Вилкин
№45359 "Три миллиона смертей"

Три миллиона смертей

Итак, три миллиона. Дурацкое условие, конечно. Но это плата за свободу.

Три миллиона смертей. И — свободен. Как птица в полёте. Что ж, самое время попробовать, как это. 10-й этаж. Подоконник. Выйти из строя! УХ-ТЫ-**-ТВОЮ-МАТЬ-ААААААА!!! ...С почином! Юрий Семецкий, 1962 — 2009. 2 999 999.

Первая сотня — как аттракцион. Только успевай вселяться в обречённых. Выбирал тех, у кого не было шансов: в мои планы не входило лишить кого-то жизни, которую ещё можно спасти. Вот 43-летний пьяный дятел попёрся через ночной проспект. Несущуюся на 180-ти «бэху» он не видит. И не увидит. Ладно, лети, дурыдло, так и быть, приму удар на себя. Хоть одолжение — так себе. Оказавшись в теле, принявшем в себя 0,7 «Немирова» почти без закуси, я даже удара не почувствовал.

Далеко не всегда было так просто и безболезненно.

Долго не мог вселяться в тонущих и задыхающихся. Как это ни смешно, ужасно боялся асфиксии. Но когда увидел девятилетнего пацана, потерявшего сознание в наполненной ванной и очнувшегося слишком поздно, когда понял, что он не спасётся — жалость пересилила. Ну и любопытство немного. К тому времени уже хотелось разнообразия.

Однажды даже попробовал вселиться в 3-летнюю истекающую кровью овчарку. Бедняга пастух-афганец держал её, умирающую, на руках и тихо выл. Три лапы Мухтару - или как там его звали по-афгански? - оторвало противопихотной миной. Я хотел отпустить его собачью душу чуть-чуть раньше, избавив от последней агонии, но не смог: конечно, Он не пустил меня, побоялся, наверно, что я та до мух и комаров дойду.

Ещё пытался облагодетельствовать род людской. Выискивал самых отъявленных уродов, вселялся в них и... Десятка три бесследно исчезнувших чикатил и загадочных смертей отцов мафии — на моей совести. Мог бы изрядно подправить генофонд, но в жизни всё неоднозначно, поиск злодеев и сбор доказательств их виновности (да-да, почувствуй себя прокурором и судьёй в одном лице, без права на ошибку!) занимали слишком много времени. Так бы я свой лимит до второго Его пришествия не исчерпал. А ведь я всё это затеял ради свободы, а не из желания мстить, казнить, не из-за жажды ощущений...

...Теперь я понимаю: рано или поздно это должно было произойти. В моей «работе» главное — реакция. Сколько раз бывало: видишь жертву, «ныряешь» в неё почти без размышлений, но принять тебя там уже некому. И отпускать тебе некого. Заперто. Приходите завтра. Отлетел. Миг назад. Дверь захлопнули перед носом.

Увидел её, когда она уже сделала шаг. Ни секунды не сомневался. Отпустил недоумевающую. В момент касания понял: несчастная любовь, как и предполагалось.

С самой первой смерти предпочитал свободное падение. Научился получать удовольствие от двух секунд полёта. Кто ж знал, что эта хренова акация...

— Доктор!!! Юленька! Доченька!

Кто здесь?! О, Боже... Моё осознание ошибки могло всё-таки добить чрезвычайно слабое тело — и это, конечно, был бы лучший выход. Но я лишь провалился в забытье, откуда меня снова вытолкнули...

— Все вон из палаты, быстро!

— Юленка, радость моя... (удаляющиеся рыдания)

...Выходит, я отпустил её слишком рано. Она НЕ была обречена. Теперь я живу ВМЕСТО неё. Теперь я её убийца. И это — полбеды. Её маму Лену вовремя вытянули из петли, когда я ещё был(а) в коме. Папа Эдик пережил инфаркт и сейчас очень плох. Так что очевидное решение быстро любым способом доделать начатое скорее всего сделает меня серийным убийцей.

Спустя месяц с лишним припёрся Костя. Одногруппник. Тот самый, который недооценил. Тот, из-за которого... Принёс букет из 19 белых роз. Да, я теперь девятнадцатилетняя дура Юля. Единственная дочка совсем не бедных родителей. До падения была очень даже ничего. Судя по фотографиям. Быстро иду на поправку. Блин.

Конечно, полная амнезия. Конечно, никого не узнаю. (Как я могу кого-то узнать??? В мимолётном — в прямом, кстати, смысле — касании наших душ я только и почувствовал её растерянность и отчаяние! Хотя, как увидел Елену Викторовну — сразу почувствовал: мама... Да какое, нахрен, почувствовал?! Понял и всё! Кто ж это ещё мог быть?) Однако мозг цел, косточки собрали тщательно (на операции и хороших врачей ушла половина папиного состояния — а это ого-го!). Жить, чёрт меня возьми, буду! Но нафига???

Впервые, кстати, чувствую, что в этом теле мне тесно. Странно. Раньше никогда не наблюдал этого, даже в теле девятилетнего пацана. Наверно, просто не успевал почувствовать.

