lex_vert
№45372 "Пятнадцатый дом по улице Камю"

Пятнадцатый дом по улице Камю

— Об одном прошу: оставь её в покое…

Если это вестерн, то я должен стоять с револьвером в руке, смотря из-под опущенной шляпы на противника. Между нами ветер проносит "перекати-поле". Играет музыка Э?ннио Моррико?не. Маленькой городок замер, ловя каждое наше движение. Побеждают всегда положительные герои, либо они остаются в живых, чтобы потом отомстить. К сожалению, неизвестно насколько положительна моя роль.

Да и вокруг явно не вестерн.

А может это триллер, и мы говорим о кнопке пуска ракет, ядовитого газа или взрыва ядерной бомбы. Один из нас с пистолетом, в то время как другой замер возле кнопки. Патовая ситуация, в которой нет явного победителя, да и неизвестно кто где. Ведь это может быть и кнопка отмены.

К сожалению это и не триллер.

Если это драма, то один из нас стоит и держит на руках девочку. Он её отец или наоборот отчим. А второй просит отпустить и не мучить необходимостью разрываться между тем, кого она любит и тем, кто её породил. Читатели роняют слезу на страницу, и типографская краска расплывается черным пятном, изменяя вместе с буквами нашу реальность.

Однако наша драма куда менее трагична.

Будьу меня возможность выбора, то я с удовольствием перескочил бы ближе к главному конфликту. Нет хуже времяпрепровождения, чем открывать себя для читателя со всех сторон. Пытливый взгляд изучает каждую фразу или деталь одежды, в надежде угадать концовку. Я тоже на это надеюсь, но не знаю получится ли.

Ещё хуже, когда торопливо читают, проскакивая описания, не замечают выбора и духовных метаний. Жуют сюжет будто фастфуд, стремясь запихнуть глубже и больше. А потом изжога бьёт изнутри, и внутри мозга лишь тупое сытое удовлетворение. Проглотил, прожевал, запил. И никакого толку кроме рези в желудке.

У нас, правда, сложновато для монотонного жевания и чаще мы просто падаем в мусорку недоеденными.

Мой прота-антагонист - пока ещё только самое развитие событий и ничего не определено - устало делает шаг внутрь рассказа.

"Летним вечером пятницы можно вдоволь помечтать о том, как ты проведешь выходные. Часть этих планов не сбудется, но никто не мешает нам их строить, пока жизненные обстоятельства ещё раздумывают с какой стороны начать рушить.

Эдуард Де Карро вышел из дому, что находился по адресу: улица Камю, дом пятнадцать - и радостно улыбнулся. Сегодня он впервые был приглашен к мадам Флорентини, а это значило, что его знакомство с богемой Парижа подошло к своему апогею.

Эдуард знал, что глупо употреблять такое слово, как "богема" в отношении Парижа, где каждый дом имеет свою историю, а количество поэтов, писателей, художников, скульпторов, модельеров, певцов и прочих превышает количество жителей. Исключительно за счет моды на псевдонимы.

Но это всё сейчас не интересовало молодого человека, который только недавно закончил свой первый роман и не успел ещё потерять надежды пристроить его в издательство. Или добиться отзыва от кого-нибудь из тех, чьи имена столь часто мелькают в колонке литературных новинок.

Поначалу Эдуард хотел прогуляться пешком, благо до небольшого ресторана, который мадам Флорентини снимала для своих посиделок, можно было добраться не более чем за полчаса. Бедственное положение наследника обнищавшей дворянской семьи приучает ценить прелести таких прогулок. Тем более что погода благоприятствовала.

Однако Эдуард решил, что негоже в самый первый раз являться пешком. Это могло произвести неблагоприятное впечатление.

