Птица Говорун
№45360 "Человеческое близко"

Я продавил мутную пелену и шагнул в прохладу офиса. Светуля часто стучала по клавишам, Мариночка несла очередную порцию яда в кабинет Горева, техники опять что-то мутили с напольным покрытием.

Мысль воткнуть лифт прямо посреди офиса родилась спонтанно, вопреки всем правилам архитектуры. Что делать – специализация… Каждую безумную идею шеф поддерживал с первого момента её появления, а ценные и взвешенные, выстраданные мысли резал на корню. Наверное, ему видней. Семьдесят витков временной спирали – в Исцезлове оказаться можно и раньше, но слишком уж тернистым оказался путь нашего главного спеца. Говорят, он помнит даже троянов и полугномов… Хотя по факту их не было. Вроде бы…

По крайней мере, в школе нас так учили. Гореву видней.

Звонко раскололась чашка с кофейной гущей, девочки завизжали так, что заложило уши. Женщина самим своим существованием привносит хаос в мировое пространство, что в нашей работе незаменимо. Распоряжение начальства – процент женского пола в коллективе должен быть не меньше сорока.

— Ребят, шеф всех пригласил на лекцию. – Мариночка сощурилась в секундонет и продолжила: - через пять лет по… Гарину.

— Черт, мы уже опоздали! – Техники Василие с Григорием ломанулись наперегонки к переходнику.

— А если я не буду присутствовать, это будет достаточно неожиданно, чтобы Горев оценил мою спонтанность? – Весь офис обернулся в мою сторону. Василие наполовину расплавился за мутной занавеской, ведущей к шефу на аудиенцию, но даже его вторая часть выглядела укоряюще. Я понял, что сегодня явно не мой день – Ладно, ладно, следую за вами…

— Зарплату тогда тоже будешь получать временной валютой! – Голос Мариночки был приглушен переходом.

Временной валютой я расплачиваться не хотел… Тем более, что её фактически нет, как нет и времени – это вдалбливают на первых этапах обучения специалиста моего уровня.

…. только кажется, что спираль идеальна и возвращается ко всему прошедшему, поднимаясь на один уровень. Внутри спирали своя закономерность – все витки складываются в одно бесконечно многогранное кольцо. Каждая грань замкнута с другой, образуя пусточас. В пусточасе может укладываться до одной вселенной, но обычно он заполнен не более одного процента. Григорий, шевелите лапками, ваша скорость письма эквивалентна скорости моего существования!

Гришка налег на чертежную доску, и множественные линии стали чуть не выпрыгивать из листа.

— Уважаемый господин Горев, я не желаю это слушать! Может, о временных парадоксах…?

— Можно и о них….

Коллеги сонно оглянулись, а я устроился поудобнее. Доска заполнялась с бешеной скоростью, я зевнул и сомкнул веки. Во сне многие формулы кажутся доходчивей, а проекция самого Горева – симпатичной.

Мир покрылся яркими пятнами, вихрь искр взлетел под потолок и осел новогодним конфетти. Малыш сидела над опрокинутым бокалом вина, поджав ноги. Вишневое пятно разбавляло бежево-серый интерьер настолько хулигански-эстетично, насколько это было возможно. Ни больше, ни меньше – чувство меры было её коньком.

— Вас там каким-то дурацким терминам учат. – Идеальный мираж был нарушен высоким смешливым голосом. - Что этот Горев может понимать в ахронии, меряя грани в пусточасах?

Его существование куда менее относительно, нежели даже твое.

— Малыш, я уже запутался. Вся эта наука сложна до ужаса. А я даже не студент, всего лишь исполнитель.

— Она проста, как три копейки! У тебя есть привязка. Ты живешь в неком году, некого мира, некой планеты. Ты находишься в искусственном цикле: зимы-лета, дня-ночи, сна-яви. Но ты ведешь свой отсчет от чего-то для тебя конкретного. Ваш Горев отказался вести хронику себя, но это не означает перехода на какой-то уровень. Он выбил себя из спирали в некое искусственное подобие Ахронии.

