца.

— Запишите, пожалуй. Много всего, могу упустить детали.

— Детали не так важны, но по существу объект должен высказаться. Понятно?

Я кивнул. Понятно, отчего ж нет.

Домой я возвращался в некоторой задумчивости. Не доезжая до своей остановки, вышел из автобуса и направился в парк. Есть у нас в районе не сильно тронутый цивилизацией уголок. Там сел на лавочку (прохладно, конечно, но терпимо), выждав несколько минут и убедившись, что место нелюдное, погрузился в размышления.

Итак, снова мэр. Недаром, я о нем сегодня утром вспомнил. С данным объектом я уже работал, надеюсь, будет легче, чем в прошлый раз. Задание сложное, но мой дар с ним справится, в этом я был уверен.

Что у меня за дар такой? Ну, вот такой.

Я могу видеть людей, не видя их. И управлять ими, если понадобится. Практически настоящий джедай.

Беда в том, что…

— Эй, брат, сигаретка, а?

К моей скамейке тащился в дупель пьяный мужик. Вот только этого не хватало.

— Не курю, - буркнул я.

— Да брось… - Он плюхнулся рядом, пытаясь обнять меня за плечи. – Поделись, братан, слышь.

— Нету.

Я поднялся, стряхнул его руки, и демонстративно пересел на лавочку подальше. Вообще, это никогда не срабатывает, но вдруг.

Не сработало.

— Слышь, ну чего ты? Чего? Я со всей душой, а ты… Сигаретку…

Он произносил «г» с каким-то страстным придыханием, и получалось «сигхэретку».

— Нет у меня «сигхэретки», - злясь, ответил я.

— Тогда пошли пить, - завопил он, на фиг разорвав мне барабаные перепонки.

Кажется, так просто я от него не отделаюсь. Ладно…

Я встал и закрыл глаза.

Вокруг меня тьма, кромешная тьма, антрацитовая пустота, в которой нет ничего и никого. Мои глаза – камни. Они застывают. Они не двигаются. Они не мои. И они видят. Невидимое.

Вокруг мужика разливается сияние. Хотя «сияние» в его случае, громко сказано. Мутная многослойная пленка – будет точнее. Это не аура, в том понимании, в каком о ней наслышаны все, не биоэнергетические поля. На ауру нельзя влиять настолько сильно, как получается у меня. Это… иное. Не знаю, как объяснить. Возможно, нечто среднее, возможно, еще один, малоизвестный феномен. Возможно, и поля, но крепчайшим образом связанные с тем, что покоится у нас в черепушке, проще говоря, с мозгом.

Я открываю веки, тянусь к мужику, смотрю, не отрываясь. Мужик стоит столбом с полминуты, затем разворачивается и плетется прочь от меня, к выходу из парка.

Пошатываясь, я вернулся к скамейке, вытер взмокший лоб. Рука тяжело упала обратно.

Вот в этом-то и беда. Любое воздействие на человека высасывает из меня кучу сил. Просто посмотреть, да сколько угодно! Я не раз наслаждался видом Катюшиной… м-м… фигуры по вечерам. Но повлиять... Ладно, если воздействие недолгое и происходит в пределах нескольких метров, как сейчас. Тогда я восстанавливаюсь довольно бодро. А если объект мне не виден, приходится туго. Да и предел моего «видения» тоже ограничен тремя десятками километров.

А ведь я собирался провести небольшой разведывательный сеансик с мэром. Дана всего неделя, за это время нужно подготовить нашего Александра Валерьевича к основной манипуляции. Тем более, ее придется проводить непосредственно во время думского выступления. Внушить нужные мысли я могу и заранее, но, поскольку, мысли внушенные, то и выветрятся они за несколько часов. А заказчику нужно другое.

Тьфу, пропасть, этот пьяница всю мазу испортил. Никак не могу сосредоточиться. Придется отложить.

Джедай хренов… по-честному, джедай из меня и правда хреновый. Люди, которые теперь дают мне задания, ничуть не похожи ни на доброго магистра Йоду, ни на справедливого магистра Винду. Скорее уж на сенатора Палпатина.

Следующее утро снова началось с автобуса. Задание заданием, но сегодня пятнадцатое апреля. А пятнадцатого я езжу в больницу. Каждый месяц.

Белое здание скрыто за высокой оградой, летом, когда вокруг шапки зеленых листьев, его и не видно. Но в апреле среди голых веток можно заметить второй этаж и покатую крышу.