Услужливый кучер распахнул дверь перед элегантным молодым человеком и, преданно глядя в глаза, назвал сумму раза в два более той, на которую рассчитывал Эдуард. Чего никогда нельзя будет отнять у обнищавших дворян, так это чувство собственного достоинства. Пожалуй, у них оно развито даже более, чем у их успешных собратьев. Ни дрогнув ни на миг, Эдуард прошествовал внутрь кареты и благосклонно кивнул кучеру, когда тот закрыл дверцу.

Лишь оставшись один, он позволил себя прошептать ругательство. Но и это было сделано с особым достоинством".

Как вы понимаете, автор не утруждает себя указанием времени происходящих событий. Почему-то считает, что наличие карет уже многое скажет читателю. Да и сам Эдуард показан всего лишь парой мазков. Мальчик из дворянской семьи. Не богат, но с характером. Писатель.

Вокруг одни условности и тот, кому выпало прочесть рассказ, домыслит предполагаемое время и предполагаемого Эдуарда.

Авторы, а также писатели и литераторы, во многом подобны художникам. Наш принадлежит к любителям делать наброски карандашом.

Меж тем, время размышлять и философствовать за кулисами подошло к концу. Мой выход. Не надо аплодисментов. Чего уж там.

"Карета остановилась напротив входа в ресторан. Эдуард расплатился и даже кое-что добавил сверх, по-прежнему демонстрируя благородство происхождения. Монеты упали на подставленную кучером ладонь, загрубевшие от вожжей и кнута пальцы схватили их и сжали.

Молодой человек подошел ко входу в ресторан. Оттуда доносился голос подающей надежды шансонье, перекрывая гул разговора и звон бокалов. Именно такой атмосферы Эдуард и ожидал. Он хотел было толкнуть дверь, но, задумавшись, не заметил, что его уже опередил господин в дорогом на вид плаще и эффектной шляпе. Поэтому толчок пришелся прямо в спину незнакомца. Кровь прилила к лицу молодого человека, окатив жгучим чувством стыда.

— Покорнейше прошу простить меня, - смиренным тоном произнес он. - Ради бога и хозяйки этого вечера, на который вы и я приглашены, давайте забудем об этом незначительном инциденте. Я задумался и, признаюсь честно, не заметил, что вы стоите впереди меня. Моё имя Эдуард Де Карро. И, чтобы загладить вину, я согласен угостить вас чем-нибудь.

— Не волнуйтесь. Ничего страшного не произошло.

Господин развернулся, и Эдуард понял, что перед ним почти ровесник. Странная печать грусти отчетливо выделялась на этом красивом, хоть и чуть полноватом лице.

— Меня зовут Франк Мойе. Я художник. Вы, я так понимаю, здесь первый раз? О, не смотрите на меня так. Просто иначе вы бы знали, что мадам Флорентини оплачивает угощение и спиртное. Многие из обнищавших финансами, но не духом, ждут этого вечера, чтобы наконец-то почувствовать себя на празднике.

Голос у Франка был чуть резковат, словно он хотел закричать, но постоянно сдерживал себя.

— Мне ли не знать, - охотно отозвался Эдуард. - Я сам посвятил себя писательскому делу, но чтобы сводить концы с концами мне приходится работать корректором в "Огнях Парижа".

— Это наверное ужасно для человека дворянского происхождения.

— Увы.

— Однако, всё не так страшно. Вы ежедневно исправляете чужие ошибки, чтобы не наделать своих. Как продвигается писательское дело?

— Я закончил первую книгу.

— Прелестно! Не дадите ли почитать?

— Вообще-то я собираюсь попытаться пристроить её в издательство или какому-нибудь критику. А экземпляр, к сожалению, у меня пока один.

— Ничего, я подожду, - Франк улыбнулся. - Теперь у меня есть повод желать вам издать её как можно быстрей. Иначе я так никогда и не доберусь до неё.

К ним подошел седовласый господин с тростью и напомнил, что внутри намного интересней, чем на пороге.