...Костя сначала показался полным мудаком, но я уже проникаюсь к нему симпатией... Он, кажется, довольно искренне раскаивается... Или, блин, это юлино тело диктует свои предпочтения?! Чёрт! Чёрт!! Чёрт!!! Я в панике. Никогда ещё так долго не была... не был!.. а, чего уж там, не была — в чужом теле. А если влияние тела на душу сильнее, чем я предполагал?! Ну-ка, проверим память! В чём ты был спец, Семецкий? Ага, сдаётся, я ещё помню как пропатчить KDE под FreeBSD!.. Юленька, солнце, ты же не могла этого знать? Или могла?

На кого мы учимся, Костя? На системных администраторов?! О, Боже! Нет, ничего, милый. Милый... Я ведь это исренне сказал...а. Сказала, ага. Конечно, ты поможешь мне наверстать. Будем вместе патчить фряху. Что? Не проходили ещё? Ну слава Богу! Есть надежда. Нет, ничего я не вспомнила. То есть вспомнила, конечно. Да, мне нельзя сильно напрягаться. Пока! Цём...

Так. Надо срочно что-то придумать, пока я не свихнулась. Умереть сейчас я не могу. Поздно. Пока не узнала про маму с папой могла, наверно. Но очень сложно умереть на больничной койке, будучи в гипсе без возможности пошевелиться. А потом — заплаканное, но счастливое лицо мамы Лены — и в сердечке что-то ёк!, и, даже не зная чего ей стоило дождаться моего выхода из комы, уже не посмела бы. Какая же ты дура эгоистичная, Юленька! Какая же я дура!..

Вот блин, опять одни эмоции, Семецкий! Приди в себя, тряпка. Юлю уже не вернуть. Или... Что Он тебе говорил по поводу того, куда денутся души, которые ты отпустишь? Сорок дней они будут где-то рядом с телом, а потом — к Нему на суд. Значит... Подожди-ка... Отпустил Юлю 16-го сентября, сегодня 26-ое. Октября. Ого! Это же как раз... Так. Был вечер... да нет, уже ночь. Час ночи. Точно, а сейчас? Ого, без пяти одиннадцать. Чуть больше часа до дэд-лайна. Нужно срочно заканчивать эту историю. Юленька, где ты??? Где ты, блин!!! Ну, Юленька...

...Ну, Юрочка, разве время раскисать? О, Боже! Вроде я в порядке, откуда слёзы на щеках, и что так щемит мою красивую грудь? Стоп! Юля?! Мелькнула слабая надежда, я попытался полностью уйти в себя. Так и есть, я нашёл маленький сжатый комочек. Юленька, ты здесь? Ты здесь... Вот почему мне было так тесно в твоём теле. Ну, дорогая, давай! Давай, моя радость. Это твоё тело. Ты здесь хозяйка, а я гость. Да, конечно, вломившийся незванный гость. Но не бойся, я не обижу.

Господи! Ну приди к нам на помощь! Дай мне покинуть это тело! Господи!..

— Я здесь.

— Ты вновь услышал меня? Ты пришёл помочь?

— Я пришёл за ней.

— Рано. Ещё целый час.

— Ты забыл, вчера переводили часы. Этот лишний час не учитывается.

— Боже, ну сделай мне ещё одно одолжение. Я согласен на любые условия. Пусть девочка живёт!

— На любые?

— ДА! Пусть мне свободы не видать! Только оставь её в покое в этом теле!

...Очнулся в тени какого-то дома, возле пыльной дороги. А вдоль дороги... нет, не мёртвые с косами... живые, но в странных одеждах, что-то кричат... Впрочем, я и сам одет не менее странно. Вдруг придорожная толпа ещё больше возбудилась, сзади на меня навалились, выпирая на дорогу. Но вывалиться на дорогу я не успел — в грудь упёрлась рука с хлыстом. Через секунду я понял всё. Рука была рукой стражника, а по дороге шёл Он.

Его шатало, крест был слишком тяжёл для Него. Проходя рядом со мной, Его повело особенно сильно, и Он свалился прямо мне под ноги.

— Можно я отдохну в тени твоего дома? - Спросил он, подняв на меня глаза.

— Моего дома?!

Вокруг захохотали: «Да, это твой дом, Агасфер!»

— Ну, отдыхай...

— Идиот, - сказал Он, понизив голос, отчего тот стал похожим на голос актёра Безрукова. - Прогони меня!

— Это Ты? - Я вспомнил всё, но мне не полегчало.

— Ну я, я. И тороплюсь, между прочим. Ещё больше миллиона смертей, пока я смогу стать свободным, понимаешь? А они всегда боятся Второго пришествия. И никак не дождутся...

— А я...

— А ты дождёшься. Договор в силе. Три миллиона смертей — и ты свободен... и мы — свободны... Ну, давай, не тяни резину...

— Иди, что ты медлишь? — Выдавил я в миллион-какой-то-там раз.

— Я пойду, но ты будешь меня ждать! — сказал он, наконец, вголос.

Ждать. До следующего пришествия.