Я вошел внутрь. Тихо, спокойно. Как и должно быть в клинике для умалишенных. Тут нет буйнопомешанных, только кроткие и ласковые, как овечки, с таким же овечьим взглядом. Тупым и безразличным. А если кто-то и не кроток, ему довольно быстро объясняют, как нужно себя вести.

— Второй этаж, Мареева.

— Да-да, проходите.

Меня тут знают, пропустили бы и без фамилии, но я продолжаю называть. Здесь так принято.

Я все-таки чуть задержался.

— Как она?

— Без изменений вроде.

Без изменений. Два года без изменений.

— Спасибо.

Комнатку в которой она лежала, палатой назвать было трудно. Чистенькая, даже уютная, не только с кроватью и тумбочкой, но с большим креслом и оливковым пледом поверх одеяла. На подоконнике гортензия и крошечные фиалки. Впрочем, главное, что за ней тут ухаживали. И ухаживали действительно хорошо. Даже пытались лечить.

Лучшее, что я смог найти в нашем городе за деньги.

Она стояла рядом с кроватью. В тонком свитере и мягких фланелевых брюках, сжимая в пальцах то ли платок, то ли бумажную салфетку. Волосы были убраны в коротенький хвостик. Ей всегда шел хвостик.

— Наташ. Это я.

Она повернулась, медленно. Она всегда поворачивается, когда слышит мой голос.

Это единственное действие, которым она реагирует на мой приход.

Я подошел, взял ее за ладонь и, вынув из пальцев платок, усадил рядом.

— Что ты хотела сделать? Вытереться? Ты умывалась? – Я бросил взгляд на раковину, которая находилась тут же, в комнате. Из крана капала вода. Наташа никогда не закручивает кран до конца, сил не хватает.

Промокнув ей на всякий случай лицо платком, хотя оно не было влажным, я погладил ее по руке.

— Ты отлично выглядишь, - сказал я.

Наташа улыбнулась. Я за ней вслед. Да, я знаю, она часто улыбается невпопад, но хочется думать, что иногда улыбка все-таки предназначена мне.

Я поднялся и пересел в кресло. В сущности, мне здесь нечего делать. Наташа умеет часами сидеть или стоять, уставившись в одну точку. С ней нельзя поговорить, ее нельзя удивить, обрадовать, напугать. Можно только сидеть и смотреть, как она глядит в окно, на фиалки, как ходит по палате, как обедает.

У нее сохранились все рефлексы, все навыки, приобретенные в детстве. Она обходится без памперсов, нормально ест, не пытается выковырять себе глаза или порезать вены. Ее запирают, и она не пытается вышибить дверь.

Наташа молчит. Смотрит и молчит.

Иногда я хочу убить ее за это молчание.

Но я прихожу и сижу в кресле.

— Мареев, вы тут? Максим?

В комнату заглянула медсестра.

— Да, тут.

— Все в порядке? Наташе помощь не нужна?

— Нет, спасибо, все нормально.

Дверь закрылась.

Несправедливо, Наташа единственная, кого я не могу разглядеть с помощью своего дара. Ее аура – назовем это аурой – практически прозрачна. Пытался. Не вижу. Удивительного в этом, наверное, мало. То, что случилось со мной, случилось и с ней, только… наоборот.

Мы ехали под восемьдесят, не больше. Произошедшее не наша вина. И обкуренному мудаку, который врезался в нас на своей Хонде тоже счет не предъявишь. Сдох на месте. А мы выжили. Даже сами вылезли из того, что раньше называлось машиной. А затем оба потеряли сознание.

И оба одновременно, как говорят врачи, очнулись. На следующий день после этого я стал видеть «поля» людей, а Наташа перестала разговаривать. Чем больше развивались мои способности, тем быстрее угасала она.

Это я понял не сразу. А когда понял, все равно ничего сделать не смог.

Я пробовал ее лечить, воздействовать на ауру. Раз за разом я касался ее, тянулся к ней мысленно. Но оболочка вокруг Наташи оставалась прозрачной и будто аморфной. Полгода я пытался справиться с этим самостоятельно, потом пробовал общаться с докторами. Потом с экстрасенсами, «потомственными целителями» и «знахарями в девятом поколении». Те из них, кто на поверку не оказался шарлатаном, все равно не сделали ровным счетом ничего. И в какой-то момент у меня закончились деньги.