— Впрочем, если молодые люди решили поговорить наедине, то не могли бы они пропустить меня? - тактично поинтересовался он.

Естественно, что они так и сделали и тут же, сконфуженно переглянувшись, расхохотались и последовали за месье. Подобные случаи нередко сближают юношей, и этот не стал исключением. Внутрь они вошли если не друзьями, то приятелями уж точно.

Запахи лучших духов из тех, на которые хватило денег, перемешивались с ароматами изысканных закусок. Официанты сновали тут и там, вышколенные настолько, что разговоры об искусстве не прерывались мирскими проблемами вроде поисков стакана с вином или проклятьями в адрес того, кто забрал последнюю тарелку с устрицами.

Однако прежде чем полностью погрузиться внутрь этого празднества души и тела, приятели засвидетельствовали своё почтение хозяйке вечера.

Мадам Флорентини расположилась неподалеку от входа, встречая гостей. Она знала в лицо всех и находила для каждого отдельную тему для разговора.

В черном платье, с сигаретой в длинном мундштуке, она выглядела вульгарно и одновременно - вот что называется умение держать себя - кроткой и пугливой женщиной, которую обстоятельства вынуждают одеваться в подобном духе.

— О, месье Эдуард, как ваша книга? - бросила она лукавый взгляд в сторону Эдуарда.

— Благодарю, всё так же. Если бы у книг качество зависело от лет выдержки, то она определенно прибавила бы в цене.

— Месье шутит?

— Чувство юмора воспитывается в нашей семье веками.

— Значит вы ещё на пути к совершенству? - переспросила мадам.

— Туше, - Эдуард поднял руки.

— А вы, Франк, мой мальчик, уже нашли свою музу? - она перевела взгляд на Мойе.

— Увы. Пока я всё ещё в поисках.

— Эдуард, вам уже успели поведать эту трагическую историю?

— Нет, мы едва познакомились.

— Вы, как писатель, вполне могли бы отразить это в своём новом романе. Конечно, если Франк не будет против, - мадам вопрошающе посмотрела на художника

— Я пока не вижу смысла начинать новый роман, не успев пристроить старый, но историю выслушаю с удовольствием.

— Возьмите у официантов пару бокалов шампанского и тарелку с закусками. Расположитесь где-нибудь в углу, подальше от сплетников и болтунов. Так вам будет лучше всего. Конечно, этим винам не хватает изысканности, а блюдам тонкого вкуса, присущего тем, которые готовятся на кухнях дворянских домов, но у нас всего лишь дружеские посиделки, а не светский раут, так что, я думаю, вы меня простите, - Ещё один лукавый взгляд в сторону Эдуарда.

Тот вежливо поклонился, Франк же попросту кивнул. Они последовали совету хозяйки и уселись за дальний столик, который только что покинули две молодые особы, скрывающие лица под масками. В память о них остались лишь пара бокалов с ярко-красными следами помады. Сноровистый официант тут же подхватил их на поднос и обтер столик полотенцем.

Франк, сделав большой глоток белого вина, начал рассказ.

Моя жизнь поначалу складывалась обыденно. Я вырос в семье лавочника, торгующего холстами, красками и кистями. В любом другом городе Франции это предприятие было бы убыточным, и семья наша влачила бы жалкое существование, вынужденная продавать кисти из тончайшего беличьего волоса крестьянам для покраски забора. Однако, Париж - это иной мир. Многие известные художники не чурались посещать лавку отца. У нас закупались и Жюль Жаке и Фредерик Базиль. Однажды лавку посетил Моне и остался доволен увиденным.

В общем, торговля приносила доход, и отец потихоньку копил богатство, лелея мечту дать своему единственному сыну, вашему покорному слуге, приличное образование. Но я был одержим совсем другой идеей.