— Исцезлов…

— Ага, оно самое.

Волна мути смыла бежево-серые стены, портреты поплыли перед глазами, голос Горева вонзился прямо в мозг.

— Николай! – я спешно стер с доски все записи последних минут и разлепил веки. Девочки хихикали в открытую, Василие мечтательно уставился в модель временных рамок, стоявшую на столе. Явно не науку он там видел…

— Я слушаю. - Оставалось только пробурчать. Улучив минутку, я глянул в секундонет. Оставалось около минус года – не так много, но, черт возьми, я хотел пообщаться с Малышом еще.

Когда марево отпустило мое кряхтящее и мерзнущее телесное воплощение, я обнаружил себя на улице в темный вечерний час. Переходник закрылся, в следующий раз он мог меня выдернуть в любой момент, хоть посредь ночного сна… Но шеф иногда щадил работников. А зря. Все равно сегодня спать не придется.

Я застегнул куртку, поднял воротник и сунул руки в карманы. Сколько бы ни проходило времени – все привычки и методы бессловесных сигналов остаются одинаковы для всех. Закрыться от всех меховым одеялом, ватной курткой – и слиться с массой таких же невидимок, как ты.

Мимо проносились силовые кабели, станция за станцией приближая меня к дому. Людей в этот час немного… да какая разница, сколько их? Будет сотня человек или пять – забейся в припадке, упади и начни истекать кровью.… Метро волшебным образом сокроет тебя от окружающих.

Никаких неожиданностей… никаких внезапных поворотов времени, разошедшихся витков спирали, пусточасов и Ахронии. Здесь время смотрят по обычным часам – не нужно пристально вглядываться в секундонет, отыскивать свою ветку, отсчитывать деления и расставлять знаки отклонения.

— Коля, берегись!!!

Вопль был истошным, будто случилось нечто непоправимое. На меня всего лишь бежала соседская псина Сталь, большая серая скотина. Я успел подставить руки и поймать зубастую морду рядом со своим лицом, но инерции пятидесятикилограммовой туши я не учел и самым неэстетичным образом грохнулся на асфальт.

Затылком…

В голове поплыли воспоминания с работы, формулы начали проворачиваться, делаясь объемными и с дикой скоростью превращаясь в чертежи. Мелькнула Малыш на задворках сознания… Это стало решающим аргументом в выборе временного состояния. Я очухался.

Голову жутко ломило.

Вокруг не было ни следа Стальки, ни обладательницы крика. Рядом стоял гул голосов, будто у дома шел очередной митинг в пользу пенсионеров. Под балконом стояла скорая, плюс две незнакомые машины. Толпа, состоящая в основном из женщин возрастом «где-то за тридцать», что-то бурно обсуждала. Периодически оттуда чудился плач, но в этом четкой уверенности не было.

«Процент спонтанности – 0, 75» - сухо откомментировал мне секундонет.

На остатках недавнего снега, раскинув ручки, лежало нечто, ранее бывшее ребенком. Разбитая голова, болезненно скукоженное тело…

— Коленька…. Коля…. – я поднял голову и увидел женщину, чье лицо было скорее не бледным, а серого оттенка.

— Вот, не следят за детьми, потом плачут… А поздно! – проворчала «добрая» старушка из задних рядов. Дальнейшее действие произошло так неожиданно, что я еле успел отпрыгнуть. Халаты и ватные куртки полетели клочьями в разные стороны, на вопли проснулись еще два соседних дома. Было неприятно, но изменить что-то не представлялось возможным. Смерть ребенка ужасна втройне. Кажется, я его видел… Мальчишка часто играл один во дворе, собирал из палочек мини-шалаши и упорно молчал в ответ на приветствие. На эти шалашики натыкались все, разрушали, сбивали хлипкое сооружение… На следующий день появлялось два новых.