На заказчика я вышел сам. Путь получился долгим, но, в конце концов, меня познакомили с нужными людьми. Выполнять поручения Владимира Георгиевича оказалось не так сложно. Ничего особенно криминального он от меня и не требовал. Да, я видел, к чему приводило мое вмешательство, но цепочка была столь долгой, что я почти не чувствовал вины.

Зато у меня появились деньги.

И я устроил Наташку в маленькую частную клинику.

Раз в месяц я прихожу сюда и смотрю на свою жену. И она иногда улыбается мне. Я хочу думать, что именно мне, а не в антрацитовую пустоту.

— Максим, вы тут еще долго? Наташе пора на процедуры.

— А, да… я уже ухожу…

На лестничной площадке, подходя к своей двери, я услышал дребезжащий, как раскрытая форточка на ветру, голос:

— Максим, вы не заглянете ко мне на минуточку?

Сосед. Тот самый старикан, которого я вчера чуть не снес у подъезда. Стоит в дверях своей квартиры. Ну ему-то что от меня надо?

— Извините… (блин, забыл как его зовут!) Петр… Александрович…

— Сергеевич.

— Извините, Петр Сергеевич, сейчас не могу, занят.

Старикашка вдруг выполз за дверь, придерживая ее скрюченной ладошкой.

— Максим, я вас очень прошу. Дело серьезное.

Скажите на милость, какое серьезное дело может быть у этой ветоши?

Да, я зол!

И тут что-то заставило меня посмотреть ему в глаза. Вот оно… опять… то же чувство. Я положил обратно в карман ключи от квартиры и шагнул к нему.

— Хорошо, Петр Сергеевич, я зайду.

Тот посторонился, пропуская меня.

Квартирка у старика не изменилась. Обстановка спартанская, ничего лишнего. Разве что стало немного уютнее от развешанных по стенам фотографий. Вот ведь, не поленился…

— Так что вы хотели? – спросил я, чтобы побыстрее разобраться с этой странной просьбой.

Старик прошаркал на кухню, зовя меня за собой. Там мне пришлось сесть на допотопного вида табурет и принять в руки чашку с чаем. Знаете, такие древние, похожие на общепитовские, чашечки, белые с красными кружочками. Скатерть на столе была клеенчатой. Кстати, чистой. Да и чай оказался вкусным, крепким. Чего я не мог ожидать. Поначалу я и пить-то отказывался, но понял, что старик не начнет говорить, пока я не отхлебну хотя бы глоток.

— Петр Сергеевич, может быть, все-таки вы скажете, зачем меня позвали?

Он опустился на соседний табурет (их тут было всего два), отпил из своей кружки и взглянул на меня. Лишь сейчас я понял, какой… умный у него взгляд. Наверное, так мог бы смотреть пожилой профессор университета. Впрочем, что я о нем знаю. Вдруг он и впрямь профессор на пенсии.

— Максим, вы уж извините, что пришлось оторвать вас от дел. Но, поверьте, дело не терпит отлагательств. Не терпит настолько, что я не стану терзать вас долгим предисловием, а скажу все сразу. Прошу вас, не пугайтесь моей осведомленности. Она необычна, конечно, как и ее источник. Постарайтесь принять это факт, как должное. Договорились?

Я насторожился. Кивнул.

Старичок снова отпил чаю, немного помолчал, словно собираясь с мыслями.

— Дело в том, Максим, что я многое про вас знаю. И хотел бы помочь.

— Что? – Я со стуком поставил чашку на стол.

— Я знаю, что два года назад у вас произошло несчастье. Что ваша жена в больнице, а вы приобрели некоторые способности. И знаю, что вы используете эти способности, скажем так, не совсем во благо людям.

Я задохнулся.

— Как? – Я аж привстал. – Как вы это узнали? Откуда?! Но вам же…

«Профессор» вздохнул, неловко похлопал меня по руке.

— Максим, я хотел бы ответить, что узнал все это от какого-либо человека. Узнал случайно. Или наоборот, неслучайно. Допустим, я был бы связан с кем-то из ваших нанимателей. Я хотел бы так ответить, и вам было бы спокойнее. Но, к счастью или к сожалению, я никогда не вру. Поэтому мне придется сказать, что мои знания происходят из другого источника. Не… кхм… человеческого.

— Какого же? – выдавил я.

— Думаю, вы с вашими способностями поймете меня. Ведь происходящее с вами – сверхъестественно.