Жизнь среди масляных красок и холстов, игры обломками кисточек - всё это творило прекрасные картины, каковые могут возникнуть только в мозгу ребенка. На своё двенадцатилетие, я выпросил для себя один час и прям там, среди этого рая художников, нарисовал картину. Она не была гениальной, но познаний отца в живописи хватило, чтобы разглядеть в этой мазне - о, да, сейчас я имею право так говорить - зачатки таланта.

В тот вечер моё будущее было предрешено.

Поначалу я с радостью погрузился в мир красок. Отец упросил одного малоизвестного художника обучить меня технике рисования в обмен на некоторые существенные скидки. И, без ложной скромности, я вскоре превзошел своего учителя. Более всего мне удавались странные тягучие картины, наполненные чувствами, переполнявшими моё сердце. В них не было особого сюжета, но внутри плескалось настроение. Однако мой учитель страдал тягой к консерватизму и в первую очередь пытался научить меня натюрмортам и портретам. С этого момента всё и началось.

Однажды, неожиданно даже для самого себя, я написал натюрморт, который был столь идентичен тому, что я видел пред собой, что он мог заменить фотографию.

Единственное, что омрачало мою радость - гнилостный запах от фруктов, которые испортились будто бы в один миг.

В следующие два дня меня будто бы охватила лихорадка. Я писал картины одну за одной. Заканчивал, ставил в углу своё имя и тут же принимался за новую. Ни одной минуты я не тратил на бесполезные - как мне тогда казалось - сон и еду. Писал и никак не мог остановиться. В какой-то момент, руки мои обессилено опустились, и я понял, что марафон подошел к концу. Восемь картин стояли, прислоненными к стене и это был мой первый шаг в известность. Они разошлись по частным коллекциям практически в один миг.

После этого я стал достаточно известен в узких кругах художников, хотя мне только лишь исполнилось семнадцать. Стоит ли говорить, как счастлив был отец, с какой любовью смотрел он на меня, и как гордо рассказывал об успехе соседям.

Правда было и ещё кое-что. Я не мог больше писать. Будто бы я выдохся и вложил в эти картины всё, что у меня было. Разделил свой талант на восемь частей и зарыл в грунт и краски. То, что я писал в тот момент, ошеломленный славой и успехом, не шло ни в какое сравнение не только с этими восемью картинами, но даже с самой первой, которая создавалась всего лишь час.

Я попробовал было опять написать натюрморт и вновь, так же как в прошлый раз, фрукты прогнили, но я получил своё. Два дня я творил без остановок и создал ещё семь великолепных картин. Однако, при всей их красоте, они были идентичны предыдущим. Этот акт безумного творения не стал шагом вперед. Топтание на месте - не больше. Нечто важное скрылось от меня, оставив лишь след былого в душе. Я мог бы продолжать в том же духе: натюрморт, а потом нескончаемая пляска возле холста. Но это было однотипно, и вскоре мои картины наскучили бы искушенным критикам. Нашлось бы новое дарование, а на меня навеки налепили бы ярлык "нераскрывшийся". Честолюбие и желание отблагодарить отца не давали поступить так просто.

И вот тут подвернулась натурщица.

Прослышав обо мне, одна мадмуазель предложила мне написать её портрет. Эта картина, как и остальные пятнадцать, которые я нарисовал за следующую неделю, вошли в цикл "Увядание красоты".

Но если бы это оказалось только названием, то моя история потеряла бы большую часть своей трагичности.

К сожалению, натурщица увяла точно так же, как фрукты. Да, мадмуазель, хоть и была красива, но уже не молода. За неделю из тридцатилетней превратиться в разваливающуюся старуху - это невозможно объяснить какими бы то ни было причинами, кроме сверхъестественных.

Врачи терялись в догадках, а я точно знал, что причиной тому мой портрет. Я выпил красоту этой женщины и воплотил её в картинах. Возможно, она бы и не отказалась продолжить своё существование в таком виде, поскольку слыла довольно эксцентричной особой, но мне от этого было не легче.