Я помотал головой. Думать об этом было больно. Мальчишка чем-то напоминал мне мое детство – нелюдимое, странные игры, молчание… К черту, к черту…

Некстати вспомнилась девушка, сбитая прямо у меня на глазах. Я мог бы успеть и хотя бы выдернуть её прямо из-под колес, смягчить удар, принять на себя. Но муть переходника возникла так же внезапно, и, пока я слепо моргал глазами, худенькое существо скатывалось по борту машины. Что у нее там? Позвонки? Отшибленное нутро?

Я не знал…

Черт, прочь эти мысли!

Я буквально взлетел домой, бросился на кровать и зарылся в подушку. Малыш… Хоть бы раз тебя увидеть в обычном сне. Хоть бы разочек не в рядах формул и многомерных чертежей, урывая минуты на работе…

… Я сдул со лба длинную прядь и открыл глаза. Сон отпускал свою добычу медленно, руки плохо слушались, пальцы не хотели гнуться. Стоп.

Сомнительно, что за ночь у меня изрядно прибавилось волос. Следовательно…

Я повернул голову. Рядом мерно и тихо дремала Лерка, разметав длинные светлые волосы по подушкам. Будто и не уходила никуда месяц назад со скандалами и криками на весь дом. Если это чудо, то чудо саркастического характера. Меня в любой момент могли подхватить на работу, не спрашивая о наличии либо отсутствии…

…моего желания – Додумал мысль я уже в офисе.

— Что за черт, Горев???

— Профилактика опозданий… Дисциплинированнее надо быть, уважаемые, порядок и труд…

— Мне показалось, или этот житель безвременья иронизирует? – спросил я уже в воздух. Василие пожал плечами, Гриша цыкнул сквозь зубы и прожужжал что-то себе под нос.

Мариночка со Светусиком, как всегда, хихикали.

— Грустно…- Теперь весь день мысли будут заняты только Леркой. – Вот принципиально счас возьму и лягу спать! Прямо на Гришиной крышке от лифта! У меня там…

— Что у тебя? – Девчонки сразу же навострили уши.

— Сон остался… недосмотренный. – Я действительно нагло спихнул с дивана все инструменты, зашипел в ответ на гневную реплику Григория и улегся спать.

— Малыш…?

— Не похожа?

— Почему. Прекрасна. Привычно.

— Детка, ну чего ты опять пришел? Сидел бы, работал как все нормальные люди… - Малыш ковыряла босой ступней ковер.

— Пошли бы они все… Меня сегодня разлучили с женщиной, ради которой я отдал пять лет жизни. Даже «доброе утро» сказать не успел.

Сквозь фигуру моей собеседницы просвечивали линии построения. Любое тело можно представить в виде сложного набора геометрических тел – где-то внутри нее билось сердце, заданное ахроническими формулами, кровь бежала по хаотичным линиям жил.

— Я спал и одновременно водил стилусом по доске, выводя свой мираж, внимательно выстраивая каждое соотношение, тонкими и толстыми линиями обозначая пластику фигуры.

— Николя… ты бы шел обратно, действительно.

Муть ушла, линии поблекли, я вывалился в знакомый до боли офис. В последние два дня ни одной ценной мысли я не привнес в нашей работе, коллеги смотрели косо, я был вял и нетрудоспособен.

К черту все.

Пелена переходника расступилась, девчонки за спиной возмущенно вскочили с мест, Василие гневно хмыкнул. Я снова шел по серой улице, заслонившись от всего толстой курткой и сгорбленной спиной.

Я ведь никогда не видел в реальности своих коллег. Мы могли с ними быть из разных эпох, из разных галактик, вселенных... это если выражаться привычным фантастическим языком. На самом деле все было сложнее и проще.

На работу меня переносили в четко определенный час, иногда с легким допущением на опоздание. Из офиса я уходил самостоятельно. Эти переходы были ключевыми точками во времени, если первая должна быть приблизительно точной, вторая могла отодвигаться до времени логического окончания рабочего процесса.