Я качнул головой. Он удовлетворенно продолжил:

— Вот и мой источник сверхъестественного характера. Еще пару месяцев назад я жил в другой части города и не подозревал о вашем существовании. Волей судеб, или вернее, волей любимых родственников, очень желавших моей трехкомнатной квартиры, меня занесло сюда. И теперь я, не по своему желанию, поверьте, в курсе ваших проблем.

— Не по своему?

— Нет. Я не искал этого. Не ожидал, не хотел. Если честно все, о чем я мечтал, спокойно дожить свой век. Мне восемьдесят пять, Максим. Мне уже пора уходить. Но… получилось по-другому. Скажите, пожалуйста, вы верите в Бога?

Я ответил не сразу.

— Наверное что-то такое там есть. Раз уж со мной происходят такие вещи. Их ведь не объяснить одной наукой.

Мой собеседник прикрыл веки, соглашаясь.

— Вот это «что-то такое», которое я называю Богом, и рассказало мне о вас.

— Как? – В моем голосе звучал одновременно скепсис и удивление.

— Во снах. Я, знаете ли, иногда вижу странные сны.

Петр Сергеевич тихо рассмеялся. И смех у него оказался вовсе не старческий. Хороший такой смех, настоящий, добрый.

– Честное слово, Максим, все, что я знаю о вас, я узнал из снов. Они снились мне целую неделю. Голова по утрам болела, будто после запоя, – Он снова хохотнул. – Так вот, я могу вам помочь с… с вашей женой. Но у меня очень мало времени.

Я сидел и смотрел на него. Как Наташа иногда смотрит на меня. Сквозь меня.

Что происходит? Как я могу верить незнакомому человеку? Старику. Возможно, выжившему из ума. Откуда он все знает? Врет? Или он человек Владимира Георгиевича? Да ну, глупости! Какой человек, о чем я… родственник, разве что. Отец? Да нет, отец у моего нанимателя давно умер, в газетах писали. Неужто, правда? И он может помочь Наташке…

— А как… - начал я.

— Привези ее сюда, Максим. Или отвези меня к ней, пока не поздно.

— И что вы сделаете?

Старик улыбнулся.

— Я помолюсь за нее.

— И… все?

— Этого будет достаточно.

Я медленно поднялся.

— Петр Сергеевич, я думаю, вы хороший человек, но, боюсь, для Наташи одной молитвы будет маловато. Я пойду…

— Нет.

Старик тоже встал. И неожиданно показался гораздо выше и моложе, чем секунду назад.

— Нет, Максим, вы не знаете силы, стоящей за молитвой. Вот вы умеете влиять на людей, но у вас нет и сотой доли той мощи, что есть у «Великого Что-то». А ну-ка, попробуйте управлять мной. Давайте, не стесняйтесь. Заставьте меня что-нибудь сделать. Выглянуть в окно, поставить табуретку на стол, швырнуть кружку в стену. Ну же! Попробуйте!

Что за фарс… Но, если он хочет… почему бы не доказать.

Я закрыл глаза, как вчера в парке, и увидел его ауру. Она у него была самой обычной, разве только излишне темной. А через темноту пробивались радужные всполохи. Темнота… кажется, это близость смерти? Но ладно. Я тебя чувствую, старик. Я тебя чувствую. Что бы тебе такого приказать? Возьми-ка тарелку и начни ее мыть. Ну!

«Профессор» стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на меня с неприкрытым лукавством.

Хм… не работает. А тогда… тогда опрокинь на себя чай. Давай! Чего стоишь! Бери кружку и опрокидывай!

Старичок принялся смеяться.

— Ну, Максим, убедились?

— Но… но…

— Вы ничего не можете мне сделать, потому что я нахожусь под покровительством силы вам неподвластной.

— Но я и с Наташей не мог ничего сделать… Я даже не вижу ее. В смысле…

— Я понимаю вас. Состояние Наташи неподвластно вам по другой причине. Вы с ней связаны. Вы это понимаете?

Я вспомнил день, когда мы вместе очнулись… День, когда я впервые заметил ауру человека, когда впервые увидел безучастный взор моей жены.

— Да.

— Вы связаны с ней. И она останется такой, пока вы не откажетесь от своего дара.

— Что?!

— Именно так. Если вы приведете ее ко мне, я помолюсь. Я не могу предвидеть, произойдет ли исцеление сразу или по прошествии нескольких дней. Но оно произойдет. И тогда вы потеряете свои способности.