Почти три месяца я не писал, настолько велики были муки совести. Отец смотрел на меня с подозрением, но никаких вопросов не задавал. Постепенно, я всё же стал браться за кисть и однажды, не выдержав, нарисовал нищенку, которая побиралась напротив дома. Наверняка с ней произошло тоже самое, ибо после этого она пропала. Я думал, что смерть такого, никому не нужного человека, не скажется на моей, и без того истерзанной страданиями, душе, но ошибался. С тех пор, хотя я заработал неплохое состояние и всё ещё считаюсь одним из открытий последних лет, прошло четыре года, а я так и не написал ни одной картины.

Где-то глубоко внутри я уверен, что все люди и предметы - лишь отражения моей музы. И когда я её найду, то смогу вновь взяться за кисть. Красота этого дивного создания окажется столь вечной, что никакое дурное влияние моего таланта, ей не повредит. Я твердо верю, что обязательно узнаю её, когда увижу, но пока, увы, мои поиски безуспешны.

Надо же. Оказывается, я имею влияние на автора. Стоило только мне заикнуться о художниках, как тут же он меня им и сделал. Впрочем, это могло быть совпадением. К тому же, поскольку весь пасьянс давно разложен, мы движемся по заранее накатанным и давно утомившим нас траекториям. Книга напечатана и сейчас кто-то при свете лампы или полуденного солнца, вдыхает запах типографской краски и царапает пальцы в кровь о новенькие страницы.

Эй, автор! Герои выведены на сцену и уже успели показать себя. Самое время вводить предмет конфликта. Ну же, не тяни, а не то можешь потерять читательский интерес.

Жаль я не помню: сколько ещё длится нашим хождениям по стремительно увеличивающейся нумерации страниц. Надеюсь не слишком долго.

Дай мне сделать шаг в сторону, автор. Или же освободи от участи: проживать одну и ту же жизнь. Пока я всего лишь взываю к тебе, но если ты не послушаешься, то я постараюсь устроить бунт.

Но почему-то никто не верит в угрозы придуманного персонажа.

"Франк сделал большой глоток вина и чуть пожал плечами, показывая, что он признает право Эдуарда не верить, если тот не хочет, но одновременно с тем дает понять, что всё рассказанное - правда. Внезапно, в глазах его появился лихорадочный блеск, словно у одержимого. Он подался вперед всем телом и чуть слышно прошептал: "Это она…"

Эдуард проследил направление его взгляда и тотчас же с губ его сорвался вздох восхищения. По ресторану плыла кареглазая богиня и по сравнению с её улыбкой, всё остальное в этой жизни было уже не важно. Оба приятеля поднялись со своих мест и поспешили навстречу красавице. Один продолжал шептать чуть слышно: "Это она…" - в то время как второй, хотя и считал себя писателем, не мог найти слов для увиденного. "Да, Франк прав, это она", - подумал Эдуард - "Это та, с которой я проведу остаток своих дней, и никто мне не помешает. А Франк и его история - ерунда. К тому же, мы знакомы с ним всего лишь несколько часов. Что стоит эта, с позволения сказать, дружба? Да ничего. Эта девушка достойна того, чтобы ради неё бороться из последних сил, и я не отступлю! Разве может составить конкуренцию дворянину какой-то сын лавочника? Пускай он даже и известный художник".

О том, что его финансовое состояние сейчас гораздо скромнее, чем у "сына лавочника", Эдуард не думал.

— Друзья! - мадам Флорентини тем временем оказалась на лестнице, ведущей на второй этаж, а рядом с ней стояла та самая девушка. - Разрешите представить вам гостью нашего сегодняшнего вечера. Молодую, подающую надежды актрису Парижской оперы, мадмуазель Элен Богуши. Прошу вас, не докучайте ей вниманием. Мадмуазель у нас первый раз и если вы её обидите, то она может больше не появиться здесь. Не знаю как вы, а я буду этому чрезвычайно опечалена.