Все это было сложно и наворочено, но факт один – в свои обычные сутки я мог один раз придти на работу (условно - утром) и один раз выйти оттуда (условно - вечером). Если совершить второй переход раньше окончания рабочего дня, обратный возможен только следующим утром.

Я расслабился и заставил себя не думать о последствиях.

Прямо перед собой я увидел знакомые светлые волосы. Девушка обернулась, но тень узнавания не успела посетить заплаканное лицо.

Медленно подворачивается каблук… неуверенный взмах рукой… новая ступенька лестницы, не вовремя, не так, Лерка падает на колено и скользкая плитка уносит её вниз, сглаживается поток, заканчивается темным провалом…

Я кричу? Нет… я бегу следом, пытаясь подхватить, поймать, не пустить…

Изломанная кукла лежит у меня под ногами.

— Что??? Ну почему… Она даже не успела ничего сказать… проснулась, увидела - меня нет… обиделась, не поняла, ушла снова… а я! Я! Я не успел…

Малыш разглядывала портреты на стенах. В ее глазах я видел до боли знакомую скуку. Светлые волосы растрепались, губы что-то шептали. Она любила напевать песенки, мне незнакомые и не понятные.

— Ты издеваешься??? – черты Малыша до невозможности повторяли Леркины.

— А ты только заметил? – Малыш иронично подняла бровь.

Я молча лицезрел перед собой Лерку, с её интонациями, её мимикой, шрамом над губой и чуть неправильной линией бровей. Это было больно, тело скрутило судорогой, насколько похожа была моя любимая… На Лерку… нелюбимую? Бред.

— Лер, что произошло? Что случилось, почему ты ушла? – я не верил своим ушам, голос был тоже её.

— Так, все, хватит. – Малыш облокотилась на диван. Ты её не спасешь. Ни её, ни меня, сам разбирайся, кто из нас кто. У тебя дома она сейчас умирает, органическое выражение материи крайне хрупко. В любом случае не переживет.

— А… Ты… - я задохнулся от такой сухой откровенности.

— А я? А я – существо, выраженное и заданное формулами, временными завихрениями и прочей чушью, которую вам Горев вдалбливает. Что со мной может произойти?

Я хотел убить её. Наброситься на нахальную проекцию и раскатать по всему пространству. Я сам был смертной органикой, но каждому работнику нашей конторы полагался бонус в виде дополнительных лет жизни. Кому это нужно, если твои друзья, подруги и родственники будут лежать в могиле, когда ты будешь дышать и передвигаться по серым улицам из дома в дом, видеть смерти и несчастные случаи…

— Да, кстати. Та девчонка, которая под машину попала. Это тоже я. Или она, как тебе удобней.

— Я хочу, чтобы она жила!!! – мой крик мог потревожить само мировое спокойствие.

Резкие слова еще звенели в ушах, я уже летел обратно на землю, подымался и отряхивался. Опять затылком, и опять чертовски болезненно. Люди в вечерний час плавно двигались по домам, к горячим кастрюлям и ярким телеэкранам. О проишествии несколькими часами ранее напоминало только темное пятно внизу лестницы. Его люди обходили по краю, но уже видны были следы чьих-то подошв, смазанные квадратики крови вели вглубь станции.

Я сошел вниз и сел в первый попавшийся вагон. Все равно он привезет меня домой. Все равно я упаду спать и утром случится переход обратно на работу, где будет разбор полетов и штрафные санкции.

Переход… Наверное, его можно оформить по-другому, без эффектного затуманивания, без временной потери зрения и слуха – просто раз! И все, ты уже в другом месте. Кто придумал подвесить специфичные галлюцинации на каждодневную процедуру – неизвестно. Я опять вывалился из плотного облака в офисную пыль. Но ни Василие с Гришей, ни девочек… никого не было на своих рабочих местах.

Офис стыл в холоде, тихонько жужжали машины, кабинет Горева мерцал, освещая все это тихое великолепие. Вы хотите сказать, что я попал к себе на работу ночью?