Опустившись на табурет, я подпер кулаком подбородок и вперился в окно. В окне были видны ветки тополя, покрытые мелкими зеленоватыми почками. Скоро распустятся. Весна…

— Через неделю я приведу ее к вам, - сказал я.

— Максим, - Петр Сергеевич вздохнул. – Через три дня меня не станет.

Я молча уставился на него.

— Потому я и говорил, что у нас совсем нет времени. К сожалению, у меня рак, и через три дня я умру. Конечно, возможно вы найдете кого-то еще, кто сможет вам помочь, но гарантировать я вам этого не смогу.

— Три дня… откуда вы знаете?

— Оттуда же. Да и, вообще-то, при моей болезни трудно не чувствовать приближение…

— Но я не могу через три дня. У меня есть работа. Я не могу ее не закончить, за мной стоят такие люди… Ох, то есть, простите, пожалуйста, Петр Сергеевич. Вы действительно… вас не станет?

— Да, - он ответил спокойно и, как показалось, без особой печали в голосе, словно он был уверен в том, куда идет и что там собирается делать.

— Мне… жаль. Очень.

— Ничего, иногда такое случается, - Он усмехнулся. – Решайте, Максим, у вас есть три дня.

От старика я вышел в полной прострации. Вера, недоверие, желание увидеть Наташку снова дома, страх при мысли о том, что произойдет, если я не выполню поручение заказчика – все смешалось в голове.

Наверное, я бы не поверил ни единому слову своего удивительного соседа, если бы сам был заурядным человеком. Нет, я зауряден, разумеется. Но то, что я умею, это сверх. Это за гранью.

И вдруг там, за гранью, есть спасение для моей Наташки?

Я не стал заходить домой, вышел на улицу и побрел по тротуару, опустив голову и наблюдая лишь лужицы под ногами. Господи, что за глупая, немыслимая ситуация. Как бы я хотел понять… Понять!

Погруженный в свои мысли, я шел и шел, и не заметил, как налетел на девушку. Точнее, это девушка налетела на меня, так как неслась со скоростью курьерского поезда. В руках у нее были папки, и все они полетели на землю. Она ойкнула и кинулась их собирать.

— Извините, - пробормотал я, присаживаясь на корточки и пытаясь вытащить ближайший листок из лужи.

Девушка ответила что-то неразборчивое, но точно не очень лицеприятное. И тут я…

– Катя?

Она подняла голову. Немного растерянно оглядела мою физиономию.

— Простите, мы знакомы?

— Да, в каком-то смысле, - в свою очередь растерялся я. – Извините, что так вышло. Давайте, помогу.

— Ага, - согласилась она.

Сам не имея понятия почему, я проводил ее до какого-то офиса, где она избавилась от бумаг, а затем пригласил попить кофе. Мы сидели за круглым столиком, я придумывал какую-то фигню относительно того, откуда я знаю ее имя. Катя улыбалась, вроде верила. Кофе был горячим, а пирожные (я купил и их) – вкусными. Мы проболтали часа два и не заметили, как снова оказались на улице.

Я позвал ее в гости.

Она согласилась.

Мне не хотелось сегодня оставаться одному. Думаю, ей тоже. Но я не спросил, по какой причине.

Проснувшись, я ощутил непривычное тепло рядом. Катино плечо, худенькое и загорелое, холмиком вылезало из-под одеяла. Короткие темные волосы слегка топорщились на затылке.

«Красивый затылок», - подумал я.

И вылез из кровати.

Было еще рано. Даже не прозвонил будильник, который Катя попросила поставить с вечера. Ей нужно на работу, к мэру…

А может, провернуть порученную работенку как-то по-другому? Как? Никак. Никак мне ее не провернуть без моего дара. Ладно, вот и будильник проснулся, пора.

Следующие два дня я провел в состоянии близком к каталептическому. Все пытался взять себя в руки и рассуждать здраво, однако мысли разлетались, не желая слушаться. Пробовал «связываться» с мэром, но сил уходило столько, что пришлось бросить. Так на главную ментальную атаку ничего не останется. Если она состоится.

Я не верил старику до конца. Поэтому тянул и тянул.

На исходе третьего дня робко позвонил в его дверь. За дверью стояла тишина. Ни шарканья ног, ни скрежета замка. Я нажал на звонок еще раз. Вроде какой-то звук из квартиры послышался. Я толкнул дверь она оказалась открытой. Пройдя в комнату, я остановился на пороге.

— Петр Сергеевич, - позвал я. – Петр…

Я осекся.

«Профессор» лежал на кровати, почти недвижимый. Только дернулась ладонь в синих венах.

— Максим? - прошелестел он. – Иди сюда.

— Петр Сергеевич… вам скорую…

— Не нужно, - его голос немного окреп. – Уже не поможет. Что решил, Максим?

Я выдохнул, не понимая, бежать ли за телефоном или…

— Я хочу, Петр Сергеевич, - сказал я.

— Вези ее сюда. Скорее. У тебя мало времени.

Секунду или две я стоял, приросши к серому дешевому линолеуму ступнями, затем бросился к двери.

— Да… я сейчас, я скоро.

Как я мчался на машине… машине… как врывался в клинику, как спорил с врачами, как одевал и вывозил Наташку… неважно. Важно, что через два часа мы сидели рядом с кроватью Петра Сергеевича, и он, сжав ладонь моей жены, о чем-то говорил своему непонятному, странному Богу. А я слушал и, кажется, тоже немножко молился.

Ничего не произошло.

Совсем ничего.

Я не превратился в обычного человека, Наташа по-прежнему сидела покорная и безучастная ко всему. Вот так.

Я отвез ее обратно. И вызвал скорую.

«Профессор» ушел в тот же вечер.

В полвторого дня в понедельник я ошивался возле здания Думы, ожидая своего часа. Александр Валерьевич был внутри. О чем-то разговаривал с коллегами и подчиненными, раздавал указания, разбирал бумаги, читал что-то на ноутбуке, обедал в думском буфете. Я видел его совершенно отчетливо. В пятнадцать минут третьего мэр вышел на трибуну и открыл рот.

Я превратил свои глаза в камешки и потянулся к нему со всей мощью, на какую был способен. Мне предстояло говорить его устами.

— Спасибо, Виталий Андреевич. Я продолжу. Сегодня на повестке дня…

Что это? Не тот текст. Не мой! Не тот, что дал заказчик.

Неожиданно закружилась голова, меня толкнуло и отбросило в сторону. Пришел в себя я, сидя на бордюре и ошарашено тряся головой. И… я ничего не чувствовал… ауры, поля – все исчезло. Господи… только не сейчас! Только не сейчас!

Я готов был рвать на себе волосы.

Замер.

Ничего не чувствую. Но это значит… Неужели?

Дума, мэр, Катя, Владимир Георгиевич, Антон в один миг стали неважными. Я еще какое-то время сидел на бордюре. Попробовал дотянуться до мэра… Нет, бесполезно. Дар испарился, будто и не было никогда.

Что ж, значит, теперь у меня два дела. Попасть в больницу, раз. И объяснить Владимиру Георгиевичу, почему не справился с его заданием, два. Антон предупреждал, что работа важная. Даже охрененно важная. Конечно, он так не сказал, но намекнул весьма прозрачно. От того, получится ли у меня, зависело серьезное мероприятие. Какое, я не в курсе, но серьезное. Интересно, Владимир Георгиевич дает неудачникам второй шанс?

До клиники я шел пешком. Оттягивал момент. Вдруг приду, а там… Наташа… со спокойными, пустыми глазами. Моя Наташка. Такая же, как всегда. Как уже два года. Что я тогда делать?

Путь занял три часа.

Я остановился напротив ворот больницы. Пересечь дорогу, и я внутри. Господи… Ты, Великое Что-то, не подведи, а? Ну, пожалуйста.

Я шагнул на «зебру».

Автомобиль я услышал, лишь когда он оказался в метре от перехода. Я повернулся. Померещилось, что за рулем Антон. Чего только не померещится за мгновение до…

Зажмурился. Машина ударила в бедро. Наверное, моя аура стала в этот момент черной.

Я открыл глаза. Надо мной сияло ясное, всеобъемлющее солнце. И рядом со мной. И подо мной. А еще мне послышался добрый, совершенно не старческий смех Петра Сергеевича… Наверное, он где-то тут.

***

— Мареева? Наталья? Да, она выписалась. Буквально на днях. Как вас, говорите, зовут? Катерина Жданова? Подождите минуточку, Катя, я дам вам адрес… Не надо? Вы знаете? А ну что ж, хорошо. До свидания.