Гул, пронесший по залу, свидетельствовал о том, что равнодушных не оказалось. Каждый клятвенно заверял, что не будет докучать мадмуазель, в то время как сам лелеял мечту о том, что именно он окажется её счастливым избранником.

Эдуард и Франк переглянулись. Холодности и угрозы в этих взглядах было больше, нежели дружелюбия.

— Это она, моя муза, - тихо, так, чтобы его услышал только Эдуард, сказал Франк.

— Посмотрим, - ответил он и поспешил к лестнице, бесцеремонно расталкивая столпившихся.

По счастью, несмотря на общее негодование, никто из толпы не выказал желание наказать наглеца, а мадам Флорентини, заметила Эдуарда.

— Друзья! Я совсем забыла, и нет мне прощения! Сегодня у нас не один, а два новичка. Вторым является вот этот вот молодой человек. Пропустите его, пожалуйста. Познакомьтесь, это Эдуард Де Карро, молодой писатель, - мадам схватила продравшегося сквозь толпу молодого человека, и поставила его между собой и Элен. - Не правда ли, замечательные молодые люди попали на наш праздник. И посмотрите, как они чудесно смотрятся вместе!

На щеках Элен выступил румянец, да и сам Эдуард почувствовал себя неуютно.

— Я предлагаю, чтобы наши молодые гости, выступили с танцем открытия.

Раздались жидкие аплодисменты. Гости потихоньку разбрелись по своим местам, площадка в центре освободилась, и квартет заиграл мазурку.

Эдуард несмело протянул руку, а Элен, поколебавшись мгновение, вложила в неё свою ладонь. Танец начался и с каждой его секундой, молодой человек всё никак не мог оторвать взгляд от девушки. В глазах светилось обожание и желание сделать всё, что угодно ради избранницы сердца.

Элен почувствовала и правильно поняла этот взгляд. Она высоко подняла голову, будто бы расправляясь и, задорно улыбнувшись, погрузилась в ритм танца. Надо сказать, что Эдуард от неё не отставал. Всё же дворянское воспитание имело некоторые преимущества.

Танцоры были достойны друг друга и даже те, кто мечтал оказаться на месте Эдуарда, не могли этого не признать.

Лишь Франк стоял опустошенный, бессильно сжимая и разжимая кулаки, не зная, что предпринять. Мадам Флорентини перехватила его наполненный ревностью взгляд, но ничего не сказала, а только лишь печально улыбнулась".

Похоже страсти накаляются. Теперь все оставшиеся страницы мы будем бороться друг с другом за обладанием сердца девушки. Уже сейчас, по отношению автора можно судить о том, что придется мне остаться в проигрыше. Роли распределены и антагонист здесь я.

Жаль, очень жаль, дорогой автор, что именно мне уготована участь проигравшего, однако кое в чём я всё же выиграл. Внутренний голос нашептывал мне устроить скандал и разругаться со всеми в пух и прах. Может быть, даже небольшая потасовка между мной и Эдуардом. Я распознал тебя автор, хотя ты и нашептывал мне так, будто бы стал на секунду мной. Но у меня получилось сдержаться и, кажется, спустя бесчисленное количество перерождений, я понял, что твоя власть не безгранична.

Я всего лишь пешка, но меня можно обменять на любую фигуру. И пора уже становиться ферзем.

"Танец закончился, но Элен и Эдуард по-прежнему держались за руки, не спеша расставаться. Их взгляды были прикованы друг к другу и все в зале почувствовали, что присутствуют при зарождении нового чувства.

— Разрешите?

Эдуард с раздражением повернулся и увидел Франка. К его удивлению он улыбался и не выглядел расстроенным. "Хорошо, что ты смирился", - подумал писатель.

— Да?

— Извините, мадмуазель, но я вынужден просить вас ненадолго подарить мне внимание вашего партнера. Обещаю, я буду предельно краток, и он вернется к вам так быстро, что вы не успеете заскучать.

Элен благосклонно посмотрела на Франка и, улыбнувшись, кивнула. Этот жест не ускользнул от внимания Эдуарда. Пришел его черед чувствовать укол ревности. Приятели отошли в сторону, а вниманием Элен завладел тот самый седовласый господин, который совсем недавно предлагал им продолжить беседу внутри ресторана.

— Не волнуйся, это один из драматургов. Сомневаюсь, что у него какой-нибудь другой интерес кроме профессионального, - сказал Франк, заметив взгляд Эдуарда.

— А с чего ты взял, что я волнуюсь? - взвился тот.

— Ни с чего. Извини, - Франк примирительно поднял руки. - Наоборот, я хотел поздравить тебя.

— Ещё не с чем, - оборвал Эдуард, но уже чуть менее раздраженно.

— Всё равно. Пока вы танцевали там, я подумал, что вы действительно прекрасная пара, как сказала мадам Флорентини. Наверное, она всё же не моя муза. Она красива и божественна, но моя муза вряд ли будет танцевать с другим.

Внутри Эдуарда царило ликование. Как бы то ни было, Франк нравился ему, и иметь его в соперниках не хотелось. Гораздо лучше было бы закрепить только начавшуюся дружбу. По-видимому, тот и сам это понял, раз решил засвидетельствовать свою капитуляцию. Что ж, это существенно облегчало дело.

— Спасибо, я верю, ты её ещё найдешь.

— Конечно найду, по-другому быть и не может, - Франк улыбнулся. - Мне бы хотелось ещё встретиться с тобой и пообщаться. Ты не мог бы сказать свой адрес? Я как-нибудь навещу тебя. Уверен, что у вас всё получиться. Ну так что скажешь?

Эдуард не знал, что противопоставить такому напору и подумал, что хорошо ещё, что эта неудержимость направлена на него, а не на Элен.

— Конечно, я не возражаю. Улица Камю, дом пятнадцать. Я с удовольствием буду ждать тебя в гости. Но, предупреждаю сразу, меня можно застать чаще всего по вечерам.

— Ох, боюсь, вскоре вечера ты будешь проводить в другой компании, - Франк подмигнул. - Ну, не буду тебя задерживать. Желаю приятно провести время, а меня ждет ещё одно небольшое дельце.

Писатель даже не успел ничего сказать, в то время как художник уже скрылся за дверью, мелькнув на прощанье полой своего дорогого плаща. Впрочем, Эдуард не придал этой поспешности никакого значения. Он поспешил вернуться к Элен".

Это действительно она. Та самая муза, которая предначертана мне провидением и пером автора. Но им же предначертано так, что она достанется другому.

Я уже мог предвидеть ход его мыслей. Трагедия достойного человека, который оказывается заложником дружбы, в то время как друг наслаждается любовью. О, это поистине дьявольский замысел. Сотни девушек, читающих эту историю, будут умолять Элен выбрать бедного и несчастного меня, в то время как она останется с Эдуардом. Персонажем положительным, но лишенным очарования мистической судьбы.

А я, снедаемый ревностью, буду метаться от одного к другому, совершать безумные поступки и в итоге настрою всех и вся против своей скромной персоны. Я вполне мог понять логику автора. Однако я всё ещё не желал оставаться проигравшим, и мне уже удалось уйти со сцены. Причем именно тем способом, который выбрал я, а не автор.

Ещё один шаг в сторону и я смогу поступить так, как заблагорассудиться.

"Карета остановилась возле дома пятнадцать на улице Камю. Из неё торопливо выбрался Франк, одарив кучера более чем щедрыми чаевыми.

Молодой человек дождался, пока цокот подков по мостовой стихнет и подошел к входной двери.

Несколько минут он возился с замком, вздрагивая от каждого шороха. В итоге, взмыленный и раздраженный, отошел от двери, проклиная Эдуарда. Несмотря на обшарпанный фасад дома, на хорошие запора деньги у хозяина были.

Со злости Франк ударил в темневший провал окна неподалеку. Удар получился несильным, но окно слегка приоткрылось. "Когда-то мне всё-таки должно было повезти", - подумал художник, толкая створку внутрь. Вскоре, он уже смог пролезть, хотя и чуть было не запутался в плаще.

Теперь дело за малым - найти то, ради чего он решился проникнуть в чужое жилище. Однако без света сделать это было крайне трудно.

И тут ему повезло второй раз. Пальцы нашарили на стене подсвечник, который легко снимался.

Вскоре Франк уже бродил по дому, прикрывая свет рукой. На первом этаже ничего не оказалось. Обжитыми комнатами выглядели лишь кухня и гостиная, но на всякий случай Франк обшарил и остальные. Когда стало ясно, что здесь он ничего не найдет - художник перешел на второй этаж.

В третьей комнате ему повезло. На столе лежала стопка бумаги. На первой странице красивым почерком было выведено: "Пятнадцатый дом по улице Камю".

— Интересно, - прошептал Франк и перевернул страницу.

Он пробежал глазами несколько строк, отвел взгляд, выругался, поставил подсвечник на стол и присел. Похоже, это было много больше, чем то, что он собирался обнаружить".

Вот уж чего я не ожидал, так именно этого. Всё закручено гораздо серьезней, чем мне казалось поначалу. Но теперь я точно знаю, что надо сделать, чтобы окончить свои мучения.

"- Что вы здесь делаете!

Франк оборачивается на крик… Да какой, к черту Франк. Я оборачиваюсь, и я же вижу перед собой Эдуарда.

— В гости зашел. Успокойся.

Но он не может успокоиться. Я сижу перед сижу с подсвечником в руках и капаю маслом из лампы на рукопись. Мои намерения вполне очевидны

— Отдай книгу!

— Ни за что, мой дорогой автор.

— Какой ещё автор? О чём ты?

Он дрожит, его ноздри раздуваются от ярости. Грудь вздымается. В отличие от него я спокоен, потому как знаю цену промаха.

— Ни за что.

Я не успеваю договорить, а он бросается ко мне. Хорошо, что подсвечник тяжелый, а удар по голове отбрасывает его. Эдуард-автор падает на пол и скулит, сжимая руками голову.

— Что, никогда не думал, что можешь получить от собственного персонажа, да?

— Я не понимаю: о чём ты говоришь! - он кричит, не в силах сдержать боль.

— Авторская сублимация опасная штука, да Эд? Ну кто же мог предположить, что делая главным героем писателя, который написал свой первый в жизни роман, ты одновременно переносишь этот роман в сюда, в выдуманную реальность. Вряд ли ты так планировал. А может быть, ты всё ещё управляешь мною, прописав мне уверенность в собственных силах?

— Ты псих, - он наконец смог подняться. Шатается и держится за голову.

— Может быть. Но знаешь, что? Сейчас я сожгу эту надоевшую книгу и получу долгожданную свободу!

— Не надо! - он почти умоляет. - Делай, что хочешь. Забери себе Элен, но только не трогай книгу. Она - самое ценное, что есть у меня. Об одном прошу: оставь её в покое!

Ну вот, та самая фраза, которая засела внутри меня с самого начала рассказа. Уж не знаю точно, что значила она тогда, но сейчас мне точно нет до неё никакого дела.

Я сожгу это собрание предложений, заставляющих плясать под чужую дудку. Сколько там букв? Миллион, два, три? Такова плата за независимость. Ничего личного.

Огонь пожирает страницы, и эпизоды вспыхивают в моей памяти. Огонь окружает и убивает. Прощай, автор.

Интересно, что ты хотел сказать, называя улицу именем Камю?..