Глупость… Время – субстанция настолько растяжимая и пластичная, что всех работников можно было собирать вместе вне зависимости от времени суток. Каждый отработает столько, сколько нужно, и вернется в тот час, который наиболее привычен для понимания.

— Тебя Горев вызвал. – Малыш сидела на месте Мариночки и медленно переключала кнопки. Судя по зеленому отсвету от экрана, она играла в какую-то тупенькую расслабляющую игру. Прям как Лерка – та вообще не знала, что у компьютера есть какие-то другие функции помимо косынки. Воспоминание больно резануло, я аж зашипел.

Все происходившее ранее как-то отдалилось, я забылся на время. А сейчас опять вспомнил. Больно. - Ладно, ладно… я молчу, я ваш наркотик, меня на самом деле не существует.

Я направился прямо к переходнику Горева. Опять пара спецэффектов и я оказался внутри Исцезлова.

Шеф висел внутри модели времени.

— .. И так, продолжим нашу лекцию…

— Профессор Горев!

— Ахрония имеет структуру спирали… Спираль вписана в бесконечно бесформенную объемную фигуру, имеющую заполнение в виде пустоты. Внутри спирали находится Исцезлов – пространство, лишенное времени, ограниченное условным цилиндром, не имеющим конца и начала, в который можно вписать спираль. Чуть позже мы будем говорить…

— Горев!

— … о степени бесконечности цилиндра, величина которой настолько огромна, что спираль, замкнутая сама на себя, не имеет отклонения от своей оси, заданной прямой линией. Тем не менее, цилиндр все равно имеет …

— Вы издеваетесь???

Горев продолжал мерно вращаться в пространстве, то угасая, то становясь ярким до рези в глазах.

— Детка, не разоряйся и не буди дяденьку, он не настоящий.

Я обернулся на голос. Переходник трансформировался в обычную дверь, проём которой украшала фигура Малыша. Ей безумно шли все эти незатертые линии, направляющие, узловые точки, отмеченные латинскими буквами…

—… и … так было всегда? – Я не понимал всей картины. Передо мной стояла хаотичная проекция моего же безумия, за спиной вращалась субстанция, отдававшая команды и двигавшая всё предприятие… куда только? Какой была конечная цель нашей работы?

— Привнесение хаотичной составляющей в мир, стремящийся к чрезмерному упорядочению. Ты здесь родил идею создания какой-нибудь забавной штуковины… Компаса Наоборот, Кнопки Незнания, технологии переворачивания комнаты вместе с бутербродом с учетом времени падения… А у тебя там, так же как у Марины, Светланы, Василия и Григория, в мире разбиваются самолеты, идут войны, пробиваются цветы сквозь асфальт и рождаются кошки у собак. Степень хаоса пропорциональна.

— Лерка… она… - слова не лезли в глотку, застревая на полпути и перехватывая дыхание.

— Ой, ну это еще проще… Ты решил, в один прекрасный день сократить себе время работы самовольно.

— За что меня…

— Нет-нет! Никто тебя не наказывал. Ты сам себе задал один из путей развития. Ты уже не один раз убивал свою даму сердца, но оживлял снова. И снова, и снова… Некромант чертов… - Малыш залилась смехом.

О боже… а я ведь представлял все по-иному… Научно-исследовательский институт, престижная работа, малопонятная, но открывающая много нового… Забавный коллектив, весьма простые обязанности – каждый день выдавать минимум по одному безумству, дурацкой идее, сильной, бьющей по глазам своей нелепостью. Хорошая зарплата. Правда, никому не расскажешь, но и зачем? Нашему народу сделай страшные глаза, скажи «секретно» и все сами себе все додумают.

Боже… А ведь каждый бог – всего лишь узелок на многогранной ленте спирали, находящийся в точке отсчета его существования в мыслях людей. Никакой бог не воскресит Лерку. Кроме меня самого.

Лаборатория и одновременно кабинет Горева – всего лишь набор моделей, игрушек, красивых отражений. И посередине – лабораторная крыса, весь цикл жизни исполняющая заданные действия. Читать лекции, генерировать случайности, выбор идеи, выпущенной в работу… Но кто писал эти лекции?

Ты и писал, Николя. Я увидел себя со стороны. Во сне выводя ручкой что-то на доске, формулу за формулой, я создавал свою теорию, свой вид мышления, теорию временного пространства. А это вынималось из твоей головы за долю секунды до оформленной фразы, линии. И показывалось тебе как готовый материал. Ты схватываешь на лету – ведь это твои мысли. Твои проекты..

Твоя женщина.

Малыш продолжала подпирать косяк. Красивая проекция Лерки, в реальном размере, со всеми соблюденными пропорциями. И даже с допущением на легкое колебание в качественных характеристиках… Насколько же хорошо надо знать женщину, чтобы суметь создать её, полностью, без лишнего изъяна и не прибавляя ничего от себя… Вот такой – в красоте ортогональных проекций и перспективного изображения в цвете…

Наверное, это и убило её любовь. И её. Может убить.

Одна из стен расступилась, будто сломавшись вовнутрь. Совсем рядом лежала Лерка, на реанимационном столе, её готовили к операции, которая навсегда оставит шрамы на мраморно-бежевой коже.

— Ты же хотел её увидеть? – Малыш скучающе опустила ресницы. - Любуйся…

— Я? Хотел увидеть?! – А ведь да, действительно хотел… узнать, понять… чтобы боль почувствовать.

Я вдруг понял, что отличало Малыша от Лерки. Я забыл подарить Малышу страх. Она творила в моей голове все, что хотела, а я потакал – ибо настоящей Лерки не было рядом. Я изобрел все до мелочей.

— Я хочу вернуть её! Слышишь??? Я хочу вернуть все, чтоб ты сдохла, тварь!

— Если бы ты хотел – тебе бы ничего не мешало. – Девушка продолжала издеваться… нет. Она говорила абсолютно серьезно. Я боялся расстаться с почти живым воплощением моей любви, всегда открытым к разговору… ради исходника, настоящего человека.

Да к черту идеал.

Пусть Лерка умрет. Пусть я не смогу ничем помочь, она даже не придет в сознание, я не успею ничего сказать.

Но этой твари больше в моей голове не жить.

Я размахнулся и закатил Малышу смачную оплеуху. А потом еще одну. За взятый без спроса образ любимой женщины. Это были удары, адресованные мне лично, но я все равно избивал её, заставляя ломаться линии, формулы - смешиваться, а узловые точки – расходиться в стороны. Девушка врезалась в модель спирали. Горев неожиданно приоткрыл глаз, удивленно оглядел все вокруг, и зажмурился покрепче. А Малыш начала проваливаться внутрь Исцезлова, с каждым витком наматываясь на «условно заданный цилиндр». Каждая грань – пусточас. Пусточас – это всего лишь «мысль». Одна мысль, навязчивая, игривая, серьезная, грустная… не важно. Теперь мысли о Малыше не было.

Перехода обратно я не заметил.

Лерка дышала с трудом, врачи что-то наговорили страшного, качали головами и мудро цыкали зубом. Но она могла видеть, понимать… и, самое главное, улыбаться. Хоть и слабо, но…

Я сжал тоненькую ладошку. Любимая женщина улыбалась сквозь мучительную гримасу боли, я чувствовал себя последним подонком, что заставляю ее так напрягаться.

Она еле заметно подалась вперед и прошептала:

— А ты не боишься, что мы опять расстанемся и уже навсегда? – частое дыхание пресекло вопрос, она хотела что-то добавить, но я не дал ей этого сделать.

Я наклонился, так, чтобы её глаза оказались совсем близко.

— Боюсь. Как всякий нормальный человек, боюсь. И именно это – самое человечное чувство из всех возможных.

P.S. А работу новую придется